Текст книги "Ищу комиссара"
Автор книги: Владимир Двоеглазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
9
– Здесь потише, – приказал Шабалин. – Не разберу ни черта…
Командир дружины кивнул и сбросил скорость. Стеклоочистители работали бесперебойно. Сквозь непрекращающийся липкий снегопад под светом четырех автомобильных фар с трудом угадывались длинные пристанционные здания, похожие на бараки. С самого начала, едва они свернули на эту улицу, навстречу не попалось ни одного прохожего.
– Глухо, как в танке! – возбужденно проговорил командир дружины. – Местечко, ничего не скажешь…
– Хоккей сегодня, – заметил Редозубов, – вот и…
– Стоп! – сказал Шабалин. Бородач резко нажал на тормозную педаль и одновременно выключил сцепление. Автомобиль с заблокированными колесами, едва не опрокинувшись, развернулся и встал поперек дороги.
– Водило! – сказал Шабалин. – Пошли, – повернулся он к Редозубову.
– Мне… с вами? – с надеждой спросил командир дружины.
– Жди здесь, – бросил Шабалин.
Командир дружины, явно расстроившись, достал сигареты и включил прикуриватель. Он понимал, что у милиции есть, безусловно, какие-то свои тайны, но все равно было как-то обидно. Единственное утешение состояло в том, что завтра на вопрос товарищей: «Куда ездил?», он сможет небрежно ответить: «Да ездили кое-куда с Шабалиным…»
Между тем Шабалин и Редозубов вошли в один из подъездов приземистого здания и остановились в конце коридора перед обшарпанной, утепленной кусками дерматина дверью.
Шабалин жестом приказал Редозубову выключить фонарик, выключил свой и постучался.
– Кто? – спросил из-за двери слабый дребезжащий го-нос, тут же перешедший в глухой кашель.
– Свои, – переждав кашель, ответил Шабалин. – Открывай.
– Свои-то все дома… – Щелкнула задвижка, и дверь приоткрылась. – Да уж заходи, начальник…
Шабалин и Редозубов прошли в маленькую комнату, оклеенную грязными, кое-где рваными обоями; потолок, с которого свешивалась тусклая пыльная лампочка, весь был в темных разводах, местами с обвалившейся, открывавшей трухлявую дрань штукатуркой.
Справа у стены стояла узкая железная кровать с ржавыми спинками, застланная ватным одеялом, слева – грубо сколоченный стол с чайником, половинкой буханки белого хлеба и тремя плитками чая на щербатых досках. По обе стороны стола стояли ящики из-под каких-то запчастей, заменявшие, по-видимому, табуретки. В углу, тоже на ящике, светился яркий экран размером с небольшую книгу телевизора неизвестной Редозубову марки; таких древних телевизоров ему видеть не доводилось. Звука не было: хоккеисты без шума и без каких-либо комментариев били друг друга клюшками.
Хозяин этого невзрачного жилья, низкорослый, изможденный старик, волоча ногу, с трудом добрался до кровати, осторожно опустился на заскрипевшую сетку и, прокашлявшись, спросил:
– С чем пожаловали? Все из-за того… снегоочиста?..
Шабалин, не отвечая, прошел к окну, занавешенному выцветшей тряпкой, затем к столу и, смахнув перчаткой рыжего таракана, капитально устроился на ящике.
– Ну как живешь, Якимов? – спросил он негромко.
Старик усмехнулся:
– Да какая жизнь. Сам видишь: существую. Да, видно, уж и в гроб скоро. Одно утешение: хоть погребут на воле…
Шабалин достал папиросы, угостил хозяина, закурил сам, хотел положить пачку на стол, но, увидев пробегавшего по нему таракана, передумал и спрятал пачку в карман. Затем спросил:
– Тебе сколько лет-то, Якимов? Пятидесяти еще нету?
Редозубов удивленно посмотрел на хозяина: тот выглядел на все семьдесят.
– Сорок четыре через месяц стукнет, – сказал хозяин. – Да не в том дело. Чую: не протяну долго. Сломалась жизнь… Вот… телевизор смотрю… да и тот без звука…
Шабалин погасил окурок, швырнул к печке и с минуту внимательно – в упор – разглядывал старика (иначе того при всем желании назвать было трудно).
