Текст книги "Туманная река (СИ)"

Автор книги: Владислав Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

9

В среду я наконец-то в школьной библиотеке добрался до шахматной литературы, ей оказалась подписка шахматных журналов «Шахматы в СССР». Главным образом я просматривал дебюты, так как нужно было освежить память, а может быть узнать что-нибудь новое. Однако, кроме того, что Иосиф Сталин был большим любителям шахматной игры и в 1936 году на Московском турнире общался с Хосе Капабланкой, я ничего нового не узнал. На последок я еще раз посмаковал партию 1864 года между Полом Морфи и неким Цапдевилле, которые разыграли гамбит Эванса. Жертва фигуры ради темпа развития, активная и агрессивная игра, просто завораживала.

Репетиция в этот день в корне отличалась от прошлых, во-первых, в нашем распоряжении оказались микрофоны, а так же самопальная потертая и пошарпанная ударная установка. Во-вторых, раскаявшийся Санька Зёма встал за ударник.

– Показывай, чего можешь, – потребовал от помятого друга Толик.

Санька сел на деревянную табуретку и потер ладони, мне показалось, он при этом приговаривал ахалай-махалай. Взял палочки, глубоко вздохнул и выдал самый простой диско ритм: бочка, хэт, малый барабан, хэт. Буцы, пацы, буцы, пацы, заработала ударная установка.

– Играем летящую походку, – скомандовал Маэстро.

И мы без вокала отыграли куплет и припев. Санька при этом сбился с ритма всего три раза.

– Это конечно лучше чем ничего, – прокомментировал я, сыгранный нами музыкальный фрагмент, отражая гневные взгляды Толика, – слушай Зёма, а может тебе сидеть не удобно?

– Не знаю, – развел руки наш бравый барабанщик, на котором не было лица, – а как еще можно играть? Стоя?

– Вот смотри, – я поднял стойку с рабочим барабаном повыше, – ты же у нас танцор, нажимаешь стоя на педаль, пританцовываешь и стучишь по хэту и рабочему барабану.

Как Героргий Гурьянов из группы «Кино», хотел добавить я, но воздержался, все равно не поймут, о чем речь.

– Давайте летящую походку еще раз, – попросил я друзей.

Буцы, пацы, буцы, пацы, пританцовывая отчеканил Санька и мы включились, всю песню отработали без серьезных ошибок.

– Виртуоз, – хохотнул Вадька, – дай я тебя поцелую, – потянулся он к другу.

– Отвали! – шарахнулся в сторону ударник, – давайте дальше репетировать, скоро концерт, дискотека. У нас еще целая песня не дописана. Преданы мечты, сожжены мосты. Был этот мир таким большим, пока едины были мы, – завыл он что было мочи на сильно искаженный мотив «I Will Survive».

– Сначала весь старый репертуар отыграем, – скомандовал Толик, потом посмотрел на меня, и спросил, – как, ты, Богдан, считаешь?

– Согласен, – ответил я, – сейчас важнее старое отработать с новым барабанщиком. А песню допишем вечером, дома.

До текстильной фабрики «Красный текстильщик» нам с Тоней пришлось добираться почти час. Здание фабрики находилось на Якиманской набережной. Я невольно залюбовался его архитектурой.

– Богдан! – дернула меня за руку Тоня, – итак опаздываем, ты чего!

– Красота! Какие панорамные окна, архитектурный стиль не выбивается из общего городского пейзажа.

– Сума что ли сошел! – рассердилась начинающая модельер, – опаздываем!

На проходной нам пришлось еще десять минут ждать сотрудника, который нас должен был встретить и сопроводить по территории. Пока его не было, я развлекал себя как мог. «Красный текстильщик» – это бывшая Голутвинская мануфактура, крупнейшее предприятие России, основанное 1846 году. Прочитал я содержание памятной таблички. Надо же, при царе предприятие работало, при СССР работает, лишь после перестройки сделают здесь офисный центр. Махнут не глядя красного пролетария на китайского, и расплодят здесь самый бессмысленный вид человеческой деятельности – офисный.

