Текст книги "Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны"

Автор книги: Владимир Сафир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

У более любознательных сразу же возникнут вопросы: «А что это, собственно, за процент, от каких количеств он исчислен – то ли от всех «штатных» количеств войск фронта, то ли от их части, непосредственно принимавшей участие в боевых действиях и т. п.

Даже если наши читатели, говоря по-научному, сумеют преодолеть этот «смысловой барьер» и каким-то образом узнают (или догадаются), что «за основу» взято общее (штатное) количество войск фронта (вне зависимости от того, какая их часть реально вела боевые действия, какая находилась во втором (или третьем) эшелоне, какая – в резерве, какая была направлена в обход и (теоретически возможно) ни одного выстрела не успела сделать и т. п., то опять-таки сама эта цифра им, как правило, не известна. Узнав же ее, придется «крутить кино обратно» – делать возвратные действия, чтобы по известному проценту определить истинную величину «безвозвратных потерь», ибо без знания их величины какие-либо сравнения и выводы невозможны. Однако следует иметь в виду, что у Жукова при проведении Берлинской операции войск было (как всегда) больше почти в 2 раза (1,7), чем у Конева (довольно любопытная оценка «жуковского оперативного искусства» принадлежит маршалу А.И. Еременко: «... это превосходство в силах в 5-6 раз («норма» превосходства над противником увеличена как минимум в 1,5 раза – B.C.), иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру»[120]120
  Подмосковье. 1994. № 25. С. 5.


[Закрыть].).

Один из пропагандистов указанного метода, обобщая, как мне показалось, утвердившееся мнение большой группы поклонников Жукова (это их право), считает, что приведенные цифры («4,14%» (37,61 к 908,5), «5%» (27,58 к 550,9) и др. – B.C.) свидетельствуют, что в искусстве беречь людей (?! – B.C.) ни один из командующих фронтами не смог заслонить собой Георгия Константиновича. Не смешно. Памятуя о том, что указанные проценты исчислены еще далеким от совершенства методом, мне показалось, что автор этой сентенции в спешке забыл фразу «искусство беречь людей» взять в кавычки.

Итак, подобный «первый вариант» на меня должного впечатления, естественно, не произвел, но я и не ставил задачу навязать свое мнение читателям, поэтому продолжим сравнение и рассмотрим другую методику.

Второй вариант представляет собой оценку реальных потерь личного состава фронтов, в первую очередь, с учетом «безвозвратных потерь» (подобная оценка применяется во всех армиях – в нашей, союзников и др.). Для этого заглянем в таблицу реальных потерь (по Берлинской операции) 1-го Белорусского, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов, приведенную в книге «Гриф секретности снят», так как оба варианта расчетов, как я отметил, основываются на данных этого, далеко не совершенного труда.

Вот что мы там увидим (в тыс. чел.):

1. Безвозвратные потери у Жукова (1 БФ) в 1,4 раза больше, чем у Конева (1 УФ) – 37,61 и 27, 58; по сравнению со 2 БФ – в 2,9 раза.

2. Суточные потери у Жукова в 1,6 раза больше, чем у Конева – 7,84 и 4,94; по сравнению со 2 БФ – в 3 раза.

3. Санитарные потери у Жукова в 1,6 раза больше, чем у Конева -141,88 и 86,245; по сравнению со 2 БФ – в 3,1 раза.

4 Общие потерн 1 БФ (с учетом раненых) также больше в 1,6 раза-179,45 и 113,82; по сравнению со 2 БФ – в 3 раза.

Вместе с тем очевидно, что потери 1 БФ были бы значительно меньшими, не прими Жуков ошибочного решения прорыва главными силами фронта (1 гв. ТА, 8 гв. А и др.) к Берлину кратчайшим путем, напролом, прямо «по осевой» основных оборонительных рубежей немцев: Зеелов-Мюнхеберг – Вердер-Хёнов и др.

Если судить по официальным данным, то печальный итог Берлинской операции (с учетом потерь 2 БФ) выглядит следующим образом: войска этих фронтов безвозвратно потеряли 78 тыс. 260 чел.; раненых – 352,42 тыс. чел. Однако не следует забывать, что согласно последним подсчетам независимых исследователей как у нас, так и за рубежом, реально «безвозвратные потери» за эту операцию (в официальной отчетности специально уменьшенные в несколько раз) на самом деле превышают 300 тыс. человек.

