Текст книги "Туманная река (СИ)"

Автор книги: Владислав Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

7

На следующий день, в субботу, я первым делом отпросился у нашей заведующей на тренировку. Потом достал из деревянного чемодана самую свою лучшую одежду, белую рубашку и дешёвенький серый пиджак. Свои единственные школьные черные брюки, необъёмной широты, я как можно более тщательно погладил в коридоре. В таком прикиде я смахивал на бедного родственника, который приехал поглазеть на метро из далекого захолустья.

В школе, на тренировке вторым делом я отпросился у Анатолия Константиновича, для работы в наших мастерских. Он сначала немного повозмущался, но я ему напомнил о форме и кедах, которые он обещал мне достать и не сделал этого. После чего физрук меня благосклонно, до завтра, отпустил на все четыре стороны. Еще я выпросил у тренера во временное пользование шахматную доску с фигурами, сказал, что хочу отучить парней от курения и прочих вредных привычек. Хочу, чтобы ребята развивали свои мозги. Скрепя сердцем Анатолий Константинович выдал мне одну шахматную доску с фигурами внутри. Я их обернул в газету «Труд» за три копейки и сунул в авоську. Третьим делом, мне нужно было добраться до Тишинского рынка. Именно там, в «блошиных» рядах, по совету Саньки Зёмы можно было достать все, что душе угодно. Нам требовалось приобрести два комплекта стальных струн. Для электрогитары нужны именно такие. А так же было решено обзавестись двумя басовыми струнами, для бас гитары. Наверное, придется искать струны от контрабаса, решил я. До станции метро «Измайловская», которая раньше называлась «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина», от улицы 13-той Парковой было примерно около 4,5 километров. Это расстояние я проделал пешком. Мимо меня проплывали аккуратные трех этажные дома, которые строили пленные немцы. Кстати наш детский дом так же строили бывшие солдаты третьего рейха. И надо признать качество работы поверженного врага было превосходным. На метро я проехал до станции «Белорусская», а дальше от Белорусского вокзала до Тишинского рынка было рукой падать.

Я не помнил точно, в каком году Гайдай снимал свой знаменитый фильм «Операция „Ы“», но съемки должны были пройти через несколько лет именно тут. Граждане новоселы, внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку! Улыбнулся я про себя, рассматривая «блошиные» ряды. Пожалуй, именно тут, в «блошиных» рядах Леонид Ивович подсмотрел свою троицу, Труса, Балбеса и Бывалого, какие здесь попадались колоритные хари. Что сказать, барахолка, она и в Африке барахолка. В толпе народа я заметил, шныряли, какие-то подозрительные юркие пацаны, щипачи. Со мной им точно обломится, так у меня за пазухой всего десять рублей, да в потайном кармане штанов еще рубль пятьдесят. Ведь одна поездка на метро обошлась целых пятьдесят копеек! Опа, а вот и струны. Я остановился возле пожилого мужичка, который чем-то напоминал мне Зиновия Герда.

– Здравствуйте, Самуил Израилевич, – поздоровался я со старичком наудачу.

– Какой я вам, молодой человек, Самуил Израилевич, я Моисей Сигизмундович.

Да хоть, Шамон Иосифович, усмехнулся я мысленно, – почем струны для хорошего человека, Моисей Сигизмундович? Мне нужно два комплекта для шестиструнной гитары и две струны самого большого диаметра для котробаса.

– Товар отменный, молодой человек, – начал торг старичок, – не имею чести знать вашего имени.

– Разрешите представиться, Богдан, – я как на сцене кивнул головой, – так говорите за все про все тридцать рублей?

Копия Зиновия Герда от такой наглости громко ойкнула, – тридцать рублей стоит, молодой человек, одна струна, то есть с вас за все про все, – старичок задумался.

– Четыреста двадцать целковых, – сказал я, – но отдадите за пятьдесят. Я вас правильно понял?

– Только из уважения к вашей молодости, четыреста рублей, – заулыбался продавец.

– Только из уважения к вашим сединам, шестьдесят рублей, и мое горячее рукопожатие! – не отступал я.

– Вы просто не представляете, как дорого сейчас жить, а сколько сейчас стоит керосин? Триста восемьдесят рублей!

