Текст книги "Луна и солнце"
Автор книги: Вонда Макинтайр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
«Мы дарили им песни, они дарили нам сказания, – пела русалка, – которые нельзя отнять, можно лишь даровать. Мы встречались как друзья».
Морские люди сопровождали корабль к острову, золотому в мерцающем зное сапфирово-синего Средиземного моря. Корабль медленно и плавно вошел в гавань. На скале над гаванью раскинулся каменный дворец. Женщины, с обнаженной грудью, в юбках колокольчиком, с золотыми украшениями в волосах, возглавляли торжественную процессию, явившуюся к морю приветствовать новых друзей. Дети бросали в воду цветы, и русалки и водяные вплетали их в свои зеленые волосы.
«Морские люди вступили в столицу страны Атлантиды, – перевела Мари-Жозеф. – Нас везли на колесницах в ваннах, расписанных дельфинами и кальмарами. Люди моря и люди земли обменивались раковинами и цветами».
Внезапно тональность песни изменилась. Мелодия сделалась мрачной, в ней появились угрожающие нотки. Мари-Жозеф испуганно замолчала, когда мощнейшее извержение вулкана поколебало твердь и низвергло на остров раскаленный смерч. На голову жителей обрушился град расплавленных камней и ливень горящей золы. Завеса пепла накрыла колесницы морских людей.
Когда извержение закончилось, город был стерт с лица земли.
«Мы искали наших друзей, – пела русалка, – но не смогли найти их. Они все погибли. Наша дружба длилась недолго».
– Это все, – сказала Мари-Жозеф, оборвав пересказ на том, как русалки и водяные принимали цветы из рук жителей погибшей Атлантиды. Зрители захлопали.
Русалка зарычала и в гневе обдала ее фонтаном брызг, требуя объяснений.
– Как же я могла сказать им?..
«Ты всегда должна доводить рассказ до конца, – пропела русалка. – Дай мне слово, что больше не будешь так делать, а не то я умолкну навеки. Ты всегда должна доводить рассказ до конца».
– Хорошо, – сказала Мари-Жозеф. – Обещаю. Отныне я буду доводить до конца любое повествование.
– Пусть расскажет еще! – закричали зрители. – Еще, другую историю!
Сквозь толпу пробился слуга, спеша передать послание графу Люсьену. Граф прочитал его, а потом спустился на помост, остановившись между клеткой и теснящимися довольными зрителями. Хромота его почти прошла.
– Гости его величества! – обратился он к собравшимся. Граф говорил мягко, почти не повышая голос, но его было слышно даже в задних рядах. Зеваки умолкли, проникшись почтением к адъютанту короля. – На сегодня представление окончено, его величество просит вас покинуть шатер.
Не возражая и не сетуя, зрители потянулись к выходу. Мужчины кланялись графу Люсьену, женщины приседали в реверансе. Даже дети, восхищенные тем, что видят перед собой такого маленького, под стать себе, взрослого, стали кланяться и приседать, и граф Люсьен отвечал им с той же учтивостью, что и их родителям.
Русалка всплыла на поверхность, издала непристойный звук и выплюнула струю воды, а потом спросила у Мари-Жозеф, куда подевались все земные люди и как теперь прикажете ей развлекаться.
Мари-Жозеф перегнулась через верхнюю ступеньку.
– Граф Люсьен! Граф Люсьен, вы были правы, – призналась она. – Русалка действительно хочет поиграть и подразнить зрителей. Не стоило мне просить вас, чтобы вы их отослали.
– Я отослал их не ради вас, мадемуазель де ла Круа, – возразил граф Люсьен.
– Разумеется, вы не стали бы отсылать их по моей просьбе. – Ее охватила страшная усталость, и она без сил опустилась на нижнюю ступеньку. – Не знаю, как могло мне прийти такое в голову.
Мушкетеры опустили полог, и в шатре воцарилась тишина.
Граф Люсьен взобрался на бордюр фонтана:
– Вы хорошо себя чувствуете, мадемуазель де ла Круа?
– Да, сударь, – ответила она, однако не пошевелилась.
Граф Люсьен протянул ей фляжку. Она с благодарностью отпила терпкого кальвадоса.
К ней плавно и медленно подплыла русалка и замерла у ее ног, обхватив перепончатыми ладонями ее лодыжки. Осторожно потыкав острыми коготками, она обследовала ее туфли, чулки и пропела вопрос: что это за странную вторую кожу отрастили себе земные люди?