– Да, выглядишь ты неважно, – согласился он. – Но, думаю, все же время у тебя есть. Пожить еще можно.
Хозяин хрипло втянул в себя дым.
– Можно, – сказал он. – Да неохота. Сломалась жизнь. «Встает подсудимый, красавец мальчишка, судья задает ему странный вопрос…» – проскрипел Якимов на известный тюремный мотив.
– Ладно, оставим это, – перебил Шабалин. – Это все блатная лирика. Воровская романтика. Этим-то вы молодых и сбиваете с толку. Я вот их, щенков, которые приобщаются, соберу как-нибудь да и приведу к тебе. Пусть полюбуются. Оценят твой образ жизни. Ну, да не об том речь…
Старик спросил:
– Так ты все ж по снегоочисту?
Шабалин переждал кашель и ответил:
– При чем тут снегоочист? Снегоочистом пускай железнодорожная милиция занимается.
Старик усмехнулся:
– А они говорят, что, мол, дело вам передали, в райотдел…
– Кто говорит? Конкретно.
– Желтов.
– Нет, – сказал Шабалин. – Это дело нам ни к чему. У нас и своих хватает.
Старик помолчал, затем сказал:
– Что ж, вам виднее, конечно…
Редозубов, пораженный известием, что хозяину комнаты, выглядевшему дряхлым стариком, всего лишь сорок четыре года, старался вспомнить, не слышал ли он о нем чего-нибудь раньше. Шабалин же, не подавая вида, был сейчас в крайней степени раздражения.
Этот снегоочиститель, с которого мальчишки неделю назад сняли несколько приборов, был уже предметом разговора с заместителем начальника линейного отделения Желтовым. Желтов настаивал на том, что снегоочистителем должен заниматься райотдел, так как машина в момент совершения преступления стояла на леспромхозовских путях. Но, во-первых, снегоочиститель принадлежал железной дороге, во-вторых, ободрали его явно детки железнодорожников, взятые на учет в детской комнате линейного отделения, в-третьих же, была договоренность на уровне начальников, что это дело линейный отдел возьмет на себя. Желтов, однако, продолжал гнуть свою линию. И вот уж во все перипетии был посвящен даже Якимов, бывший поездной вор, разбирающийся в подведомственности, подследственности и территориальной принадлежности уж никак не хуже самого Желтова. Если б речь шла хотя бы о трупе или о другом серьезном происшествии, а то анекдот, пустяковое дело, выеденного яйца не стоит, к тому же почти раскрытое, неделю переталкивают, как волейбольный мяч, из райотдела в линейный отдел и обратно. «Переработался! – зло подумал Шабалин о Желтове. – Девять преступлений в год, причем одна мелочовка – что там крадут в поездах: полушубки да сумочки, да раз в три месяца хулиганство на перроне, – и еще от снегоочиста отталкивается руками и ногами!.. Ну погоди, я на тебя „телегу“ напишу в ОТМ[16]16
ОТМ – отдел транспортной милиции.
[Закрыть], там с тебя стружку снимут!..»
– Ладно, – сказал он. – Мы ведь к тебе знаешь зачем приехали?
Старик смял окурок, сунул под отворот валенка и равнодушно спросил:
– Зачем?
– А ты догадайся, – сказал Шабалин. Старик пожал плечами. – Ты подумай, – настаивал Шабалин. – Подумай. Мы не спешим.
Старик прокашлялся, закурил новую папиросу, предложенную Шабалиным, помолчал еще и, наконец, ответил:
– Шкурки ищешь.
– Во! – обрадовался Шабалин. – Я ж тебе говорил: подумай. В самую точку!.. Скажу больше: если ты мне один раз поможешь, я тебе десять раз помогу.
Старик вскинул на Редозубова глаза и спросил:
– Дружинник?
– Ни в коем случае, – ответил Шабалин. – За кого ты меня принимаешь? Новый инспектор.
– А-а, – сказал старик. – Лидера нет.
– Лидера нет, – согласился Шабалин. – Маху я тогда дал…
Старик повторил:
– Лидера нет.
– Да черт с ним, с Лидером! – сказал Шабалин. – Не о нем речь.