– Добрый вечер, ребята! – на проходную спустился сам Иван Андреевич Симонов, главный инженер фабрики, – пойдемте, сейчас устрою вам небольшую экскурсию.

Мы поздоровались и быстрым шагом двинулись по территории. Видать есть нужда в наших концертных костюмах, если сам главный инженер встречает. Кстати, я бы на его месте поступил бы так же. Ничем особенным меня фабрика не поразила, тут станки изготавливают из нитей ткань, тут ткань наматывают в рулоны, здесь ее кроят, тут ее сшивают. И выходит из этого то, что меньше всего хочется впоследствии на себя надеть. Мартышкин труд, молча высказался я. Но Тоне все очень сильно понравилось, она интересовалась марками станков, швейных машин и конечно зарплатой.

– А вот это наш экспериментальный цех, – сказал Иван Андреевич, впуская в небольшую комнату где вокруг огромного стола, заваленного тканями, работали три человека, две женщины лет 30–35 и высокий мужчина того же возраста.

– Стас, ведущий модельер-конструктор, – представился и поздоровался со мной за руку мужчина, опустив большие очки со лба на нос, как будто без очков меня нельзя было рассмотреть.

– Богдан, – представился я, – а это костюмер нашей музыкальной группы Тоня.

– Ребята покажите ваши наряды, – попросил нас главный инженер.

– Где можно переодеться? – посмотрел я на сотрудников фабрики.

– За шкафом, где еще? – улыбнулся Стас и выразительно посмотрел на Ивана Андреевича.

Через семь минут мой модный диско прикид раскрыв рты, рассматривали все кроме Тони.

– Кто придумал такой фасон? – первым опомнился Стас.

– Я придумал, – признался я.

– Вы где-то этому учились? – не отставал модельер фабрики.

– Нет. Я как Менделеев свою таблицу, увидел такой костюм во сне, – начал врать я.

– Люба, это же наша рубашка, нашей фабрики, – удивилась одна из женщин.

– Да, только пришлось ее распороть, подрезать и снова сшить, – наконец высказалась моя одноклассница.

– И ткань парусиновая, тоже у вас сделана, – добавил я, похлопав себя по штанине расклешённых джипсов.

– Вы полагаете, молодежь будет все это носить? – непонятно, кого спросил Стас, поправив на носу очки.

Иван Андреевич посмотрел на меня.

– Лично я полагаю, вот это все, – сказал я, похлопав себя по бокам, – исчезнет с прилавка быстрее, чем на нем окажется.

– Вы очень самоуверенный молодой человек, – вдруг обиделся ведущий модельер, – я такого не видел ни в одном заграничном модном журнале, между прочим.

– Это значит, что мой концертный костюм, можно хоть завтра продавать за валюту, – я усмехнулся, – или вашей фабрике деньги не нужны?

– Люба, Нина, а вы что молчите? – спросил Андрей Иванович женщин.

– Я согласна со Станиславом Олеговичем, – ответила Нина, – это все не серьезно. Что это за какие-то расширяющиеся к ступням трубы, – указала она на мои клеши, – какие-то нелепые и не практичные два больших задних накладных кармана. И приталенную рубашку не каждый сможет на себя надеть.

– Может, вы не знаете, – Симонов вдруг распылился, – но в этом году был рекордный возврат изделий нашей фабрики из магазинов города.

– Значит нужно пересылать партию в село, – резко отреагировал Стас, – вы же знаете, на каком оборудовании мы работаем.

– Станислав Олегович, – вмешался я, – а у вас случайно никто из родственников в министерстве легкой промышленности не работает?

– К чему этот вопрос? – выкрикнул он, и покраснел как рак.

Борзый ты, очень, подумал я, и туповат для этой работы, и скорее всего, метишь на должность главного инженера, и тетки тебе в рот смотрят, значит, знают кто ты таков.

– Обратитесь к родственникам, – ответил я, – пусть подсобят с новым оборудованием.

– Иван Андреевич, – Стас проигнорировал меня, – нам некогда заниматься глупостями, у нас ведется подготовка к международной выставке. До свидания, молодые люди.

