Текст книги "Плач кукушонка"

Автор книги: Вольдемар Грилелави

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

Он старался Светлану не выделять из всех его детей, но незаметно даже для ее самой бомбардировку сознания проводил более частую и усиленную, чтобы через несколько лет вывести ее на самый высокий уровень, близкий к возможностям Влада. Достичь, а уж, тем более, превысить их никто не сумеет по причине наличия у Влада 50 кристаллов, которые даже он сам не сумет из-за независимой защиты изъять для изучения.

Раствор получить удалось. И после пропитки им костюма и удачной проверки, Влад приступил к глобальному поиску зеленых, разметив весь Союз на квадраты, чтобы не пропустить и не потерять безвозвратно искомый объект.

Первым оказался соседний город Смоленск. Поскольку дальность определения измерялась несколькими сотнями метров, Влад взял такси и объехал весь город, не пропуская даже заброшенные отдаленные переулки. На одной из улочек на окраине города на мониторе мелькнуло и погасло свечение. Недолгие круговые движения по горизонтальной спирали к центру вывели на непредсказуемое и неадекватное здание. Это оказался госпиталь для ветеранов и инвалидов ВОВ. Ну и кто здесь может оказаться? Доживший до глубокой старости? А кто ему позволил, как система допустила? Или правнучка заскочила в гости к деду.

Оставив такси недалеко от входа, Влад вошел в приемный покой и подошел к дежурной медсестре. Пожилая женщина в белом халате поинтересовалась причиной появления здорового молодого мужчины в покоях столь мрачного заведения. Ведь здесь под присмотром врачей доживают свои дни в основном одинокие старики, которых практически никто не навещает.

– Вы не поможете моей беде? – спросил Влад у женщины, представившейся Еленой Юрьевной.

– И чем это я смогу помочь такому молодому и симпатичному человеку?

– Вот я и думаю, как быть: красиво соврать, или признаться, сказав нелегкую правду?

Такое откровение разрядило обстановку и вызвало симпатии у немолодой женщины, привыкшей к ежедневной хмурой жизни среди больных стариков.

– Хотелось бы услышать красивую ложь. Устала я от горькой правды. Попробуй, развесели старушку.

– Ну, какая же вы старушка? Да вы еще молодым фору дадите, – подсластил Влад.

– Уже приятней, – согласилась довольная Елена Юрьевна. – Слушаю дальше. Комплименты мы слушать любим.

– Вы не поверите, но я ищу ребенка. По всем параметрам, здесь его не должно быть. Но хотелось бы разыскать.

– Вы не Елизавету ищите? – удивилась женщина. – Что-то она уже третью неделю никому не нужна. Вы первый.

– И что это за особа такая?

– Ой, юноша, сама трагедия, даже в палату боюсь заходить. С пожара привезли, еле откачали да, видать, зря старались.

– Что так?

– Не жилец она. Говорила сразу, чтобы в детскую везли, а кому это надо. Все одно помирает ребенок. Им-то смертность ни к чему, а нам на показатель не повлияет. И так тут все доживают свой век. Вот и порешили оставить у нас, раз привезли. Довели твари. Ох, и поиздевались же они над дитем. А вам она зачем? Как поняла, ни родных у нее, ни близких.

– Глянуть бы – она не она.

– Ну ладно, пошли, раз такое дело. Гляньте. Только глянуть и можно. Лежит ни живая, ни мертвая. Только по глазам и поймешь, что она пока на этом свете. Моргает, но, ни на свет, ни на шум не реагирует. Одним словом – почти там. Просто не могу, – Женщина смахнула слезу. – Такая хорошенькая, миленькая, а исхудавшая! Родители, покойные, задохнулись в дыму. Говорят, из-за водки и за ребенком следить некогда было. Они и довели ее до такого состояния.

Они шли по коридору, и Влад все отчетливее наблюдал свечение. По мере приближения оно вырисовывалось яснее и ярче, чем удивляло и поражало Влада. Его сила многократно отличалась от всех предыдущих подопечных, даже Светланкиного. Неужели это она – Елизавета. Тогда все ясно. Этой силе серая цивилизация не позволила даже войти в детство. Она просто не могла допустить выживание угрозе своему существованию.

