Текст книги "Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны"

Автор книги: Владимир Сафир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

«Обращение командования 57-го корпуса к Президиуму Верховного Совета СССР, народному комиссару обороны СССР и начальнику Генерального штаба РККА

г. Тамсак 27 июня 1939 г.

В 23 часа на полевом аэродроме Военный трибунал корпуса приговорил к расстрелу:

1. Капитан Агафонов Марк Прохорович, 35 лет, исключен из партии, в РККА с 1926 года.

2. Командир взвода лейтенант Дронов Сергей Никифорович, 23 лет, исключен из партии и из комсомола, в РККА с 1936 года.

3. Красноармеец Лагуткин Дмитрий Яковлевич, 24 лет, член ВЛКСМ, в РККА с 1937.

Агафонов, выполняя 19 июня по приказу командования боевое задание н являясь командиром отряда в составе 13 человек с бронемашиной БА-10,в полном вооружении и боеприпасами, противотанковым орудием на машине ГАЗ, одной машиной ГАЗ со снарядами, ночью, в силу преступной халатности сбился с пути и натолкнулся на заставу неприятеля. После короткого обстрела противником высланной вперед бронемашины, не дожидаясь ее возвращения, не выяснив обстановку, Агафонов в панике бежал в тыл, оставил бронемашину с экипажем, бросил машину со снарядами, водитель которого Лагуткин первый сбежал в тыл, оставил противогаз «БС», бросил дорогой каску, шинель и кобур с патронами. Дронов, находясь в разведке на бронемашине, после короткого обстрела противником, вместе с водителем и башенным стрелком, ввиду того, что машина левым колесом попала в окоп, бросил машину с пушкой, 2-мя пулеметами, комплектом боеприпасов, формуляр машины и картой, в панике бежал в тыл. В результате трусости и предательского поведения в первую очередь Агафонова, Дронова, Лагутина и 3-х других младших командиров, приговоренных к разным срокам лишения свободы, противнику сданы без боя бронемашина с боеприпасами и прочее, и грузовая машина с 260 снарядами.

В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления, в порядке статьи 408 УПК РСФСР, ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова, Лагутина и немедленного приведения приговора в исполнение (выделено мной. – B.C.).

Жуков

Никишов»[101]101
  ЦГАСА. Ф. 37977. On. 1. Д. 51. Л. 120-122


[Закрыть].

Это «обращение» достойно того, чтобы его хотя бы кратко прокомментировать. Итак, вина очевидна. Наказание неотвратимо и обсуждать тут нечего. Но справедливо ли определена мера наказания? Диапазон большой: разжалование, арест, расстрел и др. Какие же обоснования послужили для членов Кассационной комиссии ВС причиной признать недостаточно убедительными как сам неоправданно суровый приговор (расстрел), так и ходатайство Жукова? Скорее всего Комиссия могла учесть следующие обстоятельства (вариант): боевого опыта мало (или нет вообще); попали в крайне сложную боевую ситуацию, сбившись с маршрута (ориентироваться в монгольских степях сложно даже днем); нарвались ночью (самая сложная форма ведения боевых действий) на японскую засаду; броневик завалился в окоп – вести из него в таком положении бой экипаж уже не мог (от перечисления наличествующих пушек, пулеметов, формуляров и др. – его боеспособность не повышалась); в этой абсолютно проигрышной ситуации оставили (бросили) технику и отступили, «бежали в тыл»; из текста обращения не ясно, какие силы противостояли попавшим в засаду, – если считать, что они обязательно должны были погибнуть, но не отступить, то такая прямолинейная постановка вопроса во многом спорна и т. п.

Складывается впечатление, что Жуков, жаждущий этих бедолаг обязательно расстрелять, подобного разбирательства и опасался, поэтому контрольную процедуру попытался исключить, не считаясь с требованиями Закона. Но на этот раз не получилось...