Нет ничего хуже, тупой зажравшейся номенклатуры, думал я, пока мы шли по коридору. Симонов нас любезно пригласил в свой кабинет, попить чаю. Апартаменты главного инженера завода были предельно просты. Шкаф, стол и телефон. Иван Андреевич минут пять молча смотрел, как мы пережёвываем печенья. Тоня говорить не решалась, я же не считая себя большим специалистом по войне с дураками, выжидал.

– Ты уверен, что ваши джипсы будут пользоваться большим спросом? – наконец не выдержал главный инженер.

– Нет, Андрей Иванович, – я отложил печенье, – не большим, а взрывным. Мне даже страшно представить какие на эти джипсы будут ценники на черном рынке. Спекулянты зарядят в раз десять выше отпускной цены. Можете магазин открыть прямо на проходной, и к нему будут подъезжать на грузовых машинах и брать большими партиями.

– Это вряд ли, – кисло усмехнулся главный инженер.

– Что вам нужно, чтобы выпустить экспериментальную партию джипсов? – спросил я.

– Как минимум, нужны лекала на весь размерный ряд изделия, – задумался Иван Андреевич, – и согласование с директором фабрики на выделение производственных мощностей.

– Ну, так, боритесь, – не выдержал я, – умойте этого самодовольного гуся Стаса, лекала вам поможет сделать Тоня, выделите для нее пару сотрудниц, которые знают специфику фабрики, и самое главное – это ткань. Она должна изначально создаваться из нитей разного оттенка от темно синего до светло синего. Это придаст каждой вещи свой неповторимый рисунок. Не хотят люди носить одинаковую одежду. И потом еще нужно прошить все изделие белыми толстыми нитками.

– Откуда у тебя такие знания? – улыбнулся главный инженер.

– Я с крыши упал, пока лежал в больнице о многом успел подумать, – отшутился я.

Вечер в детском доме вместо ожидаемого отдыха, принес новые хлопоты. Мои веселые друзья, пока мы с Тоней ездили в центр Москвы, перетащили всю нашу технику обратно, в коридор производственного корпуса.

– Вы что, собираетесь репетировать всю ночь? – спросил я у друзей, Толика, Вадьки, Саньки и Наташки, которые что-то уже до меня успели наиграть.

Наташа стояла за синтезатором, вместо готовящейся к экзаменам Ирины. Кстати, полезное дело, отметил я про себя.

– Если потребуется, мы еще и в школу завтра не пойдем! – высказался за всех Толик Маэстро.

– Аха, если партия прикажет, комсомол ответит – есть! – передразнил я друга, – я вам покажу, в школу не пойдем! – и показал свой разбитый в драках кулак.

– Сам-то уже неделю в нее не ходишь, – из-за спин пробубнил Санька.

– Ты почему паршивец вчера был в стельку? – технично перевел я разговор на другую тему.

– Пока пол литра с продавцом ударной установки не выпил, он мне скидку не давал, – пискнул испугавшийся трепки Зёма.

– Уважительная причина, – скрипя сердцем, согласился я, – песню говорите дописать надо? Поехали, куда ж вас девать?

До часу ночи мы играли «I Will Survive», и так и этак переставляли слова, но ничего не выходило.

– Что ж так песни трудно сочиняются! – шлепнул от досады по хэту Зёма, – не судьба, наверное, сегодня.

– Вадька, – быстро попросил я друга, – прикрой Саньке громкоговоритель.

Однако Зёма сам прикрыл рукой рот.

– И назло судьбе, и ветрам вопреки, Все расставанья переждем, все расстоянья так близки, – пропел я новые строчки песни, – что наши…

– Сердца! – подсказала Наташка.

– Точно! Молодец! – разошёлся я, – Что наши чуткие сердца спасут и отведут беду, Живи любовь, живи во сне и наяву!

– Припев можно и старый оставить, – снова влез Санька Земакович.

– Нет, нет, нет, – щелкнул я пару раз пальцами, – И этот миг, и этот час, Касанья губ и блеск влюбленных наших глаз… – я снова подвис, – Или на счастье, иль на беду…

– Живи любовь, живи во сне и наяву! – закончил за меня Зёма.

