Текст книги "Туманная река (СИ)"

Автор книги: Владислав Порошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

17

Воскресная репетиция, на которой собрались все семь участников нашего ВИА, началась с решения бытовых проблем. Заведующая детским домом напомнила о том, что пора бы нам перебираться на новое место жительство, которое должен предоставить работодатель.

– Мне на фабрике дают место в общежитие, – сказал Тоня, – я уже даже комнату посмотрела. Девчонки вроде нормальные, будем жить вчетвером.

– А как же я? – всплеснула руками Наташка, – Я не хочу жить с незнакомыми девками в строительной общаге!

– Нас с парнями также в разные комнаты селят, – пожаловался мне Толик.

– Давайте снимем жилье, деньги у нас есть, – предложил я самый простой выход.

– Какое жилье мы снимем? – сказал Санька, – частный дом, какую-нибудь халупу.

– Пока да, – я не уступал, – за лето денег заработаем, купим землю и отстроимся, тем более нам детдомовским должны землю под постройку частного дома выделить бесплатно. Построим двухэтажку, чтобы у каждого по комнате, плюс репетиционную студию. К тому же я свою комнату смогу сдавать внаем, будет небольшой доход.

Кстати, завтра съежу, нужно будет ключи у председателя жил конторы забрать, подумал я. Пора входит в право собственности.

– Санька, ты ведь в Измайлово всех знаешь, – вмешался Вадька, – поспрашивай про домик. На крайний случай спроси у бабки Насти.

Мы все дружно легли от хохота.

– Кстати, девчонки, – сказал я, – я завтра заберу ключи от комнаты моей матери, можете пока жить там, а мы с парнями подремонтируем Санькину халупу.

– Смейтесь, – вскочил Зёма и потряс кулаками, – а я возьму и найду хоромы, царские!

– Давайте репетировать, наконец! – не выдержал Толик.

Вечером в репетиционной комнате в ДК, остались только я и Наташка. Нужно было дождаться нашего нового сторожа Прохора, и мы, пользуясь, случаем, могли вволю нацеловаться.

– А когда мы поженимся? – спросила, оторвавшись от поцелуя Наташа.

– Мне шестнадцать исполнится почти через неделю, – покачал головой я, – а ты получишь паспорт в сентябре, вот и подадим заявление.

– А сколько ты хочешь детей? – целуя меня в щеку, спросил она.

– Сначала родим одного, а дальше посмотрим, – последнюю неделю наш разговор примерно шел в таком ключе, а как мы будем жить, а сколько будет детей.

В дверь тактично постучали. На пороге репетиционной возник бравый солдат, вся грудь в орденах, если бы не костыль, то хоть сейчас на парад победы выходи. Из-за пазухи Прохора выглянула хитрая мордочка Васьки. В другой руке у фронтовика были свернутые в тряпочку грабли.

– Ой, котик! – взвизгнула Наташка, и вытащила котейку наружу.

– Прохор, – я почесал свой затылок, – то, что ты Ваську привел, это я понимаю, кот ведь у нас сторожевой. Как кого заметит, сразу замяукает. Но зачем ты грабли принес?

Ветеран войны важно прошелся по нашей комнате, развернул тряпицу и бережно выложил на стол двуствольное охотничье ружье.

– Я его солью зарядил, – подмигнул мне сторож, потом он осмотрел дверь, – ну что, замок новый я сам врежу, косяки укреплю, дверь тоже.

– А что он ест? – спросила Прохора, тиская бедного кота, Наташка.

– Еду, – коротко ответил фронтовик.

– Пока магазины не закрылись, я за сметаной, – сказала моя подруга и улетела.

– А это что у вас за балалайки такие странные? – Прохор взял мою электрогитару, с треугольным корпусом, – халтурная работа, – внимательно рассмотрел он творения Вадьки Буракова.

– Работаем с тем, что есть, – просто ответил я, – а ты сам-то можешь сделать лучше?

– Я? – усмехнулся герой войны, – да я плотник шестого разряда.