Когда вошли в палату, то Владу хотелось вскрикнуть. Вся комната просто горела зеленым пламенем, что пришлось отключить систему поиска. В маленькой двухместной палате на большой взрослой койке лежала маленькая девочка, укрытая до горла синим солдатским одеялом, одетым в желтый безразмерный пододеяльник. Вторая кровать пустовала.

– Сколько ей лет?

– Зимой в январе, по-моему, в конце исполнится пять. Два с половиной вот так лежит. Хорошо хоть глотательный рефлекс не пропал. Но сейчас все уже не имеет смысла. Главврач дает максимум неделю.

Влад просканировал Елизавету и убедился в верности ее слов. Сердце с натугой отбивало последние часы. Но не как болезнь, как внутреннее состояние убивало тело. Она не хотела жить.

– Ее искали?

– Да, это она.

– И кто она вам?

– С сегодняшнего дня – моя самая любимая дочурка.

Елена Юрьевна вопросительно посмотрела на Влада и хотела что-то спросить, но от неожиданности вздрогнула и замолчала. На койке ей показалось шевеление. Ребенок впервые отреагировал на вошедших. Она перевела взгляд на посетителей. Взгляд приобрел осознанность.

– Ну и чего лежишь? – спросил ласково Влад, подходя к кровати. – Не надоело? Мир так чудесен и разнообразен, что проводить свою жизнь в постели негоже. Вставай, пойдем в свет, хватит отлеживаться. Нас с тобой ждут великие дела. Вся планета с надеждой смотрит на тебя.

Женщина с недоумением смотрела на Влада и с испугом на ребенка. Девочка его внимательно слушала. Неожиданно она протянула руки и громким шепотом попросила:

– Возьми меня на ручки.

– Влад нагнулся и нежно достал ребенка из-под одеяла, прижимая, как хрупкую драгоценность, к груди. Лиза обхватила его за шею и горячо зашептала:

– Меня никто никогда не брал на ручки. Только на руки, чтобы переложить, перенести или бросить об стенку. А на ручки никогда. Я всегда хотела и мечтала о любви, а ее нигде не было. И счастья не было. Я родилась для несчастий, поэтому и хочу умереть. Только немножко верила, что, может быть, ты когда-нибудь придешь и позовешь к себе. Ты мне очень часто снился. Часто-часто, а почему не приходил?

– Я тебя искал, – голос у Влада слегка дрожал, а Елена Юрьевна от неожиданности прижалась к стене и сползла на пол, постоянно крестясь и причитая. А Влад продолжал шептать, ласково поглаживая по спинке. – Вот теперь нашел и заберу к себе и никому ни за что не отдам. Ты моя доченька. И у тебя еще есть четыре сестренки. Вот такая у нас семья. И мы все тебя будем очень любить.

– Я такая счастливая! Хорошо, хоть в конце жизни счастье появилось. Теперь и умереть не страшно.

– Умереть я тебе не позволю. Ишь, выдумала чего. Домой пойдем – дома дел невпроворот. Так что, про смерть забудь.

– Правда? Я согласная, папочка. У меня никогда не было ни папы, ни мамы. Они не любили меня – я им мешала. Я сейчас немножко отдохну, а потом очень хочу рассказать тебе про свое житие-бытие.

– Отдыхай, милая, а житие мы слушать будем дома всей семьей. Ты потом нам всем сразу про все свои беды поведаешь. А мы послушаем и тоже поделимся своими печалями. С этого дня теперь все будем делить на всех поровну – и счастье, и горе, а лучше его совсем не иметь. Мы будем прогонять невзгоды подальше от дома.

Влад переложил ее в позу спящего младенца, и ребенок уснул с улыбкой, с надеждой на устах в будущее.

– Идемте к начальнику, – попросил он, сидящую в полуобморочном состоянии женщину.

– Что это было? – перепугано спросила она.

– Я забираю ребенка.

Начальником оказался мужчина пенсионного возраста. Пораженный и удивленный происшедшим, он с трудом вник, чего требует от него Влад. Но оказывать противодействия не стал. Поверил на слово в родственные отношения Влада и Лизы, даже предложил транспортные услуги, так как Владу требовался для возвращения любой вид транспорта. Телепортации с ребенком на руках исключалась.