– Закрыть матюгальник или как? – спросил меня Вадька Бура.

– А мне нравится, – согласился я с таким окончанием песни.

– Пойдемте спать уже, – взмолился Толик, который сначала предлагал репетировать всю ночь, – завтра эту песню, перед школой, прогоним еще раз.

10

Рано утром в четверг, после небольшой репетиции с друзьями, я надел концертные джипсы-клеш и концертную клетчатую рубашку. В этот день я планировал обойти по возможности все дома и дворцы культуры. Через три недели больше никто не позаботится о том, что мне есть, пить и что носить. Шестнадцать лет и прощай родной детский дом. Нужно было срочно искать легальное рабочее место.

– Выглядишь отпад, – поцеловав меня в щеку, сказала Наташка, – это на удачу, – прокомментировала она поцелуй.

– Да ладно! – скривился Санька от наших нежностей, – у нас самая улетная музыкальная программа в стране! Да нас везде с руками оторвут!

– Скорее оторвут тебе руки, когда услышат, как ты стучишь по барабанам, – едко заметил Толик.

Маэстро нашел себе новый объект насмешек, взамен более-менее заигравшему на басу Вадьке, чему последний был несказанно рад.

– Не поубивайте друг друга на репе, – улыбнулся я, – сегодня, скорее всего, играете без меня, Москва город большой, пока в один район съезжу, пока в другой, пока в одном месте буду ждать, пока в другом, увидимся вечером.

Я еще раз махнул друзьям рукой, и пошел в сторону родного измайловского ДК Строителей, куда мы частенько ходили смотреть кино. Утренняя майская прохлада бодрила мозг, а непередаваемые весенние ароматы новенькой зеленой листвы настраивали на самый радужный лад. Я даже перестал обращать внимание на постоянно оглядывавшихся на меня прохожих. Ну не мог я себе позволить прийти к предполагаемому работодателю одетым, как школьник двоечник, у которого просвечивают локти на школьной гимнастерке. Прежде чем войти в ДК, я купил в ларьке за двадцать копеек стакан газированной воды без сиропа, и осушил его залпом. Дом культуры Строителей был выполнен в типичном колониальном стиле, четыре бетонные колонны, окрашенные в белый цвет, венчала скульптурная группа. Я присмотрелся, в полукруглой нише сидели рабочий и колхозница, которые были повернуты спиной друг к другу, а между ними стояла арфа, из-за которой торчали хлебные колосья. В античные времена, в таких нишах помещали фигуры правителей, святых и богов, а в СССР главным образом обезличенных, рабочих и колхозников. У каждого времени свои герои, решил я и вошел в здание.

Я поднялся по широкой лестнице на второй этаж и повернул в сторону административных помещений. Около двери, на которой была надпись директор Ларионова Г.С., я чуть-чуть помялся, так как еще в той жизни не любил ходить по кабинетам и просить. Я выдохнул и постучал. Потом подергал ручку двери. Никого нет дома, подумал я, все ушли на фронт.

– Тебе чего мальчик? – спросила меня женщина, которая в другом конце коридора стояла напротив художественно оформленной настенной графики.

– Здравствуйте, – ответил я, – мне бы увидеть директора Ларионову Г.С.

– Здравствуйте, – поздоровалась женщина, – директор Ларионова Галина Сергеевна, это, я. Вы по какому вопросу?

Дело у меня на сто тысяч пятьсот миллионов, улыбнулся я про себя, и подошел ближе, чтобы не орать на весь дом культуры. Женщина была невысокого роста, имела темные завитые кроткие волосы, губы узкие, нос длинный, который впрочем, ее не портил. Примерный возраст лет сорок пять, прикинул я.

– Я руководитель вокально-инструментального ансамбля, у нас готова своя оригинальная музыкальная программа, хотели бы работать в вашем доме культуры.

В принципе нам бы сгодился и любой другой дом культуры, но это озвучивать я не стал.

