Текст книги "Вурди"

Автор книги: Владимир Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Эпилог

– Тут тебе и место, – мрачно буркнул Гвирнус, положив безжизненное тело Питера под стволом той самой ели, где еще совсем недавно прятался Плешивый. – Отдохни малость, – проворчал нелюдим.

– Закопать бы их надо, – сказала Ай-я.

– Надо-то надо, – глухо откликнулся Гвирнус, – только не руками же копать?

– В Поселке у кого-нибудь спросим.

– Нельзя нам туда.

– Да. – Ай-я виновато улыбнулась. «Разумеется, Гвирнус прав. О! Он даже не понимает, насколько он прав. Ведь Питер вчера был не один. Кто знает, сколько охотников видело превращение вурди?»

Странное дело, но ее почему-то не волновала кровь Питера. И Плешивого.

Наверное, вурди был сыт.

Ай-я снова взглянула на Гвирнуса, стоявшего в задумчивости над мертвым телом Плешивого, в котором торчал его собственный столько раз хваленный им в мыслях нож.

– Ветками, что ли, прикрыть? – задумчиво сказал он.

– Пойдем. Пойдем скорей отсюда. Пожалуйста, – жалобно сказала Ай-я.

– Так ведь зверье приманят. Нехорошо.

– Пойдем. – Ай-я решительно поднялась на ноги, но тут же боль в животе напомнила о себе. – Ох! – Она пошатнулась.

– Сиди уж! – Гвирнус бросился к Ай-е и успел подхватить ее в тот момент, когда она, потеряв равновесие, уже падала в траву.

– Осторожно, – укоризненно сказал нелюдим. Он ласково погладил ее живот: – Больно?

– Не очень.

– Врешь ведь, – сказал Гвирнус. – Погоди-ка, – внезапно вспомнил он, – я тут у Гергаморы кое-что взял. Старуха говорила мне, поможет. Хромоножка за пазухой таскал – ну и липучий он, – проворчал охотник.

– Это ты липучий. Вон вся спина в крови…

– Это не моя, – усмехнулся Гвирнус.

– Он хороший, – торопливо добавила женщина, – добрый. Он туда, в гуртник пошел.

– Да уж, хороший. Попробуй отвяжись. А как Плешивый меня чуть не того, так Хромоножки твоего и не видать вовсе.

– Так ведь повелитель он. Сам знаешь, – Ай-я виновато взглянула на нелюдима, – они для другого живут.

– Ну да. Всего-то и делов – под ногами путаться, знаю я их. Так он, говоришь, в гуртник пошел?

Ай-я кивнула.

– Вот-вот, – продолжал Гвирнус, – опять зеленый придет.

– Что-то уж больно долго нет. Ведмедь тут поблизости ревел, – пробормотала Ай-я.

– Схожу погляжу.

Гвирнус помог ей сесть. Потом вернулся к телу Плешивого за ножом.

Лицо нелюдима снова приняло задумчивое выражение.

Еще бы!

«Нож-то я не вытащил. Тогда. Из голенища. Не дотянулся. Точно помню, – размышлял он, – или это уже потом? Когда задыхался? Жить-то хочется. Тут и до самого неба дотянешься, а? Вурди с ним, с ножом».

Гвирнус решительно выдернул единственное свое оружие из мертвого тела, тщательно вытер его о траву. Только тогда, когда лезвие ножа вновь заблестело как новенькое («А ведь сколько уже лет ему, – в который раз подивился нелюдим, – и не сточился совсем. Хорошие ножи ковал дед»), только тогда, когда прохладная рукоять согрелась в ладони, он поднялся и быстрым шагом направился к росшим на другой стороне поляны зарослям гуртника, крикнув для порядка на ходу:

– Эй, Хромоногий, ты где?

2

Сидеть было неудобно (мешал живот), и Ай-я поспешила лечь. «Куда ж я сейчас? Я и идти-то не смогу», – подумала она, глядя, как быстро проплывают над поляной в сторону Зуба Мудрости низкие облака. Другие облака. Совсем не такие, как утром. Их грязновато-серый цвет («Надо же было принять их за тряпку!») сменился угрожающим фиолетовым оттенком. Особенно по краям – еще недавно ровным и гладким, как у отшлифованной водой прибрежной гальки, а теперь разорванным в клочья. Одно облако догоняло другое, пожирало его, а к нему самому уже спешило следующее. Все тревожные, сумрачные, злые.

«Нет, не просто дождь будет – гроза», – подумала Ай-я.

