Текст книги "Русская поэзия Китая: Антология"

Автор книги: Всеволод Иванов

Соавторы: Николай Алл,Мария Визи,Алла Кондратович,Варвара Иевлева,Борис Бета,Нина Завадская,Яков Аракин,Лев Гроссе,Ирина Лесная,Кирилл Батурин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Русская поэзия Китая: Антология

Вступительная статья
ВСЕ ЗВЕЗДЫ ПОВИДАВ ЧУЖИЕ

 
Мы обрели тебя, Россия,
Мы обрели самих себя!
 

В. Перелешин

Русскую литературу Китая справедливо считают отдельной ветвью богатейшей словесности Зарубежья. В Харбине, Шанхае, Тяньцзине, Пекине, так же, как и в западной диаспоре, издавались русские книги самого разного содержания – от записок военного летчика до математического трактата. Выходили воспоминания, дневники, исторические исследования, политические брошюры, детективные романы, оккультные сочинения, любовные повести, сборники рассказов, книжки для детей, отечественная классика, очерки писателей-натуралистов, работы по востоковедению. И как везде в русском рассеянии – многочисленные сборники стихотворений. «В 20-е – 40-е годы в Харбине и Шанхае было издано около 60 поэтических сборников», – писала исследовательница культуры русского Китая Е. Таскина [1]1
  Таскина Е. Поэтическая волна «Русского Харбина» (20-е – 40-е годы) //Записки русской академической группы в США. 1994. Т. 26. С. 244.


[Закрыть]. Уточним: за тридцать лет (1918–1947) их вышло в три раза больше – авторских и коллективных, талантливых и посредственных, заслуживших известность и оставшихся в тени. При этом некоторые талантливые поэты не сумели или не успели издать ни одного поэтического сборника. Литературоведам еще предстоит собрать и выпустить стихи Г. Гранина, М. Коростовец, И. Лесной, Н. Петереца, С. Сергина, Н. Щеголева. До эмиграции опубликовал во Владивостоке свой единственный сборник «Стихи таежного похода» Леонид Ещин; то, что он написал за семь лет жизни в Харбине, отдельным изданием никогда не выходило.

Пишущих стихи, как и везде в русском рассеянии, было много: поэтов, конечно, раз в тысячу меньше. Наша антология включает 58 поэтов. При менее строгом подходе имен набралось бы больше. Но слишком легко соскользнуть в сомнительную сферу, где краски меркнут, где разбросаны искусственные цветы, а сама суть понятия «антология» (в буквальном переводе – букет цветов) обессмысливается. Много или мало 58 поэтов на эмиграцию количеством от ста до четырехсот тысяч согласно двум крайним исчислениям? Во всяком случае, словесности русского Китая хватило бы для создания не слишком бедной литературы какой-нибудь богатенькой страны. Примечательно, что и В. Перелешин пришел примерно к той же цифре. «…Мне известно, – писал он, – около шестидесяти имен поэтов, как пользовавшихся широким признанием в дальневосточных центрах русского рассеяния – Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Пекине, так и малоизвестных и оставшихся вовсе незамеченными» [2]2
  Перелешин В. Русские дальневосточные поэты //Новый журнал. 1972. № 107. С. 255.


[Закрыть].

Могут ли ввести в заблуждение миниатюрные тиражи поэтических книг? Число экземпляров несмеловского «Полустанка» и «Песен земли» Н. Резниковой – 150. По 200 экз. издавал свои первые книги В. Перелешин («В пути», «Добрый улей», «Звезда над морем»). Посмертная книга Нины Завадской «Светлое кольцо» выдержала тираж в 350 экз., а «Желтая дама» М. Спургота – 375. Цифры типичные. Нетипичным был пятисотенный тираж «Стихов» Ю. Крузенштерн-Петерец. Но и это далеко до рекорда, принадлежащего популярному С. Алымову: 1200 экз. его «Киоска нежности». В первые годы пореволюционной эмиграции Алымов слыл кумиром харбинской молодежи, и тираж его «Киоска» был рекордным. Если Алымов на том фоне – тучная гипербола, то Лев Гроссе – тощая литота. Его «Мысли сердца» вышли «в количестве пятидесяти нумерованных экземпляров, из коих лишь двадцать пять поступило в продажу». А ведь тиражи в этой затонувшей «Атлантиде», или, как писал Несмелов, «в затонувшей субмарине», вполне соответствует тиражам поэтических сборников в сегодняшней России при соотношении населения 1 к 300, а может, 1 к 1000. Благодарный читатель у «китайских» поэтов был. Поэтические вечера хорошо посещались; случалось, что чтение стихов проходило в переполненном зале, стульев не хватало, люди стояли у стен, собиралось до тысячи слушателей. Стихи заучивали наизусть, переписывали в заветные тетрадки, читатели радовались, когда находили имя любимого поэта в журнале.