Дальше – больше. Я ограничусь только несколькими примерами, дабы избежать какого-либо упрека в необъективности попыток Штерна ввести Жукова в рамки «законодательного поля». Однако из этого доброжелательного урока Жуков, похоже, никаких реальных выводов не сделал. Если на Халхин-Голе он пытался, подменяя суд и его решения, сам объявлять приговоры («Трибунал. Судить. Расстрелять» и подпись), то в последующем он схему несколько изменил и перешел на формулировки – «расстрелять и судить».

Заканчивая эту малоприятную тему, из всего многочисленного арсенала подобных «воспитательных мероприятий» Жукова приведу лишь два примера.

1. Допустив грубую ошибку и загнав в ходе Ржевско-Вяземской операции (1942 г.) буквально в западню под Вязьму главные силы 33-й армии, Жуков стал искать «виновных». Нашел быстро: это командир 329-й СД полковник К.М. Андрусенко, которого он, не мешкая, приговорил к расстрелу. Однако несправедливый смертный приговор Президиумом Верховного Совета СССР и на этот раз был отменен. «Недорасстрелянный» же Андрусенко 15 января 1944 г. получил звание Героя Советского Союза (войну окончил командиром 55-й СД).

2. Открыто возражая против жуковских командно-воспитательных методов, командующий 43-й армией генерал К. Голубев 8 ноября 1941 г. докладывал Сталину: «... на второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии»[102]102
  Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 220-221.


[Закрыть].

Уместно добавить, что из русского издания книги Эйзенхауэра наша цензура специально изъяла его беседы с Жуковым, в том числе поразившее «Айка» описание Жуковского метода преодоления минных полей «с помощью пропущенной через них пехоты как интересного тактического приема»[103]103
  Мы за ценой не постоим // Независимая газета. 1994; 22 июня. № 115.


[Закрыть].

Вся эта свойственная сталинскому периоду преступная вседозволенность элитной номенклатуры в обращении с «человеческим материалом», «массами» и «винтиками», когда Закон и Законность были понятиями абстрактным, к сожалению, распространилась и на армию. Прикрываясь якобы условиями военного времени, расстрельные приговоры раздавались направо и налево (не является исключением и Жуков), многие военачальники освоили метод «палочного» руководства и т. п.

Кстати, в императорской армии какое-либо физическое оскорбление действием офицера (насилие – «палкой вдоль хребта») хоть в мирное, хоть в военное время было невозможно, ибо по всем положениям гарантированная неприкосновенность личности была неразрывно связана с недостаточно знакомым нам понятием Офицерской Чести. Поэтому многочисленные случаи, когда в Великой Отечественной войне комдивы или командармы лупили палкой подчиненных офицеров, в «царской» армии были невозможны – избиваемый, не задумываясь, применил бы против обидчика оружие, не взирая ни на должность, ни на звание последнего.

В обстановке беззакония и неуважения личности махровым цветом расцвела и «плановая» деятельность «смершевцев». Согласно данным, опубликованным профессором В. Наумовым, в армии из числа 994 тыс. осужденных, более 157 тыс. были расстреляны («не считая десятков тысяч расстрелянных без суда»!)[104]104
  Вечерняя Москва. 1995. 27 января.


[Закрыть]. Если учесть, что, согласно данным Генштаба, в ходе войны средняя численность (не штатная!) стрелковой дивизии не превышала 5,5-6 тыс. человек, то получается вот такая позорная арифметика: без помощи всяких там фон боков, манштейнов, клюге и им подобным было уничтожено до 29 наших дивизий. А это (вариант, так как составы армий и фронтов разнились) порядка 5-и армий, то есть – целый фронт! Кроме этого, 72 тыс. офицеров были направлены в штрафные батальоны (комсостав почти 120 дивизий!). Чтобы ощутить на каком «доказательном» уровне проводилась вся эта вакханалия, рекомендую (только тем, кого отсутствие правды о войне действительно тревожит) прочесть статью фронтовика В. Вильчинского «Было и так»[105]105
  ВИА. Вып. 4. С. 187-195.


[Закрыть].

