355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Двоеглазов » Ищу комиссара » Текст книги (страница 10)
Ищу комиссара
  • Текст добавлен: 27 апреля 2017, 18:30

Текст книги "Ищу комиссара"


Автор книги: Владимир Двоеглазов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– Ладно, – сказал Волохин. – Повторяю: в перспективе с тобой согласен, но в данный момент – категорически против. Поэтому требую объяснить: почему ты пришел ко мне с этим именно сейчас?

– Раньше сомневался, Владимир Афанасьевич. А теперь твердо уверен, что Шабалину на этой должности не место. Если хочешь подробнее…

– Подробнее не надо, – жестко прервал Волохин. – Сейчас не пойму. Другим голова забита. Думаю, что райком и райисполком тоже нас не поймут.

– Райком и райисполком я возьму на себя, – сказал замполит. – Они меня утверждали на этой должности, пусть теперь выслушают.

Волохин встал, вышел из-за стола и, повысив голос, что для Проводникова вообще было внове, прогрохотал густым басом:

– Так! Райком и райисполком ты возьмешь на себя! Начальника ОПВР ты на себя уже взял! Завтра собираешься взять Супонина и Довлетшина! – Он повернулся к своему креслу и, тыкая в него пальцем, продолжал – Может, ты еще и отдел полностью возьмешь на себя? Чего уж там мелочиться!..

Он прочно сел опять в кресло, как бы говоря этим, что пока все же он тут начальник, и неожиданно совсем с другой интонацией сказал:

– Слушай, Валерий Романович, ты меня знаешь, я не самодур. Зла на тебя держать не буду. Но прошу: подумай еще раз. Очень прошу: подумай. И не лезь ты завтра с этим вопросом к начальству.

– Я все продумал, Владимир Афанасьевич.

– Тогда все. Иди. Пока мы окончательно не поругались.

Замполит ухмыльнулся:

– Ничего. Как поругаемся, так и помиримся…

– Иди! – гаркнул Волохин.

13

Игорь терялся в догадках, и, поскольку не только не знал, но и в дурном сне не мог бы вообразить того, что выпало на долю этой девушке, ее таинственность и загадочность лишь привлекали его. Он не мог понять, почему она не хотела, чтобы он провожал ее домой; она оставляла его неожиданно, причем всегда в разных местах, так что он даже приблизительно не сумел бы ответить, в какой части поселка она живет, не говоря уже об улице и доме.

Вскоре после того, как они стали встречаться, Игорь сделал и еще одно поразившее его открытие. Он заметил, что девушка покидает его всегда в одно и то же время: между семью и половиной восьмого вечера, и ни минутой позже. Он строил различные предположения, но ни одно из них не выдерживало даже умозрительной проверки. Так, если бы у нее был муж или кто-то еще в этом роде, то она вообще вряд ли рискнула бы ходить с Игорем по улицам поселка. Если бы у нее были чересчур строгие родители, то неужели они не отпустили бы ее на семичасовой сеанс? Может быть, у нее есть ребенок, которого нужно в определенное время забирать из садика? Однажды, набравшись смелости, он прямо спросил ее об этом. Она удивилась и отрицательно покачала головой.

Они бродили по окраинам пятнадцатитысячного поселка, по безлюдной дороге на 305-й кран, целовались, прячась за полуторакилометровым штабелем хлыстов у нижнего склада; время от времени она брала его за руку, заворачивала манжет рубашки и смотрела на часы.

– Да в чем дело? – спрашивал Игорь. – Куда ты спешишь?

Она молчала. Она вообще постоянно молчала или мотала головой в ответ на его вопросы.