Журналов, относительно стабильных либо вполне эфемерных, существовало так много, что и до сих пор не все они описаны. В начале двадцатых годов возникли и быстро ушли в небытие «Дальневосточный прожектор», «Студенческая жизнь», «Даль», «Китеж», «Фиал» – все они окончились на первом выпуске. Открывались и закрывались более стабильные «Гонг», «Вал», «Баян», «Маяк», «Родная нива». Рекорд принадлежал «Новостям жизни» – вышло по крайней мере 57 номеров [3]3
  Дяо Шаохуа. Художественная литература русского зарубежья в городе Харбине за первые 20 лет (1905–1925 гг.) //Россияне в Азии. 1996. № 3. С. 108.


[Закрыть]. Сравнительно долго выходил «Дальневосточный синий журнал» (30 номеров). Первым ежемесячником стал харбинский журнал «Окно»; в нем можно найти стихи живших тогда во Владивостоке футуристов С. Третьякова и Н. Асеева, а также В. Марта, С. Алымова, Вс. Иванова, поэму А. Несмелова «Смерть Гофмана», «Стихи императора Юань Хао-сянь» в переводе М. Щербакова. Но читатель отреагировал вяло, и «Окно» на втором номере захлопнулось.

В газетах тоже порой находим стихотворения местных поэтов (впрочем, и газеты учтены библиографами не все). В одном только 1922 г. в Харбине выходило 60 периодических изданий, в 1923-м – 53 и столько же в 1925-м. Современный китайский исследователь Дяо Шаохуа называет такое обилие «редким явлением в истории мировой журналистики» [4]4
  Дяо Шаохуа. Художественная литература русского зарубежья в городе Харбине за первые 20 лет (1905–1925 гг.) //Россияне в Азии. 1996. № 3. С. 76.


[Закрыть]. О расцвете печатного дела свидетельствует, например, факт издания в Шанхае тридцатых годов четырех ежедневных русских газет одновременно. Не в каждой стране, где находила приют эмиграция, издавался толстый литературный журнал. В Китае такой журнал возник уже в 1920 г. Назывался он «Русское обозрение»; в нем, в частности, печатались стихи А. Несмелова, А. Паркау, Т. Баженовой. «Русское обозрение» – не единственный толстый журнал, был и «Понедельник», в котором появилась поэма А. Несмелова «Через океан», впоследствии вышедшая отдельным изданием. Русский Китай мог позволить себе даже литературную газету – редкость из редкостей в эмиграции. Называлась газета «Молодая Чураевка», а с 27 декабря 1932 г. просто «Чураевка». Журналов насчитывают около 170, называют и цифру 200. В отличие от литературной молодежи Запада харбинским поэтам было где печататься.

Общий культурный уровень диаспоры превышал дореволюционный среднероссийский. В эмиграцию хлынули образованные классы, процент читающей публики был высок. Литературные произведения различных жанров находим в еженедельных и ежемесячных, в казачьих и детских, военных и железнодорожных, в младоросских и в русско-еврейских журналах. На этом пестром фоне высится «Рубеж». За годы его существования (1927 – август 1945) вышло более 860 номеров – рекорд жизнестойкости. «Рубеж» имел читателей во многих уголках Китая, посылался он в Японию, в Корею и в другие страны, практически повсюду, где обосновалась эмиграция. Являясь коммерческим изданием, тематически и в жанровом отношении «Рубеж», казалось, был всеядным. Все, что редакции представлялось сенсационным, интригующим, вызывающим интерес читателя, шло в печать. В каждом номере появлялось шесть-семь, а то и больше стихотворений. Здесь часто печатался Арсений Несмелов, лучший из поэтов дальневосточного Зарубежья. Здесь начал свой творческий путь Валерий Перелешин. «Рубеж» гостеприимно открыл двери поэтическому содружеству «Чураевка». Все участники этого кружка печатались в «Рубеже». Перечень авторов «Рубежа» представляет собой поистине «кто есть кто» в литературе русского Китая.

