Текст книги "Ищу комиссара"
Автор книги: Владимир Двоеглазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Закончив монолог, директор неловко извлек из кармана пиджака носовой платок и, перехватив его в правую руку, утер со лба пот. Лишь теперь Чистова заметила, что левая кисть его руки не разгибается, имея, как говорят невропатологи, вид «когтистой лапы».
– Простите… это у вас с войны?..
– Да, с фронта, – ответил директор. – После ранения. Неврит локтевого нерва… Ну, а насчет сигнализации мы, конечно, крепко виноваты и вину признаем. Это уж наша русская беспечность… головотяпство…
Чистова вздохнула.
– Ну, хорошо, – сказала она. – Давайте теперь закончим формальную часть…
Она быстро заполнила лицевую страницу протокола: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование и специальность, место работы, должность и т. д., и, наконец, улыбаясь, словно понимая нелепость своего вопроса, спросила:
– Судимы?
И уже начав писать: «Не су…», вдруг услышала:
– Да. Судим.
Чистова удивленно взглянула на директора. Он назвал статью УК, по которой был осужден, но Чистовой эта статья того – военных лет – уголовного кодекса ни о чем не говорила, хотя она наморщила лоб, стараясь припомнить университетский курс по истории советского уголовного права.
Видите ли, – с трудом произнес директор, – это было давно, в конце войны… Я тогда вернулся с фронта по ранению и был назначен заведующим детским домом в Малой Кунде…
5
Редозубов не был посвящен во все тайны розыска. Его посылали то в одно, то в другое место, поручали кого-то найти и опросить, причем опросы, как правило, и отдаленно не касались кражи на пушной базе и вообще каких-либо мехов; чаще всего требовалось лишь установить, где был и что делал такой-то и такой-то в такое-то время, при этом не обязательно имелась в виду та ночь, когда похитили шкурки.
Были задания и посложнее, но и они выглядели случайными и эпизодическими и, конечно, не могли дать общего представления о полной картине розыска.
И все остальные – участковые и инспектора ОУР – тоже куда-то уходили и что-то делали; надолго исчез Костик, время от времени давая о себе знать телефонными звонками; и только Шабалин редко отлучался из своего длинного узкого кабинета, часами анализируя бесчисленные справки о проделанной работе и беседуя с различными людьми. Сюда огромным потоком стекалась информация, полного объема которой Редозубов не мог себе и вообразить, но догадывался, что розыск идет интенсивно и широким фронтом.
Так, вернувшись однажды с задания, он застал у Шабалина инспектора ОБХСС Падерина, комментировавшего список скорняков-любителей и иных граждан, так или иначе причастных (хотя бы и в прошлом) к выделке мехов и изготовлению изделий из них. В другой раз начальник паспортного стола капитан Филатова выкладывала Шабалину свои соображения по поводу жителей поселка, выехавших из района после происшествия на пушной базе госпромхоза.
Сюда же часто наведывалась следователь прокуратуры Чистова, о чем-то подолгу говорила с Шабалиным и, дав какие-то указания, уходила. Именно кабинет Шабалина стал центром и штабом розыска. Порой и Чистова допрашивала свидетелей не у себя в прокуратуре, а здесь, в этом неуютном и темноватом даже днем помещении.
…Возвращаясь как-то в отдел, Редозубов остановился возле книжного магазина и взглянул на часы. Шабалин приказал вернуться не позже пяти; сейчас было лишь начало пятого. Короткий зимний день подходил к концу, в окнах зажигался свет. Редозубов потопал о тротуар, стряхивая с унтов снег, и вошел в магазин.
– Здравствуйте! – первой поздоровалась продавщица, высокая худая девушка в очках и в замшевой безрукавке поверх вязаного платья. – Ой, как давно вас не было!..
– Работа… – смущенно пробормотал Редозубов.
– Да вы не волнуйтесь! – радостно продолжала продавщица. – Я вам все оставила! Сейчас принесу!
Она выбежала из-за прилавка, пересекла торговый зал и скользнула куда-то за портьеру. Только теперь, посмотрев в ту сторону, Редозубов увидел, что у витрины с технической литературой стоят два парня и листают какие-то книжки.
