Текст книги "Туманная река (СИ)"

Автор книги: Владислав Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Такую песню для нее красивую сочинил, – продолжила она, – вот бы для меня кто такую написал.

– Я когда с крыши упал, – ответил я, – многое успел переосмыслить, нет, я ее не люблю. А для тебя что-нибудь не хуже сочиню.

– Правда!? – обрадовалась девушка, она быстро чмокнула меня в щеку и убежала в наш жилой корпус.

– Это что сейчас такое было? – задал я вопрос ей вслед, который естественно повис в воздухе.

Неужели девочка в меня влюбилась? – подумал я, – этого еще мне не хватало. Разобраться бы с тем, для чего меня закинула сюда судьба. А тут еще и любовь нежданная. Я еще раз посмотрел на яркие майские звезды и пошел спать.

4

Угораздило же меня в качестве ученика вернуться в среднюю школу спустя три десятка лет. А между тем я уже получил высшее техническое образование, поработал некоторое время на заводе. И снова за парту. Алгебра, геометрия, химия, физика, история, ужас. Можно конечно сказать, что мудрые люди говорят, век живи, век учись, но не в средней же школе за партой. Кстати о партах, они все под наклоном, наверное, чтобы осанка была правильной. И еще бутылёк с чернилами стоит в специальном углублении. Хорошо, что мышечная память мне сама подсказала, как пользоваться чернилами и пером, а не то бы все тут уляпал. Рядом за партой со мной сидит Толька Маэстро, через проход сидят Санька Зёма и Вадька Бура, вся наша компания занимает две задние парты, так называемая камчатка. Как один раз заявила Ольга Стряпунина, председатель совета отряда нашего восьмого «А» класса, мы позорное пятно, всю успеваемость тянем вниз. На третьей парте в центральном ряду, сидит Наташка, сегодня она избегает меня взглядом. А на второй парте в ряду у окна сидит Иринка, из-за которой я полез на крышу, объект пылкой страсти того Богдана, который был до меня. Ничего так хорошенькая, даже красивая, похоже на певицу французскую, Ализе из нулевых годов. Глазки карие, волосы пепельно-черные, до плеч.

– Крутов! – окрикнул меня учитель алгебры и геометрии, Николай Андреевич, – ты хоть слышал, что я сейчас объяснял?

Николай Андреевич, вспомнил я, закончил пединститут четыре года назад. Человек он был злопамятный, и когда ему было нужно – принципиальный, а когда это было не выгодно, беспринципный. Это выражалась в том, что у него были свои любимчики, и мы, камчатка, на которой он выпускал пар. Не зря его мой предшественник ненавидел.

– Нет, – ответил я, – я как с крыши рухнул, что-то слышать стал хуже. Ухо, наверное, повредил.

– Встань, когда учитель с тобой разговаривает, – строго потребовал молодой да прыткий педагог.

– Вот сейчас совсем плохо вас слышу, – сказал я, не вставая. Ох, как захотелось его потравить.

– Иди к доске! – еще громче крикнул он.

– Зачем же так орать, – встал я и направился на Голгофу, – я не глухой.

Весь класс дружно заржал. Учителя перекосила гримаса ненависти.

– Напоминаю всем и персонально тебе, Крутов, скоро экзамены и мы сейчас повторяем весь пройденный материал. Вот мел, вот доска, продемонстрируй почтеннейшей публике доказательства теоремы Пифагора.

Николай Андреевич с удовольствием приготовился к словесной порке ненавистного ученика.

– Почтеннейшая публика, – начал я свое выступление, – для доказательства теоремы Пифагора необходимо как минимум нарисовать этот прямоугольный треугольник.

Я начертил с помощью здоровенной деревянной линейки треугольник с прямым углом. Далее от гипотенузы начертил квадрат. Потом, в оглушительной тишине, пририсовал к квадрату еще три одинаковых треугольника, и получилась фигура квадрат в квадрате.

– Нам нужно доказать, что площади всех четырех, одинаковых треугольников, равны площади квадрата построенного на гипотенузе. Делается это элементарно. Нужно мысленно передвинуть один треугольник сюда, а два других сюда. И мы получаем, что цэ квадрат равно а квадрат плюс бэ квадрат. Если я не ошибаюсь, этот способ доказательства называется метод площадей.