Она была неожиданно обрадована тем, что хоть ненадолго осталась одна.

«Ну вот. Я жива. И Гвирнус жив. И все хорошо». – О! Как хотелось ей верить в это, но на душе было нестерпимо тяжело. Ай-я взглянула на свою худую, сейчас как-то особенно бледную руку. Пошевелила длинными пальцами с темными полосками под ногтями: «фу!» Значит, вот в этой самой руке…

Был нож.

Она вздохнула.

И вдруг усмехнулась. Нервно. Зло: «Если убивает вурди, то почему не может убивать человек?»

Хотелось плакать.

Ее опередило небо.

Сначала по верхушкам деревьев промчался ветер. Печально скрипнули старые ели, но их всхлипы тут же заглушил ровный, размеренный гул приближающегося к поляне ливня. Ай-я снова взглянула на небо – хаос облаков в мгновение ока сменился грубым, без единого просвета полотнищем туч. Сверкнула молния, коротко и зло хохотнул гром. Шум падающих капель стал громче. «Скорее», – мысленно попросила Ай-я.

И дождь хлынул.

Даже не дождь – целое озеро воды опрокинулось на поляну. Струи дождя полоснули Ай-ю по разгоряченному лицу. Платье моментально намокло, а вокруг образовались мелкие лужицы, которые стали быстро сливаться, грозя затопить всю поляну. Небо то и дело вспыхивало, а раскаты грома заглушали шум падающей воды. Нити дождя слились в один сплошной поток. Росшие вокруг поляны деревья внезапно поблекли, а потом и вовсе исчезли за стеной воды.

Ай-я осталась одна.

Только она и – вода. Много воды. Целый мир, состоящий из воды.

– Хорошо, – прошептали посиневшие от холода губы.

Гром.

И – будто в ответ – кто-то (о! Ай-я хорошо знала кто!) постучался – там, в ее животе. Сначала робко. Потом все сильней и сильней. И наконец, с такой силой, что Ай-я поняла: «Сейчас…»

– Вурденыш… Мой… – прошептала она.

3

Вроде гуртник как гуртник, однако Гвирнус сразу почувствовал неладное. Это чувство не раз спасало нелюдима в лесу, но куда чаще там, ближе к подножию Зуба Мудрости; Ближний же лес Гвирнус считал безопасным. Здесь он не столько охотился, сколько отдыхал, наслаждаясь запахами трав, шелестом листвы и… отсутствием людей. Он любил валяться на разбросанных там и сям полянах, любил, раздевшись догола, нежиться в лучах заходящего солнца. Сегодня все было по-другому. В каких-нибудь двух шагах от Поселка он не чувствовал себя в безопасности, и дело было вовсе не в охотниках, которые могли выслеживать и его, и Ай-ю, дело было в кустах, деревьях, траве, от которых исходила едва уловимая угроза.

– Ну-ну, – усмехнулся нелюдим. Он любил разговаривать с лесом (куда приятнее, чем с людьми, – недаром его прозвали нелюдимом). Вот и сейчас Гвирнус, играя с неведомой опасностью, спрятал нож в голенище сапога и развел руками: мол, смотрите, чего меня бояться, да и я нисколечки не боюсь.

– Так-так-так, – бормотал он любимое словечко Хромоножки, раздвигая плотные заросли гуртника.

Ветки больно хлестали по лицу. Заросли оказались куда гуще, чем предполагал нелюдим; он в который раз подивился глупости Хромоножки: «Тут где угодно блевать можно, так нет, выбрал местечко – не пройти». А деревца, будто нарочно, загораживали путь, и Гвирнус вдруг ясно понял, отчего, несмотря на все его показное равнодушие, ему все-таки немного не по себе.

Лес казался живее, чем обычно.

« Оно? – подумал Гвирнус. – Ох как не вовремя, если, конечно, это и впрямь оно».

Охотник так и не достал нож. К чему? Нож спасет от зверя. От человека.

Если же против тебя весь лес, не поможет и тысяча ножей.

Тысяча тысяч.

Он медленно, шаг за шагом, продвигался в глубь казавшихся нескончаемыми зарослей. Но не сделал и десятка шагов. Одна из веток, вроде только что спокойно шелестящая листвой, вдруг изогнулась и пребольно щелкнула Гвирнуса по носу. «Ага. Шалишь?» Нелюдим сморщился: «Врешь, я тоже не лыком шит, не повелитель какой, а?»

Лес промолчал.