И еще выходили альманахи – «Костер порыва», «Сунгарийские вечера» и др. Первый поэтический коллективный сборник «Арс» появился в 1920 г., когда пореволюционнная эмиграция еще распаковывала чемоданы. Последний сборник вышел в Шанхае в 1946-м, когда, со вступлением Смерша в Маньчжурию, невозможно было и помыслить о свободном издательском деле в Харбине. Этот последний коллективный сборник – «Остров» – лебединая песнь дальневосточной диаспоры. Культурнейший из альманахов, шанхайские «Врата», публиковал произведения разных жанров. Оба выпуска открывались подборками стихотворений; их авторы: Т. Андреева, Т. Баженова, К. Батурин, Б. Волков, Л. Ещин, Вс. Иванов, А. Казанский, А. Несмелов, В. Обухов, М. Щербаков, В. Янковская – именно те поэты (кроме Казанского), которые вошли в нашу антологию. Средоточием собственно поэзии явились коллективные сборники. Два из них – «Семеро» и «Излучины» – издал известнейший кружок дальневосточных поэтов «Чураевка».

До японской оккупации русские жили в Китае в условиях духовной свободы, вполне сравнимой, а в чем-то даже превосходящей степень свободы на Западе. Китайская республиканская администрация доброжелательно относилась к выходцам из России. «Нет харбинца, который не вспоминал бы с глубокой благодарностью годы жизни, проведенные в Харбине, где жилось привольно и легко… Можно сказать с уверенностью, что на всем земном шаре не было другой страны, в которой русская эмиграция могла чувствовать себя в такой степени дома, как в Харбине… Только теперь я вижу, как мало мы ценили, как принимали за должное великодушное отношение китайских властей…» – вспоминала Наталия Резникова. [5]5
  Резникова Н.В русском Харбине //Новый журнал. 1988. № 172–173. С. 385.


[Закрыть]Это великодушие со временем иссякает. Китайская администрация в Харбине, когда возник советско-китайский конфликт 1929 г., стала настороженно относиться к культурным начинаниям эмиграции, подозревая во всяком коллективном действии «политику». Но русский язык оставался официально признанным, врачи и юристы могли свободно практиковать, деловые люди открывали свои магазины и предприятия. В гимназиях преподавание велось на русском языке, по программам, учрежденным в дореволюционной России. Китайская администрация не вмешивалась в школьную программу. Впрочем, китайский язык в ряде учебных заведений стал обязательным предметом. Оторванность от родной почвы в Харбине переживалась не столь остро, как в Западной Европе. Харбин был русским университетским городом и вместе с тем многонациональным культурным центром, в котором находились землячества и общины выходцев из Российской империи – поляков и латышей, евреев и грузин, армян и татар. Когда СССР начал на паях с китайским правительством контролировать работу КВЖД и в Харбине появились советские служащие, даже и тогда атмосфера терпимости оставалась прежней. Русское население в городе, основанном русскими, было огромным, жили как у себя дома. Так продолжалось до 1932 г., когда Маньчжурию проглотил великий Ниппон. С приходом японцев началось разорение русских и вытеснение их из Харбина.

Даже в самый благополучный период, как и везде на свете, существовало имущественное расслоение. В крайней бедности жили Леонид Ещин и Борис Бета, перебивалась скудными литературными заработками Марианна Колосова. Василий Логинов, по словам Перелешина, «ходил в жутком тряпье». Но и плохо обеспеченные литераторы чувствовали себя здесь не так, как в русских диаспорах Европы. Ещин все же кормился журналистикой, а не изматывающим трудом на заводе Рено. Логинов, до того как впал в крайнюю нищету, работал в газете «Гун-бао» и сводил концы с концами. Парижские судьбы суровее. Борис Бета, переехав во Францию, стал бездомным бродягой, затем портовым грузчиком в Марселе, где вскоре умер. Поэт князь Косаткин-Ростовский за стол и кров, без зарплаты, обслуживал в детском приюте сорок несчастных паралитиков и дебилов; Юрий Софиев чуть свет уезжал на велосипеде мыть окна больших парижских магазинов. Для всех оставалось загадкой, как мог выживать на те ничтожные гроши, что зарабатывал, поэт Михаил Струве, Газданов долгие годы работал ночным таксистом. Литераторы-харбинцы в большинстве своем занимались профессиональным трудом или подрабатывали в газетах и журналах.

В эмигрантской литературе Франции долго существовала окаменелая иерархия. Писатели и поэты делились по поколениям на тех, кто начал печататься в России, и тех, кто стал писателем за границей. Существовали ограничивающие возрастные и иные деления. Молодые находились в тяжелом, порой безысходном положении. В Китае не было «незамеченного поколения», хотя Ю. Крузенштерн-Петерец и писала о таковом под впечатлением от нашумевшей в эмиграции книги Вл. Варшавского «Незамеченное поколение» [6]6
  Крузенштерн-Петерец Ю. Чураевский питомник //Возрождение. 1968. № 204.