– Еще вопросы имеются, Николай Андреевич? – спросил я, разглядывая потрясенное лицо преподавателя. Так же на меня во все глаза смотрели и одноклассники. Наташка пыталась меня прожечь большущими зелеными глазами, Иринка такими же большими карими. До кучи меня испепелял своим взгляд мой личный враг, Олег Постников.

– Ты я вижу, считаешь себя очень умным? – попытался меня снова задеть за живое Николай Андреевич.

– Что поделать, если мама таким родила, – ответил я под смех и истеричное хрюканье всего класса.

– Садись на место, пока, – сжимая от бессилия кулаки, сказал преподаватель.

На перемене все было как обычно, малышня носилась туда и сюда, я со своей бандой стоял и тихонько шушукался. Мы обсуждали новое холодное оружие, кистень.

– Толик, – поинтересовался я у Маэстро, – Постный не подкатывал?

– Не, шухарится, – ответил друг.

– На следующей перемене, вопрос закроем, – объявил я своим парням, – и без этого жирного придурка проблем хватает.

– Можно тебя на два слова, – обратилась ко мне Иринка, наша классная королева красоты.

Она подошла со спины, я от неожиданности вздрогнул и чуть-чуть не выхватил кистень из металлического шарика от кровати. Вот был бы номер, если бы я ей залепил в лоб. Ужас просто. Мы отошли на несколько метров в сторону.

– Ну? – задал я логичный вопрос.

– Ты на меня не очень сердишься? – невинно потупив глазки, спросила наша красотка.

– То, что нас не убивает, делает сильнее, – ответил я цитатой Ницше, – еще вопросы?

– Ты все еще хочешь сходить со мной в кино? – снова стрельнув глазками, спросила она.

Я тут же почувствовал просто огненный взгляд где-то с боку и оглянулся. Наташка как гипнотизёр смотрела напряжённо на мою беседу с Иринкой.

– Давай договоримся, Ирина, у нас был уговор, я прохожу по крыше, мы идем в кино, так?

Иринка кивнула в ответ.

– Я с крыши этой хряпнулся, и пока летел, пока лежал, пока в больнице отлеживался, многое изменилось. И в кино я с тобой идти больше не хочу. Предлагаю эту тему закрыть.

– Ты очень изменился, – пролепетала красавица, которая ранее не знала отказов, – как будто другой человек.

Тут прозвенел звонок на урок, и я решил, что беседа наша подошла к завершению. Но пока я входил в класс, ко мне протиснулась Наташка и зашептала, – что она тебе говорила?

– Ревнуешь? – улыбнулся я.

– Вот еще, – прошипела еще одна королева красоты восьмого «А», ткнула меня в бок локтем и прошла к своей парте.

Урок истории в отличие от урока геометрии вел не недавний выпускник пединститута, а бывший фронтовик Данил Васильевич Чернов, у него было осколочное ранение в правую руку, и поэтому он часто ее держал на перевязи. А когда на улице скакало давление, то по лицу нашего учителя можно было понять, что его плохо вылеченная рука побаливает. Что характерно Данил Васильевич был одним из немногих педагогов в школе, который никогда не повышал на нас голос и обращался исключительно на вы. И самое главное он любил выслушивать наши детские мнения о том или ином историческом событии.

– Итак, кому, что не понятно? – спросил Данил Васильевич, закончив рассказ о Бородинском сражении отечественной войны 1812 года.

– Мне не понятно, – не выдержал я своего вынужденного безделья в школе.

– Что именно вам не понятно молодой человек? – удивился историк, по всей видимости, мой предшественник успел насолить даже такому хорошему мужику.

– Можно я к доске пройду? – спросил я вконец ошарашенного педагога.

– Пожалуйте, – пролепетал он и заметно напрягся.

Я подошел к карте сражения, которая висела на доске, взял указку и ткнул в Багратионовы флеши.

– Обратите внимание, это Богратионовы флеши, а это старая Смоленская дорога, исходя из масштаба карты расстояние между ними два с половиной километра.