Алкоголь взбодрил Мари-Жозеф. Она скатала и спустила вниз чулки, чтобы русалка могла дотронуться до ее кожи. Плавательные перепонки русалки оказались гладкими и нежными, словно крепдешин. Она погладила Мари-Жозеф по ноге и пощупала ее туфлю. Она поцокала языком, приникнув лицом к ноге Мари-Жозеф и не открывая глаз. Потом ушла в глубину, увлекая под воду ступню Мари-Жозеф, чтобы как следует осмотреть ее голосом.
– Подожди, русалка! Я не могу позволить себе испортить эти туфли.
Мари-Жозеф сняла с одной ноги туфлю и чулок.
– Вот теперь можешь разглядывать мои ноги сколько угодно.
Холодная вода фонтана дошла Мари-Жозеф до голени. Русалка полностью опустилась под воду. Ее голос защекотал пальцы на ноге у Мари-Жозеф.
– А мне можно взглянуть на твою ногу? – хихикнула Мари-Жозеф.
Русалка поставила одну ногу на помост, не показавшись из воды полностью. Тазобедренный и коленный суставы у нее оказались куда более подвижными, чем человеческие. Мари-Жозеф погладила русалку по подъему, и та пошевелила когтистыми пальцами ног. От задубелой кожи на ее ногах исходило тепло.
– Мадемуазель де ла Круа, полагаю, вам больше не стоит пить кальвадос, – сказал граф Люсьен. – Члены Академии наук едва ли захотят увидеть вас полуодетой.
– Члены Академии?! – воскликнула Мари-Жозеф.
Ив ни слова не сказал ей о том, что им оказана подобная честь. Мари-Жозеф торопливо выдернула ногу из рук русалки, испугав ее, и та, фыркая, всплыла на поверхность.
Мари-Жозеф поняла, что судьба дает ей шанс, но времени тщательно все спланировать у нее не оставалось. Она пропела имя русалки, подзывая ее к себе:
– Морская женщина, пожалуйста, нырни и дыши под водой. Если хочешь жить, ни в коем случае не всплывай, пока я тебя не попрошу!
Русалка свистнула от страха, сильно оттолкнулась и, сделав заднее сальто, ушла под воду, описав изящную дугу. От ее рта и носа устремилась вверх струйка пузырьков. Выдохнув остаток воздуха, русалка затаилась на дне бассейна и затихла, словно мертвая.
За стенками шатра послышался хруст гравия; кто-то направлялся в клетку.
Мари-Жозеф подхватила чулок и туфлю и кинулась в лабораторию, стуча левой, обутой ногой по доскам и чуть слышно пришлепывая правой, босой. Она успела добежать до секционного стола и скрыть под юбками босую ногу, туфлю и чулок.
Лакеи с церемонной, чопорной учтивостью водрузили на кресло портрет его величества. В шатер вошел Ив, а за ним – пять-шесть облаченных в черное ученых и их студенты. Он едва кивнул Мари-Жозеф. Ученые поклонились портрету и графу Люсьену и столпились у секционного стола. Слуга графа Люсьена принес ему подставочку, чтобы он мог лучше увидеть происходящее.
Ив совлек саван с тела водяного и произнес перед королевскими философами длинную речь на латыни: «Натурфилософия доказывает, что русалки – самые обычные твари, хотя и безобразные, вроде дюгоней и морских коров».
Он сохранил руку водяного, чтобы анатомировать ее перед достопочтенными членами Академии. Вскрыл ее, демонстрируя сухожилия, кости, суставы.
В безмолвии, не нарушаемом ни одним вздохом русалки, Мари-Жозеф документировала вскрытие. Она с трудом заставляла себя рисовать. Теперь, зная правду, она видела в водяном человека. Длинные, изящные кости его кистей напоминали ей о прекрасных руках графа Люсьена.
Ив отложил скальпель. Мари-Жозеф отложила угольный карандаш и стала сжимать и разжимать сведенные судорогой пальцы. Студент показал зрителям ее последний рисунок.
Академики забросали Ива вопросами о пленении русалки, о его исследованиях и о покровительстве его величества.