Таким образом, есть все основания утверждать, что доля потерь 1 БФ в операции 3-х фронтов (приблизительно 50%) и их реальные значения, равно как и данные по другим жуковским операциям, служат достаточным доказательством опровержения версии о его (Жукова) «меньших» потерях. Но читатель вправе выбрать сам тот вариант расчета потерь, который ему покажется более убедительным.

V

М. Гареев сетует, что «вместо исторических документов... приводятся произвольно выбранные отдельные выдержки из них и даются... совершенно необоснованные выводы авторов». Подобное заявление комментировать трудно, так как складывается впечатление, что журнал (ВИА, вып. 3) Гареев, видимо, будучи очень занятым, просмотрел бегло. Небрежно попеняв, как бы мимоходом, на наличие только «отдельных выдержек из них» (документов), по этим «выдержкам», однако, он не посчитал нужным привести ни одного примера. А ведь журнал буквально забит официальными документами о Великой Отечественной войне и, в частности, достаточно уникальными, связанными, например, с руководством войсками в ходе Ржевско-Вяземской операции. Однако такие документы, дающие более полную картину «руководящих указаний» Жукова, Гареев «не уважает», ибо они не вписываются в его концепцию только хвалебного описания боевого пути Жукова в ущерб очевидной правде.

И где же это видано, чтобы любой документ приводился только полностью? Во всяком случае, в работах самого Гареева мы такого подхода к цитированию не обнаружили.

В мировой практике работы с документами правила едины – если документ важен, его воспроизводят без купюр, если же суть дела отображена лишь в отдельных пунктах, то только их и цитируют. Жалко потраченного времени на обсуждение всем понятного вопроса.

VI

Раздавая направо и налево безосновательные обвинения, Гареев заявляет, что: «... договорились до того, что... Жуков сознательно приносил Ефремова в жертву. Мотивом... могло быть избавление от Ефремова, как опасного конкурента».

Вся беда не в том, что мы «договорились» до опубликования анализа одной из версий гибели Ефремова (кстати, Гареев историческую литературу читает, видимо, уж слишком выборочно, по одному ему известной методике, иначе он убедился бы, что версия эта обоснованно рассматривается целым рядом исследователей и мы «пионерами» в этом деле не являемся)[121]121
  См.: Маршал и генерал. Загадка одного документа. // Подмосковные известия. 1992. 6 янв.


[Закрыть].

Беда в другом – Гареев «не обратил внимания» на то, что Жуков додумался «ничтоже сумняшеся» сочинить мерзкий пасквиль – боевую характеристику на подчиненного ему командующего ЗЗА Ефремова, одного из достойнейших отечественных полководцев. В этом постыдном документе все от первой до последней буквы фальсификация, если проще («по-русски»!) – клевета!

О ком написан этот провокационный документ? О военачальнике, прошедшем до войны полнокровный, ничем не уступающий Жукову, путь – от командира роты до командующего войсками ряда военных округов, первого заместителя генерал-инспектора пехоты РККА. В самые тяжелые времена начального периода войны он командует армией, фронтом и опять армией (33-й). Маршал Василевский говорил, что при одном только упоминании этого имени «нужно снимать шапку».

Но было одно существенное различие между Ефремовым и Жуковым, которое могло послужить причиной возникновения столь явно натянутых отношений. Первый имел законченное академическое образование, второй его не имел и, будучи «закомплексованным» на этом вопросе, практически кичился подобной ущербностью, подчеркивая свою, как ему видимо казалось, природную исключительность и ненужность в связи с этим дальнейшего теоретического совершенствования. Наиболее ярко об этом рассказал генерал армии Н.Г. Лященко в статье «С кровью и потом пополам...», опубликованной в «Военно-историческом журнале»: (из его разговора с Жуковым по телефону, р-н Синявино): «...Вы наверное академию кончали?». Отвечаю: «Да». «Так я и знал. Что ни дурак, то выпускник академии». В той же статье генерал армии Лященко рассказал, что после того, как он «посмел не узнать» Жукова в гражданской одежде (тот с Телегиным после окончания войны приехал в дивизию на охоту) Георгий Константинович, здороваясь, подал ему два пальца...