Зато под ногами что-то хрустнуло, и, наклонившись, Гвирнус обнаружил осколки взятого у Гергаморы кувшинчика. «Дотаскался, бездельник», – зло подумал он о повелителе, внимательно осматривая землю и плотно растущие кусты вокруг. Листва едва пропускала солнечный свет. В зарослях наступили сумерки. Глаза слезились от напряжения. Наконец Гвирнус обнаружил несколько невесть кем сломанных веток, изрядно помятую траву, будто не один, а добрый десяток повелителей топтался в зарослях; легкий же запашок (фу!) окончательно убедил нелюдима в том, что именно здесь желудок Хромоножки опустошился изрядно.

– Тьфу! – брезгливо сплюнул нелюдим. Где же этот бездельник?

«А впрочем, кувшинчик-то того – можно и не искать», – подумал Гвирнус, но все-таки тихо крикнул:

– Эй, ты тут?

Потом еще раз внимательно осмотрел росшие вокруг кусты и легко обнаружил упущенные им при первом осмотре клочья рыжей с подпалинами шерсти. Прямо перед носом. На облепленной рыжими муравьями ветке. «Оттого и не заметил, рыжее, вишь все».

– Так-то вот, – пробормотал нелюдим. «Ведмедь свое дело знает. Небось и обернуться, ну, горшком каким, не успел, – мысленно пожалел он бедолагу повелителя, – а впрочем, что жалеть-то? Дураком жил, дураком и помер». Гвирнус вздохнул и собирался поворачивать назад, к Ай-е, когда его накрыл поток дождя.

Какое-то время сквозь плотную листву и падающую воду над головой Гвирнуса еще мерцал бледно-фиолетовый ночник сумерек, а потом и он потух, и нелюдим захлебнулся в зловонной и густой, как кисель, мгле, всеми порами кожи ощущая, как обступают его деревья и кусты, как смыкаются над головой густые кроны. Охотник протянул руку – она тут же уперлась в плотную, неподатливую массу. Нервы Гвирнуса не выдержали, и он наклонился за ножом.

«Где?»

Возмущению не было предела.

Нож пропал.

– Вурди меня! – выругался нелюдим. Звук его голоса тут же заглушил шум дождя. Впервые за эти безумные два дня Гвирнус почувствовал, как предательски дрожат руки. И тут («Только этого еще не хватало!») сквозь гул падающей, барабанящей по листьям воды чей-то хитрый, с легкой хрипотцой голос произнес:

– Кхе! Кхе!

Гвирнус вздрогнул от неожиданности.

– Кто тут? Хромоножка, ты? – спросил он и не узнал своего голоса – глухого, тихого, почти сразу смытого бурными потоками дождя.

– Кхе! Кхе! – повторил неизвестный. Он мог быть в двух шагах, но нелюдим не увидел бы его и нос к носу. – Гм, – задумчиво, – ну и дела. Темнотища, кхе! Вот уж не думал… – Голос умолк на полуслове. Гвирнус нетерпеливо вслушивался в окружающие его звуки. Наконец незнакомец продолжил: – Вода. Мокро. Не люблю я воды. У меня от сырости кости болят. Кхе! Еще как болят. То ли дело в хижине. Сухо там. Печка вон топится. Иногда. И то хорошо. А тут на тебе – дождь.

– Еще какой! – пробормотал Гвирнус.

– Ну да, дождь, – подхватил незнакомый голос, – а ты ведь Гвирнус, да? Попробуй тут что-нибудь разгляди. В кусты-то зачем, дурачина, полез?

– Я?!

– Ты, а кто же? Или я что-то неправильно понял? Так это от сырости, не обессудь, братец. Или, может быть, я – это ты, а ты – это я? Всякое, знаешь, бывает…

– Эй?! – Гвирнус начал приходить в себя. Он пошарил рукой в потоке дождя, надеясь хоть на ощупь добраться до болтливого незнакомца.

– Зря ты это. Сзади я, – сказал голос.

Гвирнус вздрогнул. Обернулся. За спиной опять же никого. Только бешено мчащая свои сумрачные воды река дождя.

– Значит, ты меня видишь, а я…

– Не вижу. А вот и не вижу, – довольно сказал голос, – просто ты подумал, вот и все.

– Подумал, говоришь?

– Ага.

– Хитрый ты. А говорил, не видишь ничего.

– Не вижу, а знаю.

– Так ты – повелитель? В голове моей шаришь, да?