– У этих созданий, как можно было ожидать, легкие большого объема, подобные органам дыхания медлительных морских млекопитающих. Однажды у меня на глазах русалка пробыла под водой десять-двенадцать минут.
Он торопливо перешел к другим органам:
– Сердце русалки…
Он даже не упомянул о необычной доле легкого.
– Препарировав труп водяного, мы узнали о нем все, что могли, – заключил Ив. – Разумеется, я еще сопоставлю водяного с русалкой, насколько позволит ее судьба, хотя мы не обретаем новых знаний, анализируя женское тело – несовершенное подобие мужского.
– Замечательное исследование, месье да ла Круа, – похвалил, тоже на латыни, глава Академии. – А теперь, пожалуйста, позвольте нам взглянуть на живую русалку.
– Позови русалку, сестра! – Ив перешел на французский, как будто забыв, что Мари-Жозеф владеет латынью.
Мари-Жозеф поспешила выполнить приказание, неуклюже ступая по доскам левой обутой и правой босой ногой. Она вошла в клетку, заперла дверь, опустила ключ в карман и совершенно спокойно уселась на бордюр фонтана, сложив руки на коленях.
«Как странно, – думала она, – я ничего не делаю. Не помню, когда я в последний раз просто сидела, а не рисовала, не шила, не переписывала бумаги, не молилась».
Ив потряс решетку:
– Открой сейчас же!
– Не могу! – ответила Мари-Жозеф на латыни.
Словно не замечая размолвки между месье де ла Круа и его ассистенткой, академики вглядывались в мутную воду, тщась увидеть хотя бы неясные очертания русалки.
Ив нахмурился:
– Хватит! Заставь ее выпрыгнуть из воды, чтобы достопочтенные члены Академии могли ее рассмотреть! И сейчас же впусти меня!
– Она демонстрирует свою способность дышать под водой.
– Барышня приняла русалку за рыбу, – съязвил президент Академии; остальные натурфилософы захихикали. – Месье де ла Круа, у вашей ассистентки рассудок помутился от чтения античных авторов.
Злобно воззрившись на Мари-Жозеф, Ив снова затряс дверцу.
Если она чему-то и научилась в монастырской школе (а она действительно научилась там немногому), то это хладнокровно воспринимать гнев и презрение. Однако, чтобы спокойно выдержать ярость Ива, ей потребовалось все ее самообладание.
– В легких этого создания есть необычная доля, свойственная только русалкам, – как ни в чем не бывало продолжала на латыни Мари-Жозеф.
Ив окаменел:
– Твои замечания никому не интересны!
«Он решил, что я выдаю тайну, – подумала Мари-Жозеф. – Ложную тайну».
– Она не всплывала на поверхность, с тех пор как ты пришел, – сообщила она. – Эта доля легкого позволяет русалкам дышать под водой. Получать воздух из воды.
– Выходи оттуда немедленно! – потребовал Ив, почти срываясь на крик.
– Она намерена оставаться под водой, пока это не докажет.
– Существует ли такая уникальная доля, отец де ла Круа?
Ив заколебался:
– Да, существует.
– А почему же вы о ней не упомянули? – удивились академики.
– Я хочу написать о ней статью. Но поскольку я еще не всесторонне исследовал ее, я опасался сделать неверные выводы.
– Похвальная сдержанность.
– Благодарю вас.
– Мы были бы чрезвычайно признательны вам, если бы вы позволили нам взглянуть на русалку, пока она еще жива.
Ив схватил стрекало и, просунув его сквозь прутья клетки, попытался уколоть им русалку, но она отплыла на безопасное расстояние.
– Мадемуазель де ла Круа, – вежливо произнес граф Люсьен, – вы не могли бы открыть дверцу?
– Нет, граф Люсьен. Прошу прощения, я не стала бы противиться вашим приказаниям, но для русалки речь идет о жизни и смерти.
– Она умирает?
– Она пытается спасти свою жизнь. Она пробудится по велению его величества.
Глава 17
Русалка затаилась на дне бассейна, страдая от запаха грязной воды, замечая проносившиеся мимо стайки рыбок, различая голоса земных людей. Яркий солнечный свет служил ей предостережением о том, что в фонтане невозможно было нырнуть достаточно глубоко для того, чтобы впасть в настоящий транс. Он замерла и старалась почти не дышать, ведь именно об этом просила земная женщина. Время от времени она судорожно втягивала воду в легкие и постепенно выдыхала ее.
