Текст книги "В гольцах светает"
Автор книги: Владимир Корнаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
– Эха, Пашка. Почему ты не слушаешь голос Миколки? Он поет, как большой комар на ухо: и-иии, ууу-ууу, ииий...
Петька принялся старательно подвывать, чем рассердил отца Нифонта. Прервав пение, тот выхватил из Петькиных рук мальчонку и с излишним рвением начал его купать.
– Окрещивается раб божий Павел... Аминь.
– Пусть скажет Нифошка. – Петька дернул отца Нифонта за подол рясы: – Русский Миколка пьет воду из этого туеса?
– Цыц, – огрызнулся тот. Поймав лукавый взгляд Аюра, возвысил голос: – Окрещивается раб божий Павел...
Крещение кончилось без осложнений. Священник выстриг у малыша немного волос, и он вернулся к отцу. В палатку пробивался хриплый голос Куркакана. Аюр торопился, но отец Нифонт, нарочито мешкая, возился с блестящим крестиком, повязывая на шею Пашки алую тесемку, и, как бы между прочим, сердито бормотал:
– Для пользы ихней души стараешься, к вере христианской приобщаешь. Не разумеют того, что духи эти дьявольские – тьфу – грабят ихние же души. Слушают богомерзкие речи этого ирода с бубном... Вон как расходился, иродов сын. Разрази его, господи, – священник перекрестился. – Распояснил бы ты этим заблудшим, сын мой, истину, повернул бы к церкви православной, вразумил бы этого сатанинского выродка.
– Да, я буду стараться для Миколки, – с готовностью согласился Аюр, по-своему оценивая предложение отца Нифонта.
Первым, кого он увидел, выходя из палатки, был Куркакан, точнее – его согнутая спина. Шаман бормотал, выкрикивал, потрясая длинными руками.
– Великий Дылача пошлет плохое лето. Духи отвернутся от людей. Они послали смерть дочери Тэндэ. Она нарушила обычай тайги, стала женой по обычаю Миколки. Они пошлют голод в каждую юрту, кто зайдет к Нифошке. Голод и ночь! Они пошлют черные стрелы. Многим пошлют!.. Вот тебе, – костлявый палец Куркакана повис в воздухе.
– Правильно говорит имеющий бубен! – крикнул Аюр. Палец Куркакана прыгнул вверх, рот открылся от изумления. Аюр приметил, как посерело лицо старого охотника, которого шаман избрал своей целью. «По себе выбрал дерево хитрая шапка. Трухлявое».
– Правильно говорит имеющий бубен.
Куркакан молчал.
– Правильно, – в третий раз подтвердил Аюр, прислушиваясь, как стенает за его спиной отец Нифонт. – Духи хотели отнять солнце у дочери Тэндэ. Однако она будет жить! Каждый из вас скоро увидит ее! Она будет жить! Так хочет русский Миколка! Миколка говорит: духи не станут обижать тех, кто уважает Чудотвора.
Отец Нифонт поспешно выступил вперед:
– То же самое сказали бы уста самого Николая-угодника, сын мой. Господь защитит вас от напастей поганых идолов и ихнего пастыря. Как сказано в Библии, от святого...
– Тебе, – крикнул Аюр, обращаясь к старому охотнику, и поднял палец, – русский Миколка говорит: хочешь, чтобы духи не послали слезы или не отняли солнце, принеси в мою юрту своего сына.
Лицо старого охотника просияло. Он заворочался, нерешительно посматривая то на Куркакана, ярость которою не знала меры, то на Аюра, то на отца Нифонта.
– Русский Миколка будет охранять счастье твоего очага. А он сильнее духов, как вода Гуликана сильнее огня. Правильно сказал Аюр?
Отец Нифонт не заставил себя ждать.
– Николай Чудотворец благословляет вас, сыны мои.
– Голод пошлют духи. Горе, – прошептал Куркакан.
Но никто не смотрел на него. Все взоры были устремлены на Аюра, с которым творилось что-то непонятное. Крепко прижимая сына, он опустился на колени и, подняв голову к небу, беззвучно шевелил губами. Так, с глубоко таинственным видом, простоял долго. Неторопливо поднялся, изобразив на своем лице досаду и смирение, повернулся к Куркакану.
– Пусть скажут духи: когда уйдут волны Гуликанов на свое место? Когда люди могут охотиться за зверем и рыбой?
Шаман ожег его взглядом. Стараясь избежать коварства этого человека, медлил.
– Пусть скажут духи, когда в юрте будет много мяса и рыбы?
– Правильно, духи должны знать.
– Духи должны сказать, когда волны Гуликанов уйдут на свое место.
Охотники наседали, Куркакан юлил, выискивая тропку среди гибельной трясины.
– Он потерял голову! Каждый знает, что надо много бить в бубен, тогда можно сказать.
– Когда духи скажут, что хочет знать каждый? – не отступал Аюр.
– Солнце успеет уйти в сопки и вернуться обратно, – прохрипел шаман.
Аюр хлопнул себя по коленкам, рассмеялся.
– Айя! Духам Куркакана надо два солнца, чтобы открыть рот два раза. А русский Миколка сейчас сказал; «Я отправлю волны Гуликанов на свое место! Пусть люди хорошо охотятся! Пусть купец Черный придет на берег Гуликанов. Волны уходят!»
Куркакан аж подскочил на месте. Почва уходила из-под его ног, однако он продолжал яростно цепляться:
–Твой язык болтается, как хвост плохой собаки!
– Волны Гуликана уходят. Так хочет Миколка. Так он сказал. Пусть люди посмотрят сами, – повторил Аюр.
Желающих проверить его слова нашлось много, хотя каждый из них еще недавно видел Гуликан своими глазами. Но Аюр знал, что говорит. Отправляясь к отцу Нифонту, он приметил, что реки начинают свертываться. А кому знаком нрав горной реки, он знает, что она спадает сразу, в одночасье.
С реки донеслись возбужденные голоса, визг детворы, топот. Впереди всех мчался Дуко.
– Волны Гуликанов уходят! Уходят! – кричал Дуко, размахивая руками. Его крик отозвался многоголосым эхом. Люди выходили из юрт, торопились на берег.
– Русский Миколка знает больше духов!
– Он хочет, чтобы люди не мочили глаз. Он оставил жизнь дочери Тэндэ.
Люди, взволнованно гудя, окружили Аюра и отца Нифонта. Старый охотник не без труда протиснулся сквозь живую изгородь, с сияющим лицом потрогал крестик на шее Пашки.
– Красивый. Светит как солнце. Сын моей жены будет иметь такой же.
– Твоя голова станет умнее, – одобрил Аюр.
– Моей жены дочь тоже будет иметь подарок Миколки...
– И моей...
Всеми забытый Куркакан топтался в бессильной злобе.
3Вода в Гуликанах спала. Темные волны так же быстро укладывались в свое русло, как и взбухали, оставляя за собой подъеденный яр, ослизлые плавни, холмики замытого песка и галечника. Яр у слияния двух рек теперь заканчивался длинным хвостом ребристой отмели.
Время от времени на отмель наплывало руно окуней, и тогда вода закипала от множества проворных зеленоватых рыб с огненными плавниками.
– Большая рыба идет, – с радостью отметил Аюр, наблюдая, как косяки окуня торопливо поднимаются против течения. Крупной рыбы не было видно, но он чувствовал ее, чувствовал, как по речной борозде шел таймень и ленок. До слуха то и дело доносились мощные всплески.
Аюр ощущал зуд в руках. Закончив скоблить черенок остроги, он легко поднялся на ноги, провел ладонью сверху вниз по гладкому древку, удовлетворенно улыбнулся. Взяв на прицел толстую щепку, он коротким уколом пригвоздил ее к земле.
– Руки не разучились держать острогу за дни, когда я ходил по русским деревням, – с удовольствием отметил он, играя легким черенком с массивным железным наконечником.
Он произнес эти слова довольно громко. Потому что Адальга, которая возилась под яром у берестяной лодки, повернула к нему раскрасневшееся лицо и ласково улыбнулась. Она уже закончила починять берестянку – темные бока посудины желтели яркими заплатами распаренной бересты. Адальга накладывала в лодку смолистые щепки для костра; подготовка к ночному промыслу подходила к концу.
Нетерпение Аюра усиливалось. День уходил медленно. Неторопливое солнце плавно спускалось на вершину сопки, надставленную тугим сизым облаком. Бледный ободок луны, словно увядший листок, предсказывал темную ночь.
Прислонив острогу к берестяной стене жилья, Аюр склонился к пологу. Однако в жилище не вошел. Внимание привлек какой-то шум. Сейчас же из кустов черемушника вынырнул Назар, он бежал, потешно размахивая руками.
Не добежав до Аюра, парень выпалил одним духом:
– Гуликан проглотил хозяина-Гасана. Он хотел взять и меня! Но я имею две ноги!..
– В моем сердце живет радость, когда глаза видят храброго Назара. Мэнду, – ответил Агор.
– Мэнду. Мои ноги за луну сделали путь, равный двум переходам!
– Елкина палка и иконы святого! Волны Гуликана унесли хозяина – так говорит твой язык? Может, он скажет, что Гуликан проглотил твои унты вместе с головой?
– Это видели мои глаза, а мои ноги хотят бежать еще, и я едва остановил их у твоей юрты.
– Они не стоят на месте. Может, твои ноги собрались в русскую пляску «Ах вы, сени, мои сени?» – уточнил Аюр. – А язык сидит, как кукующая в дождь. Разве нечего тебе сказать?
– Мой язык может проделать путь в пять раз больше, чем ноги. Но я бегу к сыну хозяина-Гасана.
Назар, крутнувшись на месте, бросился бежать к опушке, где стояла юрта шамана. Перед пологом Назар с маху плюхнулся на четвереньки, просунул голову в юрту: полумрак. Крутнув головой, он почтительно приветствовал жилище.
Вдруг сильная рука схватила его за пояс, и он очутился посреди жилища.
– Назару незачем иметь ноги, когда он приходит в юрту хозяина! – хохотнул Перфил.
– Да-да, ему надо иметь крепкую куртку. Хе-хе-хе! – Куркакан подложил в очаг веток.
– Сын хозяина-Гасана всегда говорит, как надо, – согласился Назар. – Но мои ноги за луну сделали путь в два перехода. Меня, пожалуй, нельзя было догнать и на четырех ногах. Я хотел сказать, что Гуликан проглотил хозяина-Гасана вместе с шапкой.
В юрте воцарилась мертвая тишина. Ни движения, ни вздоха. Три пары глаз вперились в лицо Назара. Они испугали его.
– Я говорю, что видел...
– Что ты видел?! – подскочив к Назару, Куркакан поймал его короткую косичку и больно дернул. – Что говорит длинноухий?!
– Назар говорит, что видел...
– Тебе надо оторвать косу вместе с головой, – наконец прохрипел Куркакан, следя за лицом Перфила. Но тот был угрюм, и только. Семен сидел с опущенной головой. Шаман устало опустился на шкуры.
– Пожалуй, Назару есть что сказать?
Действительно, несмотря на страх, парень сгорал от нетерпения. Он не заставил просить себя дважды.
– Да, это так. Я могу рассказывать сто солнц!
Назар рассказал о том, что ему удалось увидеть на переправе, не забывая прихвастнуть. Когда удавалось приврать особенно ловко, он с гордостью взглядывал на своих собеседников.
Когда он закончил говорить, в юрте снова установилась тишина.
– Назар принес плохие вести, – обронил Куркакан. – А еще что видели его глаза?
– Они видели русского Пашку – первого приятеля Аюра. И с ним еще двоих. Они идут в Анугли, – выпалил тот.
Куркакана словно ветром сдуло со шкур.
– Что? Русского Пашку? Анугли? Может, ты видел облезлую бороду самого Миколки?
– Я говорю, что видел. Вот приносящий счастье, подаренный сыном Луксана русскому... Сердитому русскому, который выбросил золото хозяина-Гасана в реку и хотел проткнуть его ножом...
Шаман выхватил из рук парня темную фигурку и, подобно коршуну с добычей в когтях, уселся на свое место.
– Я сидел у одного костра с русским Пашкой, пил чай из одной чашки. Русский Пашка и его приятель спасли меня от плохого настроения Гасана. В их сердцах поселилась любовь ко мне, – начал было Назар, однако, услышав злобный смех шамана, прикусил язык.
– Назар сидел с русскими?! Он, пожалуй, показал им тропу в Анугли. Он достоин сидеть в огне. Хе-хе-хе...
– Ой, нет. Назар не сидел с русскими. Он, пожалуй, не видел русских совсем.
Куркакан осклабился:
– Кто видел Назара на берегу Гуликанов?
– Никто, пожалуй. Один Аюр.
– Аюр?! Этот с глазами волчицы.
В углу громыхнуло. Семен, откинув бутылку ногой, вскочил. Он молча взглянул на Куркакана и так же молча вышел... «Сын волчицы», – только и успел прошептать Куркакан ему вслед.
Перфил все так же ни слова не говоря тянул спирт, Куркакан продолжал допытываться:
– Ты видел его? Что сказал ему твой язык, который болтается, как хвост плохой собаки?
– Ничего. Только то, что хозяина-Гасана проглотил Гуликан. – Назар на всякий случай придвинулся к пологу. – Совсем ничего, пожалуй.
– Не говорил о русском Пашке?
– Не говорил. Мои ноги торопились в эту юрту.
Шаман облегченно вздохнул, поняв, что на этот раз парень не врет.
– Хозяин-Гасан хотел взять тебя с собой в волны Гуликана. Там построить тебе юрту. Он может еще прийти...
– Ой, Назару не надо юрту! Нет. Пусть слышит это хозяин-Гасан.
Куркакан с удовольствием поскреб под мышкой.
– Он, пожалуй, может и не прийти. Если Назар будет делать, как велят духи, сын хозяина-Гасана отдаст ему юрту и свою сестру.
– Да, это будет именно так, – обрадовался Назар.
– Ты должен сказать людям так: «Русский Пашка, первый приятель Аюра, и с ним еще много русских идут в Анугли, чтобы сделать там прииск. Сын Луксана показал им тропу и подарил приносящего счастье. Они помогли утонуть хозяину-Гасану».
– Ой, как скажешь? Русские спасли меня от плохого настроения хозяина.
– Хе-хе-хе! Назар хочет, чтобы хозяин-Гасан приходил с каждой луной. Или чтобы все люди узнали, что Назар показал тропу в Анугли.
– Нет. Назар не хочет...
– Тогда он скажет, что слышал. Больше его глаза ничего не видели, а уши не слышали.
Семен понуро брел через поляну.
Сколько дней, ночей минуло с того дня, когда Перфил приехал на берег Гуликанов! И все это время Урен стояла перед его глазами. Она не хотела уйти ни на миг, даже когда он глотал спирт. И сейчас она шла перед ним, заглядывала в глаза. Он слышал ее печальный голос: «Зачем ты отнял у меня солнце? Теперь я вижу одного тебя. И всегда буду ходить рядом. Зачем ты отнял у меня солнце, сын Аюра?»
Парень прибавил шагу, побежал. Вечерний берег светился огнями, громко переговаривались люди у палатки отца Нифонта. Но он ничего не видел и не слышал. Он не заметил, как оказался возле юрты отца. Сердитый голос заставил его очнуться.
– Елкина палка! Ты бормочешь, как старый тетерев на закате солнца!
Семен вздрогнул, однако головы не поднял.
– Я хотел сказать, что хозяина-Гасана проглотил Гуликан...
Семен стоял, как пришибленный, молчал. Молчал, хотя ему хотелось крикнуть отцу, всем, что он плохой человек и ему нет места в сопках. Он ненавидит самого себя, хозяина-Гасана и эту облезлую ворону с бубном. Семен не хочет больше идти туда. Он пришел домой, к своему отцу... И ему совсем тяжело, душно, как перед большой грозой. Семен ждет, что вот-вот заговорит небо. Тогда станет легко, он сбросит с себя эту куртку, пропахшую юртой Куркакана. Пусть дождь обмоет его тело, как кусок земли, на которой живут следы плохого человека...
Аюр собрался уходить. Семен сделал к нему шаг, протянул руку:
– Я хотел сказать, что...
– Сто чертей Нифошки! Я не хочу слышать, как воет твой голос! Ты достоин носить хвост собаки, потерявшей хозяина. Можешь бежать его следом!
Семен медленно поднял голову, словно распрямляясь под нелегкой ношей, в упор посмотрел на отца.
– Я пойду следом хозяина, – прохрипел он. – Пойду следом его сына.
Тяжело повернувшись, как птица с перешибленным крылом, Семен бросился в темноту. Остановился, глухо обронил:
– Запомни, великий охотник, мои последние слова. Когда мы встретимся, я не сверну с тропы. Первый, кто поднимет нож, буду я!..
Горбясь, Семен вошел в юрту Куркакана.
– Я хочу спирту! Много спирту! Я стану хвостом сына хозяина-Гасана!
4Герасим упрямо шагал вперед. Словно одержимый, шел и шел к какой-то ведомой лишь ему одному цели.
– Куда бежишь ты, Гераська, как лончак? К невесте на именины? – наконец не выдержал Дагба, перелезая через валежину вслед за ним.
Герасим оглянулся, ожег его лихорадочным взглядом, вроде подмигнул:
– К невесте не туды. Обратно. В Угли. Тама захороню все, чо на хребте виснет, потом налегках к невесте! Расчухал? – Герасим взглянул на Силина, загадочно усмехнулся и снова, упрямо пригнув голову, зашагал вперед.
Дагба тряхнул плечом, поправляя котомку, которая уже жгла спину, пробурчал:
– Непонятный человек. Кого хоронить? Зачем торопиться?.. Почему не хотел идти в Угли, а сейчас идешь бегом? Непонятный человек...
За Дагбой широко шагал Силин. Он понимал, что в душе Герасима совершился переворот. Он вспомнил короткий разговор там, на переправе.
– Если не пойдем в Угли, вернемся. Чо будет?
– Хозяин взбесится, поди.
– Я не об том. Не об этой сволочи... Тебя же народ послал. Золотнишники? Верно?..
– Верно. Я тебе говорил...
– Но у тебя была бы... невеста. За которую душу отдать можно. Не отдать даже – это легко. Перекроить ее, как старый сапог. Ты б тогда захотел подыхать?.. Если бы тебе сказал твой народ...
– Помирать, Герасим, никогда и никому не хочется. Только блаженный скажет, что, мол, помирать – одна радость. Но я так соображаю. И зернышко родится, чтобы в конце концов погибнуть. Но как – вот вопрос. Одно целый век лежит в сусеке, другое же едва вызреет – и в землю. От него не останется и следа, но оно принесет жатву хлеборобу. Разве это назовешь смертью? Вот в том-то и вся мудрость...
– Может, до этого я башкой и не дошел бы. Душа хочет того. Одни раз что-то сделать для людей. Хошь выдирай ее с корнями. Но ладна... Давай спать. Завтра пойдем в Угли...
Все дальше уходили они от переправы, приближаясь к таинственным Ануглям. За полдень достигли берега речушки, белой как молоко... Оба берега и русло реки были застолблены. Линия ошкуренных пней в рост человека как бы огораживала кусок тайги со всех четырех сторон...
– Я столбил... для Зеленецкого, – хмуро обронил Герасим, останавливаясь посредине полянки и сбрасывая котомку.
– Зачем столбил? – Дагба уселся на мягкую траву, с удовольствием вытянув усталые ноги. – Разве теперь эта земля, этот лес его?
– Сейчас поглядим, – коротко бросил Герасим, подхватывая винтовку. – Поглядим…
Герасим подошел к березовому столбику, что белел в пятнадцати шагах, остановился. На столбике уже не значилась фамилия Зеленецкого. На вершине его красовался лук со вложенной стрелой. Сок, заполнив глубокие вырезы, застыл янтарем. Острие стрелы было направлено в сторону гольцов, как бы преграждая путь дальше, к Ануглям... Вокруг столба валялись безжизненные ветви, а от корневища пробивались побеги с бледно-зелеными листочками. Казалось, береза начала вторую жизнь...
«А че ждет меня? Че думает обо мне этот парень?» – бессвязные картины воспоминаний навалились на Герасима.
К товарищам вернулся угрюмый. Поднял на плечи котомку, жестко улыбнулся.
– Он был тут. Оставил свои памятки. Хозяин этой земли – опять он. Народ... Привал сделаем на той стороне. Тут жарко...
Действительно, здесь, на полянке, жара чувствовалась особенно остро. Знойное голубое небо, казалось, обрушивало на нее все свои лучи... Путники в молчании перешли речушку, поднялись на косогор, расположились в тенях густых берез и осинника. Костра не стали разводить. Поели вяленой рыбы с сухарями – и на отдых. Усталость давала себя знать. Даже неугомонный Дагба молчал, прикорнув под изумрудными ветками березки.
В удушливой тишине было слышно, как печально шепчутся листочки осины, как где-то в ветвях нудно зудит комар. И тем более отчетливо донесся шорох в кустарнике, который заставил всех троих приподнять головы, насторожиться. Ерник качнулся, пропуская чье-то гибкое тело, замер. Герасим напрягся, протянул руку к винтовке. И вот зелень расступилась... на полянку выскочил козленок! Он сделал несколько шагов в сторону застывших от изумления людей и остановился на широко расставленных хрупких ногах. Высокий, тонкий, с желтой прилизанной шерсткой, раскрашенной светло-коричневыми пятнами, он высоко вскинул голову и насторожил длинные уши. Наклоняя острую мордочку то вправо, то влево, смотрел на людей большими темными глазами. Наконец козленку надоело рассматривать неподвижные существа, он мотнул головой, брыкнул задними ногами и потянулся к траве. Ему никак не удавалось дотянуться до кустика визили, который стелился у его копыт, но малыш не собирался уступать. Вытянув вперед некстати длинные ноги, взглянул на людей, как бы спрашивая: «Верно ли я делаю?» – решительно сунул голову между вздрагивающими коленями. Но облюбованный кустик по-прежнему оставался недосягаемым. Тогда козленок брыкнулся всем телом, крутнул головой и, подгибая колени, осторожно потянулся к ароматным листьям. Неокрепшие ноги не выдержали. Он ткнулся мордочкой в траву, недовольно фыркнул и в недоумении взглянул на Дагбу. Тот не выдержал, расхохотался. Козленка как ветром сдуло. Тонко пискнув, он скрылся в кустарнике...
Обстановка разрядилась облегченным вздохом. Усталость как рукой сняло. Герасим положил винтовку, утер с лица обильную испарину. Павел с улыбкой смотрел на то место, где только что был козленок.
– Но и резвый, елки-палки. От горшка два вершка, а ходит по тайге хозяином...
– Ух, красивый! – восторженно воскликнул Дагба.
– Пошел матку звать. Для него любая матка, кака поблизости. Живут одной семьей. – Герасим вскочил на ноги, забросил за плечо винтовку. – Но пойдем дальше. Иль упрели?
– Опять торопишься ты, Гераська, – нарочито насупился Дагба.
Герасим подошел, крепко стукнул его по плечу.
– Чо уставился бараном? Я же сказал тебе. Сделаем чо надо в Углях. Потом быстро домой. Тебе само перво место на свадьбе. «Колюча ветка...»
Герасим шумно вздохнул, увидев широкую улыбку на лице Силина, заторопился:
– Пошли. Заночуем. Завтра – Угли.
– Теперь опять маленько понятный Гераська! – заключил Дагба, забрасывая котомку на плечи.