Пока выполнялась его команда по сбору и заполнению нужной документации, заведующий вкратце поведал историю неожиданной пациентки. Когда ночью две недели назад на каком-то частном автомобиле привезли с пожара в бессознательном состоянии ребенка, то начальник назавтра же потребовал отправить ее в детскую больницу. Но прибывший педиатр категорически возражал. Ребенок в тот момент был не транспортабелен и мог умереть при переезде. Удивление его вызывал факт самого существования ребенка на данный период. С таким диагнозом умирают еще вчера. Смерть над ней не то, что стояла, она распахнула свои объятия и медлила по невыясненным обстоятельствам.

Когда Влад указал таксисту маршрут, то тот поначалу пытался устроить торги. Однако Влад прекратил его сразу в самом зачатке, вручив водителю весь кошелек. В данный момент он был полностью поглощен внутренним контактом с ребенком, руководил через его диспетчерский центр исправлением основательно запущенного организма, возвращая ему его жизненные функции, разрывая жесткие объятия смерти и отправляя ее в далекое будущее с требованием – надолго затерять списки с адресом.

14

– Папочка, и этот кулек с костями тебе что-то стоил? – с таким вопросом встретила Юлька Влада с Елизаветой на руках.

Дома отца ждали все с тревожным нетерпением, слегка перепуганные, так как задержался допоздна без предупреждения. Такого сюрприза они не ожидали, уже привыкшие, что папа все время всегда дома. А тут ни слуху, ни духу. Дети сразу сообразили, что их семья претерпела существенные изменения в сторону увеличения на одного ребенка.

– Нет, девочки, только транспортные расходы, – весело ответил Влада, усаживая ребенка в кресло. Лиза испуганно рассматривала своих будущих сестричек. Ей очень хотелось быть желанной и любимой, а девочки встретили как-то настороженно. Успокаивал лишь радостный и доброжелательный тон папочки.

– И где это у нас выдают даром такие суповые наборы?

– О! Далековато.

– Разве это чудо стоило таких хлопот и наших переживаний?

– Стоило, доченьки, еще как стоило. Быстренько наполняйте ванну. Будем купать ребенка

– Папочка, а они разве против меня? – неуверенно спросила Лиза, глядя недоверчиво Владу в глаза.

Девочки обступили Лизу, стали перед ребенком на колени и ласково гладили ее.

– Ты не пугайся и не расстраивайся заранее. Папа знаешь, сколько нас таких по сусекам насобирал. И Юлька сама не лучшим суповым набором была. А я так вообще такой страшилкой досталась папочки, что и вспоминать ужасно! Вот Ольгу так в УО определяли, почти слабоумной обозвали. И ты станешь нашей одной из любимых сестренок. Привыкай к нашим шуткам.

Лиза сразу их простила и полюбила, и ей захотелось сразу же рассказать всем свое житие-бытие. Но Влад перенес исповедь назавтра после обеда, когда девочки из школы вернуться, и свободное время позволит им выслушать без всяких отвлечений.

Купание вызвало бурный восторг. Всем хотелось принять участие в помывке сестрички, отчего промокли все, включая Влада. Ничего страшного, просто переоделись. А Лизу приодели в Жаннино белье, все оказалось впору, только майка коротковата.

Ночное чаепитие, разумеется, было с какао со сгущенным молоком, после которого все вновь отправились в ванную отмываться и переодеваться.

– Папа, я теперь Елизавета Владиславовна? А фамилия?

– Гримова.

– Но это пока не совсем еще? У меня, ведь, другой документ?

– Да, но это поправимо, – Влад в общении поражался интеллектом ребенка. Ее суждения и для пятилетнего, без малого возраста, возраста грамотность могла удивить любого. Особенно, если учесть, что два с половиной года она пролежала без движений в замкнутом пространстве. Да и первая половина жизни в семье двух алкоголиков не могли прибавить ума.

Ее развитию, как интеллектуальному, так и общечеловеческому способствовала радиостанция "Маяк", все эти годы информировавшая о культурных и политических событиях в стране и за рубежом. И о самой стране она узнала из радиоточки, провисевшей и проговорившей над самым ухом все эти годы. Она засыпала и просыпалась под гимн страны. И только в последние дни в госпитале наступила тишина, которая возвестила о близком конце.