– Не об нем? – сказал старик. – А об ком же?
– Ты что? – удивился Шабалин. – Пьяный, что ли?
– Да нет, – ответил старик. – Давно уж живу без подогрева… Но Лидера нет.
10
Во второй раз Игорь встретил ее далеко не случайно. Он свернул в пыльный, застроенный старыми домами тупиковый переулок и, проехав метров пятьдесят, остановился, выбрав зеленый бугорок на обочине рядом с деревянным тротуаром. С этой точки он хорошо видел покосившееся двухэтажное здание, обшитое голубыми плашками в виде «елочки». В здании, стоявшем в самом конце переулка, раньше помещался весь комбинат бытового обслуживания, теперь же располагалась лишь пошивочная мастерская, возглавляемая бессменным Липатием Львовичем Ветцелем.
Был уже самый конец августа. Игорю до начала занятий в школе оставалось всего два дня; и вот в эти последние дни, чего в прежние годы не случалось, установилась такая духота, что на озере вновь возобновились купания. Правда, теперь семь километров до озера приходилось преодолевать пешком по лесной тропинке: единственную лесовозную дорогу, по которой можно было туда проехать, перекрыли шлагбаумом со сторожем – дорогу готовили к зимней эксплуатации.
Он взглянул на свои электронные часы и понял, что приехал рано: было лишь 17.10, а рабочий день в мастер-скоп заканчивался в шесть. Лучше всего, как подсказывал разум, развернуться и сгонять куда-нибудь на полчаса, вместо того, чтобы торчать здесь на бугре, на виду у всего переулка. Но уехать он не мог, до боли в глазах вглядываясь в покосившееся здание с заколоченными горбылем лоджиями. Из мастерской выходили какие-то люди; все они спустя несколько минут, проходя мимо, пялились на Игоря и на его мотоцикл. Знакомых среди них, правда, пока не попадалось, но стоять здесь, на всеобщем обозрении, все равно было невыносимо. К нему уже приглядывались, подойдя к калиткам, жители близлежащих домов. К тому же нещадно, даже к вечеру, пекло солнце.
Он снял шлем и кожаную тужурку, сунул их под фартук в коляску и, перейдя на противоположную сторону переулка, сел на ветхую скамеечку подле чьего-то палисадника в тени старой рябины. Но отсюда он не видел двери мастерской. И хотя он прекрасно понимал, что приехал рано и что иной дороги из переулка нет, теперь стало невыносимо сидеть в кутке и не видеть, кто выходит из покосившегося двухэтажного здания… Он вновь взглянул на часы. Прошла всего лишь минута.
Слева вновь послышались чьи-то легкие шаги. Хотя не было еще и половины шестого, Игорь вскочил и обмер: именно она, эта девушка, ради которой он сюда приехал, быстро приближалась к нему. На ней было серое платье, очень похожее на то, коричневое, в котором она приходила к матери, только без кружева на глухом воротничке. Тротуар был ветхий, с большими щелями, и девушка увидела Игоря лишь тогда, когда почти столкнулась с ним на углу палисадника. Она вздрогнула и отшатнулась, но затем, обойдя Игоря, пошла дальше…
Мгновение он смотрел ей вслед, затем бросился к мотоциклу.
Девушка шла, не оглядываясь. Игорь, обогнав ее на десяток метров, притормозил, и мотоцикл остановился перед девушкой, перегородив тротуар.
Он откинул фартук коляски и неожиданно для себя грубо сказал:
– Садись!
Она, кажется, не удивилась, да и Игорь был сейчас не в том состоянии, чтобы удивляться даже собственной грубости. Он открыл багажник и, достав еще один шлем, протянул девушке. Она безропотно, поправив прическу, надела шлем и села в коляску. Игорь тронул мотоцикл…
11
Автомобильная инспекция в тот предпоследний августовский день вполне показала свою неукомплектованность и неосведомленность: ни капитан Нуждин, ни лейтенант Румянцев, ни инспектор дорнадзора сержант Лысцов, ни спецдружина ГАИ не только не задержали в тот день опасного нарушителя Правил дорожного движения, но даже и не получили о нем никакой информации.