– Совсем цены с ума посходили, проезд в метро пятьдесят копеек в одну сторону! Семьдесят рублей за эти прекрасные струны, и мое сердечное спасибо!

– Знаете, как говорил мой покойный батюшка, Сигизмунд Израилевич, Мося запомни никогда не работай за спасибо, триста пятьдесят рублей.

– А мой покойный отец говорил, благородному человеку и переплатить не грех, восемьдесят рублей и мои пожелания крепкого здоровья.

– А как говорила, моя покойная матушка, Мося на тебе вечно все ездят, разве можно быть таким бесхребетным. Поэтому триста рублей и торг дальнейший не уместен.

– Моисей Сигизмундович, согласен прекратить торг, девяносто рублей и если будете у нас на Колыме заходите в гости, я вам накрою такой стол!

– Нет уж лучше вы к нам, – пробормотал старичок.

При упоминании Колымы настроение его резко ухудшилось, и он сразу скинул цену до двухсот рублей, а еще через пять минут я сбил окончательную цену до ста пятидесяти целковых. Дальнейший торг был действительно уже не уместен. Я сказал Моисею Сигизмундовичу, что деньги лежат у меня в камере хранения Белорусского вокзала, добавил, что смотаюсь туда-сюда за двадцать минут и пошел в сторону метро.

Прямо как в одном старом анекдоте, встречаются два новых русских, один другому продает вагон сахара, и потом один едет искать деньги, а другой предлагаемый им же товар. Я скорым шагом пробежался до Белорусского вокзала, спустился в метро, и проехал до станции «Спортивная», дальше мой путь лежал в Нескучный сад. Где еще можно было встретить играющих на деньги шахматистов, я просто не знал. И интуиция меня не подвела. Для любителей настольных игр в парке построили один длинный стол с такими же длинными скамейками по бокам, а сверху предусмотрительно была сделана деревянная крыша. Я заметил, что в одном конце стола играли в домино, на другом конце резались в карты. А посередине располагались шахматисты.

– На интерес играют или так? – спросил я одного любителя шахмат, который стоял с краю и наблюдал за игрой своего знакомого.

– Ты чё, пацан, – усмехнулся он, – глупый? Какой же интерес играть просто так, десять рублей партия.

– Понятненько, – сказал я, потом обошел стол с другой стороны, протиснулся к крайнему игроку и сел на лавку. Потом достал свои шахматы и расставил фигуры.

На меня обратили внимания двое мужчин лет тридцати, один другого толкнул в плечо и что-то прошептал, то усмехнулся и спросил меня, – что, парень, хочешь сыграть?

– Есть такое желание, – признался я.

– У тебя деньги то есть? – не отставал он.

– Есть маленько, – я посмотрел на него глазами наивного юноши.

Он сел напротив меня и сказал, – играем две партии, одну черными, другую белыми, чтобы ни у кого не было преимущества.

Я кивнул, и мы разыграли цвет. Ему достались белые фигуры. Я сразу решил, играя черными, что буду по максимуму идти на размен, упрощать позицию, и буду стараться сводить партию к ничьей. А белыми сразу начну играть ферзевой гамбит. Дело в том, что еще, будучи студентом Политеха, я играл за факультет и очень подробно работал именно над этой партией. Поэтому знал ее намного лучше остальной шахматной теории. С первым соперником мой план сработал на сто процентов. Партию черными я довел до ничьей, а белыми очень быстро выиграл. Далее за шахматный стол присел товарищ моего первого соперника. На сей раз я сначала играл белыми, и провозился с мужчиной чуть-чуть побольше, но все же победил. А вот черными игра растянулась на минут пятнадцать. С большим трудом я свел ее к ничейному итогу.

