Текст книги "Ищу комиссара"

Автор книги: Владимир Двоеглазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Следствие разобралось во всем. Заведующий понес заслуженное наказание и, выйдя на свободу, начал честную трудовую жизнь, заочно окончил институт и ничем себя больше не скомпрометировал. Честно и добросовестно трудился он и по сей день.

А вот с Собко никто никогда так и не спросил по-настоящему, во что обошлась его ошибка, когда он, поверив заведующему на слово, укатил восвояси, и, если бы не многоопытный, теперь уже давно покойный начальник милиции, решивший все же лично проверить сигнал, неизвестно, сколько б это еще продолжалось. Молодому оперуполномоченному начальник тогда сказал: «Так работать нельзя!»

Тот самый мальчуган, которого Собко встретил в коридоре, на следующий день, видимо, убедившись лишний раз, что проверяющие приезжают и уезжают, а заведующий остается, бежал из детдома, добрался до областного города, связался со шпаной и стал преступником. Прямой вины Собко в том не было. И никто никогда не спросил с него за это. Никто, кроме него самого.

Мальчугана звали Васька Лидер.

2

Потрепанный, с помятой левой дверцей «Запорожец» Собко с раннего утра стоял во дворе райотдела, неловко приткнувшись у крыльца; сам же Собко сидел сейчас в кабинете начальника уголовного розыска и, сопя, тяжко вздыхая, просматривал оперативные материалы. Костик, пристроившись на углу стола, разбирал почту, принесенную полчаса назад секретаршей. Находившийся тут же Шабалин мрачно вышагивал от двери до окна и обратно, время от времени останавливаясь перед столом и заглядывая то в бумаги, которые изучал Собко, то в папку с почтой.

– Так, а это что? – нахмурился вдруг Костик, извлекая из папки телеграмму. – «Повторно прошу… проверить… наш запрос от… бежавшего со стройки народного хозяйства… условно освобожденного… Калабина Геннадия Александровича… до осуждения проживал… деревня Малая Кунда… Жена Елизавета Николаевна… бригаде гослова…». Это что, уже запрашивали? – спросил Костик. – Была телеграмма?

– А! – Шабалин взял телеграмму. – Была. Проверяли. Были в Малой Кунде, смотрели. Дом на замке. Жена работает у Лебедева, на Имятуе. Не появлялся. Лебедева предупредили. Появится – возьмем.

– На Малой Кунде давно были?

– Да с полмесяца, наверное. Как телеграмма пришла, сразу Комаров и поехал.

– И с тех пор нет?..

– А чего там делать? Я же говорю: дом на замке.

Костик покачал головой.

– Что ж я, засаду буду на условника устраивать?

– Засаду не засаду, – проговорил Костик, – а надо было туда еще наведаться. И не раз!..

– Николай Михайлович, – сказал Шабалин, – была бы возможность – наведались бы! Но ты же сам знаешь, что тут завертелось вокруг этих шкурок. Не до того!

Последовала неловкая пауза. Костик не знал, продолжать ли разговор при Собко. Шабалин, полагавший, что и ему есть что сказать Костику, тоже воздерживался в присутствии бывшего начальника ОУР. И тут Собко сам подал голос:

– Так работать нельзя!

Шабалин быстро обернулся к нему:

– Иван Лаврентьевич, мы, конечно, твои ученики, и большое тебе спасибо: но извини, у нас тут свои дела!

Собко побагровел, лысина налилась кровью, и, – не успел вмешаться Костик, – произнес:

– Ошибаешься, Саша. Глубоко ошибаешься. Тут твоих дел нет. Ты служишь не в частном детективном агентстве, а в советской милиции. И никаких дел, кроме государственных, народных, у тебя тут нет и быть не может.

– Демагогия! – бросил Шабалин. – При чем тут частное агентство? Я что же, для себя все это делаю? Доход какой-то имею?.. И вообще, должен вам сообщить, что на подобные дискуссии не силен. Насчет этого обратитесь к замполиту. Как раз по его части. А я рядовой практический работник. Оперативник. И считаю, что это немало!