Потом я ткнул указкой в батарею Раевского.

– Это батарея Раевского, а это новая Смоленская дорога, между ними расстояние примерно полтора километра.

– Я и сам все прекрасно вижу, – стал заводиться историк, – к чему вы клоните, молодой человек и отнимаете наше время.

– Прицельная дальность пушек 1000, 1300 метров, – продолжил невозмутимо я, – это значит, что смысла французам штурмовать наши огневые точки не было никакого. Дорогу с них не обстрелять. Наполеону было достаточно ударить нам во фланги, вдоль старой и новой Смоленской дороги и взять наши войска в кольцо. Вы же старый фронтовик, как бы в этом случае действовали немцы?

Историк аж крякнул от неожиданности и задумался.

– Да, действительно, – сказал Данил Васильевич, почесывая свой затылок, – а сами вы как полагаете?

– Исходя из того, что историю пишут победители, то Наполеон так и поступил, поэтому, не имея превосходства в силе, он разбил армию Кутузова и взял Москву. И лишь позднее придворные историки Александра первого переписали ход реального сражения.

– И как же мы, по-вашему, в итоге победили в войне 1812 года? – скривился историк, выслушивая мою спорную версию былого.

– Мы победили, благодаря стойкости и героизму солдат, а так же благодаря простому народу, который не жалея сил встал на борьбу с захватчиком. Кстати сказать, Париж брали не регулярные русские войска, а казачья, народная армия под предводительством Платова Матвея Ивановича.

Старый фронтовик на пару минут подвис вспоминая фронт и бои, в которых сам принимал участие. Самое странное, историк никогда нам не рассказывал о своей войне.

– Несите дневник, молодой человек, – сказал Данил Васильевич, – ставлю вам пять, за вдумчивое и внимательное отношение к предмету, но версию вашу я не разделяю.

На перемене как Мегера, ко мне подлетела наша председатель совета отряда Ольга Стряпунина, – вижу ты, Крутов, исправляешься, дошли, наконец, до тебя мои слова, но смотри не возгордись, мы быстро тебя проработаем, – затараторила она.

– Исчезни, курица, не порти настроение, – резко ответил я ей, ненавижу таких людей, которые изображают бурную деятельность, лишь бы на них обратили внимание. Всеми силами прутся во власть и ведь пролезет эта Стряпунина куда-нибудь потом.

– Ты, Крутов, просто не отесанный нахал! – взвизгнула она и исчезла, исполнив мое пожелание.

Тут меня прижала жёлтая жидкость, и я решил навестить укромный уголок, где обычно парни справляли не только естественные надобности, но любили, и покурить и даже выпить. На выходе из специальной кабинки меня ждала троица неприятных мне ребят. Олег Постников и два его телохранителя, два девятиклассника Миша и Гриша. Ребята в целом не плохие, занимались в школе тяжелой атлетикой, но туповатые, поэтому и вписались за мерзавца за небольшой гешефт.

– Какие люди и без охраны, – начал Постный, – Дыня собственной персоной.

Не знаю почему, но недруги меня всегда за глаза называли Дыней, либо это произошло от второй части имени Богдан, либо о того что частенько от меня получали в эту самую дыню.

– Неужели деньги мне решил вернуть? – улыбнулся я, нагло рассматривая прыщавое лицо толстяка.

– Какие деньги, – удивился сынок заведующего продмагом, – что ты гонишь?

– Пока я был в больнице, ты на моих корешей наехал, доставил им неудобства, а неудобства моих корешей стоят дорого, поэтому с тебя тридцать рублей. Сегодня не заплатишь тридцатку, завтра будешь должен тридцать один рубль, счетчик включен, – всю эту брехню, которую я тут же сочинил, слета выдал на неокрепшие умы балбесов скороговоркой.

И пока Миша и Гриша скрипели извилинами, решая вправе ли я поставить Постного на бабки, предводитель тяжелоатлетов сам ринулся на меня в атаку. Это он, конечно, зря затеял, пронеслось в моей голове, так я был и быстрее и опытнее, да и руки у меня были длиннее. Я резко выбросил короткий прямой прямо ему в пятачину, и у свинопотама тут же брызнула кровь из носа. Он закрыл лицо руками и заверещал, – валите его!