Впрочем, водитель трансгазовского «Икаруса» Александр Иванов, будучи нештатным автоинспектором, хотел позвонить в дежурную часть РОВД, но, замотавшись, вскоре забыл об этом, а когда к вечеру вспомнил, то уже поостыл и решил не подводить мотоциклиста: своеобразно понимаемая водительская взаимовыручка взяла верх. К тому же ничего страшного не произошло: мотоцикл бесшумно вынырнул слева из переулка, проскочил в метре от радиатора «Икаруса» и на высокой скорости прошел поворот; управлял им мастер своего дела, в коляске сидела девушка в белом шлеме, и мало ли почему они спешили. Лицо у мотоциклиста было отчаянное.
Дежурная по переезду, толстая, но довольно расторопная женщина, пропустив портовский автобус, стала закрывать шлагбаум, когда сзади послышалось слабое пофыркивание двигателя. Она оглянулась: к переезду приближался мотоцикл, он был уже метрах в двадцати, но ходу отнюдь не сбавлял, и было ясно, что и не собирается, а со стороны Ангириша шел тяжелый состав с лесом. Теперь, даже начав тормозить, мотоциклист вряд ли сумел бы остановиться до шлагбаума. И дежурная сделала все, что могла: придержала полузакрытый шлагбаум, и ярко-зеленый «Урал», лязгнув амортизаторами, перемахнул полотно.
– Ну, погоди, заяц, – сказала она вслед. – Я-ть тя на обратном пути прихвачу!..
Вернуться в поселок иной дорогой мотоциклист не мог. Дежурная не учла одного: через час она сменялась, а звонить в милицию не пришло ей в голову, да и номерного знака она впопыхах не разглядела. Зато успела рассмотреть миловидное личико сидевшей в коляске девушки в белом шлеме.
«Урал», между тем все набирая скорость, мчался по бетонке, ведшей в аэропорт. Служебный автобус-вездеход он обошел в конце сложного подъема с двумя поворотами и с ограниченной видимостью; обошел впритирку к левому борту, не выезжая на полосу встречного движения, словно бы предчувствовал, что со стороны порта натужно выбирается на взгорок МАЗ-бензовоз.
Заметив неожиданно выскочивший из-за автобуса мотоцикл, водитель бензовоза резко переключился на низшую передачу и поднес огромный кулак к ветровому стеклу.
– Жить надоело! – расценил действия мотоциклиста и водитель автобуса. – Да еще и девчонку посадил… Придется в порту с ним потолковать, – обратился он к сидевшему на переднем сиденье пожилому авиатехнику. – А ты, Николай Егорыч, как законный представитель старшего поколения, уши ему нарви.
Техник кивнул. Он, как и шофер, полагал, что «Урал» идет в порт: за портом лесовозная дорога была перекрыта. Мотоцикл, однако, дойдя до развилки у склада ГСМ, в порт не свернул, а прошел прямо, по направлению к Кунде.
– Ну и дурак! – в сердцах сказал водитель автобуса. – Там же все равно остановят!..
…Игорь и сам понимал, что через Кунду так просто ему не проскочить. И объехать никак нельзя. Оставалось рассчитывать на везение и на то, что сторож окажется знакомым.
У склада авиаГСМ бетонка сворачивала вправо, к порту; прямо же, куда направил машину Игорь, вела хорошо укатанная, расчищенная грейдером грунтовая дорога. С обеих сторон к обочинам подступал неподсоченный лесхозовский сосняк.
Через несколько минут «Урал» вынесся к пологому берегу неширокой таежной речки с нависшими над водой стволами подмытых деревьев. Это и была Кунда.
Речку пересекал добротный мост с лиственничными прогонами и прочным настилом, но ходу туда не было: перед мостом стоял сваренный из бурильных труб шлагбаум. Его и танком было не своротить. Шлагбаум перекрывал въезд на лесовозную магистраль, ради которой существовал поселок.
Из сторожки вышел кряжистый мужчина лет сорока пяти и, отмахиваясь культей от комаров (кисть оторвало когда-то на шпалозаводе), подошел ближе, узнав Игоря, сказал:
– Ну уж об тебе-то никогда бы такого не подумал!