[Закрыть]. Идейные противостояния отцов и детей в Харбине не принимали напряженных форм, как это случалось в Париже. «Живя в одичавшей Европе, в отчаянных материальных условиях, не имея возможности участвовать в культурной жизни и учиться… молодое поколение было обречено», – писал Г. Газданов в парижских «Современных записках». Русская молодежь в Харбине имела возможность учиться; ей были открыты двери трех университетских факультетов, Политехнического института и др. Чувство обреченности в целом им было чуждо. Порой и оно импортировалось в Харбин в прекрасной упаковке «парижской ноты»:

 
Все какое-то русское —
(Улыбнись и нажми!)
Это облако узкое,
Словно лодка с детьми.
И особенно синяя
(С первым боем часов…)
Безнадежная линия
Бесконечных лесов.
 

Жили харбинские поэты не в «одичавшей Европе», а в стране древнейшей культуры. Совершенно особый вопрос, в какой мере умели они ее ценить. Глядя на китайские социальные низы, не будучи, как правило, знакомы с китайской интеллигенцией, русские считали себя носителями передовой культуры. В отличие от европейских стран, где уже второе поколение эмигрантов заметно ассимилировалось и часто стремилось раствориться в массе местного населения, в Китае русские не смешивались с коренным населением. В творческой и общественной жизни русского Китая молодежь участвовала наравне со старшими. В тридцатые годы в печати говорилось «об определенно повышающемся уровне культурной жизни дальневосточной ветви русской эмиграции» [7]7
  Щербаков М.Литература и книгоиздательство //Врата. 1935. Кн. 2. С. 238.


[Закрыть]. В богатой, но недолгой 28-летней истории пореволюционного Харбина далеко не все обстояло благополучно: серьезный советско-китайский конфликт 1929 г., сильное наводнение, разрушившее часть Харбина, экономическая депрессия тридцатых годов. Худшей из всех бед была японская оккупация: б февраля 1932 г. японские армейские подразделения вошли в Харбин и через три недели объявили о создании марионеточного государства Маньчжоу-Го, вскоре переименованного в Маньчжурскую империю.

Старшее поколение поэтов в Китае – это поколение Арсения Несмелова (род. в 1889). К нему можно отнести Н. Алла, С. Алымова, А. Ачаира, Т. Баженову, Б. Бета, Б. Волкова, Л. Ещина, Вс. Иванова, Ф. Камышнюка, В. Логинова, В. Марта, А. Паркау, М. Щербакова. Все они проявили себя в двадцатые годы. Младшие, вошедшие в литературу в следующем десятилетии, – это поколение Валерия Перелешина (род. в 1913): Л. Андерсен, В. Ветлугин, М. Волин, Г. Гранин, Е. Даль, Ф. Дмитриева, Н. Ильнек, И. Лесная, Е. Недельская, И. Орлова, В. Померанцев, Н. Резникова, Г. Сатовский, Н. Светлов, С. Сергин, О. Скопиченко, В. Слободчиков, О. Тельтофт, Л. Хаиндрова, М. Шмейссер, В. Янковская. Как видим, младшие – более многочисленная группа. Были еще и «средние» – поколение Марианны Колосовой, родившейся в начале XX в.: К. Батурин, М. Визи, В. Иевлева, Ю. Крузенштерн-Петерец, В. Обухов, Е. Рачинская, М. Спургот. При любой классификации кто-ни-будь остается за ее рамками. В нашем случае это те, кто заметно старше несмеловского поколения: Я. Аракин, Е. Яшнов, А. Серебренникова; а также родившиеся в двадцатые годы Н. Крук, А. Кондратович, Н. Завадская. Возрастная разница между старейшим поэтом Аракиным и юнейшей поэтессой Завадской – полстолетия. Один этот факт свидетельствует о насыщенной протяженности исторического опыта, вплетенного в ткань дальневосточной поэзии.

Часто говорилось о том, что русскому литературному Востоку повезло меньше, чем Западу. Знаменитые дореволюционные писатели эмигрировали в Европу. Восточная ветвь литературы оказалась предоставленной себе самой. Париж слабо замечал «провинцию», мало следил за харбинской и шанхайской литературной жизнью. Все-таки Ачаир, Несмелов, Перелешин, Щеголев были включены в антологию Адамовича «Якорь». Щербаков печатался в «Современных записках», Щеголев – в «Числах», Рачинская – в «Иллюстрированной России». Адамович опубликовал в «Последних новостях» статью о литературной газете «Чураевка», которая «действительно говорит о литературе, действительно проникнута заботой о ней, пониманием ее, любовью к ней» [8]8
  Адамович Георгий. Литературные заметки //Последние новости. 1934. 29 марта.