Примерно за полчаса я выиграл всего двадцать рубля, плюс мои десять рублей, получается тридцать, задумался я на пару секунд, ох, нелегко будет мне заработать требуемые сто пятьдесят. Пока я размышлял, передо мной появился следующий соперник. С ним мне повезло, я выиграл у него и черными и белыми, зато следующий любитель шахмат выиграл у меня белыми, но проиграл, играя черными. То сеть спустя час в нагрудном кармане у меня было целых пятьдесят рубликов. Еще через час мое сердце грела целая сотня. Среди зрителей даже стали поговаривать, что парень я, не промах и очень прилично играю. И тут ко мне подошли двое занятных типчиков. Один, когда сплюнул на землю, нечаянно сверкнул золотым зубом. По повадкам в нем все выдавало лагерное прошлое. Скорее всего, блатной, подумал я, и что ему не живется среди картежников? А вот второй выглядел жалко, лет примерно шестидесяти, помятое лицо, небольшой перегар, дешёвые очки на носу. Бывший интеллигентный человек, то есть БИЧ усмехнулся я про себя. Этот самый БИЧ сел за шахматную доску напротив меня. А блатной склонился к моему уху и прошептал, – ты чё здесь пасешься, пацик? Мамка дома не заругает?

– Моя мама поощряет занятие интеллектуальными видами спорта, – невозмутимо ответил я, и посмотрел прямо в глаза блатному.

Тот усмехнулся и снова сплюнул на землю, потом пятерней пригладил свой чисто выбритый подбородок, и процедил, – сейчас играешь две партии с Петровичем, – он кивнул на БИЧа, – ставка сто целковых, а потом мотаешь домой и здесь больше не трешься. Понял?

– А вы что? – спросил я блатного, – тоже шахматист, или только пацанов можете на «понял» брать?

– Ладно, Петрович, – сказал он своему напарнику, проигнорировав мой вопрос, – ты тут играй я чуть что рядом.

Он сделал пару шагов и затерялся среди других любителей шахмат.

– Выбирайте цвет, молодой человек, – слабым старческим голоском обратился ко мне Петрович.

– Может, вы мне еще фору дадите в виде какой-нибудь фигуры? – мне явно не понравилось наигранное благородство старичка, – хорошо уговорили, – пошел я на попятную, – первую партия я играю черными.

Петрович почесал затылок и улыбнулся, – какой разряд имеете? – сказал он сделав первый ход пешкой е2 на е4.

– Да так, – ответил я черной пешкой е7 на е5, – первый разряд по боксу.

Далее он пошел конем, я так же ответил конем, он пустил в бой второго коня, я так же прыгнул своим вторым конем буквой г. Дебют четырех коней, промелькнула у меня в голове. И я вспомнил, что как как-то на досуге, между своими экспедициями я мучился бездельем, и мне попалась занятная партия на ютубе, именно этот дебют четырех коней. Соперник мой пошел пешкой g2 на g3, то есть дедуля разыграл вариант Глека. Забавно было то, что этот самый Глек еще не родился. Я пошел слоном f8 на c5. Петрович снял свои очки, протер их старым засаленным платочком, улыбнулся и съел конем мою пешку на е5. Я в ответ съел его ретивого скакуна своим не менее ретивым иноходцем, а старик поставил мне вилку пешкой. И заулыбался своими железными зубами. От этой вилки я отмахнулся, как от назойливой мухи, просто срубил пешку на b4 слоном. И тут до Петровича дошло, что слона моего в ответ брать нельзя, иначе дело пахло полным разгромом, он терял самую ценную фигуру, ферзя. Он заметно посмурнел. Извините товарищ, но мне очень нужны деньги, извинился я внутренним голосом. И через три минуты мой оппонент сдался. Вот в чем сила ютуба, – прокомментировал я мысленно результат стремительного разгрома. Мы перевернул шахматную доску, и заново расставили фигуры. Я сделал первый ход е2 на е4 и предложил Петровичу ничью.

– Что вы сказали молодой человек? – побледнев, переспросил старичок.

– Я предлагаю вам ничью, – спокойно повторил я свои слова.

– Как вы смеете, я сейчас отыграюсь, – разгорячился Петрович.

– А вы сами подумайте, – я наклонился к нему и зашептал, – если я сейчас вас снова обыграю, вы мне будете должны уже двести рублей. За сотку вам влетит чуть-чуть от этого, с фиксой, – я намекнул на блатного, – а за двести он вам голову оторвет.