Девочки со школы пришли не одни. Все равно не выдержали и похвалились близким подружкам о появлении в семье нового ребенка. И те не смогли сдержать любопытства, уговорив их взять с собой. Большое количество слушателей только обрадовало и взбодрило Елизавету. Ей не терпелось скорее поведать всем о своей короткой, но столь трагичной судьбе.

Поначалу она хотела, как взаправдашний артист, стоя перед всеми выступить со своим рассказом, но Влад порекомендовал не насиловать еще ослабшие ножки и усадил Лизу в кресло. Удобно и уютно развалившись в нем, она довольная сложила ручки на животе, прикрыла глаза и медленно, мягко и трагично начала повествование:

– Житие-бытие Елизаветы, в данный момент Владиславовны по фамилии Гримова. Короткое, но весьма печальное и трагичное. Оно совершенно не украшено событиями и любопытными эпизодами. Просто такое, как оно было все эти пять лет. Кстати, у меня с папочкой день рождения в один день. Ему исполняется 25, а мне 5. Поэтому, мое житие в пять раз короче и годами и рассказом. Но эти пять лет у большинства, только не у нас, простые годы роста и познавание окружающего мира. Мое окружение состояло из четырех стен, потолка, окна и маленького тихого радио над головой. Как хорошо, что оно было таким тихим, что кроме меня его никто не слышал, поэтому и не трогал. И оно мне все эти годы шептало обо всем. Поэтому мне весь мир представляется таким, каким нарисовала эта маленькая коробочка. Все, что я сейчас буду рассказывать, вероятнее всего я осознала намного позже, чем эти события происходили. Раньше они казались простыми эпизодами, труднообъяснимыми. Потом уже появились объясняемые слова. Мир я впервые увидала с блеском солнца из щелочки одеяла, которое забыли плотно закрыть. Было морозно и ярко. Щипало нос и резало глаза. Это мои первые воспоминания. Потом был дом, где меня развернули и уложили в большую кровать. Она всегда была большой, даже, когда я подросла. Я и сейчас не на много выросла, чуть больше Жанночки, хотя на целых три года старше. Ну, почти. И самое первое яркое воспоминание – голод. Хотелось кушать и кричать. Только я потом поняла, что они, мои родители, гремели на кухне посудой и пили вино, ели хлеб с сырком. Папочка, дай, пожалуйста, сырок. Я его буду понемногу кушать, когда отдыхаю. Так вот. Я закричала, и пришла она. Дала мне немного пососать грудь, а потом бросила и убежала на кухню. Родитель там без нее начал пить вино, вот она и испугалась. А я закричала, мол, еще хочу. Конечно, это был простой вопль без слов. Но она прибежала и больно ударила по лицу. Так я узнала первую боль и первое слово: "заткнись". Если честно, я восприняла мир таким, каким он мне достался. И нечему удивляться, если он таков и другого нет. Значит, кричать не надо. Они сами решат, когда нужно есть. Но, видно, плохо решали, потому что через три дня, я потом по радио научилась считать дни, пришла тетя в белом халате и долго ругала родительницу. Она даже кричала, что разве мать может так поступать и чуть голодом не заморила ребенка, то есть меня. А мне сильно-сильно хотелось кушать, но кричать нельзя: больно бьют по лицу. После этого случая она несколько дней с перерывами на вино кормила меня. Но редко и плохо. Как я поняла, у нее начались проблемы с молоком. И снова потекли голодные дни, пока не пришла очень старенькая и очень больная соседка тетя Надя. Она пригрозила, что отнимет меня у матери, если та не будет меня кормить. И тогда я научилась по новой кричать, требовать. Правда, получала по