Земная женщина была первой, кому она осмелилась поверить, с тех пор как ее пленили, первой, кто оказался достаточно проницательным и сумел ее понять. Русалка решилась доверять ей, у нее не было выбора.
Она лежала не шелохнувшись, окруженная золотистым свечением.
Русалка медленно покачивалась на дне бассейна, лежа на спине и уставившись в пустоту широко раскрытыми невидящими глазами. Длинные зеленые волосы колебались вокруг нее в толще воды. Под водой она словно хватала ртом воздух.
Прибыл король.
Мари-Жозеф встала и присела в реверансе. Граф Люсьен, Ив и члены Академии поклонились. Его величество с трудом поднялся с кресла-каталки. Подагра совершенно его искалечила; вставая, он одной рукой обхватил Лоррена, а другой опирался на плечо графа Люсьена. За ним, пожирая Лоррена глазами, нес королевскую трость месье. Вместе с королевской свитой в шатер, неловко шаркая, притащился и месье Бурсен, явно ощущавший себя не в своей тарелке. Белое кружево воротника и манжет подчеркивало его выпирающий кадык, тонкие запястья и костлявые, как у скелета, кисти. Он принес с собою какую-то старую книгу.
– Она не умерла? – пробормотал он. – Если мясо испортилось, я погиб. Если она умерла, я наложу на себя руки! Она уже вчера была в меру жирной, вот вчера и надо было ее зарезать!
Граф Люсьен подал знак слесарю, попытавшемуся было робко приступить к замку с напильником. Раздался металлический скрежет.
Его величество с усилием дошел до клетки и заглянул внутрь:
– Вы что, убили мою русалку, мадемуазель де ла Круа?
– Нет, ваше величество, – ответила Мари-Жозеф столь же невозмутимо.
– Она утопилась? – Он повысил голос, стараясь перекричать лязг напильника. На помост полетели металлические стружки.
– Нет, ваше величество.
Граф Люсьен тронул слесаря за плечо, и тот почтительно подождал, пока его величество не договорит.
– И чем же она занята?
Слесарь вновь атаковал замок.
– Она дышит под водой, сир.
Слесарь замер.
– И зачем она это делает?
И снова набросился на замок.
– Потому что я просила ее об этом.
На сей раз у слесаря достало сообразительности надолго застыть с напильником в руке, но потом он удвоил усилия в борьбе с замком.
– Вы недурно ее выдрессировали.
– Я никогда не дрессировала ее, сир.
– Она слушалась тебя, – вставил Ив, – как собака.
– Она демонстрирует функции уникальной доли своего легкого. Это не… – Она запнулась, но решила сохранить ложную тайну. – Она позволяет ей дышать под водой, и только.
– А откуда вам известна истинная функция сего органа?
– Морская женщина сама сказала мне об этом, ваше величество.
Лоррен отрывисто и грубо расхохотался, но, благоразумно спохватившись, тотчас умолк. Слесарь прервал работу, снова налег на напильник и опять остановился.
– Морская женщина? – воскликнул его величество. – Вы хотите сказать, что русалка умеет говорить?
– Хватит, Мари-Жозеф! Я запрещаю тебе…
Как и слесарь, Ив замолчал, стоило его величеству поднять руку.
– Отвечайте, мадемуазель де ла Круа.
– Да, ваше величество. Я понимаю ее. Она понимает меня.
Слесарь вновь набросился на замок.
– Она не бессловесная тварь. Она умеет говорить, она наделена разумом. Она – женщина, она такой же человек, как и я, как все мы.
– Ваше величество, пожалуйста, простите мою сестру, вся вина лежит на мне, это я позволил ей сверх меры заниматься науками, и она переутомилась…
– Она пробудится и всплывет на поверхность?
– Она выполнит любое ваше повеление, ваше величество, – сказала Мари-Жозеф, – и я тоже.
– Перестаньте шуметь!
Слесарь отскочил от решетки и, пятясь и кланяясь, исчез.
– Мадемуазель де ла Круа, – произнес его величество, – будьте любезны, отоприте дверцу.
Она спустилась по ступенькам, вставила ключ в скважину и повернула. Замок открылся, дверца распахнулась.
Поддерживаемый Лорреном и графом Люсьеном, его величество двинулся к краю фонтана.