Завершая разговор о Штерне, должен отметить следующее. Согласившись, что «не совсем справедливо» (достаточно иезуитская формулировка) ставить Штерна в один ряд с Куликом и Мехлисом, Гареев так и не понял (или сделал вид, что не понял!) – истинные заслуги Штерна перед Родиной совсем не те, которые он со всей энергией столь долго и так упорно оспаривал. Остается только повторить сказанное в нашей статье о Штерне то, что не без умысла проигнорировал Гареев: «Проявив удивительную прозорливость и настойчивость, он сумел в чрезвычайно сложных условиях (не испугался, ведя принципиальные споры с недовольными Сталиным и Ворошиловым. – B.C.) добиться специального решения Политбюро ВКП(б) о приведении войск Дальнего Востока в боеготовое состояние, что в последующем, осенью 1941 года, сыграло огромную роль при обороне Москвы... Оценивая этот факт сейчас, можно сказать, что еще зимой 1939/40 года были заложены основы нашей декабрьской победы под Москвой в 1941 году. В этом заслуга командарма Штерна... Трудно себе представить, чем бы закончилось сражение под Москвой, если бы туда не были переброшены готовые к бою дивизии с Дальнего Востока»[106]106
  ВИА. Вып. 3. С. 259-262.


[Закрыть].

Уместно напомнить, что именно такие – «переброшенные и готовые к бою дивизии с Дальнего Востока», например 32 СД полковника В.И. Полосухина и 82 МСД генерала М.И. Орлова, остановили 1-3 декабря 1941 г. уд. Акулово части 292 ПД немцев, рвавшиеся к Кубинке.

Итак, все предельно ясно, вопрос исчерпан.

III

После прочтения в статье Гареева раздела «Уроки и выводы» (подведение итогов боевых действий у р. Халхин-Гол) хотелось бы обратить внимание читателей на три момента.

1. Давая оценку этой боевой операции Гареев приводит довольно странное высказывание западного историка Ингерсолла (который во время Второй мировой войны был всего-то репортером на Западном фронте): «Победа над Германией была прямым результатом битвы на реке Халхин-Гол...» (дальнейшие его «рассуждения» о превосходстве этой операции над победой Ганнибала в битве с римлянами я, дабы не втягиваться в некое подобие схоластических споров, комментировать не буду из-за очевидной надуманности и абсурдности такого сравнения битв методом «перепрыгивания» через века).

Такое сопоставление «результатов», носящее скорее экзотический нежели научный характер, вряд ли сможет хоть в какой-то мере удовлетворить серьезных историков, относящихся к оценке боевых действий нашей армии более объективно и взвешенно. Естественно, к их числу я не отношу тех, кто итоги любого удачного (да и неудачного!) нашего сражения превращают в восторженную оду победителю.

Все дело в том, что западные исследователи, такие как упомянутый Ингерсолл, а также Спар, Солсбери, Лукас, Штахель и многие другие/ которые пытаются анализировать события, происходящие в нашей стране (и армии), практического доступа к советским военным архивам не имели и вынуждены были заниматься, в основном, (кто лучше, кто хуже) компиляцией материалов открытой отечественной печати – журналов, газет, воспоминаний участников войны и др. И это их беда, а не вина, ибо преобладающее большинство работ, с которыми они были вынуждены иметь дело, в силу закрытости советского общества, как правило, недостаточно объективны из-за идеологической зашоренности – создана целая гирлянда исторических мифов, не дается объективная оценка боевых операций, неверно указываются реальные потери войск и т. п.

Подобные «данные» все годы публиковались и о событиях на реке Халхин-Гол (в чем читатель без труда убедится, внимательно прочтя последнюю хвалебную оду Гареева, не отметившую никаких недостатков в ходе тех напряженных боев). Видимо таким материалом и пользовался историк Ингерсолл. Однако справедливости ради, следует отметить, что собственные «западные» события (в том числе и ход боевых действий во 2-й Мировой войне) все эти историки осветили значительно объективней и полней, чем мы свои.