Миша и Гриша были и сильнее меня и выше ростом, однако тягать штангу или гирю это не совсем одно и то же чем махать кулаками. И пока они пытались меня схватить за школьную гимнастерку и повалить на пол, я успел одному хлестко пробить в солнечное сплетение, а другого ударить по печени. Стремительная атака нападавших, так же быстро и прекратилась. А дальше в запале я поступил крайне не красиво, с другой стороны не я первый начал, я пробил и первому и второму мордовороту с ноги прямо в дыню. Да, тяжко ребятам придется на фейс-контроле в ближайшие дни.

– В следующий раз будете думать за кого и против кого вписываетесь! – крикнул я им в уши.

И тут дверь распахнулась, и на пороге школьного туалета возникли три добрых молодца, Вадька, Санёк и Толик, все они дружно размахивали самопальными кистенями.

– Игрушки спрячьте, – командовал я своей банде.

Потом схватил Постного за шкварник и тряхнул как следует, – гони тридцатник, если жить хочешь. А если еще на моих ребят потянешь, я, куда надо, сообщу, как твой папанька в продмаге неучтенным товаром спекулирует! Понял меня, падла?

Постников захныкал и протянул мне три смятых купюры по десять рублей каждая.

– Умница детка, – сказал я, скалясь, и шлепнул ладонью толстого по щеке, – не рыпайся, понял меня?

– Понял, – проскулил он.

В общем, весело прошел первый день в школе, думал я, шагая по родному уже Измайлову. Рядом со мной неизменно следовали Зёма, Маэстро и Бура, а так же наши детдомовские девчонки Наташка и Тонька. Еще бы с Чесноком порешать проблемы и вообще жизнь наладится.

– А че будем с деньгами делать? – вывел меня из задумчивости Зёма.

– В кино пойдем, мороженное пожрем, – предложил я, – еще из параллельного класса парней позовем и Машку со Светкой, всех, кроме Дюши, нам шестерки Чесноковские без надобности.

– Откуда у вас деньги? – насторожилась Наташка, – украли?

– Олег Постников долг вернул, – похохатывая ответил Санька Зёма.

– Очень долго упрашивал, чтобы мы взяли, – так же поддакнул ему Толик Маэстро.

Уже неплохо, что он приободрился, – подумал я, – а то ходил сам не свой.

– Слушайте анекдот, – крикнул я, – идут два ежа, у одного перемотана лапка, что случилось, спрашивает один, просто хотел голову почесать ответил второй.

Парни и девчонки все дружно захохотали, вот что значит молодость, никаких трудностей не замечают, смеются над всякими пустяками, подумал я, а ведь все без родителей и с мутными перспективами в будущем. Хотя сейчас не дикий капитализм вечно встающей с колен эрэфии. Что не говори, а сейчас в СССР социальная защищенность на высшем уровне.

– Слушайте еще, – сказал я, когда народ отсмеялся, – хорошо быть ежиком…

– Почему? – удивилась Наташка.

– Никто не сядет на шею, – закончил я фразу, и все опять заржали.

– И плохо ежиком быть тоже, – сказал я.

– Почему? – удивился уже Зёма.

– Никто не обнимет, – снова сказал я.

Учитывая, что последние годы, я главным образом занимался фотографированием животных, тема про ежика была мне близка как никогда. И тут же мне немного взгрустнулось, так как я вспомнил своих родителей из будущего, как они перенесли мою потерю там, в том будущем времени, которое так далеко, словно на другой планете.

Вечером в нашей спальне опять было полно народу, девчонки, Тонька, Наташка, Светка и Машка требовали песен, Маэстро с большим удовольствием затянул новый хит нашего детского дома.

 
Пусть в твои окна смотрит беспечный розовый вечер,
Пусть провожает розовым взглядом, смотрит нам вслед…
 

– пел мой друг с вдохновением, и ему очень слаженно вторили все девчонки.

