Текст книги "Вурди"

Автор книги: Владимир Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

«Не знаешь – не лезь».

– Ну, – повторил Гвирнус и тут же резко отскочил вправо, брошенный Слюнявым нож едва не рассек ему щеку. – Неплохо, – сказал нелюдим. – Теперь твоя очередь, Гилд.

– Дур-рак! – выругал Слюнявого третий охотник.

– Вот именно, – подтвердил Гвирнус, вытаскивая застрявший в досках нож. – Теперь нас двое на двое, если считать по ножам. Нечестно, да? Лови!

Бросок, и третий со стоном осел вниз.

– Ты убил его, ты! – заорал как полоумный Слюнявый, бросаясь вперед.

Гвирнус встретил его сокрушительным ударом в челюсть и, откидывая моментально обмякшее тело, крикнул:

– Ну же, Гилд!

Тот остался на месте.

– Боишься? – Гвирнус шагнул на дорогу.

– Нет. – Голос бывшего приятеля звучал не слишком уверенно.

– Так что же я вам сделал, а? – наступал нелюдим.

– Не ты – Ай-я, – пятился охотник.

– Мол, колдунья она, да?

– Да. И хворь-то… Ее рук дело.

– Вот, значит, как. Меня, значит, убить. А ее?

– Сжечь, – криво усмехнулся Гилд, – колдунья как-никак. – Он вдруг отвел глаза и прошептал еле слышно: – Ты можешь убить меня, Гвирнус. Только, гляди, не опоздай…

Тратить время попусту нелюдим не стал.

Глядя на спину бегущего к дому Гвирнуса, бледный как смерть охотник сплюнул себе под ноги и буркнул уж невесть кому:

– Дурак!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Удар ногой. В живот. Как тогда. Илка. Пьяная. Злая. (А как же ей не быть злой, если она, Ай-я…)

– Ох, – Ай-ю согнуло пополам, – эх, – выгнуло с такой силой, что она едва не свалилась с постели. Сознание медленно возвращалось. Жарко. Очень жарко.

Ослабевшими руками Ай-я откинула ненужное одеяло. Очень жарко.

Пот жег глаза. Она зло рванула ворот прилипшей к телу ночной рубахи. (О! Как тяжело дышать!) С таким же удовольствием (и злостью) она сорвала бы облепивший ее своими липкими объятиями дом (почему здесь все будто в дымке, почему так слезятся глаза? Почему вдруг в комнате так темно?).

Ай-я с трудом повернула тяжелую голову, осмотрелась.

«Дым. Это дым, – внезапно поняла она, – что там рассказывал Гвирнус? О пожаре? Где? В лесу? Неужто теперь горит и Поселок?»

Горит. Надо бежать. Превозмогая боль, она поднялась с постели. Клубы дыма обволакивали сейчас особенно хрупкое (вот-вот рассыплется на части) тело. Почти чужое. Забивались в ноздри. На мгновение дым будто осел вниз, и Ай-я увидела пробежавшую вдоль стены белую струйку. Пошатываясь от боли внизу живота, с гулко бьющимся сердцем, Ай-я ковыляла к двери.

Шаг.

Другой.

Третий.

Нет, не дойти.

Она облокотилась о стену (каждое движение давалось с неимоверным трудом). Ну же. Оставалось протянуть руку и толкнуть тяжелую дубовую дверь, но сил уже не было; ноги Ай-и подгибались, в затуманенном сознании то вспыхивали, то снова гасли разноцветные огоньки. Она попыталась поднять руку – та не слушалась, повиснув плетью, лишь пальцы сжимались в кулаки и разжимались вновь в такт рвущемуся на части (так казалось Ай-е) животу.

– Не могу! – шептала она с ужасом, превозмогая новую волну боли и страха. Ай-я присела на корточки, уговаривая не себя – его:

– Милый, потерпи…

Потом медленно, из последних сил поднялась и тяжело навалилась на спасительную дверь, ожидая, что та распахнется и выпустит ее наружу.

Однако дверь не распахнулась.

«Заперта. Снаружи», – почему-то ничуть не удивилась Ай-я. Будто знала: так оно и будет. Впрочем, удивляться не было ни времени, ни сил.

Вдоль стены, стиснув зубы, Ай-я двинулась к окну. Языки пламени (почему-то белые, как редкий в здешних местах снег) уже вовсю ползали по потолку. Ай-я едва сдерживала приступ рвоты. Наполненная едким дымом грудь хрипела, как рваные кузнечные мехи.

– Гвир! – слабо простонала Ай-я.