– Пока сторожишь, займись, – обрадовался я, – труд оплатим, не вопрос. Эскизы я тебе нарисую.

Меня, честно говоря, уже давно потряхивало от наших гитар, но звучали они приемлемо, поэтому я помалкивал. Кстати и синтезатор можно сделать более эстетично, да и микрофоны вырезать поизысканней.

18

В понедельник утром, когда я ехал в комнату, что досталась мне от матери, у меня случилось самое настоящее раздвоение личности. Я читал адрес и не мог поверить своим глазам, Большой Каретный переулок, дом 15. Для того Богдана, который был в этом теле до меня, этот адрес ничего особенного не означал. Но для Виктора Тетерина, кем я был в прошлой жизни, Большой Каретный 15 – это дом Высоцкого! Точнее, где Высоцкий жил в детстве.

Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном, Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном, – напевал я про себя, подходя к этому построенному буквой «П», если смотреть сверху, дому. Сейчас вот поверну, а тут Высоцкий с гитарой, билось от волнения мое сердце. Однако во дворе старого дома с облупленной штукатуркой, кроме бабки Фроси, соседки из моей коммуналки, никого не было.

– Богдан, – удивилась она, – а ты чего здесь?

– Здрасте, баба Фрося, – в комнату свою приехал вселяться, через неделю шестнадцать будет.

– Так тебя же усыновили, и увезли на Урал! – настаивала бабуля, – тю-тю твоя комната.

– Здрасти, приехали, – я еще раз поздоровался, – это моего младшего брата усыновили, а я в детский дом поступил без экзаменов.

– Все равно твою комнату уже заселили, – сказала вредная бабуля, и потеряла ко мне интерес.

Наша коммунальная квартира, под номером один, в первом подъезде, на первом этаже совмещала в себе четыре взаимно отталкиваемые ячейки общества. Кроме бабы Фроси, в одной комнате проживал мать одиночка, тетя Таня, в другой семейная чета Петровых с двумя ребятишками, и наконец, четвертая комната была наша с матерью. В нее я вломился без стука.

– К вечеру, чтобы вашего духа здесь не было, хозяева вернулись, – с порога я заявил напуганному мужичку в тельняшке, который сидя за столом, ел яичницу.

– Да я тебе сейчас уши надеру, пацан, – увидев перед собой совсем не авторитетную мою личность, опомнился он.

– Вижу, что по-хорошему вы разговаривать не хотите, тогда поговорим по-плохому, – я с ноги заехал по столу, и яичница из сковороды мигом перекачивала на волосатую грудь мужичка.

Тот вскочил, заревел как медведь, и бросился на меня, – удавлю!

Я хладнокровно сделал шаг назад, и резко пробил двоечку, мужик рухнул и завыл, – не имеешь права! Я буду жаловаться участковому! Не трогай меня!

Крикнул он, когда я попытался его поставить на ноги.

– Еще раз для тех, кто в танке, повторяю, я хозяин этой комнаты, жилплощадь через час должна быть свободна, – я развернулся, забрал ключи от комнаты и входной двери, и пошел знакомиться с председателем жил конторы.

Толстый, потный неприятный дядька, занимавший должность председателя домоуправления, долго меня уверял, что произошла ошибка, что его ввели в заблуждение, что по закону в течение трех месяцев он выселит незаконно живущего в моей комнате жильца, но сейчас от меня требуется еще немного потерпеть.

– Прошу отнестись с пониманием, – с лицом полным сочувствия сказал он.

– Не суетись, дядя, – я со всей дури шлепнул домкома по плечу, чтобы он мог себе представить, что его ждет, если что, – жилец сам, по своей инициативе выселится через полчаса. Кстати, сколько сейчас за спекуляцию дают в СССР? От двух до семи? Или от семи до десяти?

– До семи лет с конфискацией имущества, – пробубнил толстяк.

– Значит, суши сухари, – хохотнул я.