Не трудно предположить, что между этими двумя военачальниками, Ефремовым и Жуковым, где-то, когда-то произошло столкновение, тем более, что оба по твердости характера друг другу не уступали. Это могло быть при какой-нибудь довоенной инспекторской проверке, результаты которой злопамятный (а это бесспорно) Жуков не забыл. Это могло быть и столкновением (или резкими дебатами) по каким-то оперативным вопросам, в ходе решения которых Жуков наверняка почувствовал большую подкованность в этих делах своего оппонента и др. Правомочен и какой-то третий вариант, о котором ни Гареев, ни я ничего не знаем. Однако факт крайне резкой взаимной антипатии очевиден. Поэтому, руководствуясь указаниями Гареева о приоритетности суждения «по логике исторических событий», и учитывая ограниченные возможности этой статьи, кратко напомню только основные факты, которые подтверждают «законность» существования версии о «заклании» Ефремова. К тому же, если внимательно прочесть все документы в ВИА, вып. 3 (с. 52-172 и 250-284), то станет ясно, что выдвинутые Гареевым против нас «обвинения» безосновательны.

Итак, в хронологическом порядке:

• практически не успев вступить в должность командующего 33-й армией, через несколько дней Ефремов одаривается «строгим выговором за примиренческое отношение» к дезертирству. Все дело в том, что пользуясь своим законным (!) правом, Ефремов на Военном совете армии оперативно разобрался с командованием одной из бригад и, не придерживаясь болезненной склонности Жукова к расстрелам, вынес оправдательный приговор с направлением провинившихся в часть (будучи верен себе, Жуков и в «характеристике» исказил смысл взыскания, указав совсем другую причину: «... Приказы выполняет не в срок (?! – B.C.) ...за что имеет выговор в приказе...»);

• при ликвидации нарофоминского прорыва (в условиях, когда немцы пытались развить успех еще на одном направлении – в р-не Слизнево) Жуков, практически лишая Ефремова возможности оперативно командовать всеми частями армии, объявляет ему: «руководство группой возложено лично на Вас»[122]122
  ЦАМО. Ф. 388. Оп. 8712. Д. 15. Л. 65.


[Закрыть];

• неожиданно вводя обессиленные непрерывными боями главные силы 33-й армии в абсолютно авантюрный и неподготовленный прорыв к Вязьме, комфронта почему-то (а, кстати, почему?) не считает нужным усиливать их ни танками, ни лыжными батальонами;

• Жуков не стесняется отдавать Ефремову вот такие приказы: «... продовольствие искать на месте (?! – B.C.), подавать его не будем... искать снаряды тоже на месте»[123]123
  Суровые испытания. С. 230.


[Закрыть] (это отдельные кукурузные початки можно собирать на замерзшем, плохо убранном колхозном поле, снаряды там не валяются). Трудно поверить, что подобный приказ отдавал человек, будучи в здравом уме.

Информация к размышлению: несколько иной подход к ведению боевых действий был в том же районе (немного севернее на участке Гжатск-Ржев) и в то же время. Будучи маленького роста, но очень решительным и самостоятельным, командир немецкого полка 7-й ТД Хассо фон Мантойфель (впоследствии командир 7-й, «Великая Германия» ТД, 5-й и 3-й ТА в звании «генерал танковых войск») отказался выполнять приказ командующего 9-й армией генерала танковых войск Вальтера Моделя, ссылаясь на нехватку продовольствия, топлива, припасов и маскировочного снаряжения, без которого немецкие солдаты легко становились мишенями советских снайперов. И хотя Модель грозил военно-полевым судом, Мантойфель, выполняя свой девиз: «заботиться о благосостоянии подчиненных», приказ не выполнил. Эта стычка произошла с тем Моделем (признанным мастером обороны, прозванным «пожарником фюрера»), который практически опять-таки в те же дни (конец января 1942 г.) в ходе Ржевско-Вяземской операции прибыл в ставку и «выпросил» так нужный ему корпус. Гитлер настаивал на использовании его на Гжатском направлении, а Модель – в р-не Ржева. «Возник желчный спор. Модель холодно воззрился на Гитлера сквозь монокль и спросил: «Кто командует 9-й армией, Вы или я?». И не дожидаясь ответа, Модель сообщил потрясенному Гитлеру, что знает ситуацию на фронте лучше, чем он. Удивленный фюрер уступил»[124]124
  Митчелл С. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. Смоленск. 1998. С. 438


[Закрыть].