– Она меня понимает. Я сейчас покажу вам.
Мари-Жозеф спустилась по ступенькам на помост и шлепнула по воде рукой:
– Морская женщина! Его величество повелевает тебе вернуться!
Она пропела имя русалки.
Русалка лениво потянулась. Открыла глаза. Резко и сильно взмахнув хвостом, она взмыла сквозь водяную толщу. Взлетев на поверхность, она закашлялась и извергла из легких огромную массу воды. Она судорожно схватила ртом воздух, выдохнула и снова принялась ловить ртом воздух. Припухлости у нее на лбу и на щеках то увеличивались, то опадали, обезображивая лицо.
– Она жива! – прошептал месье Бурсен.
– Что же она такое, мадемуазель де ла Круа, – вопросил его величество, – если не бессловесная тварь?
– Она женщина, разумная женщина…
– Она не умнее попугая, – вставил Ив.
– Это воплощение безобразия вы называете женщиной?
– Посмотрите на череп водяного, ее покойного возлюбленного, сир. Посмотрите на его кости, на его руки. Послушайте пение русалки, и я переведу вам, что она говорит.
– Водяной нисколько не похож на человека, – настаивал Ив. – Взгляните на его ужасное лицо, на суставы его ног, на сокрытые половые органы – прошу простить меня за то, что упоминаю такие подробности, ваше величество.
– Собака, попугай, неразумная тварь! – воскликнул его величество. – Но уж никак не женщина!
С этими словами он отвернулся.
Неудача потрясла Мари-Жозеф, холодом сковав сердце и мучительно перехватив горло, словно она упала в воду русалочьей темницы. Русалка, все это время плававшая взад-вперед у ее ног, поняв, что король не дарует ей жизнь, пронзительно вскрикнула и зашипела.
– Месье Бурсен, пожалуйста, сообщите нам, что вы намерены с нею делать, – повелел король.
– Ваше величество, я обнаружил то, что идеально соответствует случаю! – Месье Бурсен зашел в клетку к его величеству, открыл старенькую потрепанную книжку и почтительно показал королю какой-то рисунок.
– Великолепно, господин Бурсен! Я весьма доволен.
– Будьте любезны, бросьте ей рыбу, мадемуазель де ла Круа, пусть она выпрыгнет из воды, чтобы я мог оценить степень ее упитанности!
Месье Бурсен жадно воззрился на русалку; Мари-Жозеф, не веря своим глазам, воззрилась на месье Бурсена и короля.
Русалка обдала их брызгами, сильно ударив по воде перепончатыми пальцами ног.
– Ваше величество, Церковь полагает, что русалка – это рыба, а посему мясо ее не возбраняется вкушать в пятницу. Однако согласно сведениям, которые мне удалось разыскать, плоть ее не менее сочная, чем мясо. Если я зарежу ее сейчас, ваше величество, то смогу приготовить что-нибудь изысканное только для вашего величества, может быть паштет, оно как раз поспеет к вашему ужину, и вам не придется ждать полночного пира.
– Весьма любезно с вашей стороны, господин Бурсен.
– А из остатка ее плоти я смогу воссоздать блюдо, которое подавалось на пиру Карла Великого, это будет мой шедевр!
Он неосторожно склонился над краем фонтана, переводя взгляд с рисунка на живую русалку и обратно.
Затем он по очереди показал рисунок академикам, Иву и Мари-Жозеф.
На гигантском блюде на животе лежала русалка, неестественно выгнув спину и подогнув колени; ее снабженные перепончатыми плавниками ступни почти касались затылка. Она прижимала к себе осетра, словно кормящая мать – младенца к набухшей молоком груди.
– Я нафарширую ее соски креветками и морскими гребешками. Я начиню ее тело запеченными устрицами. Я приправлю ее волосы стерляжьей икрой. Как жаль, что водяной умер, как жаль, что мне не придется приготовить их вместе! Нельзя терять время, я должен зарезать ее как можно скорее!
На гравюре зажаренная русалка уставилась в пространство широко открытыми, ничего не выражающими глазами.
Мари-Жозеф не выдержала и пронзительно закричала.
– Мне понадобится каспийский осетр… Что случилось, мадемуазель де ла Круа, не бойтесь, конечно, это существо безобразно, но я приготовлю его так, что оно предстанет почти прекрасным!