[Закрыть]. Об основанном в Шанхае журнале «Феникс» писал в «Последних новостях» М. Осоргин: «На этот раз парижским „китам“ придется заметить китайских сородичей и поздравить их с начинанием» [9]9
  Осоргин Мих. Феникс //Последние новости. 1935. 10 октября.


[Закрыть]. Антонин Ладинский рецензировал коллективный сборник чураевцев «Излучины»: «Почти все стихи сборника очень высокого качества» [10]10
  А. Л. Харбинские поэты //Последние новости. 1935. 27 июня.


[Закрыть]. Двумя неделями раньше в той же газете появился отклик на «два прекрасно изданных тома» сборника «Врата». В 1937 г. в Париже был основан толстый журнал – «Русские записки». Целью нового издания было наведение мостов между столицей Зарубежья и дальневосточной эмиграцией. Благих намерений хватило лишь на три номера. Впрочем, и в дальнейшем здесь появились рецензии на «Тропы» А. Ачаира, «Ступени» Л. Хаиндровой, «Северные отблески»

А. Жемчужного, «Цветы китайской поэзии» супругов Серебренниковых.

Тема литературных связей европейского и азиатского Зарубежья остается неразработанной. Но и с первого взгляда видно, что парижанами русский Харбин и Шанхай воспринимались как провинция, от которой в культурном плане многого ожидать не приходится. В своей большой статье о новых эмигрантских изданиях книге Несмелова Адамович посвятил одну-единственную небрежно брошенную фразу: «Экзотична на гумилевский лад поэма Арсения Несмелова „Через океан“» [11]11
  Адамович Георгий. Литературные заметки //Последние новости. 1934. 6 декабря.


[Закрыть]. Сравним с отзывом в шанхайских «Вратах»: «Поэма Арсения Несмелова… не может не взволновать каждого мыслящего эмигранта… Это одна из лучших вещей талантливого дальневосточного поэта, воплотившего в себе все характерные и положительные черты, которые отмечает в нашем дальневосточном творчестве западная критика: энергию, объективность… настойчивую волю к жизни» [12]12
  Щербаков М. Литература и книгоиздательство //Врата. 1935. Кн. 2.С. 238.


[Закрыть]. Нельзя сказать, чтобы творчество русского Китая в Европе не замечали – замечали недостаточно, вспоминали мало, любознательности не проявляли. Все-таки дело шло к признанию, которому воспрепятствовала начавшаяся в 1939 г. глобальная война. После войны, когда Европа лежала в руинах, когда русская литература недосчитывалась многих умерших в военные годы, когда писатели находили пристанище в лагерях перемещенных лиц и когда начала заявлять о себе вторая волна эмиграции, о русском Китае уже никто не вспоминал. В первой послевоенной антологии «Эстафета» нет ни одного дальневосточного имени. Точно так же нет ни одного и в антологии Ю. Иваска «На Западе» (1953), включившей 88 поэтов. Составитель упоминает о русском Китае единственный раз в подстрочном примечании: «Данные о харбинских поэтах, к сожалению, отсутствуют». Составителю словно не было известно, что русская литература Китая уже окончила свое существование.

С Востока глядели на Запад с ожиданием, приятием, восхищением, даже когда парижские «Русские записки» в решительных тонах писали о провинциальности Дальнего Востока, где «литературная жизнь Запада и России проходят, почти не оставляя следа» [13]13
  И. Ф. Эмигрантские писатели на Д. В. //Русские записки. 1937. -V? 1. С. 323.