– Повелитель-повелитель, тыщу лет повелитель, – обидчиво сказал незнакомец, – может, оно и так. Вурдик я. Не какой-нибудь там Хромоножка.

– Ишь ты какой обидчивый, как там тебя?

– Вурдик, – повторил незнакомец.

– Все вы одинаковые, – зло сказал Гвирнус, – чуть что, губы надувать.

– А вот и неправда, – обиделся тот, кого звали Вурдиком.

– Имя у тебя странное, – пробормотал нелюдим, стуча зубами от холода.

– Как назвали, да-с.

– Ты, что ли, у меня нож стащил?

– Нож? Какой еще нож? – В голосе повелителя появилась подозрительная хитреца.

– А ну тебя! – махнул рукой Гвирнус. – Горазды вы на вранье, – без толку спрашивать, эх! – Он хотел было выругаться, но ругательства так и не сорвались с языка. Странное дело – беседа с незнакомцем действовала успокаивающе. Руки уже не дрожали (разве что от холода), в голове – ни капли страха. Одно раздражение.

«Еще один повелитель выискался на мою голову. Мало их тут на меня, – ворчал про себя Гвирнус. Впрочем, скорее добродушно, чем зло. – Что он там про кусты-то? Еще дураком обозвал. А кто дурак? Что ж, не сам ведь; опять же из-за повелителя и полез».

– Знаю, знаю, – снисходительно отозвался Вурдик, – Хромоножка тот еще повелитель, так – малец еще. Можно сказать, и не повелитель вовсе. Жизни не знает («Не знал», – мысленно поправил Вурдика нелюдим), не понял он еще ничего. Главного не понял. Ну да главное-то лет через сто этак доходит. Он и думать-то, поди, еще не научился. Только за бабами подглядывать, за титьки хватать. Вот из-за таких-то нас и не любят. Вешают опять же, тоже мне развлечение нашли. Хотя это как посмотреть. Может, и хорошо, что такие есть. Я-то, поди, тоже не вечный. Вот опять же простыну тут с тобой, чихать буду. А может, и еще что похуже схвачу. Возраст как-никак. Кхе!

– Разболтался… – Нелюдим зло обломил первую попавшую под руку ветку.

– Знаю, не любишь ты нас, – заторопился Вурдик, – а ты потерпи малость. В первый раз ведь с тобой говорю. Ну есть маленько – болтлив не в меру. Так ведь намолчался я. Тыщу лет как молчу. Ну не тыщу, конечно. Поменьше малость. С дедом с твоим как-то, было дело, говорил. Так то с дедом. А с тобой в первый…

– Врешь ты все.

– Это почему ж? – обидчиво спросил Вурдик.

– Да хотя бы про деда. У нас в семье вашего брата не жаловали. Он бы первый тебя на суку вздернул.

– Так ведь и вздергивал же! Не раз ведь вздергивал! – довольно сообщил собеседник. – К Ай-е торопишься?

– Не твое дело, – сухо отрезал Гвирнус (голос утонул в раскате грома).

– Гремит, – не преминул сообщить Вурдик, – а насчет Ай-и, так это как поглядеть. Может, мое-то оно в самый раз и есть.

– Это почему же?

– А вот не скажу я тебе. Рано. Я сам ничего толком не знаю. Разве что самую малость. В общем, зря ты ее одну…

– Э…

– Ну, это я про кусты. Полез – теперь сиди, пока не кончится все. Он тебя до поры до времени не пустит. А дергаться начнешь – тут и гиблый корень в дело пойдет. Без толку, да…

– Не пойму я, про кого ты тут толкуешь, – задумчиво сказал Гвирнус.

– Да про лес! Про лес же! Что, не наступил еще?

– На корень, что ли?

– На него, братец, на него.

– Нет тут никаких корней.

– Нет, значит, будут. Ну пока. Пошел я.

– Стой! Погоди, ты куда?

– Нога-то не болит? – Голос Вурдика донесся откуда-то издалека.

«Болит, – внезапно обожгло Гвирнуса, – еще как!»

Он попробовал шагнуть вслед за повелителем, но тут же, охнув, осел в мокрую траву. Правая нога быстро немела. Да и левая чувствовала себя немногим лучше. Гвирнус торопливо стащил с правой порванный сапог и принялся растирать потерявшую чувствительность кожу. В голове будто молот стучало: «Поздно. Теперь уж надолго. Накликал, подлец!»

И еще:

«А может, и не было никакого Вурдика? Может, я того, раньше наступил? И не заметил? Бывает же такое, а?»

Дождь кончился.