Кстати, Модель оказался прав – ни в ходе этой операции, ни в последующих (Ржевско-Сычевской, 2-й Ржевско-Сычевской («Марс») операций Жукову взять Ржев так и не удалось, а при проведении операции «Марс», как ни печально это признавать, он потерпел сокрушительное поражение. Ржев был освобожден только в марте 1943-го! «...Оккупация города длилась почти семнадцать месяцев. И все эти месяцы, день заднем, шли бои. Историки не любят об этом вспоминать, как не любили и выдающиеся военачальники: здесь провалились операции маршала Конева и самого Жукова... Наши войска вошли в город лишь после того, как немцы спокойно, в планомерном порядке... выехали из Ржева в железнодорожных вагонах. Горькая для нас правда»[125]125
  Известия. 1997. 12 марта.


[Закрыть];

• изгнав Ефремова из КП армии (Износки), который пытался хоть как-то организовать прикрытие открытых флангов армии («Ваша задача под Вязьмой... Самому выехать сейчас же вперед (выделено мной – B.C.). Жуков»[126]126
  ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 157. Л. 96.


[Закрыть], комфронта забыл (если знал), что «... обеспечение открытого фланга каждого соединения лежит на вышестоящей инстанции»[127]127
  Работа штаба армии. ВАГШ. 1938. С. 27-29, 59.


[Закрыть] (в данном случае фронта (Жуков) по отношению к армии (Ефремов);

• Жуков посадил окруженные части Ефремова под Вязьмой на голодное снабжение как продовольствием, так и боеприпасами. Почему-то (?) лишил Ефремова авиационной поддержки, хотя для этой цели была выделена авиагруппа. Ефремов – Военному совету Запфронта: «... На мои неоднократные просьбы никто не реагирует, авиации нет»[128]128
  ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 157. Л. 34.


[Закрыть]. Ну почему же, реакция есть: «...Пошлите одно звено к Ефремову, чтобы поднять настроение (выделено мной – B.C.). Жуков»[129]129
  Там же. Д. 159. Л. 235.


[Закрыть]. А это, кроме как издевательством (не уничтожать немцев, а «поднимать настроение»), назвать нельзя! Лейтенант Якимов (шифровальщик штаба армии) вспоминает, что после крутого, матерного разговора Ефремова с Жуковым командарм, уже догадываясь по ходу дела, что роль его все больше начинает напоминать «подсадную утку», в сердцах сказал: «Тебя бы сюда на недельку!»;

• естественная попытка Ефремова и Белова «создать общий фронт, сомкнуть фланги (1-го гв. КК и окруженной группы Ефремова – B.C.), что позволило бы свободно маневрировать имеющимися силами»»[130]130
  Белов П.А. За нами Москва. С. 205, 206.


[Закрыть], почему-то тут же пресекается на корню. Жуков: «Локтевая связь Вам не нужна» (?!);

• главком Западного направления Жуков (имея в своем подчинении 14 армий и 3 кавкорпуса) не предпринял никаких действий, чтобы усилить части 43-й армии для обеспечения прорыва и соединения с Главной (Западной) группой 33-й армии в р-не Шеломцы (обессиленным частям 33-й армии до Шеломцов оставалось всего 500 метров).

• Жуковым не было принято никаких мер по усилению 43-й и 49-й армий при финальном встречном ударе и не были учтены их прошлые безуспешные действия с целью соединения с остатками окруженных частей 33-й армии. Более того, отсутствие элементарного контроля за ходом этих трагических событий со стороны комфронта привело к тому, что наступательные действия 43-й и 49-й армий были просто прекращены.