[Закрыть]. Но, вглядываясь теперь сквозь десятилетия, мы четко видим иную картину. К российской и западной эмигрантской литературе поэты-дальневосточники относились с живым интересом. Л. Ещин знакомил Харбин с Маяковским. Логинов мог часами говорить о любимом им Брюсове. Общепризнанным мэтром считался А. Белый. Несмелов переписывался с Цветаевой. Сергин, по словам мемуариста, «бредил Цветаевой». Ранний С. Алымов весь во власти И. Северянина. Следовал Северянину и Михаил Спургот. Сатовский, по словам Перелешина, обожал стихи Поплавского и знал их все наизусть. Яш-нов, когда еще жил в Петрограде, встречался с Вячеславом Ивановым, Сологубом и Блоком; память о встречах осталась у него на всю жизнь. Влияние Блока испытали на себе поэты чураевского сборника «Излучины». Не избежала этого влияния и Мария Визи, которая первой переводила Блока и Гумилева на английский. Блока называл среди своих учителей Перелешин. Блоковские отражения находим в одном из самых первых харбинских сборников – в книге Ф. Камышнюка «Музыка боли» (1918). Л. Хаиндрова, Н. Резникова, а позднее О. Тельтофт продолжали ахматовскую лирическую линию. Н. Петерец восхищался стихами Г. Иванова. Н. Светлов вдохновлялся Есениным, М. Спургот написал о Есенине поэму. Пристальное внимание вызывали многие парижане – В. Ходасевич, А. Ладинский, Г Адамович, В. Смоленский, Довид Кнут, А. Штейгер, Л. Червинская. Все они «воспринимались живо и радостно» [14]14
  Перелешин В. Два полустанка //Russian Poetry and Literary Life in Harbin and Shanghai. 1930–1950. Amsterdam. 1987. C. 27.


[Закрыть]. Наталия Резникова помещала в «Рубеже» отзывы на новые книги поэтов-эмигрантов, живших на Западе. При всем знакомстве (порой недостаточном) с культурной жизнью эмиграции на Западе с конца 1920-х гг. участились попытки осознания своей региональной самоценности. «…На Западе русское творчество получает некоторый изломанный, туманный, пессимистического характера оттенок. Разочарование в русском опыте, с одной стороны, раздражение против союзников, с другой, и наконец, пресыщенное искусство западноевропейских соседей-писателей – все это налагает на русское западное творчество свой особый отпечаток… На Востоке нет и не может быть западного урбанизма… Жизнь здесь беспроблемнее, проще, суровее, но красочнее… Мы живем на Востоке. Мы держим направление на Россию» [15]15
  Багульник: Литературно-художественный сборник. Харбин, 1931. – Предисловие.


[Закрыть].

Над многообразием пристрастий и вкусов царил Гумилев. В представлении харбинских акмеистов его творчество связывалось «с той стальной деловитостью, которой характеризуются хотя бы фигуры наших дальневосточных деятелей – мореходов и землепроходцев» [16]16
  Там же.


[Закрыть]. В стихах Гумилева привлекало чувство уверенности в себе и в жизни, сила, широта и смелость порыва. Учениками Гумилева считали себя Волков, Обухов, Перелешин, Андреева. Акмеистическое направление оставалось в дальневосточной поэзии преобладающим. В конце 1920-х гг. возник кружок «Акмэ», выпустивший свой сборник «Лестница в облака», который открывается стихотворением, посвященным Гумилеву. В 1930-е образовался «Круг поэтов», следовавший традициям «Цеха поэтов», основанного Гумилевым. Перелешин до своего отъезда из Китая определенно считался акмеистом. В 1937-м вышел «Гумилевский сборник» с участием Несмелова, Ачаира, Хаиндровой, Перелешина. Число харбинских и шанхайских стихотворений, связанных с именем Гумилева, таково, что можно было бы составить целую книжку – «Образ Гумилева в эмигрантской поэзии».

Отсутствие настоящей литературной среды восполнялось литературными кружками. Еще в 1919 г. образовалась недолговечная студия «Кольцо». Из поэтов, оставивших свой след в литературе, в кружок входили Алымов и Камышнюк. Алымов любил разговоры с начинающими поэтами. «Говорил он о хаосе, из которого родится космос, о звуках сфер, слышных лишь артисту, о том, что говорил Блок. Для харбинской молодежи все это было ново… беседы с Алымовым оставляли в умах след несравненно более глубокий, чем его стихи» [17]17
  Крузенштерн-Петерец Ю.Чураевский питомник //Возрождение. 1968. № 204.


[Закрыть].