На репетицию, я конечно опоздал. Пока мыл пол, выносил мусор, драил окно с подоконником, замочил постельное белье. Часы пролетели незаметно. В репетиционной комнате, нашего сторожа Прохора я уже не застал. Зато его черный котофей Васька, чувствовал здесь себя как дома.

– Лопнет ведь! – забеспокоился за здоровье кота Толик, видя, как в очередной раз Наташа и Иринка кормят усатого хитрюгу.

– Лучше меня покормите, – взмолился Санька.

– Ты большой, сам можешь о себе позаботиться, – ответила Иринка, – а он маленький. Му-му-му, маленький ты мой, – как с ребенком заговорила она с Васькой.

– Прохор сказал, что ему нужны инструменты для работы по дереву, – сказал мне печальный Вадька, – говорит, что переделает наши гитары.

– Что ему ночью делать? Пусть работает, он ведь плотник шестого разряда, – улыбнулся я, – если сделает гитары лучше, это же здорово!

– Жалко, – посмотрел на меня грустными глазами он.

– Жалко, Вадька, у пчелки. Давайте репетировать, через два дня дискотека, а у нас еще новый медляк не готов, – обратился я к группе, – девчонки, лопнет ведь, в самом деле, Василий, давайте работать.

И мы заиграли «Mammy Blue», аккорды простые, но вещь вирусная, подумал я, мелодия как врежется в голову, так и поешь ее целый день.

 
– Я не забуду никогда, —
 

запел я, так как единственный знал слова, которые за эти дни еще и дописал:

 
Твои бездонные глаза,
И счастья целый океан,
Весны дурман.
И обещания любить,
Я не сумею позабыть,
Но рвется притяженья нить,
Как быть, как мне быть…
 

– А припев я предлагаю такой, – после небольшой паузы продолжил я:

 
Снежная, снежная вьюга следы наши замела, мила мила ми.
Снежная, снежная вьюга следы наши замела.
 

– Это что за такое мила мила ми? – Санька брякнул палочками о хэт.

– А когда в песнях поется о о о о-о, – тебя не смущает заступилась за меня подруга.

– Ты тоже сравнила, о о о и мила мила ми, – возмутился Зёма, – это все равно, что сравнивать кхе с лопатой, – Санька намеренно кашлянул, чтобы при девчонках не выражаться.

– Можно спеть так, – рассудила нас Иринка, – мило мела-а-а.

– Снежная, снежная вьюга следы наши замела, мило мела-а-а, – спела Наташка, – все это будет моя песня!

– Наташа, – подскочил со стула Толик, – в песне идет повествование от лица мужчины, который переживает разрыв с девушкой.

– Толя, окстись! – взревела моя подруга.

 
Я не забуду никогда,
Твои бездонные глаза,
И счастья целый океан,
Весны дурма-а-ан,
 

– спела акапельно Наташка, – где здесь переживания влюбленного юноши?

– Богдан, ну скажи ты ей! – взмолился Маэстро.

– Толя, – сказал я успокаивающе, – ты поешь «Звезды над Москвой», я – «20 лет спустя», третий медляк «Снежная вьюга» пусть поет Наташа.

Наташка показала брату язык.

С репетиции, на которую опоздал, я уехал раньше всех. Для того чтобы отчистить отдраить загаженную за год комнату. До конца недели с жильем нужно было что-то решать. Пока что самым реальным было предложение, девчонок в мою комнату, а я с ребятами в строительную общагу. Свой нехитрый скарб в деревянном чемодане я перенес в ДК, в нашу репетиционную. Джипсы и прочие красивости я так же приберег для концертов. Вот и сейчас я ехал одетый в кеды, шаровары и футболку. Кстати хорошо сочиняется, когда размеренно стучат колеса московского метро. Под мышкой я сжимал сверток с набором постельного белья, который выпросил у нашей заведующей детским домом на время. Я так увлекся написанием второго куплета «Снежной вьюги», что чуть не оставил его в метро.