– Мало, – возразил Собко. – Этого мало, Саша.

– Беспредметный разговор! – сказал Шабалин. – Так я пойду? – обратился он к Костику. – У меня еще встреча… ты знаешь.

– Погоди, – сказал Костик. – Коли уж зашел разговор… Но, впрочем, в дискуссии действительно вдаваться нет смысла, ты прав. Подойдем к делу практически. «Чисто практически», как говорит подполковник… Я знаю, что Чиладзе переводят на отдел. И знаю, что он будет добиваться твоего перевода. Но пока мы работаем вместе. В сложной обстановке. И надо сделать так, чтобы наши отношения не отразились на службе. Ты согласен, Александр Николаевич? Давай прямо. Раз и навсегда.

Шабалин помолчал, поджав губы.

– Нет, – ответил он, наконец. – Не согласен. Плевать я хотел на всякие отношения. Я никогда от службы не отлынивал. Ты хорошо знаешь. Но теперь… – Он шагнул ближе и опустил на стол кулак. – Теперь я из кожи вылезу, жилы порву, но найду эти проклятые шкурки! Ты меня понял?

Костик кивнул. Шабалин отступил от стола и спросил:

– Больше не нужен?

– Нет, – ответил Костик. – Комаров вернулся?

Шабалин отрицательно покачал головой.

– А Редозубов?

– Редозубов здесь.

– Пошли его ко мне.

Шабалин кивнул и вышел из кабинета.

– Отличный оперативник, – вздохнул Собко. – Талант.

Костик придвинул ближе телеграмму, оставленную Шабалиным на краю стола, прочел еще раз и сказал:

– Ну так что будем делать? С ней поговорим?

– Бесполезно, – хрипло сказал Собко. – Не скажет. Она на суде молчала, как в рот воды набрала. А тут…

Дверь приоткрылась:

– Разрешите?

– Входи-входи, – сказал Костик. – Вот взгляни, – указал он на телеграмму. – Надо будет завтра с утра съездить в Малую Кунду. До Новой Техники на лесовозе подскочишь, а там пешком недалеко… Конечно, его может и не быть, даже, скорее всего, и не будет, но поговоришь с людьми в деревне… возможно, кто видел. И вообще – осмотрись. Понял?

– Да.

– Все, свободен. С утра на рапорт не приходи, а прямо туда.

– Ясно. – Редозубов направился к двери, и в это время Собко, продолжая прерванный разговор, сказал:

– А вот с этим парнем, Игорем, побеседовать не мешает.

Редозубов, взявшись за ручку двери, остановился.

– Он тоже не скажет, – возразил Костик. – Гордый парень.

– Вот и нужно как-то подойти к нему.

Редозубов обернулся.

– Что еще? – спросил Костик.

– Николай Михайлович, позвольте мне поговорить с Игорем! Я его знаю немного… Он техникой увлекается… Я с ним в книжном магазине познакомился… помог ему немного…

Костик посмотрел на Собко.

– А ну-ка присядь, – обратился тот к Редозубову. – Потолкуем.

3

Игоря он встретил у ворот школы как бы случайно, предварительно созвонившись с учительской и узнав, когда заканчиваются уроки в 10 «А». Игорь вышел вместе с красивой одноклассницей в беличьей шубке, дочерью главного инженера леспромхоза. О чем они говорили, разобрать было трудно; впрочем, говорила больше девушка, Игорь же хмуро слушал.

– Ладно, я подумаю, – ответил он, наконец, когда они подошли совсем близко. Увидев Редозубова, одноклассница быстро ушла. Игорь какое-то время тупо смотрел под ноги, затем вздохнул и протянул руку:

– Привет.

– Здорово! – весело сказал Редозубов. – Ты чего такой мрачный? Пару что ли, схлопотал?

Игорь усмехнулся:

– Если бы…

– А я тебе клапана достал, – продолжал Редозубов. – ты чего не звонил? Я уж в гараже договорился, сходим вместе, заточим…

– Да-да, спасибо… – пробормотал Игорь. – Ты… тебе в какую сторону?

– Да мне все равно, – сказал Редозубов. – Так болтаюсь… Могу даже проводить!