– Дядя Вася! – умоляюще произнес Игорь. – В последний раз!
– Да твоему же отцу потом по этой дороге ездить! А ты ее разобьешь ни за что, ни про что!
– Дядя Вася, да ведь сухо! Как же я ее разобью?
– Сейчас сухо, а через час дождь пойдет. И не думай и не мысли. Поворачивай оглобли.
– Дядя Вася!..
Сторож перевел взгляд на девушку в белом шлеме. Должно быть, чем-то поразило сторожа ее лицо. Какое-то время он еще колебался, но недолго.
– Ладно… – Сторож достал из кармана ржавый ключ от замка, запиравшего шлагбаум. – Но в последний…
Пять километров до озера пролетели незаметно: и горельник по обе стороны магистрали, зараставший уже осинником, и тягун на шестом километре, и далее строгий сосняк.
Девушка, прижавшись к спинке сиденья, широко открытыми глазами смотрела на Игоря. Он наклонился к ней, легко вынул из коляски, поставил ее на песок и вдруг стал быстро целовать ее лицо, шею…
– Что ты? – отпуская ее, сказал Игорь. – Почему ты дрожишь?
Она молчала.
– Давай искупаемся? Вода знаешь какая теплая!
Подавая пример, он стянул через голову рубашку, сбросил джинсы и, оставшись в полосатых японских плавках, вошел по колено в воду. Оглянулся. Девушка, не отрываясь, смотрела на него. Игорь знал, что на него засматриваются, но во взгляде этой девушки было нечто большее, чем то, к чему он давно привык. Ему показалось вдруг, что она смотрит на него как… на какую-то недоступную для нее роскошь. Это открытие ошеломило Игоря.
Он зашел подальше в воду, красивым мощным брассом поплыл от берега. Метрах в сорока лег на спину и закрыл глаза. Сколько он так пролежал на воде – минуту, а может, все десять, он не знал, но показалось, что очень долго. Между тем со стороны берега послышался какой-то плеск. Игорь вскинул голову: девушка все так же неподвижно стояла на песке рядом с мотоциклом. А неподалеку от Игоря плавал сосновый обрубок – об него и плескалась вода.
Игорь возвратился к берегу.
– Ну что же ты?
Она молчала. Он подошел к ней почти вплотную, но не обнял, потому что был мокрый, а наклонился и поцеловал в дрожащие губы. Потом коснулся замка на платье…
И тут раздался крик. Крик этот, похожий на стон, был столь неожиданен, что он не понял вначале, что кричала она.
Он оставил девушку, натянул на мокрое тело джинсы и рубашку, сунул в карман часы.
– Простите, – тихо сказал он.
Затем нахлобучил шлем и коротким толчком ноги завел двигатель. Коляска покачнулась – девушка села; когда он обернулся, она уже надевала шлем. Игорь вскочил в седло и тронул машину.
Обратный путь Игорь проделал как образцовый водитель. Дежурная по переезду, к счастью, успела смениться; впрочем, Игорь и не помнил об этом инциденте.
Он задержался у перекрестка на второстепенной дороге, пропуская автобус с пионерами, и вдруг почувствовал легкое прикосновение к локтю. Взглянул на девушку. Она показала глазами на тротуар.
Этот жест– молчаливая просьба – был, в сущности, ее первым обращением к Игорю. Проехав перекресток и затормозив на обочине, он лихорадочно огляделся и пришел в отчаяние. Место, в котором девушка попросила высадить ее, представляло собой квартал из четырех находящихся в стадии строительства пятиэтажных домов. Рабочий день был окончен, стройка опустела; лишь на той стороне улицы бригада рабочих заканчивала демонтаж башенного крана.
Квартал из недостроенных домов стоял как бы на отшибе от остальной части поселка; следовательно, Игорь не мог даже приблизительно определить, где живет девушка.
Она вышла из коляски, сняла шлем, аккуратно положила его на сиденье и, на ходу поправляя волосы, отошла на бетонную плиту тротуара. И уже оттуда, с тротуара, она сказала ему то, во что невозможно было поверить. Это были ее первые, обращенные к нему слова.
Девушка сказала;
– Я люблю вас.
12
С того времени, когда с пушной базы госпромхоза похитили лисьи шкурки, утренние доклады об оперативной обстановке первому секретарю райкома партии и председателю райисполкома сделались сущим наказанием для Волохина. Бывают ситуации, когда достаточно доказать или хотя бы показать, что сделано все возможное, – и отрицательный результат в вину не вменят; в данном же случае, как понимал Волохин, примут во внимание лишь результат, – если он будет отрицательным, то любая кипучая деятельность будет расценена не выше, чем мышиная возня.
Если прежний начальник райотдела мог рассчитывать на признание былых заслуг перед районом и на этом основании представить происшествие на пушной базе и последующие события как досадную случайность, то Волохин, проработавший здесь менее года, такой возможности был лишен. Если бы, далее, Волохин приехал в район, уже имея опыт руководства отделом, он мог хотя бы сделать вид, что ему доводилось разбираться и в более сложной обстановке, и пусть ему дадут только срок, – но и первый секретарь райкома партии, и председатель райисполкома вряд ли забыли о том, что на эту должность Волохин назначен впервые. Следовательно, к Волохину приглядывались и с этой стороны, а председатель райисполкома, энергичная и властная женщина, депутат Верховного Совета республики, очень представительная на вид хантыйка, которую здесь звали «хозяйкой» и которая, как говорили, слов на ветер не бросает, сказала ему прямо:
– Найди шкурки, Волохин. А нет – пеняй на себя…
Что касается первого секретаря райкома партии, то он упрекнул Волохина уже в том, что такая кража вообще произошла. Волохин принял и этот упрек, притом из принципиальных, а не из каких-либо иных соображений. Существует очень удобное для органов внутренних дел мнение, будто милиция не может отвечать за прирост регистрируемых преступлений, что, напротив, это лишь свидетельство активизации ее работы, а с другой стороны – нежелание повышать в отчетах процент преступности якобы создает предпосылки для укрывательства преступлений. Характерно, что это мнение отстаивают не практические работники, которые понимают, что сама постановка такого вопроса бессмысленна, – а ученые-юристы, непосредственно за уровень преступности не отвечающие. Дискуссия по этому вопросу зашла столь далеко, что один из участников, заведующий сектором НИИ, доктор юридических наук, выступая в специальном журнале, сказал буквально следующее: «Нельзя на уголовный розыск возлагать ответственность за все, что происходит в сфере преступности». В каком бы контексте ни прозвучала данная фраза, невольно возникает вопрос: а на кого же ее возлагать, эту ответственность? На самих преступников? Они, конечно, с радостью восприняли бы подобное предложение, но для чего тогда и существует уголовный розыск? И как в таком случае расценивать результаты профилактической службы? Неужели лишь по количеству прочитанных лекций и бесед с населением?
Нет, рассматривать свою работу с этой удобной позиции начальнику райотдела никто не позволит. В свете изложенных соображений Волохин и принял как должное упрек секретаря райкома.
Конечно, кража на пушной базе и сама по себе, вне всяких других обстоятельств, выглядела в масштабе района серьезным происшествием. Но поскольку местные совпарторганы придали ей значение, далеко превосходящее, по мнению Волохина, само происшествие, кражей особо заинтересовалось окружное управление внутренних дел, а затем и УВД области.
Уже на третий день из окружного центра приехали два юных лейтенанта с ромбами высшей школы МВД и представились как старший следователь и старший инспектор ОУР УВД. Ни больше ни меньше. Целью их прибытия, как снисходительно пояснил Волохину следователь, является контроль за действиями райотдела по раскрытию кражи мехов и практическая помощь в этом направлении. Инспектор же добавил, что имеет задание повлиять и на оперативную обстановку района в целом. Каким образом он собирается это осуществить, инспектор уголовного розыска, как истинный представитель своей службы, умолчал.
Оба лейтенанта, хоть и не имели, по-видимому, большого опыта, были отнюдь не глупы. Ироническое же отношение к ним Волохина, обусловливалось рядом обстоятельств.
Во-первых, окружное управление, созданное всего лишь несколько месяцев назад даже и не на базе окружного отдела (последний был переименован в ГРОВД), а в виде некоей надстройки, само еще организационно не утвердилось, имея крайне ограниченные штаты, укомплектованные к тому же малоопытными кадрами, вроде приехавших лейтенантов.
Во-вторых, управление только еще, кажется, нащупывало точки, к которым нужно было, не разбрасываясь, приложить силы, с тем, чтобы действительно иметь возможность влиять на оперативную обстановку огромной территории автономного округа. Те пять или шесть комплексных проверок, которые новое управление, едва появившись на свет, провело в городах и районах округа, обошли Волохина стороной; его отношения с окружным центром до сих пор состояли лишь в отправке различного рода сведений и отчетов да в разговорах по телефону с начальником управления майором Картаевым. Если учесть к тому же, что наиболее важные отчеты, а также дела, подлежащие регистрации в информационном центре, по-прежнему направлялись из райотдела непосредственно в область, то легко можно понять отношение Волохина к приехавшим лейтенантам. Их приезд являлся, по-видимому, одним из таких прощупываний, и, быть может, несколько вызывающее поведение лейтенантов при первом знакомстве как раз и объяснялось их неуверенностью, примут ли их здесь, в РОВД, за полномочных представителей вышестоящего органа.
В-третьих, что самое главное, Волохин, как всякий молодой начальник, хотел сам, без постороннего вмешательства, справиться с делом, которое ему поручили, тем более, что ничего чрезвычайного, как он полагал, в сущности, не произошло. Если бы он допустил в своей деятельности какой-либо стратегический просчет, если бы в чем-то прямо как начальник был виноват, – можно было бы понять беспокойство сверху; но в данном случае вмешательство расценивалось Волохиным как мелочная опека.
Впрочем, лейтенанты, представившись, тут же ушли: один к следователям, другой в ОУР, и больше в этот день Волохину на глаза не попадались.
Но зато к вечеру позвонил сам начальник управления майор Картаев и, выслушав доклад о проделанной работе по розыску мехов, сообщил, что только что разговаривал с областью, и там весьма встревожены создавшимся положением (именно так он и сказал: «создавшимся положением», а не тем, что меха до сих пор не найдены, то есть возводя конкретное происшествие в ранг довольно широкого обобщения), и что поэтому утром в район вылетают подполковник Супонин и начальник отдела милицейских служб майор Довлетшин.
Картаев говорил громко, в голосе отчетливо слышалось недовольство, появившееся, несомненно (да он и не скрывал этого), вследствие разговора с областным управлением, и Волохин окончательно убедился в том, что отношения, возникшие в результате кражи мехов, далеко превзошли значение самого происшествия.
Как бы для того, чтобы не оставить и тени сомнения на сей счет, буквально через несколько минут после разговора с Картаевым позвонили из области. Звонил полковник, начальник УУР областного УВД, и, не прибегая ни к разносу, ни к какому-либо иному способу воздействия, прямо и довольно доброжелательно поинтересовался, не нужна ли помощь. Волохин ответил, что не нужна. Полковник пояснил, что под предлагаемой помощью подразумевает не присылку гениального сыщика из управления уголовного розыска, а несколько рядовых инспекторов из соседних райотделов для отработки леспромхозовских поселков, то есть для самой что ни на есть черной работы. Такая помощь Волохину не помешала бы, но, отказавшись сразу, он отказался и во второй раз, добавив при этом, что в пределах тех версий, которые он изложил утром заместителю начальника УУР, он справится сам.
– Что ж, – сказал полковник. – Версии дельные. Работайте. Особо обратите внимание на ГАЗ-66 и тех двух шабашников из гаража. Но имейте в виду: раскачиваться долго не дадим. Завтра, в крайнем случае послезавтра утром, вопрос о помощи будет решаться без вашего участия. Вам ясно?
– Да, товарищ полковник.
– Кроме того, тогда уже обязательно встанет вопрос о причинах и, главное, последствиях вашего отказа сегодня. Это тоже ясно?
– Так точно.
– Не хотите ли в связи с этим что-либо добавить?
– Никак нет.
– Тогда все. Желаю удачи.
Волохин положил трубку и сказал: «К черту!».
Именно во время разговора с полковником и вошел замполит. Волохин, не зная еще о цели его прихода, поначалу обрадовался и, отвечая начальнику УУР, даже приободрился, как бы чувствуя, что Проводников поддержит его во всем.