Но читатели должны знать, что сразу после окончания халхингольской операции представителями Генштаба и непосредственными участниками боев был составлен и подготовлен к печати сборник с подробным анализом хода боевых действий и всех выявленных недостатков. Маловероятно, чтобы после ознакомления с этим объективным «разбором полетов» Ингерсоллу пришла бы в голову мысль одаривать читателей столь революционными выводами и сравнениями.

Дело в том, что Жуков, вступив в должность начальника Генштаба, первым делом затребовал этот сборник к себе и после ознакомления запретил (!?) его печатать, направив «в дело». Это как бы «де-юре». А вот «де-факто» – за прошедшие десятилетия ни один историк на материалы этого доклада (должного бы находиться «в деле») не сослался. Судьба этого сборника сегодня неизвестна (подробнее в статье «Коллективная псевдореминисценция». – ВИА, № 9(57) за 2004 г.).

2. Представляется более чем странным утверждение Гареева о том, что из-за событий на Халхин-Голе якобы «почти на два с половиной года оттянуто вступление Японии во Вторую мировую войну».

Однако известно, что Япония, прежде чем решиться на подобные действия, рассматривала сложнейшие геополитические проблемы, определяя возможность вести сухопутные и морские операции на огромных просторах Юго-Восточной Азии (Китай, Индокитай и др. страны), богатых стратегическим сырьем (основными соперниками в борьбе за влияние в Азии считались США, Великобритания и Франция).

Заключив в 1936 году с Германией «Антикомминтерновский пакт» и в 1940 «Тройственный пакт» (с Германией и Италией) Япония в основу своих прогнозов закладывала только успехи Германии. Поэтому не точная оценка к исходу 1941 года действий немецких войск на фронтах Европы (полный успех) и России (частичный) и отсутствие глубинного анализа в целом всей ситуации противостояния воюющих сторон, а также перспектив их возможного развития, и послужило причиной принятия Японией ошибочного решения о вступлении во Вторую мировую войну внезапным нападением 7 декабря 1941 г. на американскую базу Пёрл-Харбор.

Что касается планов Японии вступить в войну с СССР, то, несмотря на наличие заключенного с нами 13 апреля 1941 г. пакта о нейтралитете, она не отказывалась от намерений такую агрессию совершить, исходя из тех же предпосылок – зависимости от успехов действий немецких войск против СССР. К окончательному решению Япония пришла с большим трудом из-за наличия серьезных разногласий внутри правительства трех различных по взглядам влиятельных группировок.

Полную ясность в этом крайне важном для нашей страны вопросе внесли уникальные по своей значимости донесения безусловно одного из лучших разведчиков XX века Рихарда Зорге:

30 июля 1941 г. – «... Япония может начать войну, но только в том случае, если Красная Армия фактически потерпит поражение (выделено мной. – B.C.) от немцев...»[107]107
  Русский архив. Т. 7. Гл. 5. С. 189.


[Закрыть].

14 сентября 1941 г. – «... Японское правительство решило не выступать против СССР... Боевые действия могут начаться предстоящей весной, если СССР потерпит поражение... (выделено мной. – B.C.)»[108]108
  ВИА. Вып. 3. С. 312.


[Закрыть].

4 октября 1941 г. – «... Войны против СССР в этом году не будет»[109]109
  Там же.


[Закрыть].

Октябрь 1941 г. – «Задание в Японии выполнено. Войны не будет (выделено мной. – B.C.). Отзовите нас в Москву или пошлите в Германию. Рамзай»[110]110
  Там же.


[Закрыть].

Оценивая действия Японии, становится ясно, что на фоне столь масштабных коллизий, события на Халхин-Голе представляют собой только эпизод предшествующих крупных боевых столкновений, который к вступлению Японии во Вторую мировую войну (как и против СССР), вопреки утверждениям Гареева, никакого отношения не имеет, ибо «точка отсчета» при принятии этого ошибочного решения у японских стратегов была совсем другой.