К окну уже было не подойти: там полыхал огонь.

Почему?

За что?

Разум отказывался что-либо понимать. И только одна мысль молоточками выстукивала в висках:

– Ведь это не ты? Правда, Гвир?

2

Хижина горела, но разгоралась медленно, будто нехотя, отчаянно дымя, – черные клубы поднимались вверх, заволакивая небо. Хорошо горел лишь принесенный рыболовами хворост: он весело и озорно потрескивал, разбрасывая ярко-оранжевую капель огня и целые тучи пепла, которые легкий ветерок тут же торопился разнести по двору.

– Странно как-то горит, видишь?

Питер выглядел довольным. Рух, напротив, с испугом наблюдал за происходящим, медленно отступая к калитке. Он нервно теребил пальцами прыщавый подбородок, тихо приговаривая:

– Сделали уже. Может, я пойду, а?

Гнус стоял рядом с группой охотников, которые о чем-то шептались между собой. Он усиленно пытался принять безразличный ко всему происходящему вид, но глупая улыбка, которая то и дело вспыхивала на его некрасивом, раскрасневшемся от пота лице, выдавала его. Гнус боялся и потому старался держаться поближе к охотникам – случись что, те в обиду не дадут. Охотники тоже понимали это. Они презрительно поглядывали на рыболова, но гнать не гнали: стоит и пускай. Жаль только, все так просто получалось. Знатная могла быть «охота», но, видно, Питер набрехал: ни колдовства, ни Гвирнуса. Ни-че-го.

Питер и рыболовы могли справиться и сами.

– Странно горит, – повторил Питер, стряхивая осевший на рубаху пепел.

– Чего же тут странного? – пробормотал Гнус.

– Да ведь Геева не так горела. Сразу вспыхнула. А тут – будто отсырела насквозь. Дымит, а что толку? Эй! К дубу лучше не подходить, – внезапно крикнул Питер кому-то из скучавших в сторонке охотников.

Между тем из малинника на четвереньках выполз Вислоухий. Медленно встал. Отряхнул перепачканные колени. Мутным взглядом оглядел Питера, охотников, Руха. Лицо его было необычно бледным, даже оттопыренные уши, казалось, обвисли и походили на засохшие прошлогодние листья. Вся рубаха рыболова была вымазана чем-то серо-зеленым. Глазевший на приятеля Рух вдруг торопливо пробормотал:

– Конец.

Вислоухий, пошатываясь, направился к Питеру, но, не пройдя и пяти шагов, вдруг согнулся пополам, во рту его что-то булькнуло, и он громко рыгнул, выплеснув из себя струйку грязно-зеленой жидкости.

– Уф! – Он вытер мокрый рот рукавом. Выпрямился. Попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, и лицо его исказила жутковатая гримаса страха. – Съел что-нибудь не то. С утра, – жалобно произнес он, – отравился малость. Пройдет.

Теперь уже все – и охотники, и Питер, и Гнус с Рухом – уставились на него.

– Это не хворь. Нет. Совсем не похоже. Вот увидите. Там, – он ткнул себя пальцем в грудь, – под рубахой, не бойтесь, и нет ничего. Ну этих… Язв. Да. Я же здоров. Отравился я, – торопливо бормотал рыболов, медленно приближаясь к застывшему в ужасе Питеру.

– Еще один, – прошептал охотник.

– Здоров я, – сказал Вислоухий и снова рыгнул зеленоватой жидкостью, едва не забрызгав сапоги Питера. – Здоров, – упрямо повторял он, почесывая плечи, шею, грудь. С каждым мгновением взгляд его становился все более бессмысленным, а бормотание все более неразборчивым.

Питер невольно отодвинулся в сторону. Вытащил из голенища охотничий нож. Угрожающе прошептал:

– Не подходи!

Вислоухий всхлипнул:

– Здоров я. – Он уже и сам не верил в то, что говорил. Глаза его метались вправо-влево. По двору. Все кружилось в невообразимом танце: лица, затоптанные охотниками грядки, дурацкий (страшный?) дуб, горящая хижина. Вислоухий как будто впервые увидел ее. Он довольно крякнул и зло сказал: – Она это все. Она. Уб-бью! – вдруг громко закричал он и с необыкновенной прытью бросился к объятому пламенем крыльцу. Питер опомнился первым.