4

Ах как сладко спалось!

Будто и не было волнений последних дней, будто и не было боли, страха, злобствующих охотников, пожара, ночного пришествия… вурди.

Тучи над лесом рассеялись. Выбравшись на волю, солнце жарило с прежней силой, спеша стереть следы недавно прошедшего ливня. Тысячи запахов, тысячи птичьих трелей наполнили лес. Закружились над поляной разноцветные бабочки. Заметались меж поднявших желтые головки цветов кашлюна длинные тельца стрекоз.

Ай-я спала.

Она не видела снов. Она не чувствовала влаги напоенной дождем земли. Не ощущала жара послеполуденного солнца. Рыжая лиса, перебегая через поляну, остановилась рядом, осторожно обнюхала спящую. Та не шевелилась, и лиса позволила себе лизнуть ее влажный от пота живот.

– Щекотно, – пробормотала во сне Ай-я.

Лиса настороженно замерла, а затем неторопливо продолжила путь, лишь ненадолго задержавшись у мертвых тел Плешивого и Питера. Она обнюхала и их и, махнув пушистым хвостом, скрылась в лесу.

Ах как сладко спалось!

Ай-я проснулась оттого, что кто-то ходил по поляне и громко шмыгал носом. У мужа ее не было такой привычки. К тому же в лесу Гвирнус ходил тихо. Очень тихо. Это в хижине, да, он цеплял сапогами ножки табуретов, натыкался на полки, ронял посуду. А в лесу… Мало кто умел ходить так бесшумно, как он.

Тот же, кто бродил сейчас по поляне, шумел почище ведмедя.

Это немного успокоило Ай-ю. «Значит, не охотники. Хватит уж». Достаточно и тех, чьи тела лежали где-то неподалеку. «Но тогда кто? И почему молчит Гвирнус?»

Еще не проснувшись окончательно (мысли были наполнены дремой, тягучи, как лесной мед), она вспомнила о ребенке, и горячая волна пробежала по всему телу от кончиков ног до слегка побаливающих после кормления сосков.

«Мой… – мелькнуло в голове. И еще: – Что-то уж больно тих. Спит?»

«Не отдам», – мысленно сказала Ай-я бродившему по поляне неизвестному существу. Впрочем, она была уверена, что это человек.

Вел себя незнакомец достаточно безобидно (Ай-я была осторожной женщиной и потому решила не показывать вида, что проснулась). Она лежала не шевелясь и слушала, как неизвестный бродит по поляне, кряхтит, шаркает ногами и бормочет что-то нечленораздельное. Сначала он бродил вдалеке, почти у самого гуртника, куда ушел за Хромоножкой Гвирнус. («Может, это и есть Хромоножка, – подумала Ай-я, но тут же решила: – Не он. И шаги другие. И не кряхтит он так. В носу копается, да. Бормочет тоже. Но не так. Не так»). Потом незнакомец подошел к мертвым телам, и до Ай-и донеслось:

– Э-хе-хе!

Некоторое время он стоял не двигаясь. Только громко сопел и противно причмокивал губами, снова и снова вздыхая:

– Э-хе-хе!

Затем шаги неторопливо направились к Ай-е.

«Не отдам», – снова подумала женщина, мысленно готовясь к схватке, но в то же время чувствуя, что ни в том, как вздыхал, ни в том, как шмыгал носом незнакомец, нет ничего угрожающего. Ни для нее. Ни для ребенка. Напротив, шмыганье было вполне доброжелательным, и она подумала, что тот, кто решится напасть на спящего, вряд ли будет так шумно себя вести.

«Кто же это?»

Ай-ю прямо-таки распирало от любопытства. И когда существо подошло совсем уже близко, так, что было слышно даже его торопливое дыхание, женщина открыла глаза.

– Кхе! Кхе! – раздалось прямо над ухом.

Перед ней стоял человек, и его присутствие здесь весьма походило на сон.

Вернее, не человек даже, а скорее человечек, потому что росту он был, вероятно, аж на голову ниже Ай-и, да к тому же и деревянные туфли его были на высоких (очень высоких) каблуках.

Где-то она его уже видела.

Где?

Ну да. Тот самый. Маленький. С плаксивым лицом («Кого родишь-то? Вурденыша?»). Помнится, она приняла его за Гвирнуса. Помнится, тогда он смешно стоял на корточках («Какой же я страшный? Смотри»). Помнится, тогда она подумала, что это всего-навсего сон.

Может, и сейчас?..