– Маша! – крикнула директор, позабыв обо мне, и обращаясь к невысокой девушке в очках, которая рисовала настенную графику, – поезд, который мчится в светлое будущее, это хорошо. Но где энтузиазм молодых строителей коммунизма, где новостройки. Не забывай, что мы дом культуры строителей, а не баня. Что это за облака, похожие на пар?

– Хорошо, я дорисую выходящие из облаков новостройки, – раздраженно ответила Маша.

– Я не поняла, – вернулась ко мне Ларионова, – ты, мальчик, руководитель чего?

– Мое предложение яснее ясного, – меня задел саркастический тон женщины, – я со своим ансамблем могу устраивать здесь танцевальные вечера, тем самым пополнять финансовую ведомость вашего ДК. А за это я хочу, чтобы вы взяли нас на работу и платили процент от продаваемых билетов.

– И какой процент вы хотите иметь? – улыбнулась Галина Сергеевна.

– Пятьдесят процентов, полагаю, цифра достаточно приемлемая, – улыбнулся и я.

– А что это на тебе надето? – сменила она тему.

– Это джипсы-клеш, приталенная рубашка, это образец нашего концертного костюма, – я почувствовал, что директриса заинтересовалась.

– Да, наряд оригинальный, – она вновь улыбнулась, а потом резко изменилась в лице, – но у нас нет штатной единицы под ваш ансамбль, и еще я не директор дома пионеров, у меня и без вашего детского ансамбля проблем хватает! Всего доброго мальчик!

– Достаточно было сказать одно слово – нет, – разозлился я, – зачем же так кричать? В эту субботу в школе № 447 состоится наш танцевальный вечер, если озарение вдруг навестит вас, добро пожаловать.

Не дожидаясь заверений в том, что если что, то непременно, я развернулся и двинулся дальше. Следующий пункт, который я наметил, был дворец культуры имени Горбунова. Именно там, в конце 80-х разместится Московская рок-лаборатория. А сколько концертов пройдет потом в знаменитой Горбушке. Почему бы моей группе не выступить в знаменитом дворце первой? Я проехал на метро до станции Фили, которая открылась совсем недавно, и пешочком прогулялся до Филёвского парка. В отличие от ДК Строителей, Горбушка была построена в стиле модерн. В вестибюле на шахматном полу стояли деревянные бочонки с толстыми пальмами. К счастью директор дворца оказался на месте, это был подвижный и толстенький мужичок.

– Прием по личным вопросам у меня только по вторникам и четвергам, – сразу с порога заявил он.

– Как раз сегодня четверг, – улыбнулся я.

– Черт, закрутился, – поднял директор Горбушки на меня глаза, – у меня ровно пять минут.

– Я думаю, мы уложимся в четыре, – я быстро сел сбоку, и выложил кратко, что я руководитель ВАИ, что мы хотели бы работать и т. д.

– Мальчик, – мужичок важно встал и зашагал своими короткими ножками по кабинету, – в нашем зале дают свои представления театр Вахтангова, Современник, какие имена! Игорь Кваша, Олег Табаков, Женечка Евстигнеев! И тут, откуда не возьмись, на сцене окажется ваша детская группа любительского творчества. Да меня мои коллеги засмеют!

Смешного в этом мало, подумал я, выходя из Горбушки. Дальше я просто заходил метро, выспрашивал старожилов, где ближайший центр культуры, выходил снова на поверхность и шел в клуб завода «Каучук», клуб завода «Серп и молот», клуб фабрики «Буревестник» и «Свобода». К четырем часам дня я сбился со счета. Что самое обидное разговор с директорами культурной жизни столицы был одинаков, чего тебе надобно мальчик, у нас нет штатной единицы, любительские коллективы нас не интересуют, и наконец, во дворце культуры ЗИЛ, мне предложили записаться в авиамодельный кружок.

Иду в последний решил я, поднимаясь по лестнице в памятник конструктивизма именуемый Дом культуры транспортных вузов. Однако и здесь я не встретил понимания, мне сказали, когда поступишь в институт инженеров железнодорожного транспорта, тогда и поговорим.