– Закройте книгу, месье Бурсен! – велел граф Люсьен.
Лоррен через три ступеньки бросился к Мари-Жозеф и схватил ее в объятия, и она глухо зарыдала, прижавшись к его груди.
– В чем дело? – удивился месье Бурсен. – Мадемуазель де ла Круа не любит дары моря?
– Где мои нюхательные соли? – взволновался месье. – Я положил их в карман или оставил в муфте?
– Ваше величество, – начал Ив, – прошу прощения, моя сестра всегда отличалась сострадательностью и чувствительным сердцем. Она привязалась к русалке, словно к котенку или щенку…
Мари-Жозеф, прильнув к Лоррену, тщетно пыталась унять дрожь и подавить рыдания.
– Вот они! – провозгласил месье.
Ее ноздри обдала струя резкого, терпкого запаха, и она принялась чихать без остановки. Взор ее затуманился от слез.
– Могу ли я забрать русалку, ваше величество? Мясо надобно как следует выдержать, ваше величество, иначе оно будет с душком, ваше величество.
– Это создание – рыба, – произнес граф Люсьен.
– Рыба, месье де Кретьен?
– Если русалка не человек, – продолжил граф Люсьен, – значит она морская тварь. Месье Бурсен сам обратил внимание его величества на то, что Церковь считает русалок рыбами. Если месье Бурсен зарежет ее сегодня, то мясо ее протухнет до пира его величества.
– Но… – попробовал было возразить месье Бурсен.
– Месье де Кретьен прав, – заключил его величество.
– Но…
– Довольно, месье Бурсен! Сегодня я не позволю вам зарезать русалку. Месье де Кретьен, прошу вас, вызовите доктора Фагона, пусть он осмотрит мадемуазель де ла Круа.
Король ни на минуту не утратил самообладания и все это время оставался совершенно спокоен.
Лоррен подхватил Мари-Жозеф на руки. Его мускусный аромат заглушил терпкую сладость нюхательных солей месье.
– Примите мои глубочайшие извинения, сир! – взмолился Ив. – Я переутомил ее, безмерно загружая работой… Ее сострадательное сердце… Испытанное ею потрясение…
Лоррен пробрался сквозь толпу придворных и членов Академии, унося Мари-Жозеф из шатра. Солнечный свет залил ее лицо, словно теплым вином. Издалека донесся мерный перестук копыт: это граф Люсьен скакал верхом на Зели по направлению ко дворцу.
– Отпустите меня, я пойду сама, – прошептала Мари-Жозеф. – Пожалуйста, верните графа Люсьена. Я не хочу, чтобы меня осматривал доктор Фагон.
– Тише, тише… – Лоррен еще теснее прижал ее к себе.
Его величество с трудом уселся в кресло-каталку, блаженно откинулся на спинку, и глухонемые слуги увезли его прочь.
– Успокойтесь, мадемуазель, доктор Фагон исцелит вас.
Лоррен опустил Мари-Жозеф на кровать. Халида вскочила с приоконного диванчика, уронив кружева и проволоку для нового фонтанжа королевы Марии.
– Мадемуазель Мари, что случилось?
Ив присел на постель рядом с Мари-Жозеф.
– Хирург сейчас придет! – объявил Лоррен.
– Этого-то я и боялась, – прошептала Мари-Жозеф.
Халида влажной губкой отерла ей лицо.
– Ты же с самого начала знала, что эту тварь зарежут, – упрекнул ее Ив. – Ну как ты могла к ней привязаться? Помнишь, ты когда-то умоляла папу пощадить твоего ягненка…
– Не терзай меня воспоминаниями детства, – огрызнулась Мари-Жозеф, – я больше не ребенок!
– Твое поведение…
– Я привязана к русалке столь же, сколь и к тебе или к мадемуазель Халиде. Я умоляю сохранить ей жизнь, потому что она разумное существо, способное мыслить и чувствовать, и потому что не хочу, чтобы мой король превратился в каннибала.
Рядом многозначительно кашлянул доктор Фагон. Мари-Жозеф замолчала.
– Ты городишь вздор! – отрезал Ив.
Доктор Фагон и доктор Феликс, не спрашивая разрешения, вошли в комнату Мари-Жозеф. На мгновение ей показалось, что ее комнатка сделалась подобием апартаментов его величества, которые каждый вечер переполняла толпа, но она тут же прогнала от себя эту безумную фантазию.
