Текст книги "В гольцах светает"
Автор книги: Владимир Корнаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Переговариваются между собой Гуликаны. Их голоса то понижаются до нежного шепота, то крепчают, и тогда брезентовые стены палатки вздрагивают от могучего баса...
Отец Нифонт пугливо озирается, крестится:
– Господи Иисусе!..
И снова пощипывает свою скудную бороденку. Щурясь на сумеречный свет фонаря, тихо шепчет:
– Царствие небесное и вечный покой рабу божьему Козьме. Смирила гордыню могила. Силу души имел необыкновенную, только с норовом. По своей дороге шел прямо, без лукавства в душе. Прямой был человек, хоть и свирепый не в меру. А откуда эта свирепость? От гордыни. А гордыня?.. Ну, да простит ему господь... Не верю, что нет уже на земле Козьмы Елифстафьевича. Не верю. Эха, все под богом ходим. Тута в гостях, а тама дома...
Не переставая вздыхать, отец Нифонт наливает в рюмку ликера, жует губами...
Первый выезд внес в его душу смятение. Этих людей, которых он насильно приобщал к вере христианской, от которых охотно принимал приношения, теперь не узнавал. Он видел этих трудолюбивых – порой веселых, порой угрюмых, но всегда одинаково честных и добродушных – людей в их многотрудной повседневной жизни. Да, нелегкой жизни. Здесь вплотную ему довелось столкнуться с беспредельной властью шамана, который держит их в постоянном страхе, безнаказанно вершит свои темные дела. Он почувствовал, как крепки еще ядовитые корни языческого поклонения, как святы подчас порочные обычаи истлевших предков! Но понял он и другое. Понял, что в душе забитого темного народа назревает перелом, и впервые почувствовал гордость за свои дела. Это чувство пришло к нему в тот день, когда люди с радостными лицами несли к нему своих младенцев для крещения. Темнота и суеверие, которые представлялись ему в образе Куркакана, отступали перед лицом христианской церкви.
Далеко уходит в своих призрачных мыслях отец Нифонт. Ему мерещится школа при церквушке, где он обучает этих маленьких дикарей закону божьему; вместо Куркакана – доктор в белом халате, маленькая больница, а в ней счастливые женщины-роженицы; радостные лица охотников, вырванных из когтей смерти. Многое-многое другое мерещится старику под таинственный шепот Гуликанов.
– Благослови, господи, на дела православные, – шепчет он, прислушиваясь к голосам на улице. – Дай сил и разума...
Одернув полы ветхой рясы, отец Нифонт выходит из палатки. В двадцати шагах пылает костер. Вокруг него тесным кольцом сидят мужчины. Они переговариваются, смеются – около костра царит оживление. Отец Нифонт усматривает и причину веселья: спирт. Бутылка идет по кругу из рук в руки.
– Испепелит их зелье сатанинское, как полымя великое, – вздыхает священник. – Вот и Козьма Елифстафьевич крепкой души был, царство ему небесное, а пристрастия к зелью не избег. Эха...
Еще раз вздохнув, отец Нифонт скрывается в палатке...
У костра хозяйничает Семен. Он пришел пьяным и не с пустыми руками. При нем оказалось две бутылки спирта. Истомленные ожиданием люди встретили его оживлением: кто-то сбегал за дровами и подшуровал костер, кто-то принес кружку, кто-то раздобыл кусок лепешки и мяса.
– Хозяина-Гасана проглотил Гуликан,– сбивчиво бормотал Семен, пуская новую бутылку по кругу. – Да, проглотил вместе с новыми унтами... Разве от этого в сопках стало темнее? Хозяин-Гасан всегда любил Семена. Гасан хочет, чтобы все люди пили немного спирта за то, что его проглотил Гуликан. Да...
Под пьяное бормотание Семена мужчины проглатывали свою порцию. Голоса становились громче.
– Пропал хозяин. Совсем пропал, пожалуй.
– Он заставлял сопки плакать.
– Он отнял солнце у дочери своей жены.
– Плохое сердце стало у хозяина Гасана. А разве он не был самым сильным охотником, когда не знал его царь?
– Кто будет привозить еду и товары? Если бы не пропал он, сейчас не пришлось бы ждать купца Черного. Кто станет кормить людей?
– Голод идет в сопки!
Назар вынырнул из темноты, присев в кругу опешивших людей, хмуро добавил:
– Русские идут в Анугли, чтобы перевернуть землю, распугать зверей. Их ведет первый приятель Аюра – Пашка. Это видел я.
Молчание. Известие поразило людей, как молния.
– Что ты говоришь?!
– Русские идут в Анугли, чтобы сделать там прииск. Тропу им показал Дуванча, подаривший им вот это.
Люди осматривали человечка, лица их мрачнели.
– Его подарил русским сын Луксана, показавший тропу в Анугли Пашке и его приятелям, – лепетал Назар. – Они хотели убить меня, но я не зря имею две ноги. Я за луну сделал два перехода и только что пришел на берег...
– Ойе! Ноги несли Назара действительно быстро: его тело пропахло спиртом и юртой Куркакана! – раздался насмешливый голос Дуко. Однако реплика осталась без внимания. Слишком ошеломляющим было известие.
– Русские принесут в сопки голод.
– Зачем Дуванча привел в сопки русских?
– Не живет ли в его сердце, как и в сердце Аюра, большая любовь к русским? А разве сам губинатр не стал для него отцом, – тихо прозвучал голос откуда-то из темноты. Никто не догадался, что это говорит Куркакан, никто не подозревал о его присутствии.
– Большая любовь к русским? Но разве он перестал любить сопки. Может, он разучился пускать стрелы?
Дуко не досказал всего, что хотел, отступил в сторону, ощутив на руке прикосновение костыля шамана. Однако Куркакан предпочел не приближаться к костру. Опершись на костыль и оставаясь в тени, он внимательно изучал угрюмые лица охотников.
– Великий Дылача закрыл свое лицо тучами, – начал он скорбно. – Он увидел, что люди забыли обычаи отцов, следы которых хранит эта земля. Люди отдали души своих детей в руки Миколки. Не сделавшие еще шага на земле не найдут пристанища в низовьях Большой реки.
Куркакан оглянулся: люди слушали его. Он повысил голос.
– Но великий Дылача видел, что не сами люди шли в эту поганую юрту. Их заставил человек вашего рода, но ставший тенью Миколки Угодителя и приятелем русских.
Шаман выпрямился, точно слова, которые он высказал, принесли облегчение. В полной тишине готовился он к решительному броску. Люди у костра тоже собирались с мыслями, молчали.
– Только один человек может заставить замолчать облезлую ворону. Это – Аюр, – тихо прошептал Дуко. – Только Аюр...
Люди молчали. Куркакан не спешил, выжидал. Поднялся Дяво. Он с трудом полураспрямил сухонькое тело, пожевал губами.
– Дяво столько видел солнце, сколько листьев на самой большой белостволой. Русские приносили слезы, но он видел и других русских, которые отдавали охотнику последнее, что у них оставалось. Назар мог увидеть не то, что сказал язык. Он мог увидеть не тех русских... Надо идти к Аюру...
– Дяво говорит немного правильно. Но что скажет Аюр? Разве идущий в Анугли не приятель ему? – схитрил Куркакан.
Люди зашевелились, одобрительно загалдели. Семен приподнял голову, сел.
– Спирту. Я хочу выпить за то, что Гасана проглотил Гуликан... Я сейчас пойду к великому охотнику...
– К великому охотнику!
– К сыну Луксана!
– Они должны сказать!
– Пускай скажут.
Поляна зашуршала от десятка проворных ног. Позади всех ковылял Семен. Куркакан выждал, подошел к Назару, который лежал возле костра, ткнул ногой в бок. Тот вскочил, бессмысленно озираясь, но костыль шамана быстро заставил его прийти в себя. Назар поплелся к берегу. Вслед за ним двинулся Куркакан.
Берестяная юрта Аюра находилась на крутом берегу Гуликана. Дуко ворвался в нее как вихрь. Адальга встретила его изумленными глазами, Аюр – добродушной улыбкой.
– Клянусь иконой Чудотвора, сами черти Нифошки хватали тебя за пятки!
– Там люди. Они хотят видеть тебя и Дуванчу. Русские и твой Пашка идут в Анугли. Люди хотят спросить Дуванчу: зачем он привел в сопки русских? А тебя – зачем ты имеешь приятелем Пашку? Они здесь, ты слышишь их...
– Елкина палка! – Аюр, сняв сынишку с коленей и усадив на шкуры, вскочил на ноги. Топот и голоса уже были рядом.
– Где сын Луксана? Его юрта пуста...
– Где он может быть, если не в этой юрте.
– У Аюра! Он здесь.
Аюр вынырнул так стремительно, что сбил с ног первого, кто протянул руку к пологу.
– Все черти Нифошки! Люди лезут ко мне, как в берлогу медведя! Они забыли, что у меня есть две руки! Или они стали слепыми! Елкина палка, зачем вы пришли?
Толпа загудела:
– Мы хотим видеть тебя.
– Да. Мы должны видеть и Дуванчу.
– Где сын Луксана?
– Елкина палка, вы ищете его, как шапку, которая упала с вашей головы!
Охотники переминались с ноги на ногу, царапали затылки, чувствуя, что мужество оставляет их сердца. Однако Куркакан не зря был среди них.
– Люди забыли, зачем пришли!
Толпа заволновалась, придвигаясь ближе:
– Где сын Луксана? Где он?
– Его нет. Он на соленых озерах. Далеко. Он не знал, что так будет нужен людям, и ушел за мясом, чтобы не подохнуть с голоду.
– Заяц делает петли. Он спрятал показавшего тропу русским...
– Мы должны посмотреть твою юрту. Мы должны видеть сына Луксана.
– Все черти Миколки! Люди разучились верить словам? Тогда слушайте: кто захочет поднять этот полог, будет моим врагом. – Аюр загородил вход спиной и выдернул нож. – Кто не верит мне?!
Молчание. Охотники не отвечали. Внезапно позади раздался срывающийся голос:
– Я!
Семен неторопливо вышел из толпы. В руке его сверкало широкое лезвие. Аюр дрогнул.
– Я хочу посмотреть твою юрту! – повторил сын, останавливаясь в трех шагах.
– Все черти и главный дьявол Миколки! Я научил тебя держать нож, и я знаю, как его выбить из твоей руки, – прошептал Аюр.
Пригнувшись и выставив вперед локоть, Семен бросился на отца. Тот отпрянул в сторону, споткнулся, упал. Семен кинулся к нему.
– Елкина палка! – Аюр зацепил ногой за пятку Семена и с силой рванул на себя. Тот взмахнул руками, опрокинулся на спину. Нож отлетел в сторону.
– Елкина палка! – повторил Аюр, вскакивая на ноги. Но Семен снова бросился, как разъяренный бык. Аюр нагнулся и резко выпрямился – Семен кубарем перелетел через него. Гулко плеснул Гуликан...
– Аюр отнял жизнь у своего сына! – раздался в ночи хриплый голос.
– Он достоин смерти. Так велят духи.
Толпа раскололась. Три тени метнулись к Аюру. Двое, не сделав пяти шагов, сшиблись лбами и растянулись на земле. Третий навалился на него, подмял под себя. Он был тяжелый и мускулистый. Аюр, прижатый к земле, задыхался. Ему казалось, что его зашили в жесткую кожу и душат. Собрав силы, он сбросил с себя тяжелое тело. В следующий миг его колено ударило во что-то мягкое и... звезды на небе вдруг сорвались с места, понеслись в стремительном хороводе.
– Караван... Купец Черный пришел! – едва услышал он. – Караван!
Перфил уселся, пощупал лоб, который горел, словно на него положили головешку.
– Будяр, – злобно проворчал он, заметив рядом скрюченную фигурку. Из куртки торчала тощая косичка. Эта косичка почему-то взбесила Перфила. Уж очень воинственно она топорщилась и очень напоминала ему о поражении! Он снова выругался, хватил кулаком по этой воинственной косичке – человек вскрикнул, уселся, ошалело уставился на Перфила.
– Назар?!
– Я, пожалуй, – неуверенно пробормотал тот.
– Перфил думал... – но он не досказал, что именно думал. Вскочил, подошел к яру. Здесь на самой кромке лежал человек. Лежал без движения.
– Аюр! Великий охотник отправил свою душу в низовья Большой реки.
Перфил хотел наклониться, послушать, живет ли сердце в теле этого человека, но из юрты кто-то вышел. Перфил толкнул тело ногой, и оно, сбивая камешки, покатилось вниз, где ворочались волны Большого Гуликана. Перфил торопился уйти с берега и не заметил, что из-за юрты его сторожили глаза Дяво...
6Семен барахтался под яром, стараясь выбраться из воды. Он хватался за ветки черемушника, но они сгибались, и он снова зарывался с головой в холодные волны. Наконец ему удалось зацепиться за шершавый ствол и подтянуться на руках. С трудом он взобрался на обрывистый яр. Идти не было сил. Семен мешком свалился на траву. Он ни о чем не думал, просто смотрел на звезды.
– Караван пришел! Купец Черный!..
Кричали совсем недалеко. Слышно, как люди бегут по поляне. Но Семену туда незачем идти. Он не хочет никуда идти, он хочет спать. Пускай люди бегут к палатке купца Черного.
– Караван купца Черного привез немного спирту...
«Куркакан? Почему он на другом берегу Гуликана?!
Там юрта Тэндэ. Тэндэ! – Семен приподнялся. Вскочил на ноги. – Нет. Не Куркакан, а он на другом берегу Гуликана! Вот она, большая юрта. Юрта Тэндэ!»
Теперь Семен понял, какую услугу оказал ему Гуликан! Он принес его туда, куда сам бы он никогда не пошел... Он не помнил, как очутился в воде. Очнулся, когда свинцовые волны быстро тащили его, а он работал руками и ногами, чтобы не пойти ко дну. Течение прибило его к берегу, неподалеку от юрты Тэндэ...
Зубы начали постукивать. Однако Семен все сидел. Сидел, хотя хотелось убежать. Он не мог подняться. Перед глазами снова стояла Урен. «Это ты? Гуликан принес тебя к юрте моего отца. Зачем? Так слушай, что я скажу. Ты должен сейчас пойти к моему отцу и сказать то, что не сказал никому. Тогда тебе будет легко...»
– Да, я пойду, – прохрипел Семен.
С трудом отрывая ноги от земли, Семен брел к юрте. Сердце настороженно стучало, и стук его отдавался в ушах мелодичным стоном. Будто в груди сидел чей-то голос и однообразно по словам твердил: ой-е, ой-е, ой-е. Семену было страшно.
Собаки встретили его сдержанным лаем, спокойно улеглись возле полога. Семен приостановился у входа, опасливо оглянулся назад, нерешительно полез в юрту.
В сонном полумраке лениво потрескивал очаг да хрипела грудь старой Сулэ, которая дремала на таких же, как и сама, старых шкурах. Остро пахло пареными листьями, травами, кедровой корой.
Не задерживаясь, осторожно прошел мимо Сулэ к матерчатой перегородке, за которой светился жирник. Боязливо приподнял темную ткань. Что испытал Семен в эту секунду, он не мог бы объяснить никогда! Он замер с приподнятой рукой, сжимая пальцами край занавески. Лишь тяжелые капли пота, взбухшие на лбу, над широко раскрытыми глазами, говорили, что в нем теплилась жизнь. Прямо перед ним, в трех шагах, сидела Урен! Он видел ее красивое, немного бледное лицо. Долгое время оно с улыбкой смотрело в глаза Семена и не шевелилось. Затем качнулось, и до его ушей, как далекий рокот весеннего неба, донесся смех.
– Ой! Может, Семен вместо меня увидел самого злого духа!
Семен не шевельнулся. Словно проталинка под лучом солнца, затеплилась мысль. Она росла, становилась отчетливее. Действительно, не станет же ушедшая в низовья Большой реки так весело смеяться! Взгляд Семена скользнул ниже лица Урен и тут приметил еще одну убедительную деталь: на коленях девушки лежал красивый кисет, над которым работали ее руки. Не могут же пальцы ушедшей шить кисет!
Он пошевелил рукой, утер потный лоб и шумно вздохнул.
– Я думала, что ты будешь мерзлым, пока не придет солнце. Тогда мне пришлось бы зажигать большой костер, – весело засмеялась Урен, наблюдая, как Семен неловко трет мокрый лоб.
– Разве ты не... – в замешательстве прошептал он.
– Я еще долго буду смотреть на солнце. Пусть видит пославший стрелу, что я сильнее его и ничуть не боюсь его черного сердца. – Урен грустно улыбнулась. – Мне уже совсем хорошо.
– Я плохой человек. Мне нет места в сопках.
– Зачем ты говоришь это? Я не верю. Я помню день, когда ты был первым в беге оленей. Тебя встречали радостными голосами, бросали шапки и луки. Ты хороший, сильный. Это знают все, – заключила девушка. Лицо ее порозовело.
Семен с открытым ртом смотрел на нее.
– Ты принес с собой запах Гуликана и цветов. Я часто смотрю на цветы, когда приходит солнце. Но они лучше, когда на них упадут слезы ночи. Давно я не видела...
Семен проворно повернулся и стремглав бросился к выходу. Он словно одержимый ползал по поляне. Где-то еще далеко рокотал гром, по небу скользили молнии. Перед глазами Семена яркими светляками вспыхивали головки молочая, алые трубки сараны, синие с желтым глазком ромашки... Семен ловил хрупкие стебельки, ломал, выдергивал с корнем, обжигая пальцы о жесткую осоку.
Прижимая к груди яркую охапку душистых цветов, Семен вбежал в юрту. Он положил их на колени изумленной девушки, по грудь засыпав ее пестрой зеленью. Урен зарылась в нее лицом, смеялась и всхлипывала, с упоением вдыхая запах тайги. А Семен стоял мокрый, с оцарапанными руками, осыпанный красными и голубыми лепестками, испачканный землей.
– У тебя доброе сердце, – проговорила Урен.
Семен хотел что-то ответить, но лишь махнул рукой и выбежал из юрты. Берега достиг быстро, обшарил кусты, где обычно стояла лодка, но ее не было видно. Тэндэ уплыл на ту сторону. Не раздумывая, он бросился вверх по реке. Неподалеку был перекат, который служил бродом для верховых и пеших. Сейчас он мерцал стосаженной полосой. Глухо ворчал, вскипал, чернел валунами. Вода еще не совсем опала. Но будь она в два раза больше, и тогда бы не смогла остановить Семена! Наспех, выломав палку, он побрел. Замшелые камни скользили под ногами, течение старалось повалить навзничь, путь преграждали валуны. Но он шел.
Добрался до берега, снова побежал, хлюпая унтами и тяжело дыша...
Куркакан уже был дома, он удивился, увидев всегда ленивого и равнодушного Семена в таком виде. Несколько мгновений он смотрел на него, потом спросил скрипучим, по возможности ласковым голосом:
– Какие вести принес Семен в жилище духов?
Семен зло рассмеялся, ответил:
– Вести?! Хорошие вести! Моя глупая голова стала умнее!
– Голова сына Аюра всегда была умной, – с беспокойством сказал шаман. – Это говорил хозяин-Гасан, в чьем сердце жила любовь к Семену.
– Моя голова была пустой, как ловушка ленивого. Гасан любил меня, как лисица любит полевку!
Слова Семена покоробили Куркакана. Он заерзал на месте, не зная, что ответить. Скользнув взглядом по мрачному лицу Перфила, проговорил вкрадчивым голосом.
– Сын хозяина-Гасана любит Семена. Он теперь станет на место отца.
– Это будет так, – подтвердил Перфил и протянул Семену кружку со спиртом.
– Ты станешь равным самому сыну хозяина-Гасана... – Куркакану не удалось досказать своей сладкой речи.
– Имеющий бубен говорит голосом трубы охотника, который зовет глупого оленя, – злобно рассмеялся Семен. – Нет, теперь я не пойду на голос трубы. Я уйду в город. Мне нет места в сопках. Я расскажу всем, что видел и слышал в этой юрте.
Страх и бешенство охватили Куркакана. Он вскочил на ноги и яростно набросился на Перфила:
– Почему сидит сын Гасана?! Собака превратилась в рысь! Ей надо сломать хребет!
Перфил отбросил бутылку, неторопливо поднялся. Пухлое лицо его пылало, глаза светились холодными бусинками.
«Хозяин-Гасан, – мелькнуло в голове Семена. – Да, это он!»
– Проглоченный Гуликаном взял лицо своего сына! – с ненавистью рассмеялся он в лицо Перфила. – Я не боюсь тебя!
Перфил молча обошел его сбоку, жирным телом загораживая выход, качнулся на широко расставленных ногах и медленно поднял руки с растопыренными пальцами, готовясь вцепиться в горло. Сбоку тенью метнулся Куркакан – и в правой руке Перфила блеснул нож.
Глаза Семена были прикованы к блестящему лезвию, которое медленно и зловеще описывало полукруг перед его лицом. Перфил с тяжелым сопением заводил руку, готовясь ударить наотмашь. Семен медленно отступал в глубь юрты.
– Ха! Собака захотела подохнуть в образе самой...
Перфил не договорил. Семен быстро отскочил назад и всем телом грохнулся ему под ноги. Через секунду он был уже на улице, и оттуда донесся его громкий смех.
– Пусть сын проглоченного Гуликаном нюхает серую землю! Скоро вы оба превратитесь в филина, набитого травой и шерстью.
Куркакан метался по юрте. Перфил стоял на коленях, обтирая с лица пепел.
– Волчонок заставил тебя глотать пепел! Ты достоин этого!
Куркакан попытался излить бессильную ярость в злорадном смехе, но осекся, поймав свирепый взгляд Перфила. Он вдруг понял, что у рысенка отросли клыки!
– Куркакан старается для тебя, – повышая голос, пошел он в наступление. – Ты должен стать на место отца. Но ты можешь не стать им. Он может рассказать...
– Ха! Перфил сломает ему хребет! – прорычал тот, подхватывая нож, оброненный при падении.
– Тогда все увидят то, что могут услышать, – с беспокойством проговорил Куркакан. – Прежде чем лезть в юрту медведя, охотник посылает туда собаку. Куркакан будет думать.
Шаман опустился на шкуры. Сидел, бормоча под нос и трясясь всем телом, как затравленный волк. Глаза его то вспыхивали зелеными искрами, то затухали.
«Зайцы стали бегать одним следом. Плохо. Совсем плохо. Почему? Разве сопки стали другими? Разве солнце стало ходить другой тропой? Разве Куркакан вместо головы стал носить бубен? Почему зайцы стали иметь зубы волчицы? Куркакан сломал шею одному. Хе-хе! Сломал! Но на его место стал другой. Маленький волчонок. Буни! За ним, пожалуй, будет другой. Будет! Куркакан сломит шею каждому! Тогда в их сердце будет жить любовь к духам! Да, это так!.. Кто сломит шею этому волчонку? Кто? Хе-хе! Сын Луксана! Он хорошо слушается. Он привел русских в Анугли... Надо ждать его с соленого озера».
– Может, с глазами волчицы все еще видит солнце?
– Он уже сделал по Гуликану два перехода.
– Перфил говорит хорошие слова, – задумчиво произнес Куркакан. – Можно сказать всем, что сын принес смерть своему отцу. Пускай сын Гасана слушает. Он должен ехать к Гантимуру. Скоро суглан будет выбирать шуленгу на место его отца. Им должен стать Перфил. Сопки должны видеть, что Гуликан не проглотил хозяина-Гасана!
– Перфил будет на месте отца! У него много оленей, много шкурок. Он поедет к Гантимуру! Но он сперва сломает хребет всем русским, которые идут в Анугли. Они помогли моему отцу утонуть!..
– Об этом подумает Куркакан... – шаман вздрогнул. Над жильем вдруг грохнуло так, точно рухнула самая высокая сопка. Над опушкой прокатился удар грома, и тотчас сильные струи дождя хлестнули по юрте. Тайга зашумела...
Семен стоял возле опушки. Дождь лил как из ведра. Но он не прятался. Стоял, слушал, как шевелится, дышит тайга, протягивал руки, ловил упругие струи, подставлял под них лицо. Видно, долго собирало солнце эти капли. А когда там, наверху, им стало тесно, они хлынули на землю. Легко небу, легко тайге, легко Семену. Всем легко!
– Семе-е-ен! Семе-ен! Се-ме-ее-ен! – прозвучали среди ночи призывные голоса.
«Меня зовут?!»
– Семен!
«Ой, Аюр!.. Адальга! Дуко! Все зовут меня!»
– Ой! Я здесь! Я иду в юрту отца!
Семен со всех ног бросился через поляну. Навстречу ему вынырнула полусогнутая человеческая фигура. Они столкнулись нос к носу.
– Кто это? – крикнул Назар, шарахаясь в сторону.
– А! Хвост облезлой вороны! – Семен схватил Назара за шиворот.
– Ты хорошо боролся с великим охотником. Я, пожалуй, помогал тебе, – бормотал тот, стараясь вывернуться. – Я должен идти, меня ждет Куркакан.
Не обращая внимания на мольбы парня, Семен быстро бежал через поляну, не выпуская его куртки, и громко выкрикивал:
– Ой! Я здесь! Я иду в юрту отца! Иду!..