Ефремов, брошенный своим комфронта (коим был Жуков) на произвол судьбы, погиб.

Но остановимся. Этот перечень можно продолжать еще очень и очень долго. Однако любой здравомыслящий человек поймет, что такой убийственный набор явно целенаправленных «действий наоборот» дает все основания «договориться» (по Гарееву) до того, что версия устранения генерала М.Г. Ефремова абсолютно правомочна и имеет очевидную тенденцию опасного приближения к понятию «факт».

VII

Удивляет оценка Гареевым деятельности работников Генерального штаба. Я не собираюсь уточнять причины их взаимной антипатии. Не мое дело. Но ставить под сомнение заключение Генштаба, как высшего «думающего» органа Вооруженных Сил, органа, признанного во всех цивилизованных странах мозгом армии, отвечающим за ее обороноспособность – это что-то новое.

Прослужив достаточно долго в Генштабе, с уверенностью могу утверждать, что, например, в Главном оперативном управлении (да и в других) собраны отличные специалисты.

Ссылка Гареева на «тысячи километров» удаления «не работает», так как при современных средствах связи для оперативного поступления докладов и информации удаление от фронта что на 20, что на 1020 км роли не играет. И вопрос стоит совсем не о «рассуждениях» как надо было действовать, а о грамотном анализе и разборе проведенных операций, дабы в первую очередь, определить очевидные недостатки, извлечь из этого необходимый урок и успеть своевременно сориентировать войска на основе этих выводов. К тому же для этого совсем не обязательно сидеть на передовом командном пункте полка или в стрелковой ячейке разведывательного дозора.

Например, одним из достоинств достаточно глубокого и поучительного анализа Ржевско-Вяземской операции, сделанного западным направлением Оперативного управления Генерального штаба КА в отчете «Операция 33 и 43 армий на Вяземском направлении (01-04.42 г.)», является очевидная его объективность. До этой работы Жуков не добрался, не имея в то время прямого влияния на Генштаб, так как еще не вступил в должность зам. Главковерха. А будь он в этой должности при проведении указанной операции, то легко можно себе представить, что от этой работы остались бы только «рога да копыта» (для этого достаточно вспомнить о судьбе подготовленного «анализа» событий на Халхин-Голе, о чем я уже писал). Все это не помешало Жукову после войны сделать удивительное утверждение о Ржевско-Вяземской операции: «Там, собственно говоря, и операции никакой не было»[131]131
  Коммунист. 1998. № 14. С. 96.


[Закрыть].

Однако документальный анализ Ржевско-Вяземской операции сохранился в своей «первобытной свежести» и настолько четко отразил все грубейшие промахи Жукова, что Гареев ни одно из его положений даже не попытался оспорить.

Что касается намеков на какие-то «обстоятельства» при написании документов, то они, естественно, бывают, причем в коллективе Гареева их, возможно, было и больше, но в целом авторитет Генштаба достаточно высок и во всех странах является одним из надежных источников грамотного анализа.

А если не так, то куда же обращаться? Может быть в «Фонд Жукова» или к той группе историков, которые кроме штампования только хвалебных од, после зычного окрика «ведущего», уже ни о какой объективной оценке событий войны и не помышляют? Можно огульно обвинять нас, но попытки Гареева поколебать авторитет НКО (МО) и Генштаба неубедительны, неуместны и свидетельствуют об отсутствии у него элементарной скромности.

Вместе с тем «недовольство» Гареева Генеральным штабом, откуда исходила наиболее объективная оценка действий командующего фронтами, армиями и т.д., скорее всего можно объяснить традиционной его солидарностью с действиями Жукова – как правильными, так и ошибочными. Последний же, считавший свои решения всегда верными и не допускавший даже возможности какой-либо критики в свой адрес, испытывал определенный дискомфорт от присутствия «за спиной», хотя и не вмешивающихся в его действия высокообразованных специалистов Генштаба, но четко фиксирующих все жуковские промахи, имевшие порой тяжелые последствия.

Поэтому не случайно появился на свет более чем странный документ (другим командующим подобное в голову не приходило), не требующий каких-либо дополнительных комментариев.