 
– С одесского кичмана,
Тургенева романа,
Я вычитал хорошенький стишок:
«Как хороши стервозы…»
 

Услышал я под гитару характерный с хрипотцой голос, поворачивая к себе во двор. На лавочке, во дворе, сидела компания из шести человек. Самый крупный из них в размерах с восточными чертами лица был Лева, его весь двор знал. Второй щупленький среднего роста, по всей видимости, Аркаша. Я плохо помнил парней во дворе, которые старше меня. За гитарой хрипел сам Володя Высоцкий, розовощекий тракторист Андрей Пчелка из «Стряпухи», хотя ее еще не сняли. Женскую часть компании составляли, жена Левы, Инна, красавица блондинка Наталья Панова, и еще девушка, похожая на актрису Людмилу Марченко.

– Люся тебе налить вина? – поинтересовался у нее Аркаша.

– У меня есть, – отмахнулась девушка.

Точно Марченко из кинофильма «Мой младший брат», догадался я.

– Ай, мама, моя мама! Какая панорама! Две девочки – глазенки как миндаль! – заливался Высоцкий.

Я же просто встал, как вкопанный, ради одного этого можно было в прошлое смотаться.

– Тебе чего пацан? – обратил на мою застывшую как памятник фигуру Лева.

Я от избытка чувств не знал что ответить.

– Ты что? Глухонемой? – спросил снова он.

– Да, – наконец я выдавил из себя.

Девушки все дружно поймали ха-ха.

– Постой, это ты сегодня штурмом брал комнату в первой квартире? – улыбнулся, глотнув винишка из граненого стакана Аркадий.

– Штурмом? – не поверил Владимир Семенович, – Так это наш человек! Ну-ка присаживайся, поведай, как отвоёвываются квадратные метры, может нам тоже пригодится.

 
Чтоб худого про меня,
Не болтал народ зазря,
Действуй строго по закону,
То бишь действуй втихаря,
 

– перефразировал я гениальный сказ Леонида Филатова.

Вся компания дружно захохотала.

– Мальчик тебе, сколько лет? – прослезившись от смеха, спросила Люся Марченко.

– Могу ответить в музыкальной форме, – улыбнулся я актрисе, – есть желание послушать?

– Играешь? – удивился Высоцкий, – изобрази! – Володя протянул мне гитару.

Я провел по струнам и понял, что строй не тот, под семестринку. Я быстро ловкими движениям за десять секунд перестроил гитару на другой лад. Слух в моем новом теле оказался гораздо лучше, чем в прошлой жизни.

 
Где твои пятнадцать лет?
На Большом Каретном!
Где твои пятнадцать бед?
На Большом Каретном!
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном!
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном!
 

Конечно мой вокал звучал, не так брутально, как у автора этой песни, который сейчас сидел передо мной и подпевал каждую вторую строчку.

 
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал…
Ча-ча-ча!
 

– прилепил я нелепый конец.

– Хорошая песня! – заревел Высоцкий, – показывай, как ее играть.

Девчонки дружно захлопали в ладоши.

– Ты хоть скажи, как тебя зовут? – необычайным грудным голосом спросила Наталья Панова.

– Богдан, – представился я, перестраивая гитару на семиструнный лад, – держи Володя, – я протянул инструмент будущей звезде Советского союза.

– Выпьешь? – спросил меня Лева.

– Благодарствую, алкоголь не употребляю, – категорически отказался я.

– А со мной выпьешь? – томными глазами на меня посмотрела Люся Марченко.

– А со мной? – не менее красивыми глазами уставилась на меня Наталья Панова.

– Оставьте парня! – вовремя вмешался Высоцкий, – показывай, как песню играть?

– Не знаю, как это делается на семиструнке, но аккорды простые, – проигнорировал я девушек, тем более у меня своя красавица есть, – Е, Аm, Dm, A7.

– Блатные аккорды, – улыбнулся Володя.

– Высота! Давай выпьем! – вмешался в творческий процесс Аркадий.