Однажды, темным и мокрым осенним вечером, девушка не оставила Игоря после половины восьмого. Произошла перемена и во всем ее поведении. Она по-прежнему молчала, но, едва они прошли диспетчерскую леспромхоза, укрывшую их от посторонних глаз, девушка сама бросилась ему на шею. Здесь, обнявшись, они простояли около часа, пока их не спугнула бригада пилорамщиков, шедших со смены. Именно тогда, зная, что рамщики меняются в восемь, Игорь и взглянул на часы и удивился, что девушка еще с ним. Она же схватила его под руку и повела вниз, в овраг, который они, хоть и были в сапогах, до этого обошли стороной. На середине спуска остановились и вновь долго целовались. Моросил мелкий дождь. Крепко обнявшись, прижимаясь мокрыми горячими щеками, они стояли по щиколотку в грязи, пока окончательно не застыли ноги. Тогда-то Игорь и предложил забраться в кабину роторного экскаватора, смутно темневшего на дне оврага.

Кромешная тьма и ночной туман затопили пространство. Погребенные на самом дне оврага в холодной железной коробке, они думали, что хоть на короткий миг надежно отгородились от всего мира. Но это было не так.

Игорь, как и большинство людей, и понятия не имел, что существует гласный административный надзор – горькая, жесткая, но совершенно необходимая мера, которую органы милиции вынуждены применять к людям, вернувшимся из мест лишения свободы. Не зная, в сущности, ничего о девушке, Игорь, разумеется, не знал и того, что всего лишь три дня назад к ней мог в любое время дня и ночи явиться участковый инспектор с целью проверки «образа жизни» и дома ли она вообще.

Таким образом, Игорь и отдаленно не мог предположить, что их свидание в экскаваторе – первое после окончания над ней административного надзора и что именно в этом следует искать причину всех странностей ее поведения.

Но если Игорь, обнимая девушку, полагал, что все эти странности, вероятно, явление временное и когда-нибудь обязательно прояснятся, то она прекрасно знала, что главное еще впереди. Она знала, что рано или поздно он вновь попытается расстегнуть на ней платье, и одна мысль об этом приводила ее в ужас. Она знала, что если это случится, для нее все будет кончено.

…Так они сидели в кабине экскаватора, тесно прижавшись друг к другу. Вдруг Игорь сказал:

– Смотри, кто-то идет! – Он произнес это без всякой тревоги, просто с оттенком удивления, что нашелся, кроме них, человек, рискнувший в такую погоду сунуться в овраг. Но девушка как-то странно застыла в его объятиях.

Неизвестный, блуждая в тумане фонариком, приближался. Видимо, поскользнувшись на склоне, он вскинул руку и на мгновение осветил себя, – в ту же секунду девушка, кажется, лишь с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Игорь был не робкого десятка, не испугался он и на этот раз, но ее волнение невольно передалось и ему. Он смутно сознавал, что вряд ли это происшествие может быть разрешено рядовой дракой, но иного выхода не видел и, проникшись молчаливым убеждением девушки, что незнакомец непременно заглянет в кабину экскаватора (возможно, он и шел сюда специально для этого), рванулся к дверце, чтобы выйти навстречу. Однако девушка вцепилась в его плечо, молча умоляя не поднимать шума. Игорь замер, но было поздно. Незнакомец выключил фонарик.

Они, оцепенев, вслушивались в темноту. Незнакомец не выдавал себя ни единым движением. Вдруг фонарик вспыхнул и двинулся к экскаватору. Игорь вновь рванулся к дверце, но девушка сильней вцепилась в него и быстро зашептала:

– Уходи! Уходи! Слышишь, быстрее уходи! Если ты сейчас не уйдешь, мы больше не увидимся! Уходи!.. – Она подталкивала его к противоположной дверце, чтобы он ушел по той стороне оврага.

И он ушел. Почему он послушался ее? Здесь было много причин, из которых с уверенностью можно исключить только одну – трусость. У Игоря в прошлом бывали жестокие стычки, бывал он даже один против четверых, но не отступал. Нет, обвинять Игоря в трусости никто бы не посмел.