лицу, но зато и пищу, потому, что после продолжительного крика приходила ругаться тетя Надя. Вот так и шло время в борьбе за еду. Благодаря тете Наде, я иногда получала печеньку. Вкуснотище! Она мне одну скармливала, а вторую под подушку рядом клала, словно знала, что я потом съем. А они нашли один раз, и после ее ухода постоянно проверяли подушку. А тетя Надя иногда и хлебушек давала. Говорила, что ребенку хлеб силу придает. Яблочко. Но все эти праздники очень редко бывали. Чаще я все время лежала голодной. И крик не помогал. Немного легче стала, когда я научилась ходить. Правда, первый раз слезла с кровати, а взобраться не смогла. Два дня возле кровати на половичке спала. Хорошо, что они хлебушек на кухне забывали. Сухой, крепкий, а я его сосала и спала. Потом подошла к двери и долго стучала и кричала. Тетя Надя пришла и забрала к себе. Хорошо, замки у них не работали, и дверь легко открывалась. Меня, наконец-то, искупали, приодели в чистое. Мы телевизор с тетей Надей смотрели. Она со своим мужем живет. Тоже старый и больной. Он поначалу ругался, а потом перестал. Я ведь тихо-тихо вела себя. А затем родители вернулись. Рассказывали, что куда-то ездили, потом в какую-то историю угодили. Еле выбрались. Плакали, умоляли, и тетя Надя вернула меня. Хотя мне у нее очень понравилось. За все годы эти дни, проведенные у тети Нади, самое лучшее время. Она хвалила меня, что я много слов знаю, мудреных. Еще говорила, что даже странно слышать. Ведь от моих родителей таких слов сроду не дождешься. Я радовалась, но молчала, что это все говорящий ящик, который радио "Маяк". Оно мне много стихов, песен, историй разных рассказывало. Я не знаю, как бы без него прожила? У тети Нади я окрепла, и теперь ходила по всей квартире в поисках еды. Нашла туалет. Правда, поначалу ходила на горшок, потом попался большой ящик, и с его помощью я научилась, сразу в туалет ходить. Еды в квартире всегда было мало, почти пусто. Только после их пьянки можно было со стола собрать кусочки хлеба. А родительница поила меня один-два раза в день из бутылочки какой-то ужасно невкусной белой водичкой. Смесью называли. Так и ждала тетю Надю с надеждой немного покушать. Она бы забрала меня к себе насовсем, да муж ругался. Старенькие они оба и болеют часто. А мои родители молодые, но пьют много. Вино или брагу. Зачем столько пить? Хорошо было, когда они новое ведро браги ставили. Много сахару рассыпают. А я все до сахаринки соберу с полу. А потом они это ведро открывают, ставят посреди стола и пьют. Кружкой черпают. Я раз попробовала – гадость такая. А они пьют и хлебушек едят. А потом курить на балкон ходят. В это время я на кухню и бегу. Хлебушка кусочков наломаю и за кровать спрячу. И сажусь за стол, как будто только что села и еще поем. А спрятанный ночью съем. Вот так мы и жили. Зима тогда была, когда я вышла на кухню. Они ушли на лестницу покурить. А на столе кроме хлеба лежал сырок – беленький, ароматный, кусочками порезанный. Я сама не успела сообразить, как весь его в рот затолкала. Много так, полный рот. А вкуснотище, прямо голова закружилась. Плохо только жуется и не глотается. Если бы не они, так это даже хорошо, пусть подольше во рту будет. Но я уже слышу, как они идут. А сама тороплюсь, еще сверху кусочек хлеба положила. Думаю, пусть убивают, а я все равно не отдам. Так вкусно еще никогда не было. А они как заорут, что я сразу и глотать разучилась. Так с полным ртом и стою. Много кричали плохих слов, такие по радио не говорят. Из всего я запомнила:

– Верни закусь, крыса драная.

А потом били. И по лицу, и по спине. Но я не кричала и не плакала. Я, молча, доедала вкуснотищу. А она схватила меня и как бросит на стенку возле кровати. Я ударилась, упала и потом долго ничего не помнила. Когда проснулась, было темно. Во рту пусто. Но есть не хочется. И жить тоже. Зачем мне нужен этот мир, где ребенок только мешает взрослым. Не нужна мне жизнь, раз нет в ней счастья. Значит, родилась я не в радость. А посему и решила умереть. Вот так лечь и больше не подниматься. Долго лежала, не помню сколько. Только поначалу трудно было. Хотелось крутиться, вертеться, но понимала, что нельзя. Тогда придется жить, чего не хотелось смертельно. И вдруг я ощутила, как теряю вес, силу, пропадает мое тело. Остались только глаза и уши. Они видят и слышат, но их самих я тоже потеряла. Скоро появились люди в белых халатах. Меня долго изучали, щупали, слушали. Но мне все уже было безразлично. Я нашла ту форму существования, в которой уютно. Когда доктора оставили в покое, то я вернулась на прежнее место к радиомаяку с его гимнами и песнями. И дни потекли одинаково. Скучными не назовешь, ведь я мыслила и слушала. А это дело, значит не скучно. По ночам я часто возвращалась в прежнее состояние и ходила по всей квартире под храп родителей. Находила кусочки хлеба, иногда пакетики с сахаром. Тогда был праздник. Но больше никогда не попадался тот сумасшедшее ароматный сырок. Утром под гимн я ложилась в кровать и умирала. Тетя Надя сильно ругалась и плакала, и я хотела ей признаться, но почему-то промолчала. Потому, что хотела ночью, когда возвращалась в жизнь, а в смерти все желания исчезали. Я теперь жила под гимн Союза. С ночным оживала, с утренним умирала. Я потеряла счет дням. Только видела в окно, как менялись деревья, то цвели, то желтели, то опять оголялись. А однажды услышала запах дыма из комнаты, где храпели родители. Гимн проиграл, и можно вставать, но я поняла, что это пожар. Как говорила тетя Надя – они докурились и подожгли хату. Дым тонкой струйкой полз ко мне, когда стало очевидно, что пришла настоящая смерть. И сразу стало легко и радостно, что вот и кончаются мои мытарства, не будет больше ночных вылазок за хлебом, этих противных бутылочек с этой противной кашицей. И никто и никогда не обзовет меня плохим словом. Единственное, чего жалко было, так и не сбывшейся мечты посидеть у папы или мамы на ручках, обнять их за шею и ощутить вкус поцелуев. Я так и умру без любви и ласки. Никто не назовет меня милой дочуркой, любимой, самой родной. Ничего не случилось в этой жизни того, ради чего появляется ребенок на свет. И все. Струйка едкого дыма приползла и залезла ко мне в нос. Потом туман, какая-то суета, беготня. И очнулась уже в больничной койке, где дяденьки и тетеньки из-за меня ругались, спорили. И здесь я оказалась ненужной. Они объявили громко, что я овощ, поэтому говорили открыто, не стеснялись. Один дяденька даже сказал, что меня не имеет смысла куда-то перевозить, так как осталось каких-то дней десять. А родных у меня все равно нет. Поэтому дайте бедному ребенку умереть в свой срок. Одно мне не понравилось – тишина. Не было моего родного радио. И только скорое избавление от всего немного успокаивало. А вчера еще с утра щипало ножки и ручки. И сердечко горело. Я чувствовала – вот-вот что-то случится. Хорошее. И, когда папа вошел, прямо затрясло всю. Так страшно стало, что ты мог бы уйти и не обратить на меня внимания. И так радостно стало, когда заговорил со мной. Даже скорая смерть пустяком показалась. Вот. А теперь Елизавета Владиславовна Гримова начинает новую, правильную и очень счастливую жизнь.

Лиза забралась к папе на колени и прильнула к груди, очень уставшая и одухотворенная. Даже глаза прикрыла, хоть спать ну совсем не хотелось. Вот поесть не отказалась бы.

Девчата молчали, боясь нарушить тишину, которая могла нарушиться только слезами. Они ошарашенные и потрясенные большой бедой маленького человечка не могли поверить и понять взрослую жестокость и беспощадность. В их мире папы и мамы могут только ремнем стегануть, крепко поругать, но страшно боятся за каждую царапинку или синяк, случайно полученный на улице при падении или в школе от потасовок. Но никогда они еще не испытывали такой большой нелюбви.

Влад решил разрядить напряжение и пригласил всех к большому сладкому столу. А перед Лизой поставил тарелку с большой горкой нарезанных плавленых сырков, полную банку какао и большую кружку сладкого теплого чая. Счастливее лица за все свои 25 он еще не встречал. Всего так много, вкусно и, как говорится, все мое. Она обмакивала кусочки в какао, запивала чаем и продолжала много говорить. Все слушали, так как понимали, что после столь длительного молчания говорить хотелось много и долго.

15

На главное собрание по случаю регистрации корпорации "Вольдемар Грилелави", с обобщающей скрытой целью деятельности – цепная реакция, Влад пригласил Алику, с которой уже успел познакомить детей, и с которой они подружились, как со старшей подружкой. В официальных документах корпорация называлась научно-производственным кооперативом. А так же вызвал по телефону Павлика с мамой Мариной и Дениса из Курчума с мамой Дианой и папой Олегом. Правда, родителей на собрание не приглашал.