– Успеем Аркаша, – немного рассердился Высоцкий, и сходу сыграл свою же песню про Большой Каретный переулок, – слов только мало, как считаешь Лева?

– А мы сейчас досочиним! – ответил тот.

– Удачи всем! Мне еще комнату в порядок нужно приводить, да в магазин успеть, – я пожал всей компании руки и по-быстрому слинял.

Так как компания стала разрастаться, кто-то еще принес вина, а пьянки я еще с той жизни не перевариваю.

Ночью раздался стук в мое окно на первом этаже. По пояс голый я открыл одну створку. Под окнами стоял Высоцкий с гитарой, Наталья Панова и Людмила Марченко.

– А мы к тебе в гости, – хохотнула Люся.

– В окно, что ли полезете? – удивился я.

– Открывай, – махнул рукой Володя.

– А то уйдем, – кокетливо добавила Наталья.

Десять минут я эту буйную компанию с визгом и смехом поднимал через окно в свою комнату. Хорошо хоть Высоцкий обладал хорошей физической подготовкой и влез сам.

– Досочинили мы твою песню, парень, – зашептал мне Володя, когда я напоил нежданных гостей чаем.

Правда пока я хлопотал на кухне, гости приговорили половину бутылки портвейна, и Люся с Натальей прямо в одежде мирно посапывали, оккупировав мою единственную постель. Высоцкий спел эту песню с четырьмя неизвестными мне куплетами. По сути это получилась другая песня, но посыл остался прежним.

– Как? – глаза Высоцкого горели огнем, видно, что его просто распирает от чувств, возможно, это вообще первая его вещь.

– Во! – я показал большой палец, – да и еще, сейчас это твоя песня, на все 100 %. А теперь можно я спать буду? Забирай своих красавиц.

– Да их сейчас из пушки не разбудишь, – просто ответил Володя, – я к Кочарянам, меня уже заждались, наверное.

Высоцкий обнял меня по-братски и вышел обратно через окно. Хорошо, что меня не видит Наташка, убила бы, подумал я, и стал устраиваться спать на стульях.

19

Во вторник, в ДК Строителей, всю свою музыкальную банду я встретил в вестибюле.

– По какому поводу забастовка? – не понял я, – почему не репетируем?

– А ты зайди в репетиционную? – сказал Толик держась за голову, – а потом спрашивай!

Неужели инструменты украли, вспыхнула первая мысль в моей голове, и я со скоростью звука взлетел на второй этаж и сделав пять больших шагов, раскрыл дверь в нашу комнату. Так и поседеть можно выдохнул я, когда увидел что все инструменты в наличии. Однако Толик оказался прав. Репетировать в принципе при таких ароматах было невозможно. Буквально каждый сантиметр пола был занят составными деталями наших будущих гитар, синтезатора и микрофонов, которые Прохор покрасил лаком. Каждая деталюшка была сделана с необычайной любовью. Но репетиция, скорее всего, пошла Ваське под хвост. Кстати, котофея девчонки опять чем-то подкармливали.

– Толик! – крикнул я вниз с балкона второго этажа, – зови всех сюда, перенесем инструменты, сегодня репетируем в вестибюле!

– Прямо здесь? – в ответ крикнул мне Маэстро, – люди же через полчаса в кино попрутся! Что ж им дома то не сидится?

– Значит, будет дополнительная реклама завтрашней дискотеки, – огласил я наши планы на весь ДК.

Минут пятнадцать мы перетаскивали и устанавливали нехитрую аппаратуру. И когда в вестибюле показались первые посетители дневного киносеанса, главным образом детишки и подростки, многие из нашей школы, мы были готовы начинать.

Санька, как Густав из группы «Кино», стоя за ударной установкой, стукнул четыре раза барабанной палочкой о палочку и мы заиграли проигрыш «Stumblin' in».

– Давай не зевай, на танцпол выходи, – запели на два голоса Толик и Наташка, – Пусть разгорится от улыбок пожар в груди…

Потом мы исполнили «Летящую походку», и прозвенел третий звонок приглашающей всех людей в кинозал, однако молодежь не двинулась и с места.