Они миновали кинотеатр, осажденный толпой ребятишек, рвавшихся на трехчасовой сеанс.

– Ну, так как же с клапанами?

– Ах, не до клапанов мне сейчас! – вырвалось у Игоря. – Извини, пожалуйста…

– А я знаю, до чего тебе, – сказал Редозубов. Игорь посмотрел на него и усмехнулся. – Я знаю, до чего тебе, – повторил Редозубов. Это был рискованный шаг, но ничего другого не оставалось. – На свидание не пришла.

Игорь вздрогнул.

– Ты… откуда знаешь?

– Неважно. Ну, так не пришла?

Игорь не ответил.

– Ладно. Можешь не отвечать.

– Ты… ты ее знаешь?..

Редозубов кивнул.

– Откуда?

Редозубов пожал плечами.

– Откуда ты ее знаешь?!

– Вот что, – сказал Редозубов. – Слушай меня внимательно. А потом я тебя послушаю, договорились? Ну так вот. У нее до тебя был один… парень…

Игорь остановился:

– Что?!

– Она на пять лет старше тебя. Что же тут особенного?

– Как что особенного?! – вскричал Игорь. – Да я ее люблю!..

Он осекся, но было поздно.

– Любишь? – жестко переспросил Редозубов. – Как свой мотоцикл, что ли?

– Ты… как ты смеешь?.. Я к тебе… как к другу, а ты…

– А как же тебя еще понимать? Это о машине можно рассуждать: новая – лучше, подержанная – хуже. А она человек. У нее была до тебя своя жизнь, и если тебе это не нравится, так отойди в сторону… Впрочем, что я тебе объясняю. Ты еще ребенок… Вот опять вскинулся! А взрослый человек никогда на это не обидится. – Он помолчал и медленно пошел по тротуару. Игорь двинулся следом. – Ну так вот. У нее был парень. И парень этот попал в тюрьму. За кражу. А потом бежал. И мы его теперь ищем. Понял?

Игорь остолбенел.

– Так вот оно что… – прошептал он.

Редозубов помолчал.

– Вот что, Игорь. Ты пока не должен с ней встречаться. Дело серьезное, сам видишь. Говорю как друг. Ну, если хочешь, как работник милиции. Ты меня понял?

4

Начальника ЛОМ станции Верхне-Кундинская Валентина Ивановича Баскова разбудил телефонный звонок. Было около семи утра. Обычно он и сам вставал в это время, но со вчерашнего дня Басков был в отпуске, а на послезавтра были заказаны уже билеты до Рязани, где жили родители жены. То, что ему позвонили, объяснялось либо тем, что вызванный для дежурства с линейного поста станции Советская младший лейтенант Перязев не знал или забыл о том, что начальник ЛОМ в отпуске, либо тем, что случилось что-то чрезвычайное.

Осторожно, прикрыв плотнее дверь в комнату дочерей, Басков вышел в прихожую, куда еще вчера перенес аппараты, и, сняв трубку железнодорожного телефона, негромко сказал:

– Слушаю.

– Товарищ капитан! – тотчас раздался торопливый голос Перязева. – В райотделе побег из КПЗ. Бежали двое, один из них наш, Краснухин, по краже из ледника. Вилисов только что приехал дело по нему заканчивать, а он…

– Ориентировку по линии передали? – перебил Басков.

– Сейчас будем передавать, товарищ капитан. Из райотдела Шабалин подскочил, привез установочные данные. Но на сто тридцатый – они на него по времени успевали – я уже передал…

– Сто тридцатый кто сопровождает?

– Старшина Акобия. Он Краснухнна знает в лицо.

– Хорошо, – сказал Басков. – Личному составу объявить тревогу. II пришлите за мной машину.

Он положил трубку и услышал, как хлопнула на кухне дверца холодильника. Басков заглянул на кухню!

– Ну, зачем ты? Я ненадолго.

– Иди одевайся, – ответила жена. – Позавтракать-то надо.

Когда он, быстро одевшись, глотал, почти не жуя, обжигаясь, яичницу, по замерзшим стеклам скользнули лучи автомобильных фар.