3. Определив значение этой победы как «огромное», историк Гареев явно переборщил. Подобная оценка находится в очевидном противоречии как с масштабом происшедших событий, так и с последующими преобразованиями Красной Армии. Безусловно, были сделаны определенные выводы и осуществлены дальнейшие усовершенствования в организационной структуре войск, тактике боевого применения танков, артиллерии, авиации и др. Если короче – была оперативно произведена необходимая «корректировка». Однако столь категорично представлять дело так, будто до халхингольских событий Красная Армия не имела ни достаточно глубоких теоретических разработок как грамотно вести боевые действия, ни соответствующей организационной структуры войск, и только десятидневная успешно законченная операция, дескать, перевернула все «вверх дном» (отсюда и ее «огромное», по Гарееву, значение), верно лишь отчасти, ибо оснований для подобных утверждений слишком мало.

Таким образом, Гареев утверждает: значение «огромно». Мы же выбирали более объективную и взвешенную оценку происшедших событий, достаточно далекую от гипертрофированной гареевской. Мнения «сторон» разошлись. А что, если этот спор рассудит главный участник тех боев Георгий Константинович Жуков? Возможность такая имеется, но для этого давайте вернемся в далекий 1945 год и не в словесной перепалке, а по документам, которые до последнего времени не были известны широкому кругу читателей, попробуем найти истину.

Итак, Берлин, 1945 год, 7 июня.

«Пресс-конференция главнокомандующего советскими оккупационными войсками в Германии о ходе и итогах Берлинской операции.... Присутствуют иностранные корреспонденты, прибывшие из Москвы (11 чел.), и представители советской прессы в количестве 8 чел. ...Затем тов. Жуков, открыв конференцию, начал кратко отвечать на вопросы.

...22. Магидов: просит рассказать маршала о его опыте боев на Дальнем Востоке.

Жуков: Мне было поручено провести операцию на Халхин-Голе. Эта операция имела локальный характер и поэтому едва пи представляет особый интерес (выделено мной. – B.C.).

23. Фишер и Шапиро: просят маршала в двух словах рассказать об этой операции.

Жуков: Операция на Халхин-Голе интересна лишь в том отношении, что за 10 дней Красная Армия полностью окружила и уничтожила всю японскую армию, находящуюся в этом районе...»[111]111
  Русский архив. Великая Отечественная: Битва за Берлин. Т. 15 (4-5). С. 429.


[Закрыть].

Чудеса какие-то! Жукова еще никто в отсутствии скромности не обвинял (как раз наоборот), однако маршал, будучи главным действующим лицом тех событий, не увидел то судьбоносное значение этой операции («едва ли представляющей особый интерес»!).

Читатель теперь сам легко убедится – с учетом ясных разъяснений маршала Жукова каких-либо дополнительных обоснований неточной оценки Гареевым боев на Халхин-Голе и их «огромном значении» не требуется.

IV

В своей статье Гареев совершенно справедливо указывает на то, что именно меньшие потери являются одним из показателей несомненной победы («по всем критериям военного искусства»). Все это надо запомнить, поскольку столь важная «посылка» будет использована в продолжении спора с Гареевым.

Именно этому вопросу о «потерях» и как их у нас «исчисляют» на сей день следует уделить особое внимание.

Связано это с тем, что отстаивая свою правоту в ответах на возражения Гареева о параметрах «каллиграфической характеристики полководческого почерка Жукова», предстоит оценить ряд операций, масштабы которых по всем основным показателям превышают халхингольские бои не менее, чем в 20 раз.

Поэтому, хотим мы того или нет, но размеры потерь личного состава при рассмотрении тех операций в нашем споре будут иметь главенствующее значение.

Так сложилось, что со времен октября 1917 года и до сегодняшних дней наши правительства по всем военным конфликтам, не делая никаких исключений, публиковали заведомо неверные, специально уменьшенные цифры потерь.

Если взять события на Халхин-Голе, то Гареев, верно указав потери противника (61 тыс. чел.) свои назвал неточно – «18,5 тыс. убитыми и ранеными». Следует отметить, что общепринятая завершающая (итоговая) оценка военных конфликтов различных масштабов производится, как правило, по «безвозвратным потерям», в число которых входят убитые, пропавшие без вести, умершие в плену и др. Когда же хотят этот вопрос подзапутать и замаскировать реальные потери войск, тогда добавляют «и раненые», ибо «погибшие от ран» (как бы спрятанные в числе «раненых») не прибавляется к числу погибших, и тогда окончательная цифра потерь четко не просматривается. Так получилось и у Гареева. По последним же данным, безвозвратные потери наших войск – 6831, без вести пропавших – 1143 (всего – 7974), раненных – 15 251. Если считать по методике Гареева, то получается 23 225 чел. (а не 18,1 тыс.).