Петрович задумался, просчитывая возможные варианты развития событий, либо он отыграется и все равно останется виноватым, так как ничего не заработал. Либо он проиграет, и тогда за двести проклятых рублей Аркашка основательно намет ему бока. А за сотню он получит пару оплеух, да и солнце еще высоко, можно будет отыграться на других.

– Я согласен на ничью, – протянул мне старческую руку Петрович.

– Пожалуйте в закрома, – намекнул я на конечный расчет.

– Давайте отойдем вот туда, – указал он на конец поляны.

– Знаете, сколько сегодня я уже находился? – я покачал головой, – расплачивайтесь здесь.

Старик протянул дрожащей рукой пачку неопрятных десятирублевок. Я их пересчитал, поблагодарил Петровича за хорошую игру, собрал шахматы и двинулся на Тишинский рынок. Однако далеко мне уйти не дали. Аркашка с каким-то громилой тормознули меня спустя десять секунд в пустынной алее.

– Чё, пацан, насшибал рубчиков, – начал базар Аркашка, – делиться нужно, а то братва на зоне чалится, надо бы ее подогреть.

– Плохо понимаю о чем вы говорите, – включил я дурака, – горчичники кому то купить надо или грелку? Так оставьте адресок я при случае помогу.

Аркашка резко сократил дистанцию и попытался схватить меня за шею, я легко ушел от захвата и снова отскочил на два метра. Шахматную доску в авоське я намотал на правую руку. Будет мне вместо кистеня, решил я.

– Ты че такой борзый? – не отступал Аркашка.

Бугай же стал обходить меня с фланга.

– А ты че такой смелый, – меня постепенно брала злость, ненавижу блатных и прочих подобных двуногих существ, – нужно было еще парочку быков прихватить.

При слове бык, бугай ринулся в атаку пытаясь схватить меня борцовским захватом. Я резко сел на корточки и тут же, как пружина распрямился, бугай перелетел через меня и по инерции крутанул в воздухе сальто. После чего хлопнулся на спину прямо в придорожную пыль. Я же с большим трудом устоял на ногах, после броска такого тучного тела. И как только Аркашка сделал попытку так же сбить меня с ног, я махнул авоськой с шахматной доской и чиркнул острым краем его по лбу. Из сечки у Аркашки тут же полилась кровь. Вот, а еще говорят что шахматы безобидное занятие, улыбнулся я.

– Еще встретимся! – зажимая рану, – завизжал он.

– В следующий раз я сюда не один приду! – крикнул я, вкладывая в слова максимум агрессии, – если тебя здесь поймаю, то ноги оборву, понял петушара!

И еще раз убийственной авоськой махнул в его сторону, Аркашка отскочил метров на семь. Бугай же в это время, восстанавливая дыхание, встал на колени. Я развернулся, и что было мочи, пробил ботинком быку прямо в репу. Он охнул и вырубился. Вот что значит медленное вставание с колен, пронеслось у меня в голове.

– Ты что не нормальный! – заскулил Аркашка, – мы же пошутили!

– Я тоже пошутил, – сказал я и спокойно потопал на метро.

В метро меня заметно потряхивало от нахлынувшего адреналина. В висках супер басами бухала кровь. Мне показалось, еще немного и я потеряю сознание.

– Следующая станция Белорусская, – проворковал металлический женский голос.

Странно, но он привел меня в чувства. До Тишинского рынка я долетел за пять минут. У «блошиных» рядов Моисея Сигизмундовича я обнаружил в крайне расстроенных чувствах.

– Молодой человек, где можно было пропадать столько времени? Вы просто не представляете, какую цену мне давали за эти струны! Но я сказал, что Моисей Сигизмундович хозяин своему слову, и отрёк невероятно выгодное предложение! Вот ваши струны с вас двести рублей.

– Что поделать, – я глубоко вздохнул, – я ведь человек подневольный, обучаюсь здесь в школе милиции на Петровке 38.

При слове Петровка 38, Моисей Сигизмундович громко икнул. И пока я намеренно долго ковырялся во внутреннем кармане пиджака, он благосклонно согласился на оговоренные сто пятьдесят.

– Это, парень, – вдруг снова оживился Моисей Сигизмундович, – а медиаторы тебе нужны?