Светать еще не начинало, стояла яркая звездная ночь, громко скрипел под ногами снег, а из глушителя УАЗа шел густой белый дым – так всегда бывает в сильные морозы. Стылый туман серебрился под бледными уличными фонарями, и Басков невольно подумал о беглецах, пробирающихся сейчас, быть может, по скованному холодом лесу или жмущихся в нетопленной химарской избе, не решаясь развести огонь.

– Здравия желаю, товарищ капитан. – Водитель тронул машину. Даже здесь, в УАЗе, правда, крытом лишь брезентом, было довольно холодно, хотя у ног жужжала самодельная печка. – Понесло же их в такую морозину! – продолжал шофер, молодой узколицый сержант в полушубке и в теплой собачьей шапке. – Конечно, Краснухину не привыкать: три часа в леднике просидел в одном пиджачишке, помните, товарищ капитан?

Басков кивнул. Это дело – кражу из вагона-ледника – знало все отделение, поскольку почти всем составом ЛОМ они прочесывали тогда полосу отвода до самого Нюриня, подбирая ящики с конфетами, шоколадом, головки сыра, круги колбасы, сброшенные Краснухиным на ходу поезда. Тогда, осенью, Краснухину удалось бежать, задержали его полтора месяца назад, в Нефтеюганске, и вот он ушел из КПЗ. Девятнадцать лет, мальчишка, в сущности, – и вторая судимость; в первый раз освободили по амнистии.

Шофер сбросил скорость: обочь дороги пританцовывал в ботиночках заместитель по оперативной работе, впрочем, и единственный заместитель Баскова, исполняющий со вчерашнего дня его обязанности. Желтов был в бежевом пальто с ондатровым воротником и в ондатровой же шапке; даже уши не опустил – герой!..

– Привет! – бросил он, торопливо забираясь на заднее сиденье и протягивая ноги ближе к печке, хотя вряд ли это могло его согреть, патрубки были направлены к ветровому стеклу. – Ты извини, Валентин Иваныч, я Перязева забыл вчера предупредить, что ты в отпуске… Впрочем, может, вернешься?.. Ну и мороз!..

– А что ж, товарищ старший лейтенант, в ботиночках-то? – покачал головою сержант.

– А они у меня со смехом! – хохотнул Желтов, принимаясь ожесточенно растирать ладонями уши. – Да, везет Волохину как утопленнику! Меха! Полуправления съехалось, а тут еще и побег! Хорош подарочек под Новый год!

– Ты с чего такой веселый-то? – поинтересовался Басков.

– А с чего мне плакать-то? Не у меня ж бежали, слава богу!

Басков промолчал.

– Вот именно, – поддержал Желтова шофер. – Мы ведь теперь даже за Краснухина не отвечаем, да, товарищ капитан? Ну, в смысле за побег?

Басков не ответил.

– Нет, конечно, – сказал Желтов. – Мы его в КПЗ сдали – и все. Наше дело маленькое. Райотдел отвечает целиком и полностью. Да, теперь Волохину строгач, как минимум, вырисовывается. Побега без строгача не бывает. Кому-нибудь да вмажут.

– А интересно получилось, – сказал шофер. – Вили-сов сегодня приехал где-то в начале седьмого, на локомотиве. Зашел в дежурную часть и мне говорит: «Подбрось до райотдела, по Краснухину дело надо заканчивать, а то пешком по такому морозу…» Тоже вот, как вы, товарищ старший лейтенант, в ботиночках приехал… Ну, и только он это сказал, звонят из райотдела: побег! Краснухин бежал! Вилисов говорит: «Зря только тащился чуть свет! Нет бы им вчера бежать, так я бы сегодня дома сидел…» Ну, мы так и попадали со смеху!..

– Долго лежали? – спросил Басков.

– Как, товарищ капитан?

– Я спрашиваю, попадали, так долго лежали?