Шесть часов, коту под хвост, сказал я себе и зашел в ближайшую пирожковую. Взяв парочку румяных пирога с яйцом и луком и граненый стакан с компотом, я встал за столик около окна. Настроение было препаршивым. Эх, записать бы демо, хотя бы на ребрах, глядишь и улыбнулась бы мне удача. Для этого нужно искать салон записи звуковых писем.

– Привет, баскетболист! – напротив возник рыжий парень чуть выше меня ростом, с кепкой натянутой почти на глаза.

Фингал на скуле выдавал в моем собеседнике, натуру деятельную, но часто попадающею в различные передряги.

– Привет, мы знакомы? – удивился я.

– Ага, лучшие друзья, – усмехнулся парень, – в прошлое воскресенье, ты меня в первом тайме вырубил, когда натолкнул на заслон.

– Чего в игре не бывает, – я доел первый пирожок, – вы тоже жестко играли.

– Я только откушу, – рыжий без спросу схватил второй мой пирог и целиком засунул его в рот.

Я посмотрел по сторонам. У входа в пирожковую, толкалось еще два бравых паренька, которые посматривали в мою сторону. Нуда, мы втроем одного не боимся. Я не стал допивать компот, так как драться лучше на пустой желудок.

– На запей, – сунул я стакан рыжему, и пошел на выход.

У дверей парни немерено преградили мне дорогу.

– Чё встали как столбы, разошлись! – я нагло оттолкнул одного, а второй с ухмылкой отошел сам.

От пирожковой я пошел в сторону станции метро, вся троица пристроилась ко мне в хост. Такой процессией мы шли минуты две. Ждут укромного местечка, подумал я, а мне нужно, чтобы они атаковали меня по очереди, иначе в толчее может произойти что угодно. Я заметил, что впереди через метров десять улица ныряет в проулок, и рванулся в него изо всех сил. Парни ломанулись следом. Быстро заскочив за угол, и развернувшись, самого резвого из троицы, коротким хуком я отправил полежать в весеннюю грязь. Тут же на меня выскочил второй по скорости гопник. Я сделал резкий шаг назад, и провел еще один хук правой, к сожалению, второй удар у меня вышел менее эффектным. Зато третий по скорости, тот самый рыжий, воткнулся на оставшегося стоять гопаря и, запнувшись, упал. Падая лицом вперед, он успел поймать им же, то есть лицом, мой хлесткий удар ногой. Этот в отрубе, удовлетворенно похвалил я себя. После чего принял пару несильных ударов на хороший блок, и, сократив дистанцию, локтем пробил в нос самому стойкому гопнику. Менее минуты потребовалось, чтобы вся троица, постанывая, прилегла на незапланированный пикник.

– Пацаны, наших бьют! – услышал я крик за спиной.

Я обернулся, пятеро здоровенных лбов, лет по двадцать, возможно двадцать пять, отрезав мне, путь отступления к метро, бросились ко мне. Пятеро одного тоже не боятся, подумал я, сверкая пятками в неизвестном направлении. Через две минуты эти отрицатели мирных переговорных процессов загнали меня в какой-то тупик между деревянных сараев. Я встал уперевшись спиной в дощатую почерневшую от времени стену.

– Ну что скажете? – глубоко дыша, спросил я запыхавшихся гопников.

– А что спросишь? – улыбнулся, сверкнув железным зубом один из этой компании.

– Х… в попе долго носишь! – я решил вывести из себя своих преследователей.

– Ах, ты сука! – крикнул обиженный до самой глубины души гопник, и пока четверо его друзей тряслись от хохота, бросился на меня.

То, что доктор прописал, подумал я, и четким правым прямым вырубил нервного товарища. Сразу после удачной контратаки я сделал пару шагов в сторону, чтобы вновь сократить предполагаемое число нападавших до одного. Ближайший ко мне здоровенный парень без раздумий бросился в атаку. Я провел смачную двоечку ему в бороду, однако гопник успел ухватить меня за рубашку и, падая, повалил на землю. И тут же на меня посыпался град ударов. Единственное что я мог сделать, это прикрыть виски нос и глаза, и терпеть попадания в корпус. Реальная драка, это тебе не кино, где один перец гоняет десяток громил.