Марина пыталась капризничать, но Влад, во-первых, предупредил о возможных рецидивах и предложил хорошие компенсации на жилье. Во-вторых, трудоустроил в свою корпорацию на высокооплачиваемую должность. Диана с Олегом примчались сразу. Доктор обошелся пространственными намеками, не сказав ничего конкретного. И стоило Владу назвать факт знакомства с их сыном, так они с радостью все в Курчуме распродали и с двумя чемоданами примчались к Владу. Для них он купил в пригороде рядом со строительством небольшой дом и так же трудоустроил.

Так в женском коллективе появились два мужичка. Еще маленьких, но разумных, способных принять участие в акции.

Появление Алики дети поначалу встретили с настороженностью. 14 летняя девушка вполне соответствовала статусу невесты. Поэтому девчонки сразу задали провокационный вопрос:

– Она будет нашей мамой?

– Нет, – категорично разрушил их радужные планы Влад. – Хотите – сестренкой, подружкой. В любом случае – соратником в труде.

– Влад, ну почему? – вспылила Алика, у которой, возможно, планы совпадали с первоначальными предположениями его дочерей. – Ты считаешь неспособной стать мамой для них?

– Мамой? С куклами вместе играть? Я тебя не отделяю от своих дочерей. И так же буду любить, как старшую в моей семье.

– Обидно, – надула губы Алика. – Одно успокаивает, что любить не отказываешься.

Но детство взяло верх. И она сдружилась с девчонками, став их лучшей подружкой.

А сегодня Влад собрал всех зеленых за одним столом: Алика, Света, Юлька, Ольга, Лиза, Жанна и парни Денис с Павлом. Генеральный директор корпорации – Влад.

– Многоуважаемые дамы и господа. Дети мои милые и любимые. По официальным бумагам мы зарегистрировались, как кооператив. И деятельность его будет совпадать с неофициальным названием. Наука, новые технологии, новые направления. Но корпорация "Вольдемар Грилелави" имеет еще и тайное предназначение. Поверхностно я по нему и пройдусь. Мы все вместе приступаем к трудовой деятельности, как официальной, так и немного тайной. И мы, как первые, должны стать во главе и у истоков великих свершений. Пока вы очень малы, не обладаете юридическими и конституционными правами. Но для меня вы равноправные партнеры. Пока будем учиться, расти и помогать мне, строить. И все принципиальные аспекты нам решать вместе. И пусть вам поначалу кажется, что ваше мнение и мысли не имеют силы. Это не так. Я буду руководствоваться вашим чутьём и внутренней интуицией, так как место и предназначение ваше в этом мире будет точкой опоры в принципиальных решениях. И ничего конкретного пока от вас не требуется. Только интуиция. Вашей судьбе достались тяжелейшие испытания. Вы настолько пока малы, но общество успело уже окрыситься и отвергнуть ваше существование, словно оно опасно для них. Так случилось и, возможно, намного позже я сумею объяснить мое появление среди вас, чтобы легче принять мое присутствие и задачу, определенную историей. А сейчас мы все мои детки и не удивляйтесь, если численность нам подобных будет возрастать. Но это будет следующей волной, новым пришествием, я пока даже не берусь прогнозировать, какие они будут. Но, я уверен, что будут лучше из всех, окружающих нас, разумней других, интеллектуальней и человечней остального человечества. Такие же, как вы, вырванные из лап смерти. Но с этого мгновения, даже с первой секунды нашего знакомства вы приобретаете статус неприкасаемых. Даже для вредного вируса. Весь разум вы должны направить на постижение наук, на свершение открытий, на создание нового и неизвестного миру всему. А я вас буду оберегать и защищать. Плюс ко всему – наши занятия и обучения наукам и физической защите превратят вас не только в самых разумных, но и в самых сильных и непобедимых в этом мире. Но, зная ваши внутренние чувства доброты, любви и уважения ко всему живому, я без опаски дарю вам эту силу. И своими умениями и способностями буду способствовать вашему развитию. Дерзайте, мои кукушата. Плакать вам больше не придется.

Плач кукушонка в прошлом.