Шофер смутился:

– А, да нет… Это я так, товарищ капитан. В шутку…

– Вилисову что, – сказал Желтов. – Дело пока приостановит. Если долго будут бегать. А райотделу достанется на орехи… Да, Валентин Иваныч, прокуратура по снегоочисту дело прекратила… Я ж говорил: малолетки. С чего Шабалин так и кипятился…

Басков не отозвался.

УАЗ свернул влево, к вокзалу, прошел метров двести вдоль полотна и остановился у подъезда небольшого двухэтажного здания из красного кирпича, какие встречаются, кажется, на всех станциях – чем-то нравится красный кирпич Министерству путей сообщения; здесь и помещалось линейное отделение милиции. В некоторых кабинетах горел уже свет. Ярко светились огромные окна железнодорожной столовой, стоявшей через дорогу.

С бетонки, из проходов между домами, спешили жившие неподалеку сотрудники ЛОМ. Отвечая на приветствия, Басков поднялся на второй этаж и заглянул в дежурную часть, следом вошел и Желтов. Стоявший у окна невысокий старшин лейтенант хотел уже подать команду: «Товарищи офицеры!», но Басков остановил его жестом руки. Перязев, сидя за столом, передавал на линейные пункты и посты, а также группам сопровождения поездов приметы беглецов; впрочем, едва он произносил фамилию «Краснухин», на той стороне связи отвечали: «Знаем…» Краснухи-на на этой линии знали хорошо. Басков приказал старшему лейтенанту построить людей в коридоре, как только явятся все, кто должен явиться согласно схеме оповещения личного состава, но не позднее, чем через десять минут. Шабалин, как выяснилось, уже уехал. Зато Вилисов, следователь линейно-следственной группы ОТМ, был еще здесь.

– Вот… напрасно только приехал! – начал он, разводя руками и весело улыбаясь. – С таким трудом добирался…

– Мне об этом уже известно, – сухо сказал Басков. – О том, что вы напрасно сюда приехали. – Он повернулся и, в сопровождении Желтова, вышел из дежурной части.

Вилисов пожал плечами:

– Что-то ваш шеф сегодня не в духе. Не с той ноги встал, что ли?..

Никто не откликнулся.

– …уши оттопыренные, на верхней губе шрам… да, шрам… типа заячьей губы… – продолжал бубнить в трубку Перязев. – Других особых примет нет. Приметы второго бежавшего преступника Краснухина… Знаете?.. Ну все, примите меры…

– Вообще-то, конечно, понять его можно, – продолжал Вилисов. – Человек в отпуске, а Перязев его поднял ни свет ни заря.

Вновь никто не поддержал следователя.

Начальник ЛОМ, между тем, молча сидел на стуле.

Желтов расхаживал из угла в угол и курил. Ровно через десять минут в коридоре послышался топот, раздались команды, подаваемые невысоким старшим лейтенантом, и Желтов, погасив сигарету, спросил:

– Инструктаж сам проведешь?

Басков, не отвечая, встал и направился к двери. Желтов, взглянув по пути в зеркало, вышел следом. В длинном коридоре, освещенном яркими лампочками без плафонов, выстроились шестнадцать человек – в шинелях, пальто, полушубках, валенках и унтах; лишь самые отчаянные щеголи были в сапогах и ботинках. Старший лейтенант, доложив, что личный состав построен, встал на правый фланг. Басков негромко поздоровался. Строй звонко ответил на приветствие. Басков нахмурился. Конечно, перед ним стояла не похоронная команда перед тяжкой работой, а современные, в основном, молодые сотрудники милиции, большинство – послевоенных лет рождения, не знающие– почем фунт лиха, и винить их в этом не приходилось. Но все же Баскову хотелось видеть в них сейчас больше серьезности, сосредоточенности – хотя бы потому, что они явились сюда не для встречи Нового года, а по тревоге. Басков оглядел еще раз строй и начал:

– Товарищи, у наших коллег из райотдела случилась неприятность, крупная неприятность – чрезвычайное происшествие: побег из КПЗ. Это происшествие обострило и без того напряженную оперативную обстановку, характеризующуюся, в частности, тем, что до сих пор еще, несмотря на все прилагаемые усилия, не раскрыта кража мехов с пушной базы госпромхоза.