– Попали мы с тобой, Валерий Романович, как кур в ощип…
– Да, – несколько рассеянно ответил Проводников. – Я к тебе вот по какому вопросу, Владимир Афанасьевич…
Зная замполита, Волохин вдруг интуитивно понял, что то, с чем явился Проводников, не только не поможет разрядить обстановку, но, напротив, лишь обострит ее, и, как бы не слыша, продолжал:
– Попали крепко. Вот уж не думал, что такая история развернется…
– Владимир Афанасьевич, – твердо сказал Проводников, не желая, очевидно, вдаваться в общее обсуждение создавшейся ситуации, – я полагаю, назрела необходимость решить вопрос о назначении Костика начальником уголовного розыска.
Даже и догадываясь по первым словам замполита и, главное, по тону, каким они были сказаны, что Проводников явился к нему отнюдь не за тем, чтобы подтвердить свою готовность сообща вынести с начальником ту ношу, которая на них свалилась, Волохин тем не менее никак не предполагал, что услышит подобное предложение, да еще в столь категорической форме. Создавалось впечатление, что замполит свалился с Луны. Мало было Волохину утренних докладов секретарю райкома и председателю райисполкома, приезда высокомерных лейтенантов из управления, ожидаемого завтра объяснения с Супониным и Довлетшиным, нелицеприятного разговора с Картаевым, наконец, сурового, хотя и высказанного спокойно предупреждения начальника управления уголовного розыска, – мало было всех этих идущих сверху, мягко говоря, пожеланий и предложений; недоставало только, чтобы еще и снизу в то же самое время начались различные коловращения и перестановки.
– Валерий Романович, – сказал своим ровным басом Волохин, – ты, очевидно, еще не в курсе, что завтра к нам приезжают Супонин и этот… Довлетшин?
– В курсе, – последовал ответ. – Я только что разговаривал с начальником отделения по ПВР округа, он мне сказал.
– Ну и…
– Ну я и пришел к тебе потому, что завтра мы сможем доложить им наше мнение непосредственно.
– Да ведь они приезжают сюда совсем не затем, чтобы выслушивать наше мнение, вернее, не наше, а твое!
– Знаю. Но тем не менее собираюсь его доложить.
– Да ведь они все равно этого решать не будут!
– Знаю. Но я разговаривал с начальником ОПВР области. Он сказал, что если мы согласуем вопрос с окружным управлением, область возражать не будет.
– Когда ты с ним разговаривал?
– В начале месяца. Ты же знаешь.
Волохин, всем своим видом выражая возмущение, что с ним бывало чрезвычайно редко, достал из коробки папиросу и закурил.
Замполит будто не понимал, для чего Волохин спросил его, когда он разговаривал с начальником отдела политико-воспитательной работы. И ответил «в начале месяца» столь спокойно, будто с тех пор ничего не произошло.
– Да ты пойми, – сказал Волохин, – я не против самой постановки вопроса, я против того, чтобы ставить его сейчас, когда мы в таком положении!
– В каком же мы положении?
Волохин понял, что переубедить замполита ему не удастся. Разъяснять ему обстановку нужды не было: Проводников знал ее не хуже. Знал, что помимо нераскрытой кражи мехов, из-за которой разгорелся такой сыр-бор, предстоят изнурительные годовые отчеты, что именно сейчас, а не после Нового года, необходимо раскрыть еще ряд других, более мелких преступлений, что в такой обстановке менять начальника уголовного розыска, к тому же ничем себя, в общем, не скомпрометировавшего, основываясь лишь на каких-то субъективных ощущениях, попросту безрассудно. Впрочем, теперь, обжившись в отделе, Волохин допускал, что Костик более подходящая кандидатура на должность начальника отделения, однако был убежден: для ликвидации сложившейся на сегодняшний день напряженной обстановки смена начальника ОУР не только не принесет пользы, но, напротив, явится помехой. Люди настроились на определенный режим работы, впряглись, что называется, в общее ярмо, не расслабляясь ни днем, ни ночью, – и вдруг, как гром среди ясного неба, смена начальства! Неужели замполит этого не понимает?