Может быть, сказались таинственность и загадочность девушки, о которой он ничего не знал. Может быть, то, что он впервые слышал от нее столько слов подряд. Может быть, потому, что она первая призналась ему в любви, когда он совсем не ждал этого, и если просила его уйти, – значит, так действительно было нужно. Но, думается, главная причина того, что он подчинился девушке, заключалась в том, что Игорь был еще человеком несамостоятельным, зависимым – от отца, матери, школьных правил, – и в такой же зависимости подозревал и других. И теперь первое, что пришло ему в голову, было то, что девушка опасается родителей, брата, мужа, и он, Игорь, не смеет перечить ей. Он поступил так, как она хотела.

14

С заместителем начальника окружного управления подполковником Супониным Волохин встречался дважды в областном центре: в первый раз на коллегии УВД, а во второй – на совещании начальников горрайорганов. Там, в области, этот невысокий, начинающий полнеть подполковник произвел хорошее впечатление на Волохина. В первый раз им не удалось толком поговорить, зато во второй раз номер Волохина оказался по соседству с полулюксом подполковника, и они, решая кое-какие гостинично-бытовые вопросы, естественно, сблизились.

Супонин держался с молодыми офицерами без панибратства, но с той располагающей демократичностью, которую могут позволить себе лишь те, кто рассчитывает на свой собственный авторитет, а не на тот, который достается вместе с новой должностью, как новое удостоверение. Супонину было под пятьдесят – возраст достаточный для того, чтобы, как нередко случается, несколько устать и даже отстать от жизни, особенно в глазах тридцатилетних начальников райотделов; однако подполковник, как вскоре выяснилось, ввязывался в те же споры, читал, как оказалось, те же книги и интересовался теми же проблемами, что и они. Эта черта не могла не импонировать Волохину, знавшему очень хорошо, что и среди них, молодых, причем занимающих порой довольно высокие должности, попадаются, к сожалению, мастодонты.

Однако Волохин отнюдь не тешил себя надеждой, что их отношения сложатся столь же легко и непринужденно. Все-таки теперь Супонин приезжал в РОВД как полномочный представитель вышестоящего органа со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Кроме того, как подсказывал Волохину опыт, убедить в правильности своих действий шумного и грозного начальника несравненно легче, нежели такого вот вежливого и корректного, но непременно вникающего во все детали.

И последнее: как Волохину хотелось раскрыть хищение без помощи окружного управления, так, наверное, еще в большей степени окружному управлению хотелось сделать это без вмешательства УВД области, и Супонин, несомненно, получил на этот счет строгие указания Картаева. Не допустить же вмешательства УВД области и тем самым доказать, что окружное управление действительно в состоянии влиять на оперативную обстановку, можно лишь одним способом: в кратчайший срок раскрыть кражу.

«И не хватало еще, – по неизбежно возникшей ассоциации подумал Волохин, – чтобы замполит завел разговор о смене начальника ОУР!..»

Что касается второго офицера из управления, который должен был прилететь вместе с Супониным, майора Довлетшина, то Волохин не только никогда не встречался с ним лично, но и имел весьма смутное понятие о предназначении его должности.

Когда в отдел впервые пришла бумага за подписью «начальник ОМС УВД майор Довлетшин», они втроем – Волохин, Чиладзе и Проводников, – долго гадали, что бы это значило. Не придя к общему мнению, вызвали секретаршу, и та разъяснила, что «ОМС» расшифровывается как «отдел милицейских служб». Бедное провинциальное управление… Не имея возможности создать специализированные отделы, объединили в один и уголовный розыск, и БХСС, и инспекцию исправительных работ, и даже ГАИ… Повсюду, где возможно, органы внутренних дел стараются провести специализацию не только между службами, но и внутри самих служб; здесь же, на уровне управления, пришлось заняться таким странным объединением.

Дверь без стука отворилась, и вошел Шабалин.

– Владимир Афанасьевич, шабашники ушли.

Волохин нахмурился.

– То-есть как ушли?

– Обыкновенно, – пожал плечами Шабалин. – Ушли из-под оперативного наблюдения. Только что Костик сообщил.