Басков говорил негромко, внятно и так медленно, что, несмотря на длинные фразы, речь его казалась построенной из коротких простых предложений.

Строй притих. То, о чем говорил начальник, и, главное, интонация, с которой он начал свою речь, отнюдь не походили на обычный инструктаж.

– Сложившаяся обстановка, – продолжал Басков, – не может оставить нас сторонними, безучастными наблюдателями происходящего. Конечно, основная нагрузка лежит на плечах наших товарищей из райотдела. Мы же, со своей стороны, обязаны помочь им всем, чем только сможем. Это наш долг, наша обязанность. Каждый из нас должен подойти к делу не формально, а так, словно он прямо и непосредственно отвечает за побег из КПЗ, прямо и непосредственно отвечает за раскрытие кражи мехов, числящейся за райотделом… Между тем в последнее время среди части наших сотрудников, не исключая и офицерский состав, наметилась ничем не обоснованная тенденция противопоставлять себя, свою службу – службе работников райотдела. Появилось мнение, что мы – железнодорожная милиция – некая особая каста в системе органов внутренних дел, резко отличающаяся по своим положительным качествам от работников территориальных органов. У нас-де и дружба крепче, и сплоченность коллектива сильнее, и работа ответственней. Стали ходить анекдоты, что якобы мы с Волохиным спорим чуть ли не за сантиметры, на чьей территории произошло преступление и кто должен за него отвечать. Всем вам памятны излишне раздутые разговоры по поводу снегоочистителя. Те же самые разговоры велись и по поводу киоска «Союзпечати» на перроне, который по линии ОУР обслуживаем мы, а по линии БХСС – районный отдел. Все эти «мелочи», товарищи, могут завести и уже заводят далеко. Не так давно в дежурной части один наш заслуженный ветеран заявил, что не худо было бы, как раньше, и форму для транспортной милиции ввести особую, отличающуюся от формы сотрудников территориальных органов, чтобы, значит, каждый гражданин знал: вот идет не какой-нибудь милиционер, а особый, железнодорожный, у которого и работа ответственней, и дружба в коллективе крепче…

По строю прокатился короткий смешок. Стоявший в левом фланге пожилой старшина густо покраснел.

– Естественно, – продолжал Басков, – коли уж так рассуждают ветераны, что остается молодежи? Выслушав мнение ветерана, один наш молодой сотрудник, о котором я знаю только хорошее, комсомолец, тут же сообщил, что лично он «ни за какие коврижки», как он выразился, не пошел бы служить в территориальные органы…

В строю вновь возникло оживление.

Басков помолчал.

– А взять хотя сегодняшний случай. Перязев докладывает мне о побеге и буквально с первой фразы подчеркивает, что один из бежавших – наш, Краснухин, более того, одним из важнейших событий сегодняшнего дня дежурный считает то, что, видите ли, зря приехал следователь Вилисов. Я хочу еще раз напомнить: нам нечего делить с территориальными органами. Они, как говорят в таких случаях, наши товарищи по оружию, и теперь мы обязаны включиться в общую работу с полным сознанием того, что это – наша работа. Я призываю вас сделать правильные выводы. Ну, и поскольку, – Басков улыбнулся, – вы тут много хвалились, покажите теперь на деле, как может работать транспортная милиция!.. А сейчас временно исполняющий обязанности начальника ЛОМ старший лейтенант Желтов проведет инструктаж.

Он сделал шаг назад, уступая свое место Желтову.

Довлетшин с видимым усилием, как тяжелую гирю, поднял трубку и назвал в микрофон свою фамилию.

– Отличились вы там с Супониным, нечего сказать! – тотчас раздался резкий, даже грубоватый голос начальника окружного УВД майора Картаева. – Я жду результат, а у вас там арестованные бегут из-под стражи! Что с мехами? – спросил он без всякого перехода, чем чрезвычайно удивил Довлетшина, полагавшего, что услышал лишь начало разноса по побегу.

– Обстоятельства, о которых вам докладывал вчера Супонин, подтверждаются. Ночью мы получили новые данные.

– Как его зовут?