– Его величество выражает справедливую озабоченность состоянием вашего здоровья, – сказал лейб-медик.
– Я совершенно здорова, сударь.
Она говорила твердым голосом, однако ее бил озноб. Ей было холодно, голова у нее кружилась.
– Тише, вы бледны как смерть, у вас истерика. – Фагон склонился над нею, заглядывая ей в глаза. – Что случилось?
– Она упала в обморок.
– Что за глупости, – вмешалась Халида, – в какой еще обморок?
– Замолчите! – прикрикнул доктор Феликс.
– Она просто устала, – в негодовании возопила Халида, – она почти не спала с тех пор, как вернулся месье Ив!
– К вам никто не обращался!
Доктор Феликс столь резко обернулся к Халиде, что она в ужасе отшатнулась.
– Сударь, – попытался вразумить его Ив, – вы пользуетесь расположением его величества, но это не дает вам права оскорблять моих домочадцев.
– Не трогайте ее! – крикнула Халида. – Не трогайте меня!
– Мари-Жозеф, не противься, он должен осмотреть тебя, – внушал ей Ив.
Халида бросилась к Мари-Жозеф, всем телом закрывая ее от докторов. Мари-Жозеф в испуге уткнулась лицом в плечо сестры, молча благодаря за сочувствие.
Доктор Феликс и доктор Фагон силой оттащили Халиду. Она отбивалась и голосила. Феликс оттолкнул ее так, что она отлетела на руки Иву.
– Заберите свою служанку! – потребовал Фагон. – Мы не можем работать, пока в комнате сразу две истерички!
Ив обхватил Халиду за плечи, чтобы она не вырвалась.
– Брат… – застонала Халида.
– Уберите эту буйнопомешанную! – велел Фагон. – Я пошлю за цирюльником, чтобы он пустил кровь и ей тоже.
– Это для твоего же блага, сестра, – уговаривал Ив, – я в этом уверен.
Он, пятясь, отступил из комнаты Мари-Жозеф в свою гардеробную и увел с собой Халиду.
– Ив, не позволяй им, пожалуйста, прошу тебя, вспомни папу!..
Мари-Жозеф охватил ужас: все было кончено.
Феликс зажал ее лицо сильными ладонями. Фагон заставил ее открыть рот. Его пальцы пахли кровью и грязью. Она не могла даже закричать. Он влил ей в горло какую-то горькую микстуру, она подавилась, закашлялась и стала отчаянно вырываться.
– Сударь, – обратился доктор Фагон к Лоррену, – не соблаговолите ли вы помочь нам, во имя его величества?
– С готовностью и даже с радостью, ибо она принадлежит мне. – И Лоррен словно пригвоздил Мари-Жозеф за плечи к кровати.
– Я не падала в обморок, я никогда не падаю в обморок! – Она судорожно мотнула головой, пытаясь увернуться от грязных пальцев доктора Фагона. – Уверяю вас, сударь…
– Я пущу ей кровь, – предложил доктор Феликс. – Кровопускание успокоит ее рассудок.
Мари-Жозеф в ужасе забилась, но справиться с троими мужчинами ей было не под силу. Она попыталась кусаться.
– Перестаньте вырываться! Мы делаем это для вашего же блага.
Она хотела было пронзительно крикнуть, но сумела издать лишь сдавленный стон. Встав коленями на ее постель, Лоррен окутал ее облаком мускусного аромата. Изо всех сил он прижал ее за плечи к кровати. Длинные локоны его парика касались лица Мари-Жозеф и щекотали ее шею. Она попыталась лягнуть врагов. Кто-то схватил ее за лодыжки, левую в чулке и правую обнаженную.
– Проявите мужество, – наставительно произнес Лоррен. – Пусть его величество гордится вашей твердостью, а не стыдится вашей трусости.
Феликс закатал рукав ее платья выше локтя, сжал запястье и извлек ланцет. Острая сталь пронзила нежную кожу на внутренней стороне ее предплечья. Сквозь боль полилась горячая кровь; ее металлический запах заглушал даже терпкие духи Лоррена. Кровь хлынула в тазик, обрызгав ее амазонку и простыни. Ярко-алые пятна проступили на белоснежном пышном кружеве, словно изливавшемся из рукавов доктора Фагона.