А Зёма приплясывал под мелодичную и ритмичную мелодию, я же уже начал жалеть, что показал ребятам этот хит. Однако выслушиваться тюремную романтику у меня было еще меньше желания. Сегодня, как бы так случайно, Наташка селя рядом со мной и легонько касалась меня своей рукой. Мне, почему то пришла мысль, что самые сексуальные, это вот такие невинные прикосновения. А дальше уже проза жизни. Пока я был погружен в свои размышления, Толик Маэстро закончил петь про розовый вечер уже второй раз. Девчонки снова стали канючить, – ну сыграй еще разик!

Маэстро мельком глянул на мою перекошенную физиономию и сказал, что у него заболел палец. И тут очнулась Наташка, – Богдан, ты обещал, что напишешь песню для меня.

– И что? – я оторопел.

– Вот тебе гитара, – сказала она невозмутимым голосом, – давай сочиняй.

Тонька, Светка и Машка, так же присоединились к подруге, – Богданчик, ну сочини еще одну песню!

– Простые вы девушки, как три рубля, – сказал я, глубоко и обреченно вздыхая.

Я пару раз провел по струнам, и все не мог придумать, чтобы мне такое сплагиатить из будущего, чтобы оно было в тему. И пока я скрипел извилинами Толик тут же достал тетрадку, и приготовился записывать новый детдомовский хит.

– Нет сегодня настроения, сказал я и протянул гитару обратно Толику.

– Не, не, не! – запротестовала Наташка в самое ухо, и как бы случайно прижалась ко мне своей девичьей грудью, первого размера, – если взялся за инструмент, то играй.

Что же я еще слышал из творчества бывших детдомовских ребят из недалекого будущего?

– Припев значит такой, – начал я скрипеть извилинами своей памяти, -

 
Капризный май и теплый вечер,
Весенний луч согреет встречи.
Мою любовь к тебе навечно,
Пусть сохранит наш майский вечер,
Наш теплый вечер.
 

– Зашибачая песня, – первым не выдержал Сёма, и завыл голосом молоденького осла, – Капризный май и теплый вечер…

Правда он тут же схлопотал от Тоньки, которая сидела рядом, книжкой по голове, – дай Богданчику сосредоточиться!

– Куплет такой, – я снова заиграл на простых блатных аккордах, – Дождь, по окнам дождь, И белый снег растопил апрель. Грусть чего ты ждешь, Весна давно постучалась в дверь…

– Помедленней, я записываю, – вклинился Толик, – повтори куплет и припев, пожалуйста.

Я пропел снова куплет и припев, и задумался на пару секунд, что же там было в песне дальше, кровь – любовь, весна – красна, тополя – конопля… Что-то там было про небо.

– А вот, – сказал я напряженно наблюдающему за мной народу, – Ночь, седая ночь, Холодных звезд белый хоровод, Сон гоню я прочь, Когда же день, наш день придет. Капризный май и теплый вечер…

После чего я этот новый «шедевр» спел раза два, потом Толик его сбацал пару раз. В общем, все сошлись на том, что вечер удался на славу. Наташка снова вытащила меня на крыльцо и смотрела на меня такими глазами, что я просто обязан был ее поцеловать. И целовались мы целых десять минут, пока не продрогли. Посадить меня мало, за совращение несовершеннолетних, – думал я, – ну какая может быть любовь, тут бы разобраться каким макаром меня сюда занесло, и что мне делать дальше. Бог, если ты есть, скажи же мне хоть что-то вразумительное, однако если он и был, то упрямо молчал, как героический партизан на допросе.

– Ты для меня написал просто умопомрачительную песню, – поцеловав меня еще раз напоследок, сказала Наташка и убежала в спальный корпус.

5

На утро я еле-еле растолкал своих корешей, вчера они допоздна пели и отплясывали под музыку будущих поколений. И пока я им не надавал подзатыльников не угомонились.

– Подъем джентльмены, – стаскивал я их с кроватей, – нас ждут великие дела!