– Лидер. Собко, во всяком случае, уверен, что это он…

– Собко! Собко! У вас как в хреновом детективе: весь отдел бьется, ничего не знает, а какой-то пенсионер…

– Тут особый случай, товарищ майор. Собко этого преступника знает с детства, на нюх теперь уже чует. Кроме того…

– Учтите, – перебил Картаев, – несмотря на побег, ни на минуту не прерывать работу по мехам. Это категорическое требование. Вам ясно?

– Да.

– Где Супонин?

– Допрашивает… в кабинете начальника розыска. Переключить вас на него?

– Не надо. Пусть позвонит во второй половине дня. Работайте.

Дождавшись гудков, Довлетшин тоже положил трубку и, вызвав инспектора ОУР лейтенанта Алибаева, спустился на первый этаж в дежурную часть.

В дежурной части еще можно было терпеть, хотя беспрестанно хлопала входная дверь и окошко в прозрачной стене из оргстекла было открыто; но в коридоре КПЗ, отделенном от дежурной части двумя дверями – обычной и решетчатой, стоял адский холод. Из щелей «кормушек» шел пар от дыхания арестованных. Сержант, отпиравший и запиравший замки, потирал руки, пытаясь согреть их.

– Прошу, товарищ майор, – сказал Алибаев, невысокий темнолицый казах с красными от недосыпания глазами, как и у большинства сотрудников розыска в эти дни.

Он и Довлетшин в сопровождении помощника дежурного, грохавшего по бетонному полу тяжелыми яловыми сапогами, подошли к 9-й камере в конце коридора.

– Щас будут шмон наводить, – послышалось из соседней, 7-й. – Эй, начальник! Вы что, живьем нас тут заморозить хотите? Не по закону! Я буду прокурору писать!

Алибаев прислушался.

– Это кто там возмущается? – спросил он. – Вы, что ли, Боков?

– А хоть бы и я…

– Ну так вы претензии предъявляйте своему подельнику Бубенчикову. Это он с Краснухиным стену ломал.

– Бубенчиков теперь далеко…

Довлетшин обернулся к сержанту и приказал:

– Вызовите старшину. Пусть выдаст всем по второму одеялу… А то действительно… прохладно. – Затем указал на дверь 9-й камеры. – Открывайте.

Сержант лязгнул задвижкой и потянул на себя тяжелую дверь. В проем хлынул обжигающий морозный воздух. Довлетшин поежился и первым вошел в камеру. В левой торцовой стене, приблизительно в полуметре над нарами, зияло неровное узкое отверстие, в которое, казалось, могла бы пролезть разве что собака, но никак не человек. Но те двое все-таки пролезли. Пытался пролезть и третий, но неудачно – помешал живот.

– Кстати, у вас ведь собака была на охране КПЗ?

– Собака есть, – вздохнул сержант, Алибаев же лишь махнул рукой. – Эльза, немецкая овчарка. Да пожалели, товарищ майор, на улице оставлять в такой-то мороз. Люшков увел ее домой…

– Вот видите, товарищ майор, – показал Алибаев, – только узкая полоска с наружной стороны железом не заварена, на днях, как мороз спадет, собирались заварить. Мы там трубу водяного отопления ремонтировали, отодрали на время… – Он нагнулся и поднял с нар тяжелый крюк с резьбой, которым крепилась к стене батарея. – Вот этим ковыряли… Это ж надо – раздеться почти догола, выбросить одежду, потом на морозе одеваться… Чистая пневмония…

Кстати, сколько сейчас? – спросил Довлетшин.

– Да около сорока, наверное…

– В шесть утра было сорок четыре, товарищ майор, – доложил сержант. – Днем обещают тридцать семь – тридцать девять, а к ночи опять усилится.

Довлетшин кивнул.

– Эту дыру, – сказал он, обращаясь к сержанту, – заткните пока чем-нибудь, матрацем, что ли… Что же улицу отапливать.

– Слушаюсь, товарищ майор.

– Да, – вздохнул Алибаев. – Недоработочка…

– Халатность, – мрачно возразил Довлетшин. – Побег – это всегда халатность.