– Нужны, – дошло до меня, что звучание электрических гитарных струн с медиатором более четкое и выразительное, – сколько с меня? – я приготовился услышать, еще одену неподъемную сумму.

– Пятьдесят копеек один медиатор, – подмигнул мне старик.

– Дайте три штуки, – облегченно вздохнул я.

Почти половина дня пролетело в трудах и заботах, и я поспешил в свой детский дом, мне не терпелось посмотреть, какие корпуса гитар получились у моих друзей. Хорошо, когда ты занят интересным делом, думалось мне, жизнь такая становится выпуклой и насыщенной. Еще бы разобраться с каким умыслом так кардинально поменялась моя судьба, и кто это сделал. А может я лишь невольный инструмент в чьей-то неведомой игре. Кто знает, кто знает.

Так за размышлениями я не заметил, как оказался уже на подходе к улице Парковая 13, и тут мое собственное тело отказалось мне подчиняться, в голове застучал паровой молот, а сердце вот-вот должно было выскочить из груди. Перед глазами поплыли мыльные круги, и я снова оказался в лодке посреди туманной реки. Весло, которое я бросил в первый раз, оказалось на месте. Вот только желание грести в неизвестном направлении не замечалось. Что же это за место такое? Стикс, пришло мне неизвестно откуда четкое понимание. Внезапно подул ветер, и лодку понесло небольшое течение. Река, которая отделяет мир мертвых от мира живых, еще сильнее ускорилась. Я перегнулся через борт лодки, чтобы посмотреть на воду Стикса вблизи. И вдруг из воды я услышал голос, – Богдан! Богдан! Ты слышишь меня? Богдан!

– Я тебя слышу, – прошептал я, падая в бурный поток Стикса.

– Богдан! – резкий и высокий голос девушки привел меня в чувство.

Оказалось, что я лежу спиной на газоне около тротуара. А надо мной склонилась Иринка, девчонка из моего восьмого «А», в которую был влюблен мой предшественник.

– Ты меня так напугал, – сказала девчонка, – я уж подумал, что ты умер, что с тобой случилось?

– Шел по тротуару, – начал я рассказывать, стараясь подняться, – потерял сознание, очнулся, а тут ты стоишь.

– Ты идти можешь? – спросила Иринка, помогая мне встать на ноги.

Я попытался сделать шаг, и у меня снова закружилась голова, – что-то мне не по себе, – признался я.

– Я живу в этом доме, – сказала девчонка, – у меня мама медицинский работник, пошли, она тебе поможет.

И она повела меня, как любящие жены провожают своих пьяненьких мужей, обхватив за талию. Семья Ирины жила в небольшом уютном трёхэтажном доме, на самом верхнем этаже. Им принадлежала отдельная двухкомнатная квартира. Для шестидесятого года это очень круто, подумал я, и вспомнил, что ее отец инженер на текстильной фабрике. Девочка можно сказать не из простых. В прихожей я с огромным трудом стянул свои ботинки. Мне очень не хотелось, чтобы Иринка развязывала мне шнурки. Потом я принюхался, слава Творцу, носки не пахли.

– Проходи на кухню, я сейчас позову маму, – сказала одноклассница.

Кухня была просторной, потолки высокие, везде чистота, я обратил внимание на газовую плиту. Завод Газоаппарат, Москва, прочитал я надпись. Белая блестящая эмаль говорила о том, что плита была новенькая, всего две конфорки и духовка. Вместо ожидаемой мамы моей одноклассницы на кухню забежала мелкая, худенькая девчушка, маленькая копия Иринки, такая же жгучая брюнетка, наверное, младшая сестра, подумал я.

– Привет, – пискнула она, – я, Ленка, а ты кто?

– Я, Богдан, одноклассник твоей сестры, – я протянул ей руку для рукопожатия, девчушка с серьезным видом ее пожала.

– А я знаю, кто ты такой! – похвасталась она.

– Очень интересно, – усмехнулся я, – и кто же я такой?

– Ты баскетболист, который обыграл всю нашу команду, так мальчишки говорили, – заулыбалась Ленка, – я думала ты высокий, а ты средний.

– Зато я быстрый, – улыбнулся я в ответ.