Харбинская поэзия начиналась с модернизма, если не принимать во внимание любительских версификаций в дореволюционных газетах Харбина. Под влиянием футуристов находился молодой Венедикт Март. Он печатался в Харбине с 1918 г., еще когда жил во Владивостоке. Под влиянием Игоря Северянина находился «кумир молодежи» Сергей Алымов. В Харбине он поселился в 1917 г. после долгих странствий по Востоку и Австралии. Его «Киоск нежности» (1920), весь полный изысков в духе отца эгофутуризма, мгновенно стал местной сенсацией и принес автору ни с кем не сравнимую в городе славу. Впрочем, на заре харбинской литературы был еще один популярный поэт – Владимир Танин. О нем известно в основном из воспоминаний Крузенштерн-Петерец: «Бывший белый офицер из отряда не то атамана Семенова, не то Унгерна, чахоточный, начиненный наркотиками». Он издал в 1920 г. свои «Грустные песенки», и эти песенки пел «весь Харбин». Они исполнялись в кинотеатрах, в барах и вышибали слезу своей надрывной сентиментальностью. Через пятнадцать лет, когда Харбин напрочь забыл Танина, его «грустные песенки» пережили второе рождение в Шанхае в репертуаре прибывшего туда в 1935 г. Вертинского. Авторство песенок приписывали Вертинскому, о настоящем авторе знали лишь бывшие харбинцы [18]18
  Многие песни, «твердо» приписывавшиеся Вертинскому, в последние годы уже обрели своих авторов: «Россия» («Проклинали… плакали…вопили…») оказалось стихотворением Ю. Крузенштерн-Петерец, «Попугай Флобер» – стихотворением парижской поэтессы Наталии Поплавской (старшей сестры Бориса Поплавского) и мн. др. (Прим. ред.)


[Закрыть].

Ко времени отъезда Алымова в СССР (1926) возникло в Харбине по-настоящему стабильное литературное содружество, просуществовавшее девять лет. Первое собрание проходило 20 марта 1926 г. еще под неопределившимся названием – «Кружок ХСМЛ-журнала». Основателем был тридцатилетний хорунжий Сибирского казачьего войска, участник Гражданской войны поэт Алексей Алексеевич Грызов, писавший под псевдонимом Ачаир. Его творчество вплотную связано с личным жизненным опытом; в стихах представлены темы казачества, сибирского областничества, Гражданской войны, миссии России. В Харбин он попал в 1922 г. и вскоре нашел работу в Христианском союзе молодых людей. Генеральным секретарем этой организации являлся американец Хэйг, Ачаир долгие годы был его помощником. Организация, ее цели пришлись Ачаиру по душе, так что уже в следующем году он опубликовал брошюру «Русский христианский союз молодых людей в Харбине». Ему же пришла мысль основать кружок молодежи на базе ХСМЛ. Сначала это были более или менее регулярные, без четкой программы «вечера под зеленой лампой». Речь шла только о кружке любителей литературы. Но на первом же вторнике выяснилось, что собравшиеся не только любители, но и сами поэты. Ачаир предложил назвать кружок «Молодой Чураевкой». Его любимый писатель, сибиряк Георгий Гребенщиков, в 1925–1926 гг. прославился первыми книгами своей многотомной эпопеи «Чураевы». Тогда же внимание эмиграции было привлечено к работе Гребенщикова по основанию русского культурного центра – деревни Чураевки – в штате Коннектикут. По мысли Ачаира, подобные центры должны возникать и в других местах русского рассеяния. Гребенщиков писал Ачаиру: «Вот и давайте, и открывайте там в Харбине отделение Чураевки – свой кусок земли, свой дом, своя инициатива, творчество – и теорию, словом, прямо в действие, в веселую забаву» [19]19
  Рубеж. 1940. № 24.


[Закрыть].

О «Молодой Чураевке», позднее называвшейся просто «Чураевкой», оставили мемуары поэты Резникова, Слободчиков, Крузенштерн-Петерец, Перелешин, Волин, Андерсен. У Слободчикова находим воспоминание, относящееся к моменту зарождения «Чураевки»: «Однажды после очередной встречи у Александры Паркау группа молодежи, не желая расходиться, еще долго толковала на улице возле ее дома. Как передавали, к группе подошел поэт Алексей Ачаир (Грызов) и предложил продолжить дискуссию в помещении гимназии Христианского союза молодых людей…» [20]20
  Русский Харбин/Сост. Е. Таскина. М.: Изд-во МГУ, 1998. С. 67.


[Закрыть]. По словам Лариссы Андерсен, в «Зеленой лампе», которая вскоре превратилась в «Молодую Чураевку», сначала по инициативе Ачаира, читались вслух и обсуждались русские книги. «В Чураевке мы читали доклады, выступали со своими стихами, занимались студийной работой» [21]21
  Резникова И. В русском Харбине//Новый журнал. 1988. № 172–173. С. 392.


[Закрыть].