– Немедленно найдите! – грубо прервал Волохин. – Сегодня же! Этого еще недоставало!

– Я предлагал их тогда еще задержать, но Костик…

– Это было мое распоряжение, а не Костика, и вы это прекрасно знаете! Поднимите весь инспекторский состав и сегодня же разыщите!

– А потом, Владимир Афанасьевич? – осторожно спросил Шабалин. – Будем задерживать?

– Сначала найдите. – Волохин помолчал. – Да, придется, видимо, задерживать. Раз вы не смогли на свободе с ними работать.

15

Из поселка он выбрался около шести вечера, когда уже окончательно стемнело, и к рассвету, одолев двадцать семь километров, подошел к стану лесорубов на Новой Технике.

Стан располагался на открытом месте; в нескольких десятках метров от него торчал лишь островок чахлых, не тронутых заготовителями сосенок, укрыться в которых было невозможно, и он не стал подходить ближе, прячась за кронами поваленных, очевидно, нынешней ночью вековых сосен.

Пять или шесть беспорядочно столпившихся вагончиков с оранжевыми крышами, похожих отсюда на кучку подосиновиков, не подавали признаков жизни. На площадке стыли без работы четыре бесчокерных трелевщика и ярко-желтая валочно-пакетирующая машина с бессильно уткнувшимся в сугроб хоботом. Но самое главное – подле одного из вагончиков стояла та самая «пэрээмка» (передвижная ремонтная мастерская на базе ГАЗ-66), которая обогнала его ночью на двенадцатом километре; она, оказывается, шла сюда же и, без сомнения, подобрала бы его, попытайся он ее остановить. Хотя ремонтники, скорее всего, приняли бы его за химаря и не стали бы задавать много вопросов, он все же похвалил себя за осторожность.

В поселке он сумел разжиться телогрейкой и старыми, но теплыми, хорошо подшитыми валенками; после того, как не удалось улететь на Имятуй, он счел необходимым избавиться от приметных зимой заскорузлых кирзовых сапог и болоньевой курточки. Теперь он оценил и другое преимущество добытой одежды: вот уж полчаса, если не больше, сидел он, не двигаясь, меж заиндевелых ветвей и почти не мерз.

Внезапно хлопнула дверь одного из вагончиков; затем он увидел, что к тракторам на площадке направляются трое, о чем-то громко переговариваясь и смеясь. Он понял, что оставаться далее в кроне поваленных деревьев опасно: не исключено, что именно к этой пачке, где он стоял, и пойдет в первую очередь трелевочный трактор.

Он выбрался на дорогу и зашагал по следу кразовского колеса.

Дорога была узкая, не то что на магистрали: два лесовоза на ней уже не разъехались бы. Сосны по обочинам и дальше, куда хватал глаз, все, как одна, были в каррах с глубокими подновками, похожими на дикарские знаки первобытного человека, – здесь велась интенсивная подсочка, и, следовательно, этот массив подлежал вырубке. Но покамест он еще укрывал от посторонних глаз.

Оставшиеся три километра до деревни он прошагал споро, как уставший конь вблизи родной конюшни. Казалось, и сердце билось уже без той тревоги, которая в последние дни не отпускала его. Когда впереди послышался шум автомобильного дизеля, он не бросился в лес, как делал это ночью на магистрали при виде лесовозов, а просто сошел на обочину и переждал. Водитель КрАЗа даже не обратил на него внимания: мало ли кто может встретиться в квартале лесозаготовок.

Но когда впереди, в редине, мелькнули заснеженные крыши Малой Кунды, он невольно остановился и почувствовал, как прежняя тревога закрадывается в душу. Он уже ругал себя за то, что так поздно вышел из поселка, где его никто не знал, и потом шарахался, как лось, от встречных машин, которым до него не было никакого дела, – а вот сюда-то и следовало прийти ночью, потому что здесь его знала каждая собака.