– Он ее выпустит! Стой, дурак! – заорал охотник, но Вислоухий уже не способен был что-либо соображать. Движимый одним-единственным – последним в его жизни – желанием убивать, он легко взбежал по крыльцу и с такой силой рванул дымящуюся дверь, что та вдруг не выдержала: что-то громко хрустнуло, и она слетела с петель, открывая темное жерло входа, откуда тут же повалил дым.

– Убью! – донесся до Питера и охотников уже не крик – вопль Вислоухого, и он шагнул в хижину.

– Стой! – снова крикнул Питер, внезапно ощутив, как поднимается со дна желудка тяжелая муть.

«Хворь?» Охотник сплюнул, невольно взглянул на могучее дерево, которое равнодушно шелестело молодой листвой. «Не хворь – страх», – успел понять он и в то же мгновение краем глаза увидел внезапно возникшую у забора могучую фигуру Гвирнуса.

3

Семеро.

Рыболов (как его? Рух?) не в счет. Слизняк. Все они слизняки. Он и ножа-то держать не умеет.

Значит, шестеро. Питер и остальные. Те, что стояли ближе к дубу. Охотники. Кое-кого из них Гвирнус знал. Ближе всех к нему – Нарт, с луком за спиной. Пока за спиной. Шаг за калитку, и лук окажется у него в руках. Этот стрелять умеет. Лесной олень не сделал бы и двух прыжков. Но он не олень. Он – Гвирнус.

Мозг нелюдима лихорадочно работал.

Сколько ударов сердца он медлил?

Один?

Горящий дом.

Ай-я.

Там?

Жива?

Дверь открыта, значит, Ай-я могла выскочить. Почему ее не закрыли снаружи? Слишком уверены в себе? («Долго думаешь, Гвир»).

Еще – Плешивый. Тот, что ближе всех к дубу. К этому близко не подходи. Силен, как ведмедь. А то и похуже. Глуп. Но если уж сцепиться в ближнем бою – конец. Остальные трое с другого конца Поселка. С луками, значит, охотники. Но уж всяко не такие, как Нарт. Еще двое подойдут со двора Керка. Те, что пытались обойти его сзади, да собака помешала. Гилд не в счет. Он уже далеко. Значит, не семь. Девять.

«Хорошее число», – подумал Гвирнус, сжимая прохладную рукоять охотничьего ножа.

Двадцать шагов.

Пять прыжков.

До дома.

До Ай-и.

Сколько ударов сердца он медлил?

Один?

Два?

Три?

Охотники успели вскинуть луки…

Гвирнус прыгнул через забор, и еще прежде, чем ноги коснулись земли, четыре лука сладострастно выгнули спины, четыре стрелы послушно прильнули к звенящей от напряжения тетиве…

«Все верно. Им разговоры ни к чему. И мне…»

Два прыжка оленя.

Первым выстрелил Нарт.

Гвирнус не сомневался, что этот выстрел будет самым точным.

Не сомневался и в том, что приземлится не там, где ожидало его смертоносное жало.

Этому прыжку научил Гвирнуса отец. «Запомни, – говорил он, – есть только один способ выжить. Быть не там, где тебя ждут. Делать не то, чего от тебя ждут. Жить не так, как от тебя ждут». «Даже верить не в то, во что следует верить?» – усмехнулся про себя Гвирнус.

«Все. Против меня, Ай-и!.. Почему?»

Потерявшее опору тело летело навстречу смерти, когда нелюдим, свернувшись в воздухе (аж хрустнула, не поспевая за его молниеносным движением, полотняная ткань рубахи), прервал полет. Стрела Нарта, чиркнув по предплечью, вонзилась в забор. Три других, пущенные чуть позже, ушли далеко в сторону.

«Вурди меня сожри!» – в который раз подумал Питер, глядя, как уворачивается от стрел нелюдим. В этом было что-то пугающее. Странное дело, Гвирнус внушал ему страх не менее суеверный, чем лес. Но именно он, Питер, был сейчас единственным, кто стоял на песчаной дорожке между нелюдимом и домом, а значит, был единственным, кто мог остановить его.

Если его не остановит пущенная умелой рукой стрела.

Два прыжка оленя!

4

– Убью! – услышала Ай-я громкий крик за стенами хижины, и этот крик придал ей сил. Уже не обращая внимания на боль, на страх, на разрывавший грудь кашель, вслепую, наугад она метнулась к полкам с домашней утварью. Невероятно легко (будто он сам шел ей в руки) нащупала кухонный нож…

– Ага!

Дверь с грохотом распахнулась, и в светлом проеме, окутанная клубами дыма показалась чья-то темная фигура.