Переходя же на общепринятые параметры оценок, следует, что с учетом умерших от ран и болезней, количество погибших за операцию оценивается в 9 тыс. человек.

Если же рассматривать данные по советско-финской войне, впервые опубликованные в 1940 году – 48,7 тыс. погибших, то они вначале (после «уточнения») возросли до 126,9 тыс., а по самым последним данным (ВИЖ, 1992, № 3, с. 44) составляют 131 тыс. человек (коэффициент «уточнения» – 2,7!).

Что касается Великой Отечественной войны, то людские потери нашей армии из-за грубейших ошибок как партийного руководства страны (в первую очередь Сталина), так и военного (в том числе и Жукова) оказались столь огромны и трудно объяснимы, что данные по ним (дабы скрыть от своего народа правду) надолго превратились в государственную тайну.

Сразу же после окончания боевых действий было объявлено, что армия за время войны потеряла 7 млн. человек. После работы нескольких комиссий (Штеменко – 1946-68 гг., Гареева – 1987-88 гг., Моисеева и др.) в начале 90-х годов»[112]112
  Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил в войнах, боевых действиях и военных конфликтах». 1993. Руководитель авторского коллектива Г.Ф. Кривошеев.


[Закрыть] эта цифра подросла до 8 млн. 688 тыс. 400 человек. Приведенная смешная «точность» в 400 человек на основании якобы «данных персонального (поименного) учета потерь» только подтверждает абсолютную недостоверность этих подсчетов, так как именно «персональный» учет потерь в нашей стране (армии) был организован безобразно. Судите сами:

– приказ об организации учета был издан всего за 3 месяца до начала войны – 15 марта 1941 года[113]113
  См.: Русский архив. М.: «Терра», 1994. Т. 13 (2-1). С. 258-281.


[Закрыть] (в войсках Южного фронта, например, стал известен только в декабре (!) 1941 г.);

– колоссальный недоучет безвозвратных потерь Красной Армии в период общего отступления в начальном периоде войны (утеря документов, преднамеренное их изъятие и др.);

– в начале войны рядовой и сержантский состав вообще не имели красноармейских книжек (введены только 7.10.41);

– спецмедальоны (личные) по указанию Сталина отменены 17.11.42 (знаменитый «социалистический учет» в данном случае вождю был не нужен, так как подобное «уточнение» приносило бы только вред);

– даже в 1944 году этот учет должным образом не был налажен[114]114
  Военно-исторический журнал. 1992. № 9. С. 28-31.


[Закрыть].

Картина, как видите, плачевная, если не сказать хуже. Да и сами авторы книги «Гриф секретности снят» признают, например, неполный учет санитарных потерь, которые они определили в 14 686 тыс. пораженных в боях и 7641 тыс. больных. Однако если заглянуть в архив Военно-медицинского музея, то обнаружим, что там хранятся не 22,327 млн. карточек военнослужащих, поступивших в годы войны в военно-медицинские учреждения, а более 32-х миллионов[115]115
  Вопросы истории. 1990. № 6. С. 187.


[Закрыть].

Кстати, на таком же «уровне» произведена фиксация потерь и в ходе войны в Афганистане (1979-1989). По подсчетам генерал-полковника Г.Ф. Кривошеева в ходе боевых действий погибло, якобы 14 445 чел. и ранено 54 тысячи. Но опять получаются «чудеса в решете» – в очереди за протезами, по данным Минздрава СССР, стоит как минимум в 2 раза больше – свыше 100 тысяч инвалидов[116]116
  Российские вести. 1991. № 6. С. 9-10.