– Спасибо за внимание! – обратился я к подросткам, – и добро пожаловать на завтрашнюю дискотеку, если вам, конечно, исполнилось пятнадцать лет!

Директриса само собой сначала настаивала, что на дискотеку можно лишь после шестнадцати, но когда я сказал, что всем участникам ВИА всего пятнадцать лет, вопрос в сторону понижения возрастного ценза был решен.

– Да смотрели мы уже это кино два раза! – гаркнул кто-то из толпы, – сыграйте еще что-нибудь!

– От имени администрации, я заявляю, что деньги за билет в кино возврату не подлежат! – взвалил я на себя чужую ответственность, не хотелось подводить Галину Сергеевну.

– Да мы не в обиде! – крикнули уже с другого края.

– Давай «Гитары», – обратился я к группе, – наш вокально-инструментальный ансамбль называется «Синие гитары», и это песня про нас! – сказал я зрителям.

 
– Если ты сидишь один,
 

– запела Наташка, -

 
На душе твоей темно,
И тоскуешь без друзей,
Просто выгляни в окно!
 

Молодежь смотрела, смотрела на Наташку, которая пританцовывала, как актрисы из кинофильма про Остина Пауэрса, да и включилась в процесс. Первыми стали подражать моей подруге девчонки, следом за ними задергались парни.

 
– Гитары, синие запели,
 

– исполняли припев мы уже в три голоса, -

 
Снег растаял, больше нет метели.
Гитары, синие запели,
Танцы, песни, смех вокруг,
И прошли метели!
 

После двух песен из репертуара «Ласкового мая», я объявил, что концерт окончен, и для пущей убедительности мы обесточили аппаратуру. Недовольные школьники еще пять минут повозмущались, но пошли досматривать кино.

– Ребята, я досочинил «Снежную вьюгу», – торжественно объявил я группе, когда холл перед зрительным залом опустел.

– Так чего мы ждем! – выкрикнул жадный до нового музыкального материала Толик, – когда сюда набьются новые зеваки?

– Вдохновения, – мечтательно ответил Санька.

– Значит так, – сказал я Наташе, – первый куплет поешь ты, второй досочиненный я.

Однако, как только мы заиграли «Mammy Blue», как коршун на нас налетел художественный руководитель любительского театра ДК Семен Болеславский.

– Что здесь такое происходит? – верещал он, – что за балаган в храме культуры? Я категорически протестую против вашей бульварной самодеятельности! Вы работники сцены! Вот и приведите ее в порядок!

Первым отреагировал на эмоциональные крики Болеславского кот Васька, который героически спрятался за ударной установкой, и поджал уши.

– Семен, – я вышел вперед и с громким треском размял костяшки на руках, – а вы Щукинское или Щепкинское закончили?

– Какое это имеет отношение? – уже более спокойно спросил худрук, так как пятой точкой почувствовал, что сейчас будут бить, и возможно ногами.

– У нас завтра первая дискотека, – подошел на расстояние удара, – вот и прочтите зрителям, в антракте что-то из Маяковского. К примеру, я достаю из широких штанин, дубликатом бесценного груза, – сказал я, разминая шею и запястья, – Вы представляете, я недавно на спор, кирпич разбил.

И я резко с голосом изобразил, как ломал ни в чем не повинный искусственный камень ребром ладони, – Ха!

Болеславский не выдержал моего психологического давления и после ха, бросился бежать.

– Это возмутительно! Я буду жаловаться! – крикнул он, мелькая пятками.

– Перепугали маленького, – сказала Наташка, взяв кота Ваську на руки.

Наконец мы сыграли наш новый хит, «Mammy Blue», с моими словами. На финале песни в просторном холле перед кинозалом вновь стал скапливаться народ. Для новых киноманов мы так же исполнили несколько песен, после чего пришли к выводу, что репетицию нужно отменять в виду ее бессмысленности.