– Зашибу! Падлюки! – услышал я хриплый и громкий голос, молотилка по моему бедному телу прекратилась.

Я увидел крепкого мужика в солдатской гимнастерке на костыле, который второй рукой размахивал над головой армейским ремнем с металлической пряжкой.

– Отвали, Прохор! – крикнул кто-то из парней, – уходим уже, он свое получил.

И вся четверка местных бандитов, поддерживая за руки пятого, с гордо поднятой головой покинула место боя.

– Как ты парень? Жив? – спросил, подойдя поближе ко мне, неизвестный Прохор.

– До свадьбы заживет, – просипел я, еле разогнувшись.

– Я живу здесь рядом, – мужик улыбнулся, – пошли, хоть умоешься.

Жил герой войны Прохор действительно рядом, в дух этажном деревянном бараке. Однако рассматривая его комнату, жизнью, я бы это не назвал. Покрытый грязью и пылью пол, в одном углу гора бутылок, на столе промасленная и залитая чем-то газета. В другом углу продавленная железная кровать, из-под которой выглядывал любознательной мордочкой черный худущий кот. Помяли же меня знатно. Кто-то печаткой рассек лоб и кровью из него я залил не только лицо, но и свою модную клетчатую рубашку, которая до кучи оказалась еще и порванной. Джипсы к счастью не пострадали. Сечку на лбу Прохор залепил мне черной изолентой.

– Нормально, – прохрипел он, – из-за волос не видно. Может выпьешь обезболивающего, у меня осталось пол чекушки? Жратвы, извини, нет.

– Благодарствую, алкоголь не употребляю, – я сел на табуретку, голова гудела, в боку кололо.

Черный кот запрыгнул мне на колени и замер. Я потрепал его за ухом и погладил по спинке.

– Васька, кыш, – шикнул на котофея любя ветеран войны.

– Прохор, – я залез в задний карман джипсов, и достал денежную купюру, – у меня есть пятьдесят рублей, может, купишь чего-нибудь покушать, да и котейку покормишь. Что он у тебя как из концлагеря?

– Сейчас сделаем, – обрадовался он, взял деньги и вышел из комнаты.

Спустя двадцать минут в комнате ветерана войны гнетущая атмосфера полностью улетучилась. На столе стояла кастрюля с отварной картошкой, банка с солеными огурцами, квашеная капуста, и селедка на тарелке. В центре стола стояла бутыль с самогонкой, за столом восседал Прохор, его сосед по коммуналке Кузьмич и дородная тетка лет сорока пяти Клавка. Коту Ваське перепало всего помаленьку, и селедки, и картошки и ржаного хлеба, после сытной трапезы черный мохнатый комочек сладко поуркивал на моих коленях.

– Хорошо вам молодым, – хрипел Прохор, – обошла война вас стороной, живи и радуйся. А у меня ноги нет, у Кузьмича руки. Я по госпиталям год валялся, жена ушла, сейчас здесь, – он обвел комнату глазами, – доживаю.

– Если бы не Клавка, – улыбнулся беззубым ртом Кузьмич, – вообще тоска.

После тонкого намека на толстые обстоятельства вся троица громко заржала. Клавка хитро стрельнула глазками на мужиков, а потом и на меня.

– А ты где воевал, Прохор? – спросил я, чтобы сгладить неловкий момент.

– Сталинградский фронт! – просипел он, – немцы город взяли махом, лишь мы в одном районе окопались.

– Сталин тогда издал указ, – Кузьмич, здоровой правой рукой почесал немытую голову, – номер 227, ни шагу назад. Либо фрицы тебя кончат, либо свои.

– День проживешь, уже герой, – продолжил Прохор, – я неделю выстоял, ногу только поранил. Не спасли, суки, – он от горя хлопнул кулаком по столу. Три раза в рукопашную ходил, рвал вражин зубами, пад…к, ни царапины. Когда раненного товарища к Волге тащил, миной накрыло. Вот и вся война. Помню когда переправляли за реку, дым над водой, а небо все в огне.