На заднем дворе детского дома, где было вкопано два ржавых турника и брусья, я их заставил подтягиваться и отжиматься. Естественно подавая пример самолично. Потом мы махали кистенями, потом немного боксировали, я показывал ребятам, как правильно нужно выполнять прямые и боковые удары. В студенческие годя я этим серьезно увлекался, хоть и без фанатизма. И пару раз в той жизни мне эти навыки пригодились, а здесь в 1960 году, чувствую, что без бокса мне вообще никуда не деться. Уровень блатных и всяких приблатнённых выше всяких пределов, а сколько тюремных песен поется, мама не горюй.

В школу же я пришел со стойким ощущением приближающейся трепки. В коридоре первым делом подошел к Мише и Грише, которые были как никогда тихи и скромны. Ну и образины, подумал я, рассматривая их здоровенные синяки, неужели моих рук, пардон, ног дело.

– Отойдем? – сказал я им.

Они мрачно поплелись следом за мной. Мои же соратники по детскому дому поглядывали на нас из далека, делая вид, что у них все под контролем. На нашу группу глазели и одноклассники школьных силачей. Я даже обратил внимание, что в этом девятом классе было пару симпатичных девчонок.

– Вчера было все по честному? – задал я вопрос Мише и Грише.

– Угу, – угрюмо ответил Гриша.

– Какого лешего вы шестерите у этого жирдяя? – я заметил, как Наташка фурией подскочила к моим друзьям, но близко подходить к нам не стала.

Кино с индейцами, – усмехнулся я про себя.

– Мы же штангой занимаемся, – загундосил Миша, – нам мясо есть нужно, вот Постный его нам и достает.

– За мясо маму родную случаем не продадите? – усмехнулся я, – ладно, расслабьтесь, надеюсь, мы поняли друг друга? Не слышу?

– Поняли, – ответил Гирша.

– А приемчики нам покажешь? – тут же влез повеселевший Миша.

Сейчас, бегу и падаю, – подумал я, и ответил, – будет время покажу, все больше не задерживаю.

Миша и Гриша бодрой походкой потопали к своим.

Первым уроком в этот день была литература. Странное дело, читать я всегда любил, а вот урок литературы морально не переваривал. Поэтому я мило устроился на своей «камчатке» и приготовился немного поспать, но тут дверь отварилась и в класс вошла завуч с какой-то молоденькой девушкой. Неужто по мою душу, – была первая мысль, – нет, новенькую ученицу привела. Назло двум нашим красоткам, Наташке и Иринке, появится еще одна, – отметил я про себя. Большие глаза, маленький аккуратный носик, пухлые губки, прямо вылитая актриса Галина Беляева в молодости из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь».

– Здравствуйте дети, – сказала завуч, – разрешите мне представить вам, новую преподавательницу литературы и русского языка, Юлию Николаевну Семенову. А Клавдия Викторовна от нас переезжает. Прошу не обижать нашу новую учительницу, Крутов, тебя это персонально касается.

– Маргарита Сергеевна, – я встал, – торжественно клянусь, что на уроке я буду нем как рыба.

Весь класс дружно заржал. А молоденькая учительница литературы усилено делала вид, что ей нисколечко не смешно.

– Крутов, живо родителей в школу, – завуч на автомате выдала свою коронную угрожающую фразу, потом вспомнила, что я детдомовский, смутилась, и добавила, – в общем не балуй у меня тут.

– Обижаете, Маргарита Сергеевна, – тут же вставил я свои три рубля, – в свете последних событий, я круто пересмотрел свои жизненные приоритеты.

– Это после того как ты с крыши упал, и головой ударился, то решил взяться за ум? – съязвила завуч.

От дружного хохота ребят затряслись картины великих писателей на стене кабинета. Я тоже засмеялся и ответил.

– Это факт конечно знаменательный, но не решающий, Никита Сергеевич Хрущев, что сказал? – Маргарита Сергеевна тут же перестала смеяться, и все ученики так же подавили свои смешки.

– Что? – переспросила она.

– Он сказал, что всем империалистам покажет Кузькину мать, – ответил я, – ну разве можно после этого нарушать школьную дисциплину?