[Закрыть]. Исходя из этих цифр остается предположить, что реальные потери (по традиции!) и в данном случае значительно уменьшены.

Но «процесс пошел» – учитывая очевидные неточности данных слагаемых (битвы, сражения, бои и т. п.), начались попытки как-то эти недостоверные цифры подкорректировать. Уже в нюне 1998 года ГШ в «Известиях» объявляет величину потерь на этот раз уже с точностью до «100» человек – 11 млн. 944 тыс. 100». Эта новая цифра наших безвозвратных потерь в Великой Отечественной войне, конечно, не последняя – известно, что в настоящее время работы по ее уточнению продолжаются! Но в недостоверности и этой «уточненной» цифры убедиться не сложно. Для этого достаточно соотнести ее с вполне достоверными данными о безвозвратных потерях офицерского состава – «1 млн. 23 тыс. 93» (поскольку эти данные определялись по личным делам, сохранившимся спискам окончивших курсы, училища, академии и др.).

Ответ подтверждает указанные предположения, так как доля безвозвратных потерь офицерского состава равна совершенно нереальным 8,6 процентам (?!) от общих, т.е. на каждые 100 погибших приходится 8-9 офицеров! Полученный высокий процент свидетельствует о том, что объявленные суммарные потери (порядка 12 млн.) явно занижены и не соответствуют действительности. Но эту трудоемкую работу по изучению, анализу и систематизации огромного количества боевых донесений частей следует провести тщательней, чтобы процент офицерских потерь рассчитать более точно, ибо только он и даст возможность определить не количество потерь (что с учетом отмеченных выше недостатков является теперь практически невыполнимой задачей), а верный их порядок цифр (т.е. не «порядка 12 млн.», а, например, «порядка менее 20 млн.» или другие значения). Между тем известно, что в XX веке ни одна армия развитых государств такого высокого процента офицерских потерь (8,6%) не имела и, согласно опубликованным данным, рубежа порядка 5% не переступала.

Что же касается немецкой армии, то согласно опубликованным данным, с 1 сентября 1939 г. до 1 мая 1945 года вермахт на всех фронтах потерял (безвозвратно) 3.950 тыс. человек[117]117
  По другим данным – до 5-5,6 млн чел. (в том числе на Восточном фронте до 3 млн). Уточнения продолжаются.


[Закрыть], в том числе офицеров 119 тыс. – 3%. На Восточном фронте потери составили соответственно (тыс. чел.): 2608 – 62,3 – 2,38%[118]118
  По состоянию на 22.04.45 (данные немецкого Генштаба СВ) соответственно (тыс. чел.): 2375 -56,7 – 2,39%. Цит. по: Черный хлеб истины // Вечерняя Москва. 1997. № 25. С. 3.


[Закрыть] (низкие потери немецких офицеров, как и общие (по сравнению с нашими) объясняются не столько разницей «штатных расписаний» противоборствующих сторон (у нас офицеров было больше), сколько несколько иной манерой ведения боевых действий и отношением к личному составу, объявленному Гитлером «дефицитом, достоянием нации...»).

Таким образом, учитывая приведенные выше факты, а также сделанное в 1942 году заявление зам. наркома обороны Е.А. Щаденко (в то время начальник Главного управления формирования и комплектования войск К А) о том, что на персональном поименном учете состояло «не более одной трети действительного учета убитых», и такое положение сохранилось до конца войны[119]119
  Б. Соколов. «Правда о Великой Отечественной войне». 1998. С. 286.


[Закрыть], можно сделать вывод, что многие научные работы, диссертации и различные «расчеты», опирающиеся, как правило, на данные книги «Гриф секретности снят» и ей подобные, достоверными признаны быть не могут.

Но пора вернуться к комментариям Гареева о боевом пути Жукова, ибо все эти данные об основополагающих материалах расчета, в частности, боевых потерь и их достоверности, нам как раз в дальнейшем очень пригодятся.