– Спасибо Сталину за победу, – Кузьмич встал, и поднял граненый стакан, наполненный мутной спиртосодержащей жидкостью.

– Чего! – взревел Прохор, – да пошел он на х…! Где герои войны, безногие, безрукие? Всех самоваров твой Сталин вывез за 101 километр, чтобы они видом своим окружающим настроение не портили!

– Прошенька, Прошенька, – стала успокаивать Клавка героя войны, прижавшись к нему своей грудью третьего размера.

– Если бы не Сталин, мы бы не победили, – сказал Кузьмич и залпом выпил самогонку.

Я же спящего котейку бережно перенес под кровать, попрощался и поехал домой. Предварительно пообещав, что буду заходить в гости. После родного Измайловского района, Марьина роща больше напоминала какое-то гетто. Почерневшие от времени двухэтажные бараки, покосившиеся частные домики, сараи. Ну, нельзя людям так жить, бросил я в сердцах.

– Опа, а откуда мы такие красивые, – на меня вынырнула группа из десяти подтатых парней.

– Стопе, Серый, – сказал тот рыжий паренек, которого я сегодня угостил сначала пирогом, а потом с ноги, – это нормальный парень. Свой.

Рыжий подошел ко мне и протянул руку, – Геха.

Что могло означать и Гера, и Гога, и Гоша, и Жора, и Игорь, но я уточнять не стал.

– Богдан, – я пожал его ладонь.

– Пойдем, я тебя до метро провожу, – подмигнул он мне, – а то придется тебе еще раз огрести.

– Либо от меня кому то еще раз нехило перепадет, – улыбнулся я, – спасибо, сам дорогу найду, – я дружески похлопал паренька по плечу.

– Наш человек, – заржал Серый.

Всю обратную дорогу у меня в голове крутились слова, дым над водой, огонь в небесах. Это же «Deep Purple», основатели хард-рока, знаменитая вещица дым над водой, осенило меня. Только там песня о какой-то дичи, типа записывали пластинку и подожгли студию, и как потом все вокруг горело. Шизоидный бред, одним словом, а не текст песни. А может быть спеть как-то так: В руинах Сталинграда, нам приказал комбат, Держаться до заката, и нет пути назад…

Неплохо, что-то в этом есть, думал я, топая пешком в свой детский дом. Новый хит – это хорошо, но что я скажу друзьям? Друзья же и встретили меня на крыльце нашего временного дома.

– Богданчик, что с тобой? – не выдержала первой Наташка.

– Это я бился за наше светлое будущее, – не очень удачно пошутил я.

Потом я вкратце рассказал все свои приключения за день. Толик очень расстроился, что никто из директоров ДК не заинтересовался нашим ВИА. Перед вечерней репетицией, мы снова вернулись к разговору о будущем.

– Богдан, давай отыщем этого Абрамыча, – сказал Санька, – помнишь, мутный такой типок был на нашей первой дискотеке.

– Зёма, ты пойми, – ответил я, – у нас в стране частная предпринимательская деятельность вне закона. По мелочи там, штаны сшить и продать, картошкой со своего огорода торгануть, это конечно не очень законно, но можно. А вот если мы поедем по городам и весям с песнями и плясками, и всю кассу будем брать себе, то нас быстро отловят и запрут года на три в местах не столь отдаленных.

– А что в этом такого? – разнервничался Толик Маэстро, – мы же не воруем эти деньги, часть суммы готовы отдать государству. Мы же своим честным трудом хотим зарабатывать!

Что я мог ему ответить, то, что незнание, неумение и нежелание государственных чиновников развивать частную предпринимательскую деятельность, да что там развивать, просто не мешать ей, это один из краеугольных камней, из-за чего СССР развалится через тридцать лет. Барыги и перекупы – это однозначно зло, а кто своим потом зарабатывает, разве может быть по определению врагом трудового народа?

– У меня нет ответа на все вопросы, – просто сказал я, – мы с вами запишем демо, одну песню на гибкую пластинку, на ребрах, и я еще раз обойду все возможные ДК. А теперь давайте репетировать, в данный момент это самое важное.