Тут в кухню вошла симпатичная не высокая поджарая женщина, – здравствуй, Богдан, – поздоровалась она со мной, – меня зовут Ксения Федоровна.

– Добрый день, – пролепетал я.

– А ты иди, учи уроки, – строго она обратилась к Ленке.

Младшая сестра моей одноклассницы хотела было повозмущаться, но тон матери был настолько серьезен, что она надув губки быстро исчезла из кухни. Зато на смену ей из комнаты появилась Иринка, которая за те минуты, что я здесь разглядывал газовую плиту, успела надеть красивое платье в форме колокола.

– Рассказывай, что с тобой случилось? – спросила меня Ксения Федоровна.

– Ничего особенного, – начал я свой короткий рассказ, – шел по улице, потерял сознание, упал, очнулся и увидел Ирину.

– Травмы головы были? – спросила меня женщина, измеряя мой пульс.

– Он с крыши старого барака упал, – опередила меня Иринка.

– Зачем ты туда полез? – удивилась ее мама.

– Хотел произвести впечатление на одну девушку, – пробубнил я.

На моих словах Ирина покраснела, а ее мама увидела это и хмыкнула, не зная как к этому относиться.

– Значит так, – высказала свой вердикт Ксения Федоровна, – сейчас мы попьем сладкий чай, это тебе поможет, а потом избегай переутомлений. Ты чем сегодня занимался?

– Ездил в Нескучный сад играть в шахматы, – признался я.

– Вот видишь, – сказала мама Иринки, – беречь себя надо, тем более недавно перенес серьезную травму.

Пить чай мы переместились в большую комнату, надо полагать, это гостиная, подумал я, и по совместительству спальня родителей Иринки. Глава семейства где-то отсутствовал, поэтому я сидел исключительно в женской компании, ждал подвоха и помалкивал. Так же молчали и гостеприимные хозяева. И когда я почувствовал, что дальнейшее молчание может быть расценено как что-то неприличное, то заговорил.

– У вас хорошая библиотека, – я решил выбрать нейтральную тему, – я смотрю, в ней даже Булгаков есть, «Дни Турбиных», – прочитал я корешок.

– Папа достал эту книгу с большим трудом, – похвасталась Иринка.

– А вы «Мастера и Маргариту» читали? – задал я совершенно невинный вопрос, чтобы еще как-то поддержать беседу.

– Что это за книжка? – первой удивилась Ксения Федоровна.

– Как же так, – удивился я, – знаменитейшая вещь Михаила Афанасьевича.

– А про что там? – спросила меня Иринка.

– Роман большой, – напряг я память, – начало такое, на Патриарших прудах встретились председатель профсоюза литераторов Михаил Берлиоз и поэт Иван Бездомный.

Далее я рассказал барышням, которые слушали меня, открыв рот, как в беседу литераторов вмешался Воланд, который сначала рассказал о Понтии Пилате, а потом предсказал смерть Берлиоза. Затем как Иван Бездомный, бросился в погоню за Воландом и его свитой, и наконец, как бедный поэт попал в психушку. Благодарные слушательницы, то охали, то смеялись, то сочувствовали незадачливому поэту.

– При случае, если попадется эта книга, берите ее не раздумывая, не пожалеете, – закончил я свой рассказ и стал собираться домой, в детский дом.

Ксения Федоровна, я заметил, хотела было сказать, куда, а где продолжение истории, но сдержалась и взяла с меня слово, что я еще раз приду в гости и продолжу рассказ. Я ответил, если будет время, непременно загляну. Иринка же взялась меня проводить до поворота, хоть я и активно отнекивался.

– Скажи, – уже на улице спросила меня Ирина, – а у тебя с Наташей серьезные отношения?

– Да, – признался я, – они серьезны настолько, насколько могут быть вообще серьезны отношения в пятнадцать лет.

И пока одноклассница обдумывала мой туманный ответ, я ей задал встречный вопрос, – я видел у вас в комнате стоит фортепьяно, кто на нем играет?

– Я играю, с десяти лет, – растерялась девчонка, – а что?

– Да нет, так просто, – сказал я, махнул ей рукой и побежал восвояси.