Улыбаясь, неотрывно глядя ей в глаза, Лоррен за плечи прижимал Мари-Жозеф к кровати.
Прихрамывая, Люсьен шел по узкому, темному коридору, стараясь не замечать глухую боль в раненой ноге и куда более сильную, почти никогда не покидавшую его – в спине. Он не любил чердачного этажа дворца. С его убожеством и царившими там мерзкими запахами для Люсьена ассоциировались неприятные воспоминания. Ребенком, пажом, он жил в покоях королевы. После того как Марокканское посольство вернуло себе расположение короля, он поселился в городе Версале и пребывал там, пока не завершилось строительство его сельского дома. Здесь же, в этом переполненном крысином гнезде, ему довелось квартировать лишь в самые тяжкие месяцы жизни, когда на него обрушилась опала.
Внезапно отворилась дверь комнаты мадемуазель де ла Круа, и в коридор вышли доктор Фагон, доктор Феликс и Лоррен. Отчаянные крики мадемуазель де ла Круа сменились тихими всхлипами. Люсьен нахмурился. Обыкновенно он безошибочно выносил суждение о характере и редко принимал труса за храбреца. А мадемуазель де ла Круа он счел хотя и излишне импульсивной, но решительной и стойкой.
Люсьен кивнул Фагону и Феликсу и ответил на суховатое приветствие Лоррена. Феликс потер большим пальцем тыльную сторону ладони, размазывая капли крови и оставляя на коже бледно-красные следы.
– Я исцелил ее от истерии, – объявил Феликс.
– Его величество будет рад это слышать. Он весьма высоко ценит эту барышню и ее семейство.
– А также ее золотистые кудри и белоснежную грудь, – вставил Лоррен.
Люсьен откликнулся банальным комплиментом:
– Ею нельзя не восхищаться.
Хотя мадемуазель де ла Круа нисколько не стремилась завлечь и соблазнить короля, слухи о ее связи с его величеством могли только упрочить ее положение в свете. Люсьен желал, чтобы его величество и в самом деле вступил в подобную связь. Союз короля с мадам де Ментенон, требовавшей от него неизменного глубокого благочестия, мало поддерживал его жизненные силы.
– Возможно, завтра ей потребуется еще одно кровопускание, чтобы закрепить успех.
Фагон наклонил таз, и жидкая кровь стала переливаться под образовавшейся сверху пленкой.
Феликс пронзил ее пальцем, разорвав эластичную поверхность. Фагон проследил, как кровь стекает через край, пятная ковер.
– Как вы верно заметили, у нее слишком густая кровь, – заявил Фагон. – Но я приведу в равновесие все ее основные «соки». Пускай она даже откусит мне палец.
Он ухмыльнулся.
– Меня она тоже пыталась укусить, – сказал Лоррен, когда они двинулись дальше, – дерзкая девчонка. – Он слегка усмехнулся. – Билась, как пойманная лань. Но вот меня она точно поймала в свои сети.
Оставшись в одиночестве, Мари-Жозеф заплакала, лежа на скомканных простынях, среди клочков окровавленной корпии, и лбом уткнувшись в локоть. Она услышала или почувствовала приближение графа Люсьена и в изнеможении потянулась к нему:
– Господи, пожалуйста, не надо больше…
Она неловким жестом дотронулась до его плеча. На повязке расплылось кровавое пятно. Люсьен взял ее за руку.
– Ах! – Она отпрянула, потрясенная. Влажные неопрятные пряди волос почти скрыли ее лицо, в котором не было ни кровинки.
– Простите… Я думала, что это мой брат.
– Я позову его.
– Нет! Я не хочу его видеть.
– Вам лучше? Вы успокоились? Вас перестали посещать галлюцинации?
– У меня не бывает галлюцинаций! Я действительно могу разговаривать с русалкой! Полагаю, вы верите мне, сударь, а если нет, то зачем вы подвергали себя из-за нее такому риску?
– Его величество поступает так, как ему заблагорассудится, – сказал граф Люсьен. – Я лишь предложил логическое обоснование его выбора.
– И вы спасли ее только поэтому?
Люсьен не ответил.
– Что ж, хорошо, – прошептала она. – Вам дорого одно лишь благо его величества. Вы спасли русалку потому, что он не должен убивать морскую женщину, обрекая на гибель свою бессмертную душу?