Книг в магазине было немного. Стеллажи с табличкой «Художественная литература» вообще были пусты, если не считать невзрачной серо-зеленой книжицы с броским названием «Самотлор» и двух-трех сборников неизвестных Редозубову поэтов.
Парни у полки с технической литературой негромко о чем-то переговаривались. Редозубов хотел подойти к ним поближе, но в это время из-за портьеры выбежала продавщица, таща перед собой стопу книг.
– Вот… посмотрите… я тут все откладывала, а вас нет и нет. Я уж испугалась… может, куда уехали… Вот, пожалуйста…
В магазине было тепло. Редозубов расстегнул полушубок и начал просматривать книги.
Парни разговаривали уже погромче, кажется, о чем-то спорили. Редозубов невольно прислушался, ибо речь шла о форсировке двигателя М-67. Он машинально отобрал две книги: «Доводка рабочего процесса автомобильных дизелей» и «Справочник технолога авторемонтного производства», а остальные, изданные массовым тиражом и рассчитанные в основном на любителей, сложил в аккуратную стопку.
Редозубов подошел ближе к парням. И тут он узнал одного из них, одетого в болгарскую дубленку, в шапку из выдры и в меховые полусапожки с заправленными в них штанинами.
Это был сын известнейшего в отрасли водителя лесовозного автомобиля, кавалера ордена Ленина (шел разговор, что не сегодня-завтра выйдет Указ о присвоении ему Героя), вообще замечательного человека, которого Редозубов хорошо знал.
Его сын – Игорь, который стоял сейчас у витрины с технической литературой, не раз заходил к отцу в гараж и, естественно, вряд ли запомнил рядового шофера, а затем контрольного механика Редозубова, но Редозубов запомнил его хорошо, да и вряд ли можно было забыть этого красивого высокого парня, всегда одетого по последней моде, ни в чем, видимо, не знавшего отказа у родителей.
Впрочем, сейчас важнее всего было то, что именно этот парень, как установил Костик, и бежал тогда от Редозубова из кабины роторного экскаватора…
…Лишь выйдя на улицу, Редозубов вспомнил, что собирался отказаться от отобранных книг и вообще предупредить продавщицу, что больше не будет покупать книг по автомобилям. В его новой службе эти книжки ни к чему…
Вдоль дороги зажглись фонари. Ярко светились окнами кафе «Сосна», гостиница «Тайга» и детский сад «Медвежонок».
У крыльца райотдела стоял УАЗ железнодорожной милиции и чьи-то желтые «Жигули».
Когда Редозубов вошел в кабинет, у Шабалина сидел участковый инспектор Федорец и, потирая красные от мороза руки, докладывал:
– …выехал куда-то в Латвийскую ССР… нет, вернее, в Литовскую. Фамилию не знают, знают только, как звать – Григорий…
– Посиди пока, – указал Редозубову на стул Шабалин. – Сейчас поедем с тобой кое-куда… Ну? – повернулся опять к участковому. – Дальше.
– А дальше ничего, Александр Николаевич. Все.
– Так. Значит, у него, говорят, ондатры видали?
– Так точно. Шесть, то ли семь шкурок. Как раз на шапку.
– А лисицы?
– Лисиц не было, Александр Николаевич. За это ручаются… И – никаких точных сведений о личности. Только что звать Григорий, а выехал в Литовскую ССР.
Шабалин откинулся на спинку стула и, постукивая кулаком по столу, громко продекламировал:
– «А по справкам оказалось, отбежал он, окаянный Гришка, к границе литовской…».
Федорец удивленно посмотрел на него.
– Это я когда на Урале еще работал, на заводе, – пояснил Шабалин, – мы в художественной самодеятельности Пушкина ставили – сцену в корчме из «Бориса Годунова». Я там играл, так до сих пор наизусть помню…
– В-вы? – изумился Федорец. – Играли?!
– А кого? – спросил Редозубов.
Шабалин усмехнулся и ответил:
– Второго пристава.
6
Впервые он увидел ее летом, у себя дома, на третий день после возвращения из Ялты, где загорел так, что мать еще на пороге назвала его негритенком. Он и фигурой походил на негра, какими рисует их Бидструп: высокий, стройный, широкоплечий.
Он лежал у себя наверху, посреди комнаты, на белоголубом ковре, покрывавшем почти весь пол, и читал «Управляемость автомобиля» Д. Р. Эллиса, серьезную книгу, написанную английским ученым, директором высшей школы автомобильных инженеров Кренфилда, когда внизу раздался звонок и вслед за тем отчаянный голос матери:
– Игорь! Игорь! Немедленно открой! Это ко мне! Я не могу оторваться, у меня и так все рушится!..
Он отложил книгу и, снисходительно улыбаясь, – у матери что ни день происходила катастрофа с каким-нибудь платьем, костюмом, юбкой или иным нарядом, – спустился в прихожую и отворил дверь. В первое мгновение, ослепленный ярким солнцем, подумал, что перед ним его одноклассница Геля, настолько это скромное коричневое платьице стоявшей на крыльце девушки напоминало школьное. Но, конечно, девушка ничего общего с Гелей не имела, была и повыше и постарше, и, наконец, Геля, будучи на каникулах, да еще в жаркий летний день, вряд ли надела бы школьное платье.
Девушка, мельком взглянув на Игоря и тут же опустив глаза, спросила;
– Скажите, здесь живут…
– Ах, милочка, да входите же скорей! – послышался из-за двери гостиной громкий голос матери. – От Липатия Львовича?.. Игорь, проводи, пожалуйста, ко мне!
Он отступил назад и, прислонившись к перилам лестницы, ведущей в верхние комнаты, изрек:
– Прошу.
Девушка нерешительно, по-прежнему не глядя на Игоря, шагнула через порог…
И потом, спустя много времени, он не мог объяснить, как на это решился, да еще у себя дома, в пяти шагах от матери… Едва девушка поравнялась с ним, он неожиданно, не успев и подумать о последствиях, взял ее за плечи, повернул и прижал к себе. Она не ойкнула, не вскрикнула, не попыталась освободиться. Все это продолжалось какую-то секунду, и когда, опомнившись, Игорь отпустил ее, она вскинула дрожащую руку к воротничку, поправила кружево и, так и не взглянув на Игоря, шагнула навстречу распахнувшейся двери гостиной.
Мать в каком-то длинном, вишневого цвета платье, придерживая на груди и у талии непришитые, сложной конструкции детали, вскричала:
– Игорь, ну что ты там?.. Проводи же, наконец… Здравствуйте, милочка! Представьте, я вся измучилась!..
Игорь в три прыжка одолел лестницу и, ворвавшись в свою комнату, бросился ничком на ковер. Ему казалось, что он совершил какую-то подлость. В поведении девушки было столько беззащитности, беспомощности, даже обреченности, что его хамство выглядело поистине безграничным.
Так пролежал он довольно долго, бессмысленно вглядываясь в дорожный знак «Скользкая дорога», изображенный на обложке книги Д. Р. Эллиса. Внизу раздался стрекот швейной машинки – судя по скорости, а также по четкости начала и конца строчки, шила не мать, а профессиональная портниха, то есть девушка, которую прислал Ветцель и которую он, Игорь, только что обнимал в прихожей.
Он вскочил и заходил по комнате, неслышно ступая по мягкому ворсистому ковру. Он не любил, когда мать хвасталась его «золотыми руками» с последующими телячьими восторгами гостей по поводу какой-либо безделушки вроде электронного замка или сигнализатора закипания молока, по сейчас ему отчаянно хотелось, чтобы мать сообщила этой девушке, что машинка только потому так хорошо шьет, что ее наладил и отрегулировал Игорь.
Это было какое-то наваждение: он ходил по комнате из угла в угол и повторял про себя: «Скажет или не скажет? Скажет или не скажет?», – словно от этого зависела вся его дальнейшая жизнь.
Стрекот машинки, наконец, смолк; наступила напряженная– или так ему показалось – тишина; потом, как разряд, раздались восклицания матери, восхищавшейся (надолго ли?) законченным новым платьем. Отец иногда говорил ей, посмеиваясь: «Олечка, ты сшила себе такое платье, будто тебе семнадцать лет…» – «А я виновата, – неизменно отвечала мать, – что в семнадцать у меня его не было?»
– Игорь! Игорь! – послышалось внизу. – Ну где ты там?..
Он вышел из комнаты и, перегнувшись через перила, спросил:
– Чего?
– Иди выведи мне машину из гаража! Я еду в парикмахерскую!
Он сошел вниз, ощущая, как горят щеки, и радуясь, что из-за загара этого не видно, иначе мать непременно обратила бы внимание. Она стояла уже на крыльце в ярко-зеленом брючном костюме, с нетерпением ожидая Игоря.
По пути он мельком заглянул в гостиную: девушка, оказывается, не ушла, как он предполагал, а раскладывала на гладильной доске вишневое платье; рядом на столе стоял включенный в сеть утюг.
Восьмисекционный (по числу квартир в доме) кирпичный гараж был метрах в пятидесяти. Игорь вывел «Волгу», развернулся у крыльца, чтобы матери не пришлось сдавать задним ходом (чего она смертельно не любила), и, выйдя из машины, сказал:
– Только не газуй, как всегда, на первой передаче. Я вчера только клапана отрегулировал…
Мать расстегнула сумочку и достала десятку:
– Вот. Как закончит гладить, отдашь… И накорми ее чем-нибудь, хоть чаю, что ли, предложи. Девушка с работы и даже на обед не ходила.
7
Он вернулся в дом и, заглянув по пути в гостиную (девушка все еще гладила вишневое платье), прошел на кухню и включил фильтр-«родничок». Из водопровода шла жесткая ископаемая вода, добываемая из разведочной скважины; когда что-либо нарушалось на насосной станции, мать шутила, что, должно быть, в системе застряла кость динозавра. Нацедив воды и поставив чайник на газ, он достал из холодильника масло, сыр, колбасу, какой-то приготовленный сестрой салат, банку с икрой, нарезал хлеб.
В гостиную он вошел как раз вовремя: девушка, выключив утюг и надев платье на плечики, оглядывалась, куда бы повесить, чтоб не помялось. Игорь забрал плечики с платьем, небрежно зацепил крючок за олений рог, затем повернулся к девушке.
– Пойдемте, – произнес он, ощущая сухость во рту. – Мне велено напоить вас чаем…
Она не двинулась с места.
– Да пойдемте же!
Она отшатнулась, едва он сделал шаг в ее сторону.
– Вы… вы меня извините… Я поступил по-хамски, но я…
Она взглянула на него как будто с некоторым удивлением.
– Да! – торопливо продолжал Игорь. – Я сам не знаю… как это получилось…
Он осекся, заметив в ее глазах теперь уже очевидное удивление. Он вновь шагнул к ней. Она опять отшатнулась, но, когда он взял ее за локоть, девушка, как и тогда, в прихожей, лишь беспомощно задрожала. Так, держа за локоть, Игорь привел ее в кухню и усадил за стол. Огромная кухня-столовая произвела, должно быть, на девушку впечатление, какое производит музей: не зависть и не желание иметь такую же, а просто любопытство. Разноцветные, покрытые пластиком шкафы и полки, множество различных приспособлений, о назначении которых можно было только гадать, полуавтоматическая посудомойка, сувенирный тульский самовар… Оглядев все это, девушка сложила руки на коленях и уставилась в окно.
– Извините, – сказал Игорь, заваривая чай, – сегодня ничего не готовили. Отец в город уехал на партконференцию, так мы тут пока всухомятку… Угощайтесь чем есть…
Он разлил чай в две большие чашки и сел тоже к столу.
– Что же вы?..
Она все так же смотрела в окно.
– Да что же вы! – совсем огорчился Игорь. – Кстати, как вас зовут?
Она не ответила.
– Боже мой, ну простите же меня, наконец!..
Она быстро встала из-за стола и направилась к выходу.
– Стойте! Куда же вы? – встрепенулся Игорь. – А чай?..
Он догнал ее на крыльце:
– Погодите… Тогда… вот… мать велела передать…
Он протянул деньги. Она закрыла глаза, мотнула головой, и он с изумлением вдруг увидел, что она плачет.
«Подонок!» – сказал он себе.
8
Когда Шабалин и Редозубов около шести вечера вышли на улицу, было уже совсем темно. Редкие пушистые снежинки, искрясь в свете фар и фонарей, отвесно опускались на землю. На бетонной площадке перед райотделом стояло десятка полтора разноцветных «Жигулей» с включенными стояночными огнями: явилась на дежурство народная дружина ПММК-5, организации, осуществляющей строительство компрессорных станций на магистральном газопроводе. Шабалин, всмотревшись, жестом подозвал к себе командира дружины, веселого бородатого парня в короткой меховой куртке.
– Нужна машина до Нюриня, – сказал без всяких предисловий, – часа на три-четыре.
– Выбирайте – какая понравится! – засмеялся парень, указывая на беспорядочно столпившиеся «Жигули». – Да хотите, я сам поеду? – предложил он и, не дожидаясь ответа, повернулся к курившим в сторонке дружинникам. – Семин! Останешься за меня! Я еду в…
– Без подробностей! – строго предупредил Шабалин.
Нюринь – типичный леспромхозовский поселок на три тысячи человек – встретил их липким снегопадом, сквозь который с трудом пробивался даже мощный свет ксеноновых ламп на мачтах нижнего склада.
Недавно заселенный двенадцатиквартирный дом им указали сразу, единственное, что отличало его от других, точно таких же домов, – был еще один, дополнительный вход с торца, да на фасаде висела подсвеченная изнутри табличка:
ОПОРНЫЙ ПУНКТ
ПРАВОПОРЯДКА
– Ну-ну, – сказал Шабалин. – Звучит солидно. Что ж, осмотрим детище Валерия Романовича. Комиссар тут старался, – пояснил он Редозубову. – Квартиру выбивал – и чтоб отдельный вход соорудили.
Он взошел на крыльцо и потянул на себя дверь. Редозубов и командир дружины двинули следом. Первое, что бросилось им в глаза, была оригинальная железная конструкция– вешалка, сваренная, очевидно, руками местных умельцев. На ней висели три полушубка – один с милицейскими погонами младшего лейтенанта – и три шапки– одна с милицейской кокардой.
– Ну-ну, – сказал Шабалин, с интересом осмотрев поделку леспромхозовских сварщиков. – Опорный пункт начинается с вешалки…
Он толкнул ближайшую дверь с табличкой «Участковый инспектор. Прием граждан с… до…». Дверь лязгнула ригелем, но не поддалась. Следующая дверь с надписью «Детская комната милиции на общественных началах» также оказалась на замке.
Зато из-за третьей, где было сразу две таблички: «Совет опорного пункта» и «Посторонним вход воспрещен!», лилась тихая, довольно интимная мелодия.
Во всю длину коридора-прихожей висел выполненный художественным шрифтом плакат: «Опорный пункт правопорядка– классическая форма объединения усилий общественности и милиции в профилактике правонарушений».
– Ну-ну, – сказал Шабалин. – Что ж, зайдем потолкуем с этими… классиками профилактики.
Он решительно распахнул дверь и, шагнув в комнату, куда «посторонним вход воспрещался», в изумлении остановился. Последовавшие за ним Редозубов и командир дружины также замерли у порога.
Большая квадратная комната с окрашенными в салатный цвет стенами удивляла роскошью своего убранства.
Одну стену почти полностью закрывали стоящие в ряд четыре полированных книжных шкафа; полки одного из них занимало Полное собрание сочинений В. И. Ленина, в другом были аккуратно разложены бланки различных протоколов. Полки остальных шкафов пока пустовали. У окна стоял массивный двухтумбовый стол, какого не было и у начальника РОВД; ближе к середине – журнальный столик с тремя глубокими креслами вокруг. Пол покрывали два ярких ковра – они-то и придавали комнате роскошный вид.
Два «классика профилактики» – молодые длинноволосые парни – сидели в креслах у журнального столика, прихлебывая черный кофе из маленьких керамических чашек. Еще одна чашка дымилась на столике рядом с элегантным электрическим кофейником. Возле одного из кресел стоял на ковре четырехдорожечный магнитофон «Маяк», негромко выдавая приятную легкую музыку.
Что же до третьего «классика» – участкового инспектора Пицухи, – то он, скинув мундир и закатав рукава форменной рубахи, с отверткой в руке ковырялся в электророзетке; будучи по гражданской специальности высококвалифицированным электриком, Пицуха спокойно ремонтировал цепи под напряжением.
Увидев Шабалина, Пицуха несколько растерялся, но тут же, отложив отвертку и вытянув руки по швам, доложил:
– Товарищ лейтенант! Участковый инспектор…
– Чем занимаешься? – перебил Шабалин, продолжая оглядывать помещение.
– В данный момент, Александр Николаевич, розетки меняю. Выключатели уже сменил… Да вы гляньте! Поставили какие-то черные, некрасивые… А тут Витек фарфоровые достал, – указал участковый на одного из длинноволосых парней, которые во время доклада встали. – Теперь – пожалуйста, – продолжал Пицуха, – любо-дорого смотреть…
– Да, – подтвердил Шабалин, – действительно. Ну, а вы?.. – повернулся он к парням.
Парни подтянулись. Одного из них Пицуха представил как «члена совета опорного пункта», другой же, Витек, который достал выключатели и розетки, сам скромно представился как «активист». Шабалин взглянул на магнитофон. «Активист» понял, быстро нагнулся и нажал клавишу. Музыка смолкла.
– Ну-ну, – сказал Шабалин, проходя в комнату и усаживаясь в одно из кресел. – Неплохо вы тут устроились.
– Чашечку кофе? – тут же предложил «член совета». – С мороза очень хорошо!
– Да нет, спасибо, – отказался Шабалин. – Кофе нам, к сожалению, распивать некогда. Недосуг!.. Да, неплохо, неплохо… Это вам Валерий Романович все устроил?
– В смысле обстановки? – оживился Пицуха. – Нет, Валерий Романович нам только помещение выбил. А остальное уж мы сами. Мы тут отличную оперативную комбинацию провели! Выбрали председателем совета директора леспромхоза, а одним из заместителей – главного бухгалтера! Им, конечно, заседать-то с нами некогда, и работы они никакой не ведут, зато мы теперь ни в чем отказа не знаем! Они и сами говорят – директор и главбух– вы, мол, берите сколько надо, только нас не трогайте, у нас и так работы завал! Вот только стульев еще нет… в смысле – на базе ОРСа есть, но нам расцветка не нравится. Не гармонирует.
– Не гармонирует? – переспросил Шабалин.
Пицуха развел руками и обернулся за поддержкой к «члену совета» и «активисту». Те подтвердили, что не гармонирует.
– Ясно, – сказал Шабалин. – Значит, работа идет?
– Еще как, Александр Николаевич! Вот Витек парня одного отыскал – замечательный чеканщик! Заказали ему, во-первых, портрет Дзержинского для детской комнаты, ну и там слова чтоб были: «Юноше, обдумывающему житье…» Во-вторых…
– Партком тоже помогает, – подал голос «член совета». – Вот Ленина подарили, полное собрание. Обещали еще Карла Маркса и Фридриха Энгельса… Получается ничего, грех жаловаться…
– Опорный что надо, – вставил «активист». – Цветной телевизор приобретем, договоренность уже есть. Пару ковриков еще подкупим. Тебе в кабинет, хочешь – не хочешь, – повернулся он к участковому, – да в детскую комнату хоть палас…
Шабалин глубоко вздохнул:
– Да, отличный опорный пункт организовал Валерий Романович! Так придется ему и передать…
Участковый и «член совета» насторожились. «Активист» же ничего не понял и с улыбкой заметил:
– Да при чем же здесь Валерий Романович? Он нам только квартиру. А остальное мы сами, вам же Пицуха говорил… Но вообще ом, наверное, удивится, когда приедет, Проводников-то…
– Удивится, – подтвердил Шабалин. – Должен удивиться, по крайней мере!.. Ладно, – сказал он Пицухе. – Берн бумагу и карандаш и выпиши мне все неблагополучные семьи в поселке. Фамилии и адреса. Срочно!
– Адреса? – растерянно переспросил участковый.
– Фамилии и адреса. И побыстрее!
– Так видите ли, товарищ лейтенант… Я еще адреса-то фактически…
– Не знаешь?
– Ну, так-то фактически знаю, где кто проживает… но адресов фактически… Я ведь тут только третий месяц…
– Еще и ковров всех не успел скупить! Так, что ли?
– Так ведь не себе ж, товарищ лейтенант! И потом ведь новое веяние… все по эстетике… А адреса я вам покажу!..
– Не надо, – ответил Шабалин. – Пошли, – повернулся он к Редозубову и командиру дружины. «Да, Валерий Романович! – подумал он, садясь в машину. – Мощный оплот правопорядка создали вы в Нюрине!» – Поехали! – приказал он. – Есть тут у меня одна блатхата на примете…