Завуч прокашлялась, быстро попрощалась и оставила на растерзание нам, жаждущих знаний, бедную молодую преподавательницу. Юлия Николаевна в свою очередь, сначала скромно, потом уже более раскрепощенно стала рассказывать новую тему. Речь шла об очередных похождениях лермонтовского рыцаря печального образа Печорина, под названием «Княжна Мэри». Молоденькая учительница с таким вдохновением рассказывала материал, как будто она сама и есть несчастная княжна Мэри, которую жестоко обольстил и обманул коварный Печорин. А с каким азартом она осуждала Веру Лиговскую, которая изменила своему мужу, пусть и вышла за него по расчету.

– Вот до чего может довести в принципе не плохого человека, Печорина, буржуазная частнособственническая мораль, – сделала заключительный вывод Юлия Николаевна.

Честно говоря, я помирал от скуки слушая, по второму разу абсолютную смысловую белиберду. Первый раз это было, когда я учился в школе еще до распада СССР. Понятное дело, что эта молоденькая и хорошенькая преподавательница не виновата, ее так зомбировали. Классовая борьба, личное ничто, а коллектив – все, и самое главное не то что вложил автор в свое произведение, а то какого человека нужно воспитать на примере данного сочинения. Но разве можно воспитать в принципе порядочность на откровенной лжи?

– Какие будут вопросы? – сказала Юлия Николаевна, оглядев класс.

– Можно мне, – протянул я руку. Дело в том, что Лермонтова я читал хоть и давно, но в целом помнил сносно. А сегодняшний урок меня явно тяготил.

– Слушаю, – испугавшись меня, сказала новая учительница.

– Вы полагаете, что отношения Печорина и с княжной Мэри, и с Верой Лиговской не могут случиться в других предполагаемых обстоятельствах, – начал я вставая.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, потрудитесь выясняться яснее, – вдруг Юлия Николаевна включила режим училки-злючки, наверное, подсмотренный ею у старших коллег.

– Пардон, мадмуазель, – извинился я уже под хохот всего класса, молоденькая учительница заметно покраснела, однако не растерялась.

– Месье француз? – наконец-то улыбнувшись, ответила Юлия Николаевна.

Ну, так епта, – хотел ответить я, но вовремя остановился, и сказал, – не будем отвлекаться от темы. Представим, в здоровый рабочий коллектив, где трудится молоденькая красотка Марина, а также замужняя дама постарше, тоже премиленькой внешности, приходит новый работник, Григорий. Он хорош собой, талантлив, умен, передовик производства, но ему невыносимо скучно, его деятельной натуре хочется больших великих дел. И от обиды на себя он начинает тешить свое самолюбие любовными интрижками с Мариной и Верой. Мне кажется это вполне жизненная ситуация, и поэтому творчество Михаила Лермонтова актуально и сейчас.

И с чувством выполненного долга перед своей совестью, я уселся обратно на свое законное место.

– Во-первых, передовику производства некогда скучать, а во-вторых, если и имеют место отдельные проявления чуждой советскому человеку буржуазной морали, то скоро мы ее изживем, – вдохновенно сказала Юлия Николаевна, – перед вами ребята открываются все дороги в светлое и чудесное будущее нашей страны!

Эх, рассказать бы Юлии Николаевне и всем ребятам о «светлом» будущем, которое ожидает нашу бедную, обобранную и униженную страну. Но не стану, все равно в лучшем случае не поверят, а в худшем поместят в психушку. Так подавленный невеселыми мыслями я провел тихо-мирно остальные уроки, из преподавателей меня никто не трогал, и я их не трогал тоже.

Домой в уже родной мне детский дом имени Григория Россолимо, мы опять шли большой компанией. Кроме Толика, Саньки, Вадьки, Наташки и Тоньки, из нашего класса, к нам присоединились еще две девчонки из параллельного восьмого «Б», Машка и Светка.

– Какие три вещи вам больше всего нравятся в школе? – спросил я ребят, чтоб их немного повеселить.

– Когда я иду домой! – первым выкрикнул Санька Зёма.

– Еще кому что? – снова спросил я.

– Мне компот нравится в столовой, – пробасил Вадька Бура.

– А мне нравится июнь, июль и август! – под хохот всей компании ответил я сам себе.