– Кхе! Кхе! – снова сказал человечек (от удивления Ай-я забыла о ребенке. Впрочем, он спал, а опасности Ай-я не чувствовала).

– Кхе! Кхе! – Человечек явно ожидал, что женщина заговорит первой. Но Ай-я будто воды в рот набрала.

– Ну вот, – обиженно сказал он.

Это был не сон.

Перед ней стоял маленький пожилой мальчик с красным лицом и реденькой рыжей бороденкой (странно, но там, в хижине, Ай-я не приметила у него бороды), обрамлявшей тонкие, обиженно выгнутые губы. Тело его прикрывали невообразимые разноцветные лохмотья; там и сям зияли отвратительные (с точки зрения любой женщины) дырки. И только деревянные туфли выглядели как новенькие. Человечек заметил произведенный Ай-ей беглый осмотр его внешности, насупился и сказал:

– Кхе! Кхе! Что поделать, поизносился малость. Штопать некому. Стирать некому. Плохи мои дела. – В глазах его заблестели слезы.

«Того и гляди расплачется», – подумала Ай-я.

– А я-то что? Безобидный я. Вурдик я, – сказал человечек и в самом деле чуть не плача.

– Вурдик? – От удивления Ай-я забыла об осторожности. Впрочем, она давно о ней забыла – лежала голая невесть перед кем. Ох досталось бы ей, попади она на глаза Гвирнусу. Ай-я приподнялась на локте, но незнакомец тут же остановил ее:

– Лежи уж. – Он наклонился к ней, провел рукой перед глазами Ай-и. Несколько раз щелкнул пальцами, и женщина вдруг почувствовала, как удивление пропало, остался лишенный всяких эмоций вопрос:

– Вурдик? То есть как?

– А так, – сказал Вурдик, – живу и в ус не дую. – Он казался немножко грустным, немножко виноватым. – Вот видишь, иногда появлюсь и сам не пойму: я это или не я. Тебе хорошо?

– Хорошо. – Ай-я пожала плечами. Что-то странное происходило с ней, но не рассказывать же об этом первому встречному. – Хорошо. Он не плачет. Совсем.

Вурдик снова сделал несколько то ли неловких, то ли особенно сложных взмахов рукой (Ай-я ощутила звенящую пустоту в голове и легкость во всем теле).

– Ты готова? – спросил Вурдик.

– Да.

–  Его нет, – просто сказал человечек. – Ее, – поправился он и, прищурившись, посмотрел на Ай-ю. – Ты понимаешь? Ты ведь давно уже поняла это?

– Кого?

– Ребенка. Ты ведь знала, что так и будет. Ты боялась его.

Ай-я кивнула.

– А теперь?

– Не знаю.

Ай-я оглядела поляну: где же он – маленький, красный, орущий, наверняка уже описавшийся, наверняка замерзший («Как? как я могла спать?»), где?

Вокруг лишь разбросанные по поляне валуны, слегка примятая ливнем трава.

Молчание.

Тишина.

– Увы! – смешно развел руками Вурдик.

Но Ай-е было не до смеха.

– Мой, – устало пробормотала женщина. «Мой», – казалось, шелестела листва.

– Я хочу плакать, – вдруг сказала Ай-я.

– Плачь, – сказал Вурдик.

– Я не могу.

– Да.

Как-то незаметно он вытащил из-за пазухи соломенную шляпу и нахлобучил себе на макушку.

– А то удар будет, – пояснил он.

– Удар? – равнодушно спросила Ай-я.

– Солнечный. – Вурдик грустно кивнул.

– Где же тут удар-то схватить? Тень одна.

– А вот возьмет и будет, – упрямо сказал Вурдик. – А тебя Ай-я зовут, я знаю, – добавил он.

– Что ж тут не знать?

– Ну, я пошел. Пора мне. А за Гвирнуса не беспокойся. На корень он наступил. На гиблый. Подсунули ему. Ну да ничего: корень не ведмедь.

– Эй, погоди, не уходи, – слабо крикнула Ай-я.

Но Вурдик уже исчез, растворился в воздухе. «Вурдик, Вурдик», – несколько раз, как заклинание, повторила Ай-я, где-то в глубине души понимая, что в этом мире людей в самую трудную минуту жизни у нее появился друг.

Не у человека – у вурди.

Отныне она, он (не Ай-я, женщина, жена – он, вурди) был не один.

– Вурденыш… Мой…

Лес вздрогнул – меж деревьев метался дикий, не человеческий, не звериный вой.

Так плакал вурди.