В ходе проведения празднования юбилея Г.К. Жукова в связи со 100-летием со дня его рождения некоторые из выступавших по телевидению и в печати военачальников, да и военных историков, пытались утверждать, что согласно имеющимся документам и расчетам в проведенных Жуковым операциях потери были меньше, чем у других командующих фронтами. Я долго пытался понять, что же это за документы и какие расчеты, могущие дать подобные результаты? Но, как говорят, «ищущие да обрящут». Оказывается, такие работы есть, есть и варианты расчетов, в которых среди анализа показателей боевых действий, обсчитан по «особой» методике и такой параметр, как «безвозвратные потери».

До сих пор во всех армиях развитых стран (в нашей, союзников, немецкой и др.) считалось, что одним из объективных и значимых показателей успешного (или неуспешного) действия войск в ходе проведения конкретной боевой операции, являлись понесенные суммарные потери личного состава. Причем, никто не оспаривает положения, что уровень полководческого мастерства командующих характеризуется соотношением боевых успехов к числу потерь и, в первую очередь, величиной их «безвозвратных» и «суточных» значений (последние достаточно полно отражают качественную сторону проведения операции на всем ее временном протяжении).

По этим показателям (с некоторыми оговорками) можно делать сравнение, например, действий командующих разных фронтов, но только в том случае, если они участвуют в одной (совместной) операции. Попытка же сравнивать (а это, к сожалению, делается очень часто) действия (и показатели) одной операции с другой (например, Берлинской 1945 г. с Белорусской 1944г.), равно как и действия командующих в этих разных операциях – например Жукова с Рокоссовским или Черняховским) является надуманной и научно не обоснованной. Все дело в том, что каждая операция проводилась в совершенно различных условиях и с иными показателями по количественному составу войск, степени их укомплектованности, временным критериям выполнения поставленных задач, реальным силам (качественным и количественным) противника (с учетом района его обороны или полосы наступления как по фронту, так и по глубине), характеристике местности и многими другими.

Мы же имели в виду те операции, в ходе проведения которых Жуков допустил крайне высокий уровень потерь, и которые (за исключением Московского контрнаступления) особенно подробно стараются не комментировать. К их числу следует отнести неудачную Ржевско-Вяземскую операцию (январь-апрель 1942 г.), полностью проваленную с огромными потерями вторую Ржевско-Сычевскую («Марс»), а также проведенную с недопустимо высокими потерями Берлинскую операцию со штурмом Зееловских высот и непосредственно Берлина (более подробно, отвечая Гарееву, эту операцию я прокомментирую позднее).

Есть несколько вариантов оценок характеристик действий, например, фронтов (и командующих) с использованием данных о безвозвратных потерях. Наиболее известны из них два.

Первый вариант (как один из компонентов метода «математической статистики») определяет процент безвозвратных потерь взятый от всей численности войск фронта. Он достаточно сложен, ибо по идее в алгоритм расчета должны закладываться многочисленные показатели как своих войск (с учетом обеспечения, условий действий, масштабов поставленной задачи и др.), так и противника (практически по тем же показателям). К недостаткам этого метода (по состоянию на 2000 год) следует отнести далеко не полное насыщение алгоритма компьютерной обработки, которое требует объемных и трудоемких исследований для уточнения всех указанных «компонентов составляющей». Работа эта только начинается и, судя по имеющемуся у нас примеру, проводится пока по самой упрощенной методике. Вот как выглядит «доказательная» часть этого метода: «Безвозвратные потери (такого-то) фронта составили (столько-то) %». Применительно к интересующей нас Берлинской операции это будет выглядеть так: «Безвозвратные потери 1-го Белорусского фронта Жукова составили 4,14%, 1-го Украинского Конева – 5%». Скорее всего, именно эти процентные показатели и послужили основанием выступавшим по телевидению и в печати в дни юбилея Георгия Константиновича делать заявления о меньших, чем у других командующих фронтами, потерях у Жукова.

Те же, кто не знаком с методом расчета по этой системе и не знает, что результаты получены по сугубо упрощенной схеме, снижающей ее научную достоверность, придут к однозначному выводу: «Да, у Жукова дела были лучше, и потери, судя по проценту, меньше, чем у Конева».