Первое время встречались раз в месяц, но вскоре стали собираться дважды в неделю. По вторникам организовывались открытые вечера, на которые собиралась харбинская публика; исполнялись музыкальные произведения, поэты читали стихи. Зал всегда был полон. – Выступали с докладами А. Ачаир, Вс. Иванов, журналист Д. Сатовский-Ржевский. Побывал в «Чураевке» и живший некоторое время в Харбине Н. К. Рерих. По пятницам в узком кругу поэтической молодежи шла студийная работа, чтение, разбор и критика новых стихотворений чураевцев, обсуждение теоретических работ по стиховедению. Как некогда в гумилевском «Цехе поэтов», в «Чураевке» лейтмотивом студийной работы служил вопрос поэтического мастерства. В пятницах участвовали Андерсен, Волин, Обухов, Резникова, Светлов, Хаиндрова, Шмейссер, а также П. Лапикен (не поэт, позднее он проявил себя как критик и прозаик). Постепенно число участников росло, к кружку присоединились Ветлугин, Гранин, Иевлева, Ильнек, Коростовец, Недельская, Орлова, Перелешин, Петерец, Померанцев, Сергин, Соболева, Тельтофт, Виктория Янковская, жившая в Корее и бывавшая наездами в Харбине. Некоторые поэты приходили от случая к случаю: Андреева, Визи, Колосова, Копытова, Крузенштерн, Логинов, Несмелов, Рачинская, Г. Сатовский, Упшинский, Яшнов. Трудно назвать имена тех, кто не посетил в «Чураевку» ни разу. Перебывало на вторниках немало и стихотворцев, чей след в литературе остался едва различимым. Приходили и прозаики – исключительно талантливый Б. Юльский, А. Хейдок, В. Рамбаев. Избрали некий средний путь: в «Чураевке» исключались богемность, авангардизм, гражданская тема, политика, ориентация на литературную моду. «Характерной особенностью работы студии, – вспоминал В. Слободчиков, – было попеременное увлечение поэтами разных направлений» [22]22
  Русский Харбин/Сост. Е. Таскина. С. 72.


[Закрыть]. Увлечения сменялись: Блок, Брюсов, Белый, Пастернак, а также Г. Иванов, Ходасевич, Цветаева, Адамович и другие парижане. «Чураевка» заменяла собой настоящую воспитывающую литературную атмосферу, играла формирующую для молодежи роль.

Перемена произошла в начале 1933 г., когда Петерец и Щеголев надумали преобразовать «Чураевку» в «Круг поэтов». Хотя это общество и просуществовало очень непродолжительное время, его создание означало раскол, смещение Ачаира как руководителя, смену вех, политизацию. С упрочением власти японцев в Харбине «Чураевка» стала хиреть. ХСМЛ, при котором сформировался и собирался кружок, подвергся нападкам со стороны монархистов и фашистов за свое якобы западное влияние на русскую молодежь. Конец «Чураевки» обозначился внезапно – 6 декабря 1934 г. город облетела весть о двойном самоубийстве поэтов Сергина и Гранина. Регулярные встречи по пятницам прекратились. К тому времени многие чураевцы уже уехали из Харбина, закрылась и «Чураевка», единственная литературная газета русского Китая.

Кружок оставил после себя многообразное наследие. Он воспитал два поколения дальневосточных поэтов. В конечном счет ему обязана своим расцветом поэзия не только Харбина, но и Шанхая. За годы существования «Чураевки» в Харбине вышло более сорока поэтических сборников. Многие из них принадлежат перу связанных с «Чураевкой» поэтов старшего и среднего поколения: «Кровавый отблеск» и «Без России» Несмелова; «Створа триптиха» Логинова и его же «Харбин в стихах» (под псевдонимом Капитан Кук); «Беженская поэма», «Поэма еды» и «Сонеты» Вс. Иванова; «Стихотворения» М. Визи, «Ключи» Е. Рачинской; «Армия песен», «Господи, спаси Россию!», «Не покорюсь» и «На звон мечей» М. Колосовой. Из поэтов младшего поколения выпустили книги Скопиченко, Гроссе, Орлова, Светлов. Десять бывших чураевцев издали свои первые книги (а в некоторых случаях единственные) уже после закрытия кружка: Андерсен, Дмитриева, Недельская, Обухов, Перелешин, Резникова, Сатовский, Тельтофт, Хаиндрова, Энгельгардт. В их сборниках чувствуются атмосфера, настроения, интонации, усвоенные на чураевских встречах. Чураевцы много печатались в периодике, без них немыслим литературный облик журнала «Рубеж». Они участвовали в альманахах «Лестница в облака» и «Багульник», выпустили коллективные сборники «Семеро» и «Излучины», в которых представлены счастливые удачи тогда еще очень молодых поэтов.