Он убеждал себя в том, что во всей деревне осталось не более пяти-шести семей – прочие, с приближением лесоразработок, перебрались в поселок, и вряд ли кто из оставшихся старух и стариков, увидав его, догадается сообщить в милицию, да и до милиции далеко!.. Немаловажно также, что изба – вторая с краю… Крайняя же, касьяновская, брошена, как писала жена, еще в прошлом году; следовательно, он вообще сможет пройти незамеченным.

Он прикидывал так и сяк, и выходило, что ночи можно не дожидаться. Он устал и хотел спать, и было невыносимо видеть крышу избы, хотя бы и холодной, нетопленной, где можно завалиться в настоящую постель и дрыхнуть хоть двое суток кряду, не боясь, что помешают. Засады он не опасался. Наружная дверь на замке; о том, что в избу можно пробраться, минуя дверь, милиция не знает, а если кто из деревенских и подсказал, то прошло уже две недели, с тех пор как он бежал с «химии», и какой идиот пойдет туда, где его легче взять! Так что если и была засада, то ее давно сняли.

Он пробрался к заброшенной стайке соседнего двора и, прильнув к щели в трухлявой стене, присмотрелся к избе. В щель ему видны были калитка и три окна, выходящие на улицу. Следов до калитки не было. Он просидел довольно долго – может быть, с час, пока увидел на улице единственного человека – дедку Типсина, тащившего с омута на санках флягу с водой. Больше никто не показывался. Надо было решаться. Он взглянул еще на окна, и вдруг ему показалось, что шевельнулась ситцевая занавеска. Безотчетный страх заполз в душу, и он едва удержался, чтобы не броситься к лесу. Победил здравый смысл. Во-первых, если его заметили, то бежать уже бесполезно. Во-вторых, если не заметили, то теперь, когда он побежит, заметят непременно. В-третьих, убеждал он себя, ему просто показалось. Однако никакая сила не могла уже заставить его покинуть стайку до ночи.

Короток зимний день выше шестидесятой параллели, но он показался вечностью. К счастью, было не очень холодно, градусов около двадцати, иначе он окончательно задубел бы в своей телогрейке. До рези в глазах всматривался он в знакомую до мельчайших щербатин избу с ситцевыми занавесками на окнах. Он слышал от одного художника в колонии, что есть на свете картина, на которую нужно очень долго смотреть, и тогда у женщины, нарисованной на картине, обязательно дрогнет на шее жилка. Сам художник этой картины не видел, только слышал о ней, по ему почему-то все поверили… Впрочем, ситцевая занавеска больше ни разу не шевельнулась.

Так просидел он до темноты. В избах на той стороне улицы зажглись керосиновые лампы. Он осторожно вылез из стайки и, перескочив забор, подкрался к избе. Миновав калитку, чтобы не наследить, еще раз перемахнул через забор – теперь уже свой собственный, в том месте, где колья почти вплотную подходили к дороге. Если бы он рискнул сунуться сюда днем, он увидел бы следы, ведущие к лазу, и, пожалуй, не пошел бы дальше. Но теперь он этих следов не увидел. В кромешной тьме на ощупь отодвинул доску в глухой стенке и, ощущая, как колотится сердце, шагнул в черноту пристроя. Незавидна участь человека, вынужденного тайно пробираться в собственный дом.

Слева вдруг что-то шурхнуло. Раньше, чем он смог что-либо осознать, его охватил дикий ужас, парализовавший все силы. Вряд ли он сумел бы даже закричать. Да ему и не дали этого сделать.

Слева, невидимый в темноте, не далее чем на расстоянии вытянутой руки, кто-то стоял.

Как только он понял это, тупой короткий удар обрушился на его голову, и, падая вперед на что-то мягкое и упругое, он был еще в сознании.

16

Супонин спросил:

– А это что за шкипер?

– Летом, в навигацию, – пояснил Волохин, – обменял полторы тонны дизельного топлива на шкурку лисицы. Создал излишки горючего, потом договорился с управляющим отделением коопзверопромхоза. Дело по линии БХСС. Я думