Текст книги "М. С."

Автор книги: Владимир Чистяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 70 страниц)

Словно услышав её мысли, М. С. сипло шепчет.

– Установка марева…

– Что это такое.

– Долго объяснять. В канаву, и не высовывайся! Не высовывайся, если услышишь шум вроде как от мотоцикла. Высунешься – умрёшь! Жди меня. Ясно.

Марине удалось найти довольно сухое место. Девочка спит. Сидеть пришлось довольно долго. Ей очень страшно. Сейчас они в очередной раз столкнулись с чем-то смертельным. И что гораздо хуже, совершенно непонятным. По крайней мере, для неё. Какие ещё неведомые ужасы скрываются в этом лесу? Что ещё принесла с собой последняя война?

А если… если Мама не вернётся? То что тогда? Но об этом лучше не думать. Можно ведь и накликать беду. Девочка проснулась, и заплакала. Она хочет к маме. Марина успокаивает её, говорит, что мама скоро придёт. И плачет сама. Дано или не дано ребёнку понять ужас произошедшего? Она этого не знает.

Часа через полтора где-то в чаще леса раздался звук похожий на приглушённый разрыв небольшого снаряда. Марина уже очень хорошо знает, как что взрывается. Ещё через пару минут – три взрыва с промежутками меньше пары секунд. Последний намного мощнее предыдущих.

И тишина. Кто кого?

Пискнула рация.

– В порядке. – и сразу отключилась.

Минут через двадцать на краю канавы нарисовалась М. С… Именно нарисовалась. Автомат в левой руке, лежит стволом на плече. В правой – сигарета. На шее болтаются очки ночного виденья. Весь вид буквально сквозит иронией и презрением ко всем и вся, и в первую очередь, к уничтоженному врагу. Но видно, что сильно запыхалась. Грудь под футболкой как мехи ходит, взмокла, словно в парной побывала, волосы в беспорядке прилипли ко лбу. Она выпускает изо рта струйку дыма, и с интересом спрашивает у Марины.

– Закурить хочешь?

Когда она говорит серьёзно, а когда дурака валяет? Сейчас-то, похоже, откровенно дурачиться. Марине почему-то захотелось ответить в том же духе:

– Может, ещё и выпить предложишь?

– В такой день я даже тебе напиться позволю. И плевать, сколько тебе лет. – она вовсе не шутит. Это точно. Достает фляжку, преизрядно отхлебывает. Морщится и отхлебывает снова.

– Лови!

Марина поймала, повертела в руках, понюхала, пить не стала, но поинтересовалась.

– С чего это вдруг?

– Второй сегодня день рождения, у меня, у тебя, да и у этого киндера.

– Не поняла.

М. С. взглянула на неё, как на дуру, закуривает новую сигарету, выпускает струйку дыма, и говорит:

– Нам повезло, что покойничка нашли. Я по ранам поняла, кто тут по лесочку бродит. Шли бы как раньше – через пару километров превратились бы в три бифштекса – небольшой, маленький и очень маленький. Вот черви с мухами бы обожрались! Я-то жестковата, а вы обе такие нежные и вкусненькие! – и улыбка больше похожая на гримасу от боли.

На подобные шуточки просто не знаешь как реагировать. Взгляд Марины со стороны кажется просто свирепым. А М. С. продолжает уже более серьёзным тоном.

– Эта установка марева. Она на людей охотиться. Прямо как на дичь. И сжигает их: что-то вроде потока жёстко направленного излучения. Она либо кругами определённого радиуса бродит, либо в засаде сидит. Пока живое не найдёт. Потом иначе действовать начинает. Если знаешь, что она здесь, таким как я её вычислить довольно просто.

– Ты её подбила?

– Ага. В клочья разнесла. На её хуторе – она кивнула в сторону девочки – побывала.

– И что там? – спросила Марина, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Полный хрендяк. Одни мертвецы. Люди, скотина, птица. Все – как обожжённые. Ничего живого. А всё неживое – цело. Так что стала киндер в возрасте пяти лет хозяйкой богатого хутора с хозяйственными постройками, сельхозинвентарём и техникой. Знатное, в общем, приданое будет лет через пятнадцать, если, конечно люди столько лет протянут. Или родственнички всё это добро себе не приватизируют.

– Ребёнок сиротой остался, а ты такое говоришь!

– Ну и что? Не она первая, не она последняя. Матери с отцом я всё равно ей не верну, она, кстати, хозяйская дочка с этого хутора. У неё ещё братец или сестрица полугодовалый был или была. Кроватка в доме осталась. А в ней – считай угольки. Деревянные стены этому излучению не преграда. А посреди двора – сука обгорелая валяется. А у входа – подстилка и пять щенков. Тоже мёртвые.

– Людей много погибло?

– Не считала, у её отца работники были, да ещё кто-то в гостях. Вот и погостили, блин. – она глубоко затягивается.

Цинизм матери Марину давно уже перестал шокировать. Она от неё уже всякого наслушалась. И даже сама иногда применяла иные обороты речи. Из разряда тех, где ругани поменьше. В конце концов, М. С. неплохой оратор. В том числе, оратор и от слова орать.

– Ты их не будешь хоронить?

– Я что, профессиональный могильщик? Хватит, накопался я уже могил.

– С ней что делать будем?

– С собой не потащим, это факт. Деревня тут не слишком далеко. Туда и снесём. Пусть дальше сами разбираются. – она на некоторое время замолчала, потом тяжело вздохнула и продолжила.

– В ту деревню идти нет смысла. Эта погань, если не ходит кругами, то двигается как пахарь по полю. Нарезан ей участок. Начинает от края. Проходит до конца. Поворачивает и снова до края поля. И так пока всё поле не пройдёт. Если никого не встретит. Она двигалась от деревни через хутор и вглубь леса. Там я её и подбила. В деревни она побывала. Я не хочу смотреть на то, что там твориться. Ребёнка этого понесём в другую деревню. Она довольно далеко. Но там эта тварь не могла побывать. Я точно вычислила район её патрулирования. Ошибись – жива бы не была.

М. С. снова вздыхает и садится на край канавы. Сигарета потухла, а она словно и не замечает. Она по-прежнему тяжело дышит. Странный и нехороший признак. Но спрашивать её о здоровье может быть вредно для твоего же собственного здоровья. Она сидит довольно долго. Потом начинает рыться в карманах. Вытаскивает оранжевую аптечку первой помощи. Достаёт два белых с голубым пенальчика. Высыпает на руку и глотает их содержимое.

У Марины в кармане такая же аптечка с разноцветными лекарствами. И прекрасно известно, что от чего. Эти пеналы – при отравлении. При угрозе облучения – белые с жёлтым.

А с голубым… Насколько сильно?

Только сейчас Марина обращает внимание, Мама теперь без бронежилета и рюкзака, а ракетница перекинута за спину. А она просто задыхается. Волосы ко лбу прилипли. Нездоровый блеск в глазах.

– Тебя не ранили?

– Что… Ах нет – и качнулась словно засыпая.

– Тебе плохо. Что надо сделать.

– Ничего. – М. С. вот-вот упадёт – Я уже всё сделала сама. Отрава. Должно пройти… Говори со мной… Заснуть не давай… Я могу и не проснуться.

– Где твои вещи? – торопливо спрашивает Марина первое, что приходит на ум.

– Сняла, пока за этой штукой гонялась. Бронежилет снижает мою маневренность процентов на 15. Всё остальное – ещё на десяток… – Марина толкает ее – А от огня этой фигни всё равно не спасёт. Передохну – всё подберу. Если не сдохну. Не девочка уже, чтобы так по лесу носится.

– Чем она стреляет? – торопливо спрашивает Марина. Никогда не было проблем с логикой, а за последнее время преизрядно насмотрелась на раны нанесённые различным оружием. Но что может сжечь человека не попортив одежды? И почему так странно говорит Мама?

– Что-то вроде направленного потока жёсткого излучения. Эффективная дальность поражения – метров 20, ещё на 50 к ней лучше не приближаться. Её потому маревом и называют, что когда она ведёт огонь перед ней воздух словно горячий и вибрирует. Через поток смотришь – словно в пустыне. Под полным потоком… Ну, ты видела. А под частичным… Несколько дней человек ещё живёт. Потом умирает. В страшных мучениях. Истончается кожа, появляются раны, с костями что-то происходит. Разрушаются органы чувств и в первую очередь зрение. В общем, угодившего под поток лучше просто пристрелить. Из соображений гуманизма, ибо защиты от этого облучения просто нет.

– Это их оружие?

– Да, только это не оружие, а что-то вроде охотничьей машины для уничтожения опасных животных на диких планетах. В боях оно малоприминимо. Малая дальность огня прежде всего. Она хоть и бронирована, но создана в первую очередь для борьбы со зверями. У неё два блока окуляров на корпусе. Внешне они не видны, но даже пулями очень легко поражаются. Мы о них с конца той войны знали. Против подготовленного бойца эта хрень не очень опасна.

''Против подготовленного бойца – почти с раздражением подумала Марина – Против подготовленного бойца. Да на них эта штука и натаскана. Мама ей попросту врёт! Пугать не хочет. А зачем? Маленькой её считает? Думает, что не поймет? Да ведь всё и так ясно почему Мама так выглядит – напугана. М. С. напугана, и ещё больше напугана тем, что её страх видела Марина.

С машиной М. С. с трудом справилась. С огромным трудом. Убить её могли очень даже легко. Лучше не пытаться представлять, насколько же эта машина опасна на самом деле. Не по сказочке Мамы. Ибо Марина в сказки давно уже не верит. Даже в самые страшные. То, что есть наяву, гораздо ужаснее. Столько болтает как раз затем, чтобы снять нервное напряжение. С чем же она сражалась? Но лучше не думать. Ибо похоже это непредставимый ужас. Гораздо страшнее всего пережитого ими.

А Мама знает! Знает прекрасно! Боится. Хочет оградить от ужаса Марину. И от этого ещё страшнее.

М. С. же внешне невозмутимо продолжает. Только нелегко эта показная невозмутимость дается. Она то и дело вздрагивает, словно засыпая. На лбу капельки пота. Дышит со свистом Марина то и дело тормошит её. Страх Марины всё сильнее. Маму уже приходится не тормошить, а со всей силы трясти за плечо. Всё чаще и чаще. И то и дело срываться на крик.

М. С. словно пьяна. Но это не то.

– Они их много сбросили в первую очередь вблизи больших городов. Или наоборот, в не слишком населённых местностях, но понемногу. У неё автономность – несколько месяцев. Дел натворить может. Но может и не натворить, ибо бывают сбои в программе. На моей памяти, одна трофейная установка не реагировала ни на что, кроме птиц. Включая нелетающих и мертвы. Техники на полигоне дурака валяли– куриц в мареве жарили. Я ела. А человек даже с оружием на ней кататься мог… Если навыки акробатики хорошие. Это тоже со сбоем была, ибо их обычно только на какую-то породу скотины, в данном случае на людей настраивают. А она всех подряд жгла. Ещё бы десятка – и генератор перестал бы функционировать. Правда, дел бы она за это время натворила бы.

Вот так и сидят почти до темноты. М. С. вроде полегчало. Стала говорить нормально. И даже полезла за сигаретами.

– Мама. Что это с тобой всё-таки – наконец спросила Марина.

М. С. сейчас кажется только усталой.

– Яд. С этой же установки. Их целесообразность, бля. Когда противник малочисленен, на ближних дистанциях может бить капсулами с ядом. Специально разработан против гуманоидов не их вида. Смерть в течение получаса. На чужаков – не опаснее рвотного. Биологи, бля. Как её подшибла… Два раза попала в меня… Желудок чуть наружу не вышел. Вместе с кишками до жопы включительно. А потом… Я не знала, сдохну или нет… Я гибрид… Но человек на Ў. Не знала… Что вылезу… Было так плохо… Но отошла всё-таки… Не запрограммировали машину на встречу с живучим гибридом – истерический смешок.

Молчали с полчаса. Наконец М. С. сказала.

– Всё. Я в норме. – она высыпала из пенальчика несколько красных с жёлтым капсул и проглотила – Пошли дальше. Успеем ещё твою находку пристроить.

– Так – М. С. опустила бинокль. Аппарат зашипел, окуляры потухли и убрались внутрь. Щелчок, и закрылась крышка. Вместо бинокля – маленькая пластиковая коробочка, чуть побольше индивидуальной аптечки. – удачно зашли. Вон там, с круглой крышей церковь. А рядом дом священника. Туда и двинем.

– Они же тебя не любят.

– Ничего, авось не съедят. Народишко тут жутко ортодоксальный, но к счастью для меня считающий, что всякая власть от бога. Принципиальнейшие пацифисты. Были лет эдак десять назад. Так что, есть шанс, что нас не убьют. Попам их вообще вред живым существам причинять запрещено. Даже таким 'милым' как мы с тобой. Ну, хватит болтать. Двинули!

''И кто же тут болтает больше всех? ' – с усталым раздражением думает Марина. Тащить в нагрузку к рюкзаку и оружию ещё и сонного ребенка несколько выше её физических способностей. Только у Мамы дурная черта – считать силу и выносливость других людей исходя из своих собственных. Все бы ничего, но Марина подковы ломать не умеет.

Такой грохот в дверь мог бы разбудить и мёртвого. Святой отец подумал, что, вряд ли добрые люди так стучат, да ещё в такое время. Но всё равно встал из за стола и пошёл открывать. Так велела вера, дом святого отца должен быть открыт для каждого. А за дверью чужой, ибо он не знает, что дом священника не запирается.

Он распахнул дверь.

– Здорово, святоша.

У входа стоит человек в камуфляже и бронежилете. На боку тускло блеснул ствол автомата. Слишком много таких людей бродит сейчас по руинам страны и ждать от них можно чего угодно. Святой отец невольно отпрянул, и только сейчас заметил, что человек-то женщина. Невысокая, чёрноволосая, очень бледная она насмешливо разглядывает его. Похоже понравилось, что напугала. И ещё: лицо кажется Святому отцу знакомым. Очень знакомым.

– Зачем вы пришли? У меня нет ничего ценного.

– А мне твоего барахла и не надо. Свое притащили. Так что пусти в дом, дорогой хозяин, а то всё равно сама зайду.

И повернувшись к кому-то в темноте, крикнула.

– Маришка, неси её. – и уже святоше– дай пройти.

Она по хозяйски отстранила святого отца и входит в дом. Невольно проводив женщину взглядом, он увидел перекинутое за спину что-то очень похожее на тяжёлый пулемёт с очень толстым стволом. Из темноты вышла та, которую назвали Маришкой – девочка лет 14, похожая на женщину как дочь на мать… Или как сестра. На руках она несёт что-то завёрнутое в пятнисто-зелёный армейский плащ. Как показалось святому отцу, маленького ребёнка. Дочь (почему-то святой отец решил, что это всё-таки дочь) проходит вслед за матерью. Святой отец закрывает дверь, и идёт за ними. Странные… гости. Но за последнее время он навидался и не таких.

Женщина уже по хозяйски рассаживается за столом, девочка так и стоит у двери со своей ношей на руках.

– Куда её можно положить?

Священник открыл было рот, но женщина заговорила первой.

– А я почем знаю? Ты её нашла, ты и думай! – и без перерыва к святому отцу – Эй, у тебя кроватка для ребёнка найдётся?

– Для кого? – не понял он. Уверен почему-то ночевать эти двое вовсе не намереваются. Хотя девочка выглядит очень усталой.

– Да положи ты её куда-нибудь.

Дочь пришедшей в ночи аккуратно кладёт свёрток на лавку и слегка разворачивает края плаща. Действительно, под плащом спит маленькая девочка.

– Вот. Забирай её. С этим и пришли.

Святой отец даже не удивился.

– Откуда она у вас? Где её родители.

Женщина отрывисто произнесла.

– Вся. Её. Семья. Убита… Километрах в 20 отсюда. На хуторе в лесу. Там дом с красной крышей. Знаешь такой?

Он кивнул, не став уточнять кем, кто убийца. Приходящим в ночи лишние вопросы лучше не задавать. Она же прикрыла глаза на несколько секунд, и глухо заговорила.

– Бродячей установкой марева. Девочка спряталась. Марина нашла её. Установку я взорвала. Можете не бояться.

Впервые в душе святого отца родилось смутное подозрение, кто перед ним, когда она крикнула в темноту странное имя, теперь, услышав второй раз, не смог удержаться и взглянул в глаза женщине.

Скривились тонкие губы. Она не сочла взгляд священника дерзким. Извечное мужское любопытство. Детки с огнем играют, взрослые за горизонт глянуть пытаются. Кто подурее – в жерло вулкана лезут. Или в глаза ядовитой змее смотрят.

Мгновение приглядывался. И словно волна ужаса накатилась откуда-то из глубины души. Кажется, самое хреновое что может привидится священнику – оказаться рядом с существом, официально объявленного Священным Собором одним из воплощений Врага Рода Человеческого, чьё имя, как и Господа не следует поминать всуе. Говорят, Святые Отцы прежних времен бывало сражались с Врагом. Об их подвигах сложены легенды. Правда, не сложились легенды про тех, чья вера оказалась недостаточно крепка, и души их достались-таки Врагу.

Да и любая вера довольно плохонький аргумент против преображенного человеческими руками металла. На старинной бронзе появляется зелень. Бронза эта иногда попрочнее стали. Словно зеленой патиной смотрит на священника душа из металла.

И слышен металл в голосе.

– Ну, чё встал, как баран? Ребёнка не видел? Устраивай её по быстрому, и мы пошли. Больше ты нас не увидишь, не волнуйся, а то знаю я, как вас от моей рожи воротит. Не прикидывайся, ты знаешь, кто Я.

Слишком сложные чувства перемешались в душе священника. Он видит перед собой демона. Должен ненавидеть. И не может. Демон спасла чужого ребенка. Словно обычная мать защищает своего. Краем глаза заметил, что и дочь столь же зеленоглаза. Только смотрит как совсем обычный уставший ребенок. А не как отродье демона. Они будут идти ещё долго, ибо вблизи деревни М. С. ночевать не станет. И ей плевать, что дочь валится с ног. Она из металла, но девочка-то в чем виновата.

М. С. поднимается. Повинуясь какому-то неожиданному чувству священник сказал.

– Куда вы пойдёте, сейчас же ночь…

– Да? А я думала день. – ответила М. С. усаживаясь обратно.

– С вами же ребёнок, а не солдат. Об этом подумайте.

Она склоняет голову на бок и прищуривается. Ох, и до чего же нехорошо!

– Твои собратья по вере четыре года назад ей такое устроили… Не каждый взрослый бы выдержал. Так что не тебе меня учить.

– Я не учу, а говорю, что вижу.

Марина развернулась и сказала неожиданно властно.

– Хватит орать! Ребёнка разбудите.

Но уже поздно, девочка проснулась, и заплакала. Марина склонилась над ней, говоря что то ласковое. М.С. продолжает сидеть.

– Слышь, святоша, ты как, из синих, или из жёлтых? Жена у тебя есть?

Он не сомневался, что М. С. достаточно хорошо разбирается в деталях одеяния священника, и сан ей сразу понятен.

– Да, я состою в законном браке.

М.С. в этом послышалась скрытая издёвка, но она невозмутимо продолжила.

– А дети?

– Не дал господь.

– Ну, вот мы тебе вместо него одного и подкинем.

– Не богохульствуйте.

– А что мне ещё делать?

Святой отец ещё раз взглянул на неё. Не первый день она уже идёт, далеко не первый. Неплохо насмотрелась, небось, на то, что понавытворяла в мире Последняя война. И идёт явно к новой войне готовиться. Да ведь ничего другого она и не умеет. А сейчас чудовище просто отдыхает, и демонстративно не принимает участия во всей возне своей дочери с чужим ребёнком.

– Ну, так кровать ты притащишь или как?

– Пусть пройдёт в ту комнату, там есть.

– Ну, так иди и помоги ей, в конце концов тебе её притащили.

Вскоре девочка заснула. Марина и священник вышли из комнаты.

– Ну, пока святоша, М.С. слово держит.

– Сейчас же ночь.

– Ну и что.

М.С. встает, поднимает с полу гранатомёт и направляется к двери.

– Подождите. Нехорошо отпускать гостя голодным.

Она хмыкнула, но остановилась.

– Святоша, а водка у тебя есть?

Он кивнул.

– Мама! – с плохо скрытой угрозой в голосе произнесла девочка.

– Уймись, поборница трезвости, немного я выпью. Да сказала же, немного.

– Я посижу с вами – тоном, не допускающим возражений сказала она.

Оказывается, на свете есть человек, способный безнаказанно перечить М. С. Четырнадцатилетняя зеленоглазая девчонка! Ну, у девочки и характерец! Что же из неё дальше получится, если она уже сейчас такая? Священник мысленно усмехнулся своим мыслям. Даже у М. С., оказывается, есть человеческие слабости и привязанности. Единственный ребенок из разряда тех детей, которым абсолютно всё позволяется. Кажется, почтение к родителям в семействе Еггтов-Саргонов плюс все прочие титулы, не является добродетелью. Ну, если вспомнить исторические хроники, то там про представителей этой семьи и не такое повсплывает.

Тем временем собрали на стол. М. С. деловито направилась к шкафчику с посудой, и недолго думая, вытащила оттуда две рюмки покрупнее. Впрочем, она не столько хотела выпить сама, сколько напоить святошу. А Марина засыпает на ходу, и М.С. это чётко видит.

Они сели за стол, М.С. наполнила рюмки. Святой отец заметил, мягко говоря, неодобрительный взгляд Марины. Мать сделала вид что не заметила.

– Ну что же. Помянем тех, кого нет с нами. – сказала она.

Святоше пить в принципе не запрещено, но он этого дела не любит. Однако, сразу ясно, что отказать М.С. тоже весьма сложно. Он выпил. М. С. – только после него. Водка довоенная. М. С. поморщилась, но к имевшимся на столе закускам не притронулась. Святоша хотел закусить, уже руку протянул, но под взглядом М.С. невольно отдёрнул.

Она тем временем наполнила по второй, но пока к не притрагивалась. Марина не слишком дружелюбно посматривала то на маму, то на святого отца, но пока ничего не говорит.

– Слышь, святоша, много ваших вместе с нашими полегло?

– Из тех, кто ушёл, пока вернулось только двое, а уходило триста двадцать два человека.

– Осуждаешь меня?

– За что?

– За тех, кто не пришёл.

– Все мы ходим под богом. Творим разное. Он нам отмерит в свой срок по нашим делам.

– Ты не ответил.

– Судить можно того, о котором знаешь много, и лучше, если это будет человек равный тебе. А у вас чудовищная гордыня, и вы, пусть и не служите богу, всё-таки были первой из людей. И равных вам людей попросту нет. И слишком велико то, что сделали вы, хорошо это или плохо– пусть судит Господь. Я не возьмусь вас судить никогда.

– Не возьмешься, или просто говоришь так, что меня боишься, точнее не меня, а наших автоматов?

– Все мы в руке господа, и только он знает смертный час каждого.

М.С. хмыкнула.

– Ты снова не ответил. Меня, именно ту, которая сидит перед тобой, а не ту, которая вела войска на столицу, ты боишься?

– Мне ведом страх, но вас я не боюсь. Боятся можно того, кого считаешь врагом. А вы просто не были другом.

М.С. залпом осушила вторую рюмку.

– Чё смотришь, пей.

Он выпил. М.С. налила третью. Неодобрительность во взгляде Марины сменилась почти что враждебностью. Впрочем, М.С. пить не спешила, и даже навалила себе на тарелку различных закусок. Ела она крайне неопрятно, говорила не прожевав, и ещё ухитрялась при этом курить.

Святоше в этом смутно угадывалась какая-то игра, он словно чуял, что М.С. специально разыгрывает из себя этакого туповатого солдата, знать не знающего ничего кроме уставов и приказов. И ведущего себя в лучших традициях худших казарм. Только вот зачем ей это надо?

– Слышь, святоша, а своим ты чего по ребёнка скажешь, когда мы уйдём?

– Скажу, что её мне подкинули. Поверят, уже были похожие случаи в окрестностях.

– Неглупо, жене тоже самое скажешь?

– Так ведь это правда и есть.

– А кто ребёнка подкинул, тоже скажешь?

– Нет. Не женское это дело, такие вещи знать. Сердце у неё слабое, как бы плохо не стало.

– Это точно. От меня частенько людям поплохеть может. А сейчас она где?

– У своей матери в соседней деревне гостит.

В лице Марины что-то изменилось, а М. С. невозмутимо спросила.

– Это в Заречной что ли?

– Нет, в Бычьих Холмах.

М. С. кивнула, насадила на нож солёный огурец, с хрустом откусила, и не прожевав, сказала.

– Насчёт ребёнка этого ты не думай, если поторопишься тебе в нагрузку к ней целый хутор достанется. Без скотины, правда, но зато, со всем инвентарём. Её хутор это теперь. Ибо живых там никого. И если в Заречной кто из родни был, то там тоже… Я туда не ходила, но установка как раз оттуда припёрлась.

– Значит, опять хоронить людей придётся. И опять многих.

– Прилично. Сколько в деревне, не знаю, но думаю, всех, кто там жил. На хуторе человек двадцать, да скотину зарыть или сжечь придётся. Ты не бойся, это дерьмо в режиме охоты было, а следовательно, она на много километров одна. Только ты поторопись. Хутор-то богатый был.

Он злобно стрельнул глазами. Снаряд лишь впустую царапнул броню.

– Говорят, вы в людях разбираетесь. Даже шуточка у вас есть 'Кадры решают всё' . Ну, вот и подумайте, сильно я похож на человека, который позарится на чужое.

''Вообще-то насчёт кадров вовсе не я придумала ' – подумала М. С… Но в этом мире данная фраза к ней просто прилипла. Настолько, что автором считают именно её. И даже император, шутник, как то раз сказал 'Как говорит генерал полковник, ' Кадры решают всё' . Хотя сам-то прекрасно знает, кто это сказал.

Интересно, где сейчас этот юморист доморощенный? Такие хитрецы ведь и вправду в огне не горят, в воде не тонут. Только вот в воде ещё кое-что не тонет…

– Ну, на первый взгляд, подчёркиваю, только на мой первый взгляд, на такого человека ты не похож вовсе. Хотя первоначальное мнение может оказаться и в доску ошибочным.

– А может, и наоборот.

– Какие мы скромные! Это ведь гордыня. Один из тяжких грехов.

– Не вам это решать!

– Иногда лучше решать самому, в том числе и за других, чем ждать, пока кто-то начнёт решать за тебя.

– Хотел бы я посмотреть на человека, который сможет что – либо решить за вас.

– Я бы тоже очень хотела.

Оба усмехнулись. А Марина откровенно засыпает. Она вздрагивала время от времени, пытается уловить о чём говорят, и снова начинает клевать носом.

– Здорово её умотало.

– Ничего, Еггты выносливые. Хотя и маленькие частенько.

– Только вот мелких среди вас не водится.

– Ну, это по всякому бывает.

– А вот не задумывалась, зачем нужна власть?

– Задумывалась. Слышал наверное, такое слово, справедливость? Да слышал, слышал. Ну, вот власть затем и нужна, чтобы максимальному числу людей её обеспечить.

– Приходили ко мне иные из паствы со словами: Я верю в господа, но я за черных, отче, что мне делать? Чаще всего это были люди не слишком богатые, но праведной жизни. Были и другие, богачи, всегда стоящие на службе в первых рядах, столпы веры, как зовут их прямо скажем, не слишком радивые слуги господа. Жаловались на первых. Требовали проклясть их и наложить церковное проклятие.

– Проклинал?

– Нет. Служить вам и верить в господа вполне возможно. Но нельзя одновременно молиться и Господу, и золотому идолу. А это самое мерзкое. В Господа вы не верите, но про вас что ни говори, а поклонников идола вы не слишком жалуете.

Уже потом… Идя на эту войну иные из первых приходили ко мне за благословением. И я с чистым сердцем давал его. И молился о ниспослании победы.

– Потому что так решил ваш собор. Его представители принесли мне решение. 'Молится за власть, и о даровании победы' . А у меня очень хорошая память. Иные из них буквально несколько месяцев назад поливали грязью меня и проклинали со всех кафедр. Двое даже выступали за создание святого трибунала, для установления, не являюсь ли я порождением демона, а следовательно, не следует ли уничтожить и мою дочь, как существо нечеловеческой природы.

– Вопрос о трибунале не прославил многих иерархов.

– Вопрос об истине. Помнишь его?