«Доклад Г.К. Жукова Верховному главнокомандующему вывода о работе группы офицеров Генерального штаба при штабах фронтов и армий и предложения по ее ликвидации

№ 00240 3 октября 1943 г. |3.45)

При штабах фронтов и армий работают офицеры Генерального штаба, которые, как показал опыт, своей работой никакой практической помощи ни Генштабу, ни войскам не оказывают. Считаю, что группу офицеров Генерального штаба надо ликвидировать, а личный состав использовать на командных и штабных должностях в войсках.

Юрьев[132]132
  Условная фамилия Г.К. Жукова. ЦАМО. Ф. 48а. Оп. 2294. Д. 20. Л. 189. Автограф.


[Закрыть]»

Правда, Сталин, если я не ошибаюсь, со столь оригинальными доводами Жукова не согласился.

VIII

Предварительно обвинив нас в «самонадеянности», М. Гареев сделал смелый вывод, что о действиях войск могут писать (анализировать) только те, кто имеет опыт «в оперативно-стратегическом масштабе» (наверное имея ввиду в первую очередь себя и своих единомышленников), отбросив тем самым на обочину историографии практически всех исследователей войн как у нас, так и за рубежом, лишив их права объективно анализировать подобные события.

На фоне полного самодовольства, не утруждая себя доказательствами, Гареев сокрушает «ниспровергателей» очередным обвинением. Нам вменяется в вину утверждение о том, что от ввода в бой бронетанковой группы на Халхин-Голе (оценка, напоминаем не наша, а Генштаба и наркома обороны) до ввода в сражение 1-й гв. ТА на Зееловских высотах, жуковский «полководческий почерк один и тот же и его каллиграфические характеристики со временем практически не изменились». Мы исходили из того, что у Гареева и некоторых других авторов в описании боевой деятельности Жукова наметился очевидный перегиб: ряд его сражений разобран явно необъективно, недостатки исчезли, а серьезные неудачи замалчиваются или о них цедят сквозь зубы что-то непонятное. Но задача историка состоит не в том, чтобы «любой ценой» воспевать избранного героя (пытаясь «не расплескать» искусственно созданный образ), а объективно и всесторонне показать, опираясь на факты, все его успехи, достижения и, хочет этого или нет М. Гареев, неудачи как малые, так и большие.

В подходе М. Гареева к подобным явно необъективным оценкам отдельных моментов боевой деятельности Жукова четко просматривается стиль закаленных в идеологических битвах номенклатурных бойцов, призванных ваять образы непобедимых полководцев во главе с товарищем Сталиным. Последний и сам этим занимался, предоставив Жукову условия «наибольшего благоприятствования» при комплектовании подчиненных ему фронтов войсками, вовремя убирая его с «невыгодных» направлений, именно его назначая своим заместителем (вместо более грамотного в оперативном отношении К.К. Рокоссовского) и только ему предоставляя право «уточнять» или отменять указания Ставки (как это произошло, к сожалению, в ходе Берлинской операции).

И Жуков, будучи, как многие говорят, «Сталиным в армии», своему Главковерху служил верно, четко сформулировав свое кредо и подобрав для этого в оправдательном письме ЦК ВКП(б) в 1948 г. самое подходящее слово – ...«Я никогда не был плохим слугою (выделено мной – B.C.) партии, Родине и великому Сталину»[133]133
  Военные архивы России. Вып. 1. С. 244.


[Закрыть].

Но так как мы перед собой столь перегруженную заидеологизированными мифами задачу «ниспровергания» не ставили, то рассмотрю те действия Жукова, которые анализировались слишком однобоко или предавались замалчиванию. А без анализа хотя бы основных проведенных маршалом операций бессмысленно пытаться составить о нем (и о его способностях) очищенное от каких-либо эмоционально-конъюнктурных пристрастий совершенно объективное представление. И в этом нет ничего нового – это общепринятое правило, и мне не понятна попытка некоторых историков (в их числе Гареев бесспорный лидер) сделать для Жукова исключение.

Прав был Пушкин: «... Тьмы низких истин мне дороже, нас возвышающий обман...». Вторит ему и В. Вересаев, говоря, что «... вся-то красота живого человека в его жизненной полноте и правдивости...».

Поэтому честный показ не только успехов, но и неудач сделал бы образ маршала Жукова более конкретным, законченным и понятным. Все это способствовало бы борьбе с очевидно фальсификационными трактовками отдельных его действий.

IX

Возвращаясь к вопросу о «полководческом почерке» Жукова, его «каллиграфической характеристике» и учитывая, что Гареев нашу оценку посчитал ошибочной, я вынужден вкратце (учитывая ограниченные рамки статьи) расширить доказательную базу наших выводов и углубить качество графологического анализа подобного «почерка» (к Берлинской операции вернемся позже).

1. Мы согласились (в отличие от Гареева) с оценкой Наркома обороны, что первоначальные действия Жукова (танковая атака «с ходу», без элементарной подготовки) были «неправильными». Это было как бы «начальной точкой отсчета координат». Завершающий же разгром японских войск был впечатляющим.

2. Жуков неудачно курирует крупнейшую танковую битву XX века (26-29 июня 1941 г.) в районе Броды-Берестечко-Дубно, которая вылилась в сложно-маневренное противостояние с гитлеровской 1-й танковой группой и частью сил 6-й полевой армии (4 танковых и 5 пехотных дивизий). Всего на этом направлении участвовало почти 5000 советских танков – 8-й, 15-й, 9-й, 19-й и 22-й мк и др. – и около 1000 немецких[134]134
  ЦАМО. Ф. 38. Оп. 11360. Д. 2. Л. 3; Д, 5. Л. 35. См. также: Черный хлеб истины // Вечерняя Москва. 1997. № 25. С. 3.


[Закрыть]. Несмотря на успешные действия отдельных соединений, в результате «несвоевременного приведения объединений и соединений фронта в боевую готовность, нереальных планов прикрытия, приведших к неудачному сосредоточению нашей группировки на госгранице»[135]135
  ЦАМО. Ф. 229. Оп. 161. Д. 112. Л. 37.


[Закрыть], неграмотного маневрирования и (главным образом) слабого управления боевыми действиями советские мехкорпуса были разгромлены. В своих во многом недостоверных «Воспоминаниях» (а теперь есть все основания это утверждать) Жуков упоминает только о начале этих боев и скромно умалчивает о плачевном финале. Гитлеровцы же два года возили на эти поля иностранных корреспондентов и показывали огромное кладбище нашей бронетехники.

3. При обороне Москвы у Жукова появился очевидный талант, возможно, лучшего нашего мастера обороны – сильная воля, высокие организаторские способности и др. (у немцев лучшими «оборонщиками» считались фон Лееб и Вальтер Модель). В ходе тяжелых оборонительных боев он добился отличных результатов и вместе с командующими армий Западного фронта отстояли столицу. Здесь, как говорят, ни отнять, ни прибавить.

4. В результате начавшегося контрнаступления (5.12.41 – 7.01.42) противник был отброшен от Москвы более, чем на 100 км. Но справедливости ради следует сказать, что поздно начав наступление на Москву (а это была одна из стратегических ошибок Гитлера – против были три «фона»: Клюге, Лееб и Рундштедт), и столкнувшись у окраин столицы с героическим сопротивлением наших войск, группа армий «Центр» свой боевой потенциал растеряла. Однако и до сих пор жуковские клакеры не стесняются одаривать читателей вот такой информацией: «Он осуществил дерзновенное наступление на обладавшего численным (? – B.C.) и качественным (? – B.C.) превосходством врага». Красиво сказано, но не верно. К началу нашего контрнаступления ничего этого уже не было. Четко эта ситуация сформулирована в учебнике Военной академии им. М.В. Фрунзе «История военного искусства», в котором на стр. 140 сказано: «Израсходовав все резервы, группа армий «Центр» лишилась наступательных возможностей». Так же оценивали свое положение и немецкие военачальники. Еще за 10 дней до нашего контрнаступления Гальдер записал в своем дневнике: «Войска совершенно измотаны и неспособны к наступлению»[136]136
  Гальдер Ф. Военный дневник. М., 1971. Т. 3. С. 64.


[Закрыть] (приказ о «прекращении атак» командующий ГА «Центр» Федор фон Бок отдал 2 декабря 1941 г.). В своем же дневнике фон Бок 1 декабря (до начала нашего контрнаступления) сделал следующую запись: «Обстановка у ворот Москвы... равнозначна тяжелым оборонительным боям с численно намного превосходящим врагом. Силы группы армий уже не могут противостоять ему даже ограниченное время (подходящий момент Гарееву вспомнить о Штерне и дальневосточных дивизиях! – B.C.)... очень близко придвинулся тот момент, когда силы группы будут исчерпаны полностью. В настоящее время группа армий действует на фронте протяженностью свыше 1000 км, имея в резерве всего несколько слабых дивизий (позже историк Г. Якобсен уточнил, что к 1.12.41 в резерве у фон Бока была всего одна дивизия – В. С.)»[137]137
  Якобсен Г.А. Вторая мировая война. М.: «Мысль», 1995. С. 167.


[Закрыть].

Справедливость данных оценок подтверждают итоги нарофоминского прорыва немцев к Москве 1 декабря 1941 г.

Создав классический коридор прорыва размером 25 х 4 км (!) и подойдя 478-м пехотным полком с 30-ю танками к окраинам Апрелевки (д. Бурцево), немцы оказались всего в 10-11 км от штаба Жукова. Казалось бы, получив такую дыру в оборонительных позициях Западного фронта задача фон Бока проста: вводи резерв (полк, дивизию и т. п.) и развивай успех, а голова пусть болит у Жукова. Но в том-то и дело, что за 2-е суток в этот идеальный коридор прорыва немцы, имея, якобы и «численное» и «качественное» преимущество, не ввели ни одного пехотинца! Почему? Вводить было некого! Между тем сам Жуков много лет спустя в беседе с историком Павленко, видимо, не помня точно подробности тех далеких событий, неожиданно рассказал совершенно невероятную историю о том, что якобы: «...большая группа противника ...усиленный полк, прорвалась к штабу фронта ...полк охраны вынужден был принять бой (?! – B.C.)»[138]138
  Коммунист. 1988. № 14. С. 95.


[Закрыть]. Между тем очевидно, что если бы такой прорыв до Перхушково действительно произошел, то это безусловно скандальное происшествие стало событием номер один как для командования 33-й армии, так и для самого комфронта. Однако в «Воспоминаниях» ни о каком прорыве немецкого полка к своему штабу Жуков не говорит ни слова. Естественно, не отмечен этот явно выдуманный «прорыв» и в официальных документах 33-й и 5-й армий, а также в воспоминаниях непосредственных участников ликвидации прорыва немцев у Юшково-Бурцево – командира специально созданной танковой группы М.П. Сафира, начштаба 33-й армии СИ. Киносяна и др. К сожалению, следует признать, что все это чистейшая выдумка, так как придя в зону Юшково-Петровское-Бурцево, немцы даже ночью не выходили из боевого противостояния и проникнуть дальше в сторону Перхушково сквозь плотный заслон наших войск (по часовой стрелке с «12» до «6» – 20 тбр, 16 погран. полк, 18 сбр, 23, 24 лб и 136 отб) никак не могли – там не пробежала бы даже голодная мышь-полевка. Скорее всего в памяти Жукова сохранилась какая-то ночная стрельба, спонтанно возникшая в ночь со 2-го на 3-е декабря в подразделениях полка охраны.

5. Однако после достаточно успешного контрнаступления картина стала существенно меняться – Жуков начал наступать, проводя с 8 января по 20 апреля 1942 г. Ржевско-Вяземскую операцию. Вот тут бы ему пригодился «оперативно-стратегический опыт» Гареева, так как выяснилось, что будучи мастером обороны, столь же успешно наступать, как и обороняться он не может из-за отсутствия образования и, видимо, должного таланта. И то, как он провел эту чисто наступательную операцию, иначе как крупной неудачей назвать нельзя ~ Жуков не только не решил поставленную задачу окружить и уничтожить ГА «Центр», но понес из-за своих просто грубых ошибок, огромные потери в личном составе.