– Слушайте еще анекдот, – снова я решил повеселить одноклассников, – пришел интеллигент в баню, спрашивает банщика, баня у вас функционирует? Тот, – чаво, чаво? Работает, говорю баня? Банщик, – а, работает! Тогда дайте мне билет на одно лицо. Банщик такой, – а вы жопу разве мыть не собираетесь?

Вся наша компания дружно загоготала. С Зёмой даже чуть припадок не случился, и как следствие его одолела икота. Что само по себе было очень потешным и без всяких баек и анекдотов. Однако когда мы зашли в подворотню, от отличного настроения не осталось и следа. Чуял я, что придётся сегодня помахаться, и чуйка меня не подвела. Нашу компанию встретил Чеснок и его небольшая банда. Сам он был Выше меня на голову, где сантиметров 185, худой, с противным пропитым лицом, которое все было изрыто оспинами. По краям стояли еще двое его подельников, но они были и ростом примерно с меня, но заметно шире в плечах. Из-за спины Чеснока выглядывал Дюша, который в свободное время шестерил на этого гопника. Но самое неприятное чуть в стороне стоял мужик лет тридцати или сорока. Среднего роста, с физически хорошо развитой мускулатурой.

– Это Палёный, смотрящий здесь в Измайлово, – прошептал мне на ухо Зёма, и тут же спрятался за мою спину.

– Да хоть обугленный, – тихо процедил я.

– Натаха, ну ка быстро пошла ко мне! – скомандовал Чеснок моей девушке.

Наташа растерянно посмотрела на меня, я же отрицательно помотав головой, дал ей понять, чтобы она не вздумала слушать этого ушлепка.

– Чеснок, – ответил я за Наташку, – ты, правда, считаешь, что с таким чмошным паяльником можешь заинтересовать хоть какую-то нормальную девушку? Да и воняет от тебя, как от падали.

Я намерено стал заводить своего соперника, пусть попсихует, и тут же сунул правую руку в карман и надел на нее кистень.

– А ты, Дыня, забурел, – усмехнулся гопник, – че, приподнялся с говна на парашу, силу почувствовал?

– Много кукарекаешь, петушок, – сказал я и сделал шаг на встречу.

– Да я тебя сейчас на пику насажу, как баранину на вертел, – Чеснок вытащил из голени сапога заточку и пугнул меня небольшим выпадом.

Я резко выбросил руку и ударил кистенем по кулаку гопника, в котором он сжимал заточку. От неожиданности Чеснок вскрикнул и выронил колющий предмет.

– Чё, ты, зассал? – сказал он, потирая кулак, – давай один на один, почестному.

– Чья бы корова мычала, – ответил я, отбросив кистень своим товарищам.

Чеснок с ревом бросился на меня, широко размахивая руками. Я легко ушел от ветряной мельницы противника и, используя инерцию встречного движения, сильно ударил ему в живот. Гопник резко согнулся в погибели, и стал судорожно хватать ртом воздух. Я, не теряя времени, разрядился жесткой дробью ударов снизу прямо в репу бандита. Это только в кино драки длятся бесконечно долго, в реальных условиях бой пролетает гораздо быстрее. От моих ударов снизу Чеснок снова разогнулся в полный рост, и так как дистанция у меня была минимальная, я провел последний акцентированный удар локтем в челюсть. Бесчувственное тело гопника рухнуло у моих ног. И тут же я еле-еле успел среагировать на удар слева. Кулак одного из корешей Чеснока чувствительно скользнул по моей скуле. Я резким прыжком ушел с линии атаки и провалил нового оппонента, и пока он разворачивался, я провел хлесткий хук ему в челюсть. Еще один гопник рухнул рядом. Мои костяшки обожгло болью, все-таки бить не защищенной рукой то еще удовольствие. Но подумать про это я не успел, так как кто-то накинулся на меня со спины и стал душить, однако хватка мерзавца тут же ослабла. Оказывается, это Вадька разрядился в его бедную тупую голову своим кистенем. Я оглядел поле боя, трое гопников валялись в пыли проулка, Дрюня улепетывал что было мочи. Паленый усмехнулся и пошел в направлении меня. Я тут же принял боксерскую стойку.