– Вопрос, дать на который ответ выше человеческих сил?

– Именно

– Давить, давить из человека животное. Отучать его озираться по сторонам и трястись от каждого шороха. Пусть встанет, разогнется, и смело посмотрит на мир. Выжечь из души страх. Мир сильных духом людей. Мир каким он должен быть.

– Жесток будет такой мир, мир без сострадания.

– В мире не будет боли. Жалеют слабого и больного. А если их нет. То кого жалеть?

– Жалость и сострадание одно из первых отличий человека от животного.

– Ничего подобного. И то, и другое качество присуще и зверям. По крайней мере некоторым. Впрочем, людям эти качества присущи далеко не всем и не всегда.

– Ты думаешь я всегда был священником?

Зеленый взгляд скользит по лицу как луч прожектора по ночному небу. Так. За что-то зацепился. Ещё за что-то. Ещё и ещё. Уверенно отчеканено:

– Не-а. Сан ты принял недавно. Лет эдак пять назад. А до этого… ставлю сто к одному, что ты летчик, скорее всего, бомбер.

– Я так любил небо! И я так его ненавижу теперь!!!

– Кого ты разбомбил? Роддом? Детсад? Или просто сыпанул кассетными на голову своей пехоты? За последнее побью как-нибудь потом.

– Так зачем?

– Может, когда-нибудь люди научатся не убивать друг друга. Очень хочу приблизить этот час.

После того, как девочка заснула, они сидели ещё долго. Выпито было всё. А святой отец даже сквозь хмель замечал абсолютно осмысленный и ледяной взгляд М. С..О чём они говорили он не помнил. Может, он наболтал лишнего, а может, и нет. А вот свою последнюю полу трезвую мысль он запомнил – 'Значит она, действительно, не пьянеет' .

Они уходили. Женщина, почти не похожая на женщину, и девочка похожая на кого угодно, только не на ребёнка. Мать идёт впереди. На ходу она сняла с левого плеча автомат и протянула дочери. Девочка ловко взяла оружие и повесила за спину. ' Совсем, как солдаты носят '– неожиданно подумал святой отец. Обе они нисколько не походили на тех женщин, что знал он. Слова смирение обе, похоже, не знали, зато гордыня их слишком хорошо видна. 'Зачем Бог сотворил женщину? ' – так кажется, звалась тема одного из богословских диспутов в академии много лет назад. Святой отец не помнил, кто что сказал тогда по этому поводу, но зато он точно знал, что он сказал бы сейчас, окажись он вдруг на том диспуте: `'Иные женщины могут прожить жизнь так, что всем мужчинам будет стыдно за то, как они прожили свою. Для того их и сотворил господь' . Во всяком случае, в их глазах он прочёл немой укор, нет, не в глазах матери, та давно уже умела прятать свои чувства, а в глазах дочери. Ему стало да, пожалуй ему стало стыдно 'Ты тут, сидишь, с женой, домом, скотиной. Ты не стар, и вроде здоров – так почему ты здесь? А не там, где легло столько людей, гораздо лучших, чем ты. Откуда ели вырвались мы. ' Это он прочёл во взгляде маленькой Марины Саргон, дочери великой и страшной М.С. 'Жена, да убоится мужа '– почему-то вспомнилось ему – 'А ведь глупое выражение' . И вовсе невозможное в том мире, где жили эти двое. Они вообще, похоже, повидали все ужасы, какие мог видеть человек. Но они остались людьми. Только блестит в чёрных волосах матери седая прядь, и вообще, куда больше у неё седины, чем должно быть в её возрасте. А дочь её слишком рано стала взрослой, но ведь она всё-таки не взрослая и она кричит во сне.

Святой отец думал, что не без божьего помысла появились среди людей чёрные саргоновцы. Появились, что бы напомнить всем, что и без Бога можно жить очень достойно. Достойнее многих, кто считает себя приверженцем истиной веры.

Они уходили. А святой отец, сам не зная почему, сотворил благословляющий символ веры. Это всё, что было в его силах, но он очень хотел, чтобы они дошли до столицы. И вечером того же дня он молился за них.

– Хорошее поле. Самолет вполне может сесть – сказала М. С., захлопнув электронную книжку.