Текст книги "Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны"
Автор книги: Владимир Сафир
Жанры:
Публицистика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
Но так как Суворов любит всем задавать вопросы (сам же на них, как правило, и отвечая), то задам свой вопрос и я – «это что же такое таинственное сумел Сталин «аналитически выкристаллизовать», например, за период 1938-1941 гг.?». Я же и отвечу, так как Суворов об этом выразительно молчит – в «кристаллический осадок», как результат так называемых Суворовым «аналитических» потуг Вождя, выпали десятки миллионов безвинно погибших наших воинов и сограждан. И добавлю – уж лучше бы он разговаривал со всеми не на «Вы» (чему умиляется мастер анализа Суворов), а на «ты», но не занимался массовым истреблением лучших представителей всех слоев и сословий нашего народа. А ведь решай (анализируй) кто-нибудь другой (простите, поумнее) все эти государственные задачи, ничего бы подобного не было.
Однако самое интересное – каким образом Суворов «обосновывает» логику поступков Сталина в предвоенный и начальный период войны. Он отмечает очевидные факты о неспособности Гитлера разгромить Советский Союз в три месяца, о распутице, снеге, неспособности вермахта вести боевые действия в зимних условиях, о бескрайних российских просторах и, в связи с этим, о «безвыходном положении» Гитлера. Но это не его, Суворова, открытие – задолго «до того» исследователи пришли к выводу, что «Гитлер не обладал ни военным опытом, ни соответствующим образованием, среди ведущих умов вермахта он был дилетантом»[249]249
Якобсен Г. 1939 – 1945. Вторая мировая война (далее – Якобсен). М., 1995, с. 31.
[Закрыть]. (Вам, уважаемый читатель, это ни о чем не напоминает?).
Опередил Суворова и Геббельс, который в своем дневнике записал: «Такая война (на два фронта. – В.С.) рейхом еще никогда не выигрывалась»[250]250
Там же, с. 34.
[Закрыть]. На основе вышесказанного Суворов делает за Сталина удивительный вывод, что подобные действия Гитлера это «самоубийство», следовательно «Гитлер воевать против Советского Союза не намерен. Чистая логика...»[251]251
Суворов, с. 378.
[Закрыть]. Да никакой тут логики нет! Суворов притягивает ее за уши (как говорила моя бабушка Матрена: «Бух речка в воду – и поплыла»). Ибо как раз воевать-то Гитлер и намеревался, выставив практически напоказ все свои силы вдоль нашей границы. Зачем же Сталин (находящийся по оценке Суворова «в здравом уме»), если он не имел тех же, что и Гитлер психических проблем и комплексов, пытается с позиции нормального человека оценивать поступки явно больного и непредсказуемого своего очевидного противника? (Суворов наверное не знал, что в «царской» армии (это мне рассказывал отец) офицерам категорически запрещалось разбираться (разговаривать) с пьяным солдатом, ибо поступки его были алогичны и непредсказуемы).
В том-то и достоинство любого счастливого владельца действительно «аналитического» ума суметь просчитать все варианты, в том числе самые невероятные и авантюрные. Вот этого-то Сталин и не сделал (наш бывший разведчик аналитические способности Вождя определил неверно, неоправданно завысив их «выходные» характеристики). А между тем Сталину было достаточно, как говорят, «посмотреть в окно» или лишний раз взглянуть на разложенную перед ним оперативную карту Генштаба, чтобы увидеть и понять (даже ничего не «выкристаллизовывая») – вдоль нашей границы строй немецких дивизий утрамбован так плотно, что даже некуда ткнуть его, сталинским карандашом. Причем известны были и все номера дивизий и фамилии их командиров – не хватало только информации кто из них предпочитал мозельское, а кто рейнское вино. Короче – на пороге нашей Родины выстроилась громада вражеских войск, цель которой могла быть только одна – нанести неожиданный и сокрушительный удар. Поэтому дальнейшие поиски логических обоснований поступков явно больного Гитлера (и Сталина) следует предоставить «мастеру» подобных дел Суворову. Но с этими «открытиями» мы ознакомимся, видимо, уже в какой-нибудь следующей его книге.
Ну а теперь пришло время оценить те огромные потери (Суворов о них скромно промолчал), которые понесла Красная Армия в результате «тонкой аналитической оценки» нашим Вождем сложившейся ситуации летом 1941 года.
По данным Генштаба только за первые три недели потери войск составили:
• танков — 6000;
• самолетов – 3468 (в т.ч. за первый день – 1200, из них 800 на земле). Эта же цифра по немецким данным – 1800, из них 1000 – на земле;
• орудий – 18 500 (в т.ч. 12 тыс. минометов).
Кроме этого, 28 дивизий были разгромлены (12 стрелковых, 14 танковых и 2 кавалерийских), а 72 имели урон более 50% (к этому времени количество расчетных дивизий было увеличено со 171 до 202[252]252
СР, с. 254.
[Закрыть]).
Всего за 1-е полугодие начального периода войны (1941) армия потеряла:
• миллионы убитых, пропавших без вести, раненых (точную цифру безвозвратных потерь личного состава по состоянию на 2000 год назвать затруднительно, т. к. она время от времени (что видно из материалов этой статьи) «уточняется»), в том числе пленными порядка 3,9 млн. человек (всего за войну 6,3 (по немецким данным) из них 4 млн. погибло). В числе погибших 233 316 офицеров (23% от числа погибших за войну);
• 20,5 тыс. танков (немцы с июня по ноябрь 1941 г. потеряли 2251 танк, произвели – 1813, некомплект – 438)[253]253
ПЭТМ, с. 206
[Закрыть];
• 17,9 тыс. боевых самолетов;
• 20 тыс. орудий и минометов.
Этот порядок цифр в достаточной степени согласуется и с подсчетами немецкой стороны, которая, как показали многочисленные сверки, данные о своих потерях и захваченных пленных и боевой техники Красной Армии (в отличие от наших) фиксировала достаточно точно.
Из выступления Гитлера в рейхстаге 11 декабря 1941 г. (без данных за декабрь): «...На 1 декабря общее число взятых в плен советско-русских составило 3 806 865 человек, уничтоженных или захваченных танков – 21 391, орудий – 32 541 и самолетов – 17 332...»[254]254
Якобсен Г, с. 170.
[Закрыть].
Вот перечень только основных «котлов», в которых (по состоянию на 1 12.41) было пленено следующее количество наших бойцов и командиров (в тыс. чел.)[255]255
ВИЖ. 1992. № 3, с. 33, СР. 4.3, с. 948, 950.
[Закрыть]: Белосток – Минск (9.7.41) – 323, Умань (2.8.41) – 103, Смоленск – Рославль (5.8.41) – 348, Гомель (20.8.41) – 50, Киев (26.9.41) – 665, Мелитополь – Бердянск (10.10.41) — 100, Вязьма – Брянск (14.10.41) – 662, Керчь (16.11.41) – 100 (по немецким данным – 170).
Однако у нас и до сих пор, как правило, «оформляют» этот сокрушительный провал с миллионными жертвами округлыми фразами, вроде – «Главные причины его (поражения. – B.C.) в начальном периоде войны заключались в грубых промахах военно-политического руководства, некомпетентности, проявленной при прогнозировании политической ситуации» (хотя ясно, что «музыку заказывал» один запевала – Сталин), ...«в ошибочном определении вероятных составов ведения военных действий противника, несмотря на уроки лишь годом ранее завершенных кампаний на Западе Европы»...
Ну как тут не вспомнить еще раз сразившую наповал генштабистов знаменитую резолюцию Жукова на докладе ГРУ об опыте применения немцами на Западе впервые созданных танковых армий – «Мне это не нужно...»[256]256
Знамя. 1990. №6, с. 173.
[Закрыть]. О том «как нужно» применять танковые армии в его, жуковском понимании, при штурме не прорванных оборонительных рубежей (Зеелов) или вводе их в огромный город (Берлин), желающие могут прочитать в ВИА, вып. 10 (с. 123 – 161). Или очень к месту комментарии П.С. Рыбалко – «Армией командуют неграмотные люди – ...вахмистры без образования и опыта»[257]257
Там же, с. 180.
[Закрыть]. В связи с этим не выходит из головы и высказывание И.С.Конева о «благе» довоенных репрессий.
Понеся такие огромные потери, всего до декабря 1941 г. действующая армия получила 338 расчетных дивизий, в том числе вновь сформированных – 241[258]258
CP, с. 260.
[Закрыть]. «Ценой огромных усилий и жертв была, по сути, воссоздана новая армия, сумевшая к началу первой военной зимы остановить продвижение врага»[259]259
Там же, с. 345.
[Закрыть].
Оценивая всю эту трагическую ситуацию для всей страны, еще можно понять тех озлобленных бабушек, с остервенением размахивающих палками с портретом Сталина. В большинстве своем они малограмотны, историю своей страны если и знают, то только по сборнику партийных мифов – Краткому курсу ВКП(б), представляют скорее всего тех многочисленных представителей, которые «стучали» (или их родственников), или охраняли многомиллионный отряд «врагов народа» и т. п. Но вот чего не могу понять – почему хватается за эти древки человек образованный, академик и т. п., который на фоне огромного количества фактов, доказанных эпизодов в массе своей абсолютно преступного характера, продолжает внушать нам, что на этих портретах – «выдающийся государственный деятель». Сколько же еще миллионов жертв прибавить к тем, погибшим до и в ходе войны, чтобы Виктор Александрович Анфилов уяснил разницу между преступлениями и «выдающейся деятельностью» на благо своего народа и своей страны.
И последнее. Давайте посмотрим, конечно «еще немножко, еще чуть-чуть», как зависело число погибших от особенности действий противоборствующих сторон непосредственно на полях сражений.
V. Безвозвратные потери войск на полях сражений в зависимости от методов ведения боевых действий
Теперь, по прошествии более 50 лет после окончания войны, после изучения множества отечественных и трофейных документов, можно оценить те основные различия в организации ведения боевых действий, которые в большей или меньшей степени влияли на величину потерь воюющих сторон непосредственно на полях сражений.
Хочу подчеркнуть, что я рассматриваю только данные о том, кто и как руководил (управлял) войсками в ходе безоговорочной нашей победы над фашистской Германией.
Говоря о гитлеровских войсках следует отметить, что организационно они имели довольно сложную и недостаточно эффективную структуру. Это в первую очередь касается обилия различных штабов (СВ, ВВС, ВМФ и др.) практически автономных и независимых друг от друга, а также соседствующих на поле боя частей различного подчинения. Начштаба 48-го ТК генерал Меллентин достаточно четко сформулировал причины создания боевых дивизий СС Гиммлера: «...Объяснение этому странному и пагубному явлению следует, несомненно, искать в жажде власти Гитлером и его неверии любой самостоятельной силе. Старый принцип «разделяй и властвуй» доводился до логического абсурда. Войска СС были специально созданы в противовес армии, чтобы армия не зазнавалась»[260]260
Меллентин Ф., с. 516.
[Закрыть].
Преуспел и Геринг, который, ублажая свое болезненное тщеславие, добился создания авиаполевых дивизий, которые были хорошо вооружены, но подготовка командного состава (ВВС) оставляла желать лучшего. В составе этих дивизий были специальные дежурные подразделения «alarmeinheiten», которые предназначались для использования в экстренных случаях (например, участвовали в ожесточенных боях у Ново-Колиновки на Сталинградском фронте в декабре 1942 г. в составе 48-го танкового корпуса генерала фон Кнобельсдорфа). Но следует иметь ввиду, что с момента включения этих дивизий в ходе ведения боевых действий в состав объединений вермахта, подчинение их армейскому командованию становилось безусловным. Столь очевидные структурные недостатки вполне аргументировано разобрал и Суворов[261]261
Суворов, с. 167-179.
[Закрыть], однако его оценки «выдающихся» и «талантливых» полководцев слишком поверхностны и неубедительны, т. к. тема эта значительно сложнее, чем он ее себе представляет, тем более, что от анализа одного из определяющих показателей – понесенных сторонами потерь, он полностью устранился.
Вместе с тем следует признать, что при наличии этих очевидных недостатков структурного построения немецких вооруженных сил, непосредственно на поле боя действия их боевых частей и соединений (с учетом реального соотношения сил и потерь) представляются более организованными, так как уровень профессиональной подготовки командиров полков, дивизий, корпусов и т. д. был, как уже отмечалось, выше, чем у большинства наших командиров «нового» поколения – менее опытного и менее самостоятельного.
Теперь очевидно, что командиры вермахта, обладая большой свободой в пределах отведенной им зоны боевых действий, принимали достаточно самостоятельные решения, исходя, прежде всего, из оценки оперативной обстановки. Аргумент этот сомнению не подлежит, т. к. подтверждается официальными данными немецких и наших потерь.
У нас же структура управления войсками была более четкая и рациональная – все рода войск на разных уровнях были сведены под единое командование (например, комфронту напрямую подчинялись и приданная авиация и танковые соединения и т. п.).
Но это «аверс»; медаль имела и свою обратную сторону – «реверс». К сожалению, жесткая схема прохождения приказа «сверху вниз» исключала практически возможность какого-либо его изменения «на маршруте» даже в тех случаях, когда оперативная обстановка существенно изменялась (что-то вроде популярной формулы – «шаг влево, шаг вправо – ...»). Именно это положение – боязнь обоснованного отступления от приказа «сверху», проявления порой необходимой инициативы и самостоятельности, и являлось отрицательным моментом в действиях командиров на поле боя, что и приводило, как правило, к завышенным потерям наших войск.
Усугублялось это и тем, что за спиной даже командующего фронтом почти постоянно, как тень, находился так называемый представитель Ставки ВГК. Не трудно себе представить «самостоятельные творческие решения» комфронта, если таким представителем был, например, «все знающий и все умеющий» крайне жестокий Жуков. Правда, подобный вариант уж точно неприемлем был для Рокоссовского, который оказывать влияние на свои самостоятельные решения этим кураторам не позволял. Поэтому именно он очень резко отозвался об этой порочной практике, когда начальник – Замглавковерха, начальник Генштаба и др. вместо того чтобы находиться в центре, где сосредоточено все управление вооруженными силами, убывают на длительное время на один из участков боевых действий, а в самые напряженные моменты на фронте, в Москве остается один Верховный Главнокомандующий, к тому же в полной мере в силу ряда причин этой должности не соответствующий. И получалось не централизованное управление фронтами, а «распределенческое».
Кстати, крайне отрицательно оценивал роль представителей Ставки ВГК К.К.Рокоссовский, который считал, что одно их присутствие «...связывало комфронта... по рукам и ногам»[262]262
ВИЖ. 1992, № 3, с. 28.
[Закрыть].
А как дела обстояли у немецких командующих групп армий? Ничего подобного у них не было, т. к. невозможно себе представить, чтобы какой-нибудь «представитель» Гитлера (кроме него самого) додумался попытаться повлиять, например, непосредственно в ходе боя на распоряжения Манштейна, Роммеля, Гудериана, Моделя и др. Все это было бы из раздела фантазий.
Окончательно «ужесточилась» система управления наших войск с введением сталинского приказа № 227. В сложившихся условиях грамотно маневрировать на поле боя (в том числе и во время отступления для нанесения после этого контрудара в более выгодной ситуации или сохранения личного состава для последующих успешных боевых действий) военачальник любого ранга в полной мере не мог, так как нарушалась не соответствующая законам оперативного искусства заповедь «ни шагу назад» (сам Сталин в разговоре с А. Гарриманом сказал, что в Советской Армии «надо иметь больше смелости, чтобы отступать, чем наступать»).
У немцев тоже был приказ Гитлера «держаться любой ценой», однако приказы эти по своей «жестокости» были неравнозначны.
Непосредственное отношение к тому, что происходило на полях сражений и какие войска (как те, так и другие) несли потери, имел сложившийся порядок (форма) взаимоотношений между полководцами и их Главнокомандующим. И хотя оба – и Гитлер, и Сталин были абсолютными диктаторами, однако их «контакты» с высшими чинами армий значительно отличались.
В нашей армии подчинение приказу было беспрекословным (без исключения) и история практически не отметила случаев прямого оспаривания или (не дай Бог!) невыполнения «сталинских указаний». Были, правда, случаи другого рода, когда Герой Советского Союза генерал-полковник В.Н. Гордов, командовавший в войну 33-й и 3 гв. А, уже в послевоенное время, будучи командующим округом, в разговоре с женой покритиковал Сталина. Разговор был записан спецорганами и 12.12.1951 г. Василий Николаевич был быстренько расстрелян. В ходе обсуждения в Ставке предстоящих операций Сталин выслушивал (а иногда и этого не делал) различные мнения (как известно, сомневающийся Рокоссовский однажды «выходил в другую комнату еще подумать» т. п.). Однако после принятого Вождем решения, верного или ошибочного, никто и никогда попыток оспорить его правильность не предпринимал. Я, конечно, далек от мысли серьезно относиться к распространенным Жуковым «фактам» о якобы «жестких», иногда «с матом» его переговоров со Сталиным из-за их очевидной надуманности и недостоверности.
Не последнюю роль в отношениях «Сталин – высший комсостав» играл и тот факт, что в нарушение вековой традиции русской армии, в Красной (Советской) Армии была «ликвидирована как класс» возможность военачальника подать в отставку. В Германии же этот порядок существовал.
Если говорить в целом о взаимоотношениях между Гитлером и высшим комсоставом, то они имели свои особенности и существенно отличались от наших. Например, против вторжения на Восток совместное официальное возражение не побоялись представить три основных (в то время) командующих группами армий – Бок, Рундштедт и Лееб. Минуя промежуточные инстанции доклад подобного содержания весной 1941 г. направил Гитлеру и Рейхенау. В Германии одним из основных положений ведения боевых действий было стремление к минимизации людских потерь в армии, т. к. Гитлер обещал «молниеносную войну малой кровью» в условиях очевидного дефицита людских ресурсов. Так что солдаты вермахта попадали под определение «дефицит нации».
Наша же доктрина таких приоритетов никогда не содержала, памятуя о том, что «мы за ценой не постоим». Поэтому немецкие фельдмаршалы и генералы (во всяком случае их большинство), как ни грустно это признавать, принимая свои решения, исходили прежде всего из оценки оперативной обстановки и возможных потерь личного состава. И если получалось, что выполнение какого-либо приказа не согласовывалось с реальным положением дел и приводило к очевидно неоправданным людским потерям, то они, как правило, выступали с обоснованным протестом и, не получив нужной отмены приказа, зачастую сами принимали решения.
По неписаным правилам допустимость отступления была возможна только под натиском превосходящего по силам противника, или в том случае, когда они (отступления) готовили почву для последующих контрударов (например, тактика «Щит и Меч», осуществленная в 1944 году командующим ГА «Север» Моделем, или многонедельный организованный отход Манштейна (ГА»Юг») с последующим контрударом в феврале 1943 г. и овладением Харьковом (16.3.43) силами оперативной группы «Кемпф», 6, 11, 17-й танковых дивизий из состава ТК СС – «Лейбштандарт», «Райх» и др.). Сурово наказывались, в основном, те военачальники, которые без разрешения Гитлера отступали на армейскую «отсечную позицию», на стратегическую линию обороны (например, «Пантера» западнее Чудского озера в зоне действия ГА «Север») и др.
И хотя генералы вермахта знали, что могут быть преданы военно-полевому «суду чести», на котором компетентное генеральское жюри (иногда под председательством Геринга, а с лета 1944 г. – фельдмаршала Герда фон Рунштедта) оценивало обоснованность отданного приказа, исходя из сложившейся оперативной обстановки, они все же принимали решение на отход в случаях, когда можно было спасти личный состав. Дел таких было не так уж и много. Наиболее «громкое» из них – осуждение графа Ханса фон Шпонека, командира 42 АК, который был не в состоянии силами одной-единственной дивизии сдержать натиск 2-х армий противника (события в р-не Керчи). Гитлер упрятал Шпонека за решетку (6 лет)...[263]263
Митчем С, Мюллер Д. Командиры третьего рейха. Смоленск, 1997, с. 135 (далее – Митчем).
[Закрыть]. От расстрела его спас генерал-лейтенант Вальтер фон Зайдлиц (впоследствии участник Сталинградских событий, командир 51 АК, был в числе 91 тыс. пленных[264]264
СР, ч. 3, с. 949.
[Закрыть], захваченных после разгрома 6А), который, считая действия Шпонека вполне оправданными, решительно выступил в его защиту. Однако 22.7.1944 г. Шпонек был расстрелян без суда и следствия органами СС.
Вот несколько примеров, характеризующих особенности взаимоотношений генералитета вермахта с Гитлером (отличие от наших порядков очевидно):
• В ходе битвы под Москвой командующий 4-й танковой армией генерал Хёпнер, дабы избежать возможного окружения, заведомо зная, что Гитлер разрешение на отход не даст, приказал отойти на отсечную позицию войскам 7-го и 20-го АК, не сообщая о своем решении ни Клюге (4А), ни Кейтелю. Гитлер тут же отстранил Хёпнера от должности и уволил из вермахта (после покушения на Гитлера в ходе следствия он был 20 июля 1944 г. арестован, а 8 августа того же года приговорен к смерти и повешен).
• Фельдмаршал фон Лееб (будучи несогласным с решением Гитлера блокировать, а не штурмовать Ленинград) открыто выражал свое недоумение – он считал, что «Гитлер вступил в тесный сговор со Сталиным, поставив целью погубить германскую армию»[265]265
Митчем С, с. 196.
[Закрыть]. Устав спорить – подал в отставку и больше в боевых действиях участия не принимал. Возможно, подобным образом (блокадой) Гитлер планировал поступить и с Москвой, о чем свидетельствует довольно редкий документ, согласно которому в случае захвата столицы войскам запрещалось вступать в ее центр:
«Секретно
Приказ штаба
4-й немецкой армии
Штаб 4 армии
Квартирование армии
Отдел 1а, № 3566/41
14.10.41 г.
Согласно категорическому приказу фюрера и главнокомандующего вооруженными силами, войска не должны вступать в центр города Москвы.
Границей для наступления и разведки является окружная железная дорога...
Окружная железная дорога проходит через следующие пункты:
Нижние Котлы (южная окраина Москвы) – Слобода Ленинская – Карачарово – Слобода Дангауэровская – вокзал Лефортово – вок. Черкизово, вок. Белокаменная – Свиблово – Владыкино – вок. Лихоборы – вок. Братцево, вок. Военное Поле – Шелепиха – Слобода Кутузовская – Слобода Живодерная.
Немедленно довести до сведения войск.
За начальника штаба армии
Начальник отдела полковник
Что касается Ленинграда, то причины его блокады сформулированы в дневнике ГА «Север» от 12.10.1941: «... Моральное обоснование для этого ясно всему миру. Так же, как в Киеве, где вследствие взрывов с применением часовых механизмов возникла тяжелейшая угроза для войск, это нужно еще в большей степени предусмотреть в Ленинграде. О том, что Ленинград заминирован и будет защищаться до последнего человека, сообщило само советское русское радио. Поэтому ни один немецкий солдат не должен входить в этот город...» (Война против Советского союза. 194 -1945 гг., Документальная экспозиция. Берлин. Аргон. 1991, с. 69).
• На одном из совещаний Гитлер в присутствии Кейтеля и начальника Генштаба Цейтцлера откровенно схамил: «Кругозор моих фельдмаршалов – размером с унитазную крышку». Кейтель, как всегда, промолчал, однако Цейтцлер попросил у фюрера личной аудиенции, во время которой категорически потребовал, чтобы в его присутствии Гитлер воздержался от подобных высказываний. Придя в себя, Гитлер согласился.
• Командующий ГА «Юг» фельдмаршал Герд фон Рунштедт, несмотря на возражения Гитлера, приказал начать отступление к реке Миус и одновременно подал в отставку (до того он уже увольнялся в отставку (1938 г.), когда «оскорбил Гитлера, грубо посоветовав ему не связываться с этой «негритянской задницей» – Муссолини»). Сменивший его фельдмаршал фон Рейхенау (согласный с фюрером) приказ отменил, однако разобравшись, уже через сутки приказал 1-й танковой армии завершить отход на Миус. Проинформировал же он об этом Гитлера довольно оригинально, начав донесение словами: «В предвидении Вашего согласия...» И Гитлер эту «пилюлю» проглотил.
• Фельдмаршал Роммель 3 ноября 1942 г. в сражении при Эль-Аламейне (в условиях уже подавляющего превосходства (4 : 1) частей Монтгомери), несмотря на депешу Гитлера «стоять... до последнего солдата и последней винтовки», отдал приказ отступить, т. к. цена выполнения указаний фюрера была слишком велика – погибли бы более половины оставшихся танков и весь 10-й корпус итальянцев. Когда в ставке Гитлер, будучи в истерике, поставил под сомнение мужество всего Африканского корпуса, Роммель, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Чуть позже, на упрек Гитлера об отступлении предложил, чтобы «фюрер или кто-нибудь из его окружения лично прибыли на фронт и показали, как это делается»[267]267
Митчем, с. 256
[Закрыть].
Эпизодов таких много. Закончу примером, характеризующим прежде всего отношение командира к своим подчиненным.
Находящийся в окружении под Сталинградом однорукий генерал танковых войск (с 20.4.44 – «генерал-оберст») командир 14-го танкового корпуса Ханс Хюбе (Хубе) категорически отказался подчиниться приказу Гитлера на самолете покинуть «гиблое место», отправив в Берлин сообщение, что «останется со своими солдатами до конца». «Тут она ему и сказала...» – Гитлер прислал четырех своих телохранителей из СС, которые силой вывезли Хюбе из котла. Уже будучи командующим 1 ТА (намечался на ГА «Южная Украина»), он 21.4.44 погиб в авиакатастрофе в районе ставки. Гитлер считал его «одним из трех величайших командующих, которых дала Вторая мировая война», правда кого он имел в виду «поименно», так никто и не узнал. Кстати, тот же Хюбе вместе с командирами других корпусов – Штрекер (11 АК), Гейтц (8 АК), Зайдлиц (51 АК), Иенке (4 АК), уже находясь в «котле» под Сталинградом, категорически потребовали на совещании 27.11.1942 г. у Паулюса не выполнять приказ Гитлера и осуществить встречный прорыв с 4 ТА Хота и другими частями Манштейна. Паулюс, находящийся под влиянием начштаба Шмидта, такое решение не принял. До момента окончательного краха Паулюс прославился еще и тем, что его коллега по фронту командующий 4-м воздушным флотом барон Вольфрам фон Рихтгофен (как в песне – «нам сверху видно все...»), видя, как командующий 6-й армией ведет сражения («лобовые атаки без проявления какого-либо тактического мастерства»), официально призвал начальника Генштаба Курта фон Цейтцлера «назначить вместо Паулюса более компетентного командующего». Подобный крупный конфуз произошел только с Бушем (16 А), когда командующий ГА «Север» фон Кюхлер потребовал освободить его (Буша) от командования.
Но вот что любопытно – читая мемуары бывших наших противников, бросается в глаза их высокая оценка прежде всего боевого духа русского солдата. В тех случаях, когда советские командиры, продолжая «учиться» на поле боя, не ставили своих подчиненных в безвыходное положение (отсюда и количество наших пленных – порядка 6 млн. чел.), по общей оценке практически всех мемуаристов войны, сражались героически. Наши же командиры столь высоких оценок не получали.
Вот что сказано о русских солдатах в мемуарах известного военачальника III рейха генерала Фридриха фон Меллентина[268]268
Меллентин, с. 428, 429.
[Закрыть]:
• никто не превзошел их в умении просачиваться через линию фронта;
• обладают невероятной способностью выдерживать сильнейший артиллерийский огонь;
• остаются хорошими солдатами всюду и в любых условиях (к недостаткам он отнес недостаточную самостоятельность и др.);
• в целом безусловно отличные солдаты и при искусном руководстве являются опасным противником.
А вот оценку искусству руководства наших командиров (что в основном и определяло количество потерь на поле боя) Меллентин дает более скромную, хотя это теперь мы и сами знаем, сопоставляя понесенные сторонами потери:
• негибкость русских атак;
• безрассудное их повторение на одном и том же месте (дважды предпринятая будет повторена в третий и четвертый раз, невзирая на понесенные потери);
• неудачный выбор района наступления;
• строгое и неуклонное исполнение приказов, не считаясь с изменениями в обстановке и потерями (!) своих войск;
• боязнь брать на себя ответственность из-за суровых дисциплинарных взысканий и др.
Далее он достаточно метко (на мой взгляд) подмечает характерную для нашего командования особенность: «У русских была одна тактическая ошибка... суеверное убеждение в важности овладения возвышенностями... Они наступали на любую высоту... не придавая значения ее тактической ценности».
Как авторитетный танкист он интересно комментирует и действия наших танковых армий: «...Первые операции танковых армий заканчивались полным провалом... Плотными массами танки сосредоточивались перед фронтом немецкой обороны... Они мешали друг другу, наталкивались на наши противотанковые орудия... В эти дни отдельные немецкие противотанковые пушки и 88-мм орудия (Flak I8/36/37 (зенитные), Рак 43/1 (противотанковые), а также KwK 36L/56 (танков T-VI «Тигр» Н1(Е)), Рак 43/2L/71 ( ИТ «Фердинанд») и др. – B.C.) действовали наиболее эффективно: иногда одно орудие повреждало и выводило из строя свыше 30 танков за один час. 1943 год был для русских бронетанковых войск все еще периодом учебы... Лишь в 1944 году крупные танковые и механизированные соединения приобрели высокую подвижность и мощь и стали весьма грозным оружием в руках смелых и способных командиров (в другом месте (с. 438) – «...стали самым грозным наступательным оружием Второй мировой войны (выделено мною – B.C.)»[269]269
Меллентин, с. 438, 439.
[Закрыть].
При чтении этих замечаний генерала Меллентина у читателя могут возникнуть сомнения и естественный вопрос – «А может генерал-танкист «перегнул палку» и преувеличил недостатки, свойственные нашим танковым армиям в период их становления?» Нет, в наблюдательности и объективности ему не откажешь.
Действительно, болезненная склонность к захвату деревень, высот и т. п. в условиях, когда в большинстве случаев замысел не соответствовал наличию сил и средств, неправильно производилась оценка противника, необходимое взаимодействие должным образом не отрабатывалось, игнорировались реальные условия проведения боевых действий – все это приводило в конце концов к неоправданным потерям наших войск.
Еще при жизни генерал-майор Максим Петрович Коробейников рассказывал мне как он участвовал в атаке где-то в районе Кандалакши. «Наступали по лощине, в конце которой было то ли небольшое селение, то ли еще что-то, не помню. Первую группу всю уничтожили. Я шел «второй волной» и, получив тяжелое ранение в бок, упал. Пошла «третья волна». Ее тоже всю положили. В ходе четвертой атаки бойцы прошли не более половины пути и под огнем начали отступать. Случайно заметили меня и вытащили с поля боя. И хотя потом я еще был дважды ранен, но, как видишь, выжил».
А вот другой запомнившийся пример «штурма» высоты. Историю эту рассказал бывший комвзвода В. Дятлов в газетной статье «Прими весточку, семья солдата Кочергина!»[270]270
Комсомольская Правда. 24.6.93.
[Закрыть]. Перескажу коротко. Декабрь 1943 (когда давно пора кое-кому из командиров уже научиться правильно воевать), деревня Ляды, Белоруссия. Приказ – взять укрепленную высоту. Выполняет штрафной батальон при поддержке 812-го артполка. Любопытная для 1943 г. (!) деталь: «...Мимо по ходу сообщения прошла цепочка людей в гражданской одежде... Славяне, кто вы, откуда?! – спросил я. «Мы с орловщины, пополнение». Что за пополнение, когда в гражданском и без винтовок? «Да сказали, что получим в бою (?! – B.C.)». На открытом поле и в мелком кустарнике немцы сплошным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем молотили брошенных на верную гибель бойцов. Финал – «Мы отошли. Но отошло нас с батальоном штрафников всего семь человек, а было всех вместе – 307... Во имя чего они погибли?!» Да, ведя боевые действия по формуле – «туда 307, обратно – 7» на вопрос бывшего комвзвода найти правильный ответ практически невозможно.