– Убью! – повторил вошедший. – Где ты? Эй! Колдунья! Ни хрена не видать! Убью! – хрипел Вислоухий.

Он широко растопырил руки и двинулся внутрь.

Закашлялся.

Упал.

Но снова поднялся и принялся шарить руками вокруг себя.

Его рука едва не зацепила тяжело вздымавшуюся грудь Ай-и. Женщина крепче сжала нож. Снова накатила боль и вместе с ней – где-то в самой глубине сознания – еще более страшное, чем боль, напоминание.

Самой себе.

Она, Ай-я, вурди, не имела права убивать!

5

Два прыжка оленя!

Еще не успев приземлиться, Гвирнус метнул нож. На мгновение (ноги едва коснулись земли) нелюдим опешил. Он вовсе не собирался расставаться с оружием. Невероятно, но казалось, не он, Гвирнус, не его рука сделала это – нож метнул себя сам!

Кто-то (раненый?) громко вскрикнул, но не было времени оглядываться по сторонам. Гвирнус уже мчался по песчаной дорожке, видя перед собой лишь побелевшее лицо Питера. В руках Питера нож. («Теперь вот бейся с ним безоружный», – почти равнодушно подумал нелюдим). Шестое чувство уже подсказывало: стоявшие в стороне охотники вновь натягивают луки. Он таки скосил глаза и увидел, что Плешивый неуклюже бежит ему наперерез.

Будь там, где тебя не ждут.

Питер ждал. Зато Плешивый – нет.

Гвирнус резко метнулся вправо, к Плешивому.

И вовремя.

Снова раздался крик, и нелюдим понял, что какая-то из пущенных в него стрел настигла свою жертву.

Он не видел, как внезапно выскочивший из густого малинника охотник (из тех, что пробирались через двор Керка) остановился, будто наткнувшись на невидимую стену, и упал лицом в траву. Второй, верзила с покрасневшим от бега лицом, размахивая даже не ножом – топором, бросился на помощь застывшему как камень Питеру.

Теперь подходы к дому перекрывали трое. Слева от песчаной дорожки выскочивший из малинника верзила. Прямо – почему-то дрожащий всем телом («От страха? не может быть!») Питер. Справа – на вытоптанных грядках – громадная туша Плешивого, на мгновение заслонившая нелюдима от направленных в его сторону луков.

Трех луков.

Ибо обладатель четвертого – самый опасный из всех – Нарт был мертв.

Охотничий нож Гвирнуса попал прямо в сердце.

6

Она сразу почувствовала этот пьянящий, опасный запах.

Запах смерти.

Его не могли заглушить ни дым, ни вонь, исходящая от шарящего по хижине рыболова.

Это случилось, когда упал с пробитой грудью Нарт.

Несколько мгновений – и тело Ай-и охватила невероятная легкость. Ни боли. Ни страха. Вернее, страх был. Но совершенно другой. Тот, что воспитывался в ней с самых первых дней рождения. Сначала всеведущей бабкой. Потом матерью. Потом – жизнью.

Страх не быть Ай-ей.

Но сейчас, загнанная в ловушку, она не хотела бояться.

Этослучилось, и в том не было ее вины.

В том было ее спасение.

Ай-я потянулась, ощущая приятную ломоту во всем теле («Да. Так оно и должно быть»), бросила на пол нож (теперь она обойдется и без него)… Шагнула вдоль стены, тихо обходя все еще шарящего в поисках колдуньи рыболова. Он ничего не услышал. Ибо она могла ходить тихо.

Очень тихо.

Не ходить – красться, выслеживая, о! даже не выслеживая – а почему бы и нет? – играя со своей добычей.

Ее преследователь громко рыгнул.

«Хворь», – поняла Ай-я.

Вурди не боялся хвори.

Ай-я облизнула пересохшие губы.

– Где же ты, а? – внезапно растерянно спросил Вислоухий. – Мне плохо, – пожаловался он. И еще – зло, коротко: – Убью!

«Как бы не так», – подумала Ай-я.

Обострившимся зрением она видела, сквозь полутьму и клубы дыма, как лицо Вислоухого вдруг сморщилось и он, схватившись за живот, согнулся пополам:

– Ты меня вылечишь, да?

7

Плешивый был уже в двух шагах. Не мешкая, Гвирнус бросился на землю в ноги опешившему от неожиданности охотнику, который, споткнувшись о нелюдима, катился по грядкам и сбил с ног зазевавшегося верзилу с топором.

Но и этого Гвирнус не видел. Кувыркаясь по раскуроченным грядкам, он на мгновение ощутил запах земли и тщедушных веточек укропа; ладонь обожгла невесть когда выросшая крапива. Потом внезапно, как во сне, возникло оскаленное, перепачканное землей лицо Нарта. Мертвого Нарта. Торчащий из его груди нож. Две стрелы вонзились в землю рядом с нелюдимом («Тоже мне, стрелки»). Третья нарисовала на щеке мертвого охотника ярко-алую полосу. «Ну же!» – подстегнул себя нелюдим.

Он резко вскочил на ноги. Двор почему-то раскачивался вверх-вниз: дымящая хижина, уже изрядно потемневшее небо, грядки, загончик с кроликами. Бегущий в сторону леса Питер (это было странно, очень странно). Верзила все еще барахтался в траве, изрядно помятый навалившейся на него тушей Плешивого. Двое охотников торопливо натягивали луки. А третий…

Третий стоял с широко раскрытыми от удивления (ужаса?) глазами и нервно тыкал пальцем куда-то за спину нелюдима, повторяя и повторяя:

– Она. Я видел. Это была она!

8

Это была она.

Но прежде чем выскочить из горящей хижины, Ай-я обошла вокруг скорчившегося от боли рыболова – соблазн был так велик, – уговаривая себя не трогать человека.

Ибо она утолит жажду потом.

(Ай-я мотала головой, широко раздувая ноздри, – вурди не любил дыма).

Когда она – вурди – будет в безопасности.

От огня. От дыма.

От тех, кто ждет ее снаружи.

От Гвирнуса.

От самой себя.

Ей следовало спешить – запах крови, до сих пор приглушенный дымом, усилился. Обращение началось. Эти – снаружи – что они сделают, завидев выскочившего из горящей хижины зверя? Что они поймут?

Все!

Тело била мелкая дрожь. Ломота в костях внезапно прекратилась, зато в ушах зашумело.

Вурди близко.

В двух шагах.

«Быстрей!» – кричало в сознании то, что еще оставалось Ай-ей.

Она усмехнулась. Поддавшись порыву, протянула руку и погладила постанывающего от боли рыболова по небритой щеке. Тот вздрогнул. Обернулся, и их глаза встретились.

– Мама! – тихо прошептал Вислоухий.

– Не бойся. Я ухожу, – хрипло сказала Ай-я («Бойся меня, бойся», – мысленно вторил вурди), она улыбнулась как можно ласковей, и эта улыбка в мгновение ока довершила то, чего не успела сделать хворь.

– Убью! – прошептал Вислоухий.

И умер.

9

– Ловите ее!

Ох уж эти вытоптанные грядки! Вывороченный редис, помятые стебли укропа, затоптанные тяжелыми охотничьими сапогами бутоны посаженных Ай-ей цветов, которые уже не распустятся. Никогда.

Странные, пустые мысли лезли в голову нелюдима, когда он, перепрыгнув через упавших и еще не успевших опомниться охотников (верзилу и Плешивого), бросился к лесу. Туда, куда уже бежал Питер. Туда, где у зеленой кромки мелькало светло-голубое платье Ай-и.

Срезая путь, он промчался мимо полыхающей хижины (теперь она не дымила, а уже горела не хуже Геевой). Огонь жарко дыхнул ему в лицо, обжег левую щеку, окутал черным дымом, заботливо укрывая нелюдима от глаз бросившихся за ним лучников.

Позади раздавались громкие проклятия.

Упустившие добычу охотники на бегу ругались между собой. Но громче всех раздавался голос того, кто первым увидел выскочившую из дома Ай-ю.

– А глазищи-то! Глазищи! – задыхаясь от дыма, орал он, не обращая внимания на ругань приятелей. – Сразу видать, не без колдовства!

Ох уж эти мысли! Гвирнус бежал, а они были далеко.

Слишком далеко.

Гвирнус легко перемахнул через забор, что вызвало град ругательств не поспевавших за ним охотников. Тем более, что голубое платьице Ай-и мелькало уже возле самого леса.

– Уйдет же! – кричал кто-то.

«Ушла», – нелюдим облегченно вздохнул: платьице исчезло за толстыми стволами елей.

Вслед за ней скрылся за деревьями и Питер.

«Нет, не ушла. Скорей», – поторопил себя Гвирнус.

Внезапно он вспомнил о Снурке (нелюдим бежал сквозь кусты репейника, бросая тело то вправо, то влево, на всякий случай, если охотникам опять взбредет в голову пустить в дело луки. Но никто не стрелял. Берегли стрелы).

Снурк.

Где он?

Лохматый, грязный, вечно сующий свой жадный нос в подсумок с едой.

Убили?

«Скорей всего, да», – ответил он сам себе.

Лес был уже совсем близко. Гвирнус перепрыгнул через маленький болотный ручей. На мгновение правый сапог увяз в грязном месиве, но нелюдим рванулся изо всех сил, и грязь, смачно чавкнув, отпустила его.

Гвирнус оглянулся.

Шагах в тридцати, ближе всех, бежал Плешивый. Он грузно топал по кустарнику, размахивая длинными, как жерди, ручищами. Остальные преследователи заметно отстали. Было видно, что они уже не спешат. Один из лучников остановился, прицелился в нелюдима.

Гвирнус озорно помахал ему рукой.

Охотник сплюнул и спустил тетиву.

Стрела пролетела в полушаге от нелюдима.

Последнее, что увидел Гвирнус перед тем, как исчезнуть в зеленой дымке, были соломенные крыши хижин, и огонь, с жадностью пожиравший то, что еще совсем недавно было его домом.

Было невыносимо грустно.

Зеленые ветви жадно сомкнулись за его спиной.

Часть третья
ОХОТНИКИ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

– Эх, если б не Гвирнусы, а кто другой, – проворчал Плешивый, присаживаясь на поваленный ствол березы и стаскивая с себя мокрую от пота рубаху. – А то эти-то в лесу как дома. Попробуй найди. Да и к ночи дело идет. Вишь, какая темнота. А все Вислоухий!

– Да и ты тоже хорош. Гвирнус-то у тебя почти в руках был.

– Во! И мошка налетела, – продолжал гнуть свое Плешивый, почесывая и впрямь облепленные мошкарой голые плечи.

– Ты рубаху-то одень. А то ведь совсем сожрут, – добродушно посоветовал охотник с луком – невысокий, коренастый Вьюн. В его длинных черных волосах, завязанных в смешной хвостик, запутался березовый лист. Маленькие, глубоко посаженные глазки на слегка опухшем от эля невыразительном лице нервно помаргивали. – И впрямь темнота, – пробормотал он.

– Еще какая! Уж за двадцать шагов ничего не видать. Тебя-то как угораздило? – внезапно спросил Плешивый.

– Ты о чем? – уставился на охотника Вьюн.

– Ну ведь это твоя стрела, там, у Гвирнусов, да?

– Не, – протянул Вьюн. – Это Мартин. Так ведь он в нелюдима целился. Я так думаю, тут без колдовства не обошлось. Ни разу ведь не попали, а?

– А он вообще заговоренный. Его даже ветки не царапают. Сам видел. Как-то вместе на охоту выходили, так его суком так звездануло – другому бы полголовы снесло. А Гвирнусу ничего. Только синяк вздулся. Да рубец багровый. И все. Стрелять лучше надо было, – буркнул Плешивый, – это вам не ведмедь. Вертлявый он.

– Это точно, – вздохнул Вьюн.

– Ручонки у вас тряслись с похмелья, вот оно что, – продолжал Плешивый. – А не тряслись бы – сидели бы сейчас у Эльты. Во! – Он мечтательно вздохнул.

– Слушай, может, они вглубь подались?

– Это на ночь-то глядя? Не такие уж они дураки. В темноте-то на что хочешь напорешься. На ведмедя. На гиблый корень. Или оночего доброго выползет. И здесь-то небезопасно, – поежился Плешивый, – хотя и спокойней. He-а. Я бы не пошел, – закончил охотник.

Лес вокруг согласно шелестел листвой.

– Своих бы не потерять, – задумчиво сказал Вьюн.

Вокруг быстро темнело. По верхушкам берез и обступивших полянку хмурых разлапистых елей промчался ветер. Как никогда, сильно потянуло гарью. Неподалеку беспокойно застрекотали сороки, что-то грузно протопало возле самой поляны, но из-за шума листвы было не разобрать – лось ли, ведмедь или еще кто.

– Слышал? – Плешивый снова почесал спину.

– Ага. Не ко времени ветер. Этак и в двух шагах ведмедя проворонишь. Зато мошку разгонит. Чесаться хоть перестанешь. Прямо как хворый, – безразлично сказал Вьюн, глядя на темные стволы. – Ладно. Пойдем, что ли?

– Туда, – неопределенно махнул в гущу леса Вьюн. Он сорвал длинную травинку. Сунул ее в рот. Задумчиво пожевал. Сплюнул.

– Не найдем мы их, – тихо сказал Плешивый, и Вьюн кивнул:

– Очень может быть.

2

Сломанные ветки попадались на каждом шагу. Казалось, здесь бежал не человек, а что-то куда более грузное. «Ведмедь. И не один», – размышлял Мартин, шагая от дерева к дереву, внимательно приглядываясь к окружавшим деревья зарослям папоротников, в которых была протоптана свежая тропка. Тот, кто убегал, не очень-то побеспокоился замести следы. «Странно», – думал охотник. Если бы не найденный им на тропинке кусочек платья, ему бы и в голову не пришло, что преследуемая им Ай-я могла вести себя столь неосторожно. «Или это она нарочно? Для Гвирнуса старалась, чтоб нашел он ее, а?»

«А то для кого же? Для тебя?» – мысленно ответил он сам себе.

На душе скребли кошки.

Надо же! Нет чтобы просто промахнуться, так еще и попал. В кого! В своего же, вурди их побери. Теперь весь Поселок потешаться будет. Тьфу!

За спиной Мартина, шагах в десяти, шумно топал по лесу косолапый Гольд. В другой бы раз Мартин не преминул поддразнить приятеля: мол, с таким шагом не то что зверье, а и деревья распугать можно; но сейчас создаваемый Гольдом шум действовал успокоительно.

И все-таки он тихо буркнул:

– Эй! Потише там!

– Ага, – отозвался Гольд.

«Хотя кто видел, чья это была стрела, – подумал Мартин, – скажу, что его, – внезапно решил он, поправляя висевший за спиной лук. – Всем известно, что Гольд еще тот охотник. Во как топает. И стреляет не лучше. Точно, скажу, что он».

Мартин успокоился.

Несколько вспугнутых им темных больших птиц внезапно сорвались с деревьев и, тяжело захлопав крыльями, перелетели в глубь леса. Протоптанная в папоротниках тропка внезапно свернула влево. «И зачем ей в папоротники было лезть? – кольнуло Мартина. – Взяла бы чуть в сторону, в низинку – во мху-то следов и не разглядишь».

Ему вдруг стало как-то не по себе: и след уж больно широкий – будто и не женская ступала нога, и уж как-то бесхитростно все – будто нарочно ему дорожку показывали, мол, иди-иди, Мартин. Над головой ехидно застрекотала сорока. Где-то неподалеку упрямо долбил ствол дятел.

– Тук, тук.

Что-то здесь не так.

Мартин остановился, поджидая уже изрядно подотставшего Гольда. Опыт подсказывал ему, что сейчас им лучше держаться вместе.

3

Скрывшись в лесу, Гвирнус промчался сотню шагов, нарочно ломая ветви и указывая дорогу, а затем бесшумно, едва ступая по не в меру разросшейся траве, свернул в сторону и затаился в зарослях орешника, в двух шагах от им же протоптанной тропы.

Преследователи не заставили себя ждать.

Они не очень-то торопились. Впереди с луком за плечами шел Мартин. Его худое, с темными кругами вокруг глаз лицо было сосредоточенным и злым. Он внимательно разглядывал оставленный нелюдимом след, то и дело хмыкая себе под нос. Ярко-красная полотняная рубаха Мартина хорошо просматривалась сквозь деревья даже в подступавших сумерках.

На других охотниках одежда была не столь приметной. Зато один из них – маленький вихрастый крепыш – сильно косолапил и топал по лесу с таким шумом, будто задался целью распугать всю живность на сотню шагов вокруг. («Да и стрелял он не слишком метко», – вспомнил Гвирнус короткую схватку у хижины).

«Если придется кружить в поисках Ай-и, – подумал нелюдим, – этих двух я услышу (и увижу), – хмыкнул Гвирнус, – куда раньше, чем они меня».

Двое других, один из которых был Плешивый, казались гораздо неприметней. Несмотря на свою грузную фигуру, Плешивый ступал по лесу тихо, как кошка. Он не сопел, не цеплял ветвей, да и последний из охотников (его имени Гвирнус не знал) со смешным хвостиком волос за спиной тоже не слишком шумел.

«А вот этих могу и прозевать», – подумал нелюдим.

– Питер небось уже догнал, – внезапно громко сказал косолапый.

– Заткнись, – прошипел Мартин.

– Догнал не догнал, а надо бы по уму. Собак, дурачье, не взяли. А теперь вот по лесу кучей ходим. Охота как-никак.

– Да уж с тобой поохотишься, – хмыкнул Мартин.

Он остановился как раз напротив орешника, где прятался нелюдим, задумчиво поглядел на приятелей:

– А вообще-то Гольд прав. Значит, так. По двое будем ходить. Вы, – он ткнул пальцем в Плешивого, – давайте по этому следу. А мы влево возьмем – Ай-я туда шла. Идет?

Плешивый кивнул.

И охотник с хвостиком тоже кивнул.

Физиономия Гольда растянулась в самодовольной усмешке.

– Вот и я про то.

– А по-моему, он где-то здесь, – вдруг сказал охотник с хвостиком. – Я бы тоже так поступил: след бы протоптал, а сам в сторону. Сидит небось где-нибудь поблизости, а то и в двух шагах, посмеивается: обвел дураков вокруг пальца.

– Вот мы и посмотрим, – хмуро сказал Мартин.

Найдут. Рука нелюдима потянулась к голенищу сапога, в котором он обычно таскал охотничий нож. «Он же там, в груди Нарта», – вспомнил охотник и – к своему удивлению – обнаружил нож на своем обычном месте, хотя точно помнил, что нож остался в теле убитого им охотника. У него просто не было никакой возможности его взять.

И в то же время вот он – в сапоге. «Не может быть».

Так или иначе, но он был вооружен.

– Все. Теперь ни звука, – шепотом сказал Мартин, и фигуры охотников растворились среди темных стволов.

Вокруг Гвирнуса воцарилась тишина.

Только тихонько шелестела вокруг листва да изредка потрескивали раскачиваемые ветром старые сосны. Высоко над головой нелюдима едва проглядывало сквозь листву быстро темнеющее, уже усыпанное белыми крапинками звезд небо. Лицо Гвирнуса облепила мошкара, но он не торопился выбираться из укрытия, ибо охотники («Тоже не лыком шиты») могли запросто затаиться поблизости в надежде, что нелюдим выдаст себя неосторожным движением. «Догадался же этот с хвостиком, что я дурю их. А чего тут догадываться? – усмехнулся Гвирнус. – Это рыболовы с пустой башкой. А в лесу без головы долго не проживешь».

Он ждал не напрасно.

Шагах в двадцати от него хрустнула ветка и голос Плешивого раздраженно произнес.

– He-а. Ушел. Без толку ждать. – И Гвирнус услышал удаляющиеся шаги.

«Теперь можно», – подумал он, размышляя, где же разыскивать Ай-ю. Странное дело, вдруг поймал себя на мысли, что не очень-то беспокоится за нее. Ай-я знала лес не хуже Гвирнуса, к тому же ночью и в сумерках видела едва ли не лучше, чем днем. А уж ходила по лесу, будто дикая кошка, будто и не сапожки на ней, а мягкие подушечки лап. «Нет, Ай-я себя в обиду не даст», – решил Гвирнус, сам поражаясь происшедшей в нем перемене: там, в Поселке, когда Ай-я была в безопасности (хотя какая уж там безопасность!), он места себе не находил, а в лесу – в лесу он был спокоен.

За себя.

За Ай-ю.

Даже за того, кто уже не желал томиться в ее животе.

«Значит, тут-то нам всем и место», – не без грусти подумал Гвирнус. Впрочем, ничего другого и не оставалось, – дорога в Поселок была им заказана. И похоже, навсегда.

«Пора».

Гвирнус поднялся со своего жесткого ложа. Стряхнул налипшие на рубаху и штаны комочки земли и вдруг услышал быстро приближающиеся, осторожные шаги. Кто-то шел вслед за охотниками.

Кто?

Еще?

Пришлось снова укрыться в кустах.

Ждал он недолго.

Вскоре в темно-синем мареве сумерек показалась чья-то большая фигура в белой рубахе. «Рух? Да нет же, пойдет рыболов в лес, как же!» Лица своего нового преследователя Гвирнус, как ни вглядывался в темноту, увидеть не мог. Нелюдим даже наполовину высунулся из укрытия – без толку.

«Кто же это?» Гвирнус был уверен, что этого человека там, возле хижины, он видеть не мог. Но самое странное – в руках незнакомец держал нечто, напомнившее нелюдиму данный ему Гергаморой кувшинчик со снадобьем для Ай-и.

– Так-так-так, – быстро сказал незнакомец плаксивым голосом, внимательно глядя себе под ноги.

«Так-так-так, – мысленно передразнил его нелюдим, – кто же ты, а?»

Незнакомец шмыгнул носом, вытер его рукавом рубахи.

– Так-так-так, – снова повторил он.

Его голос показался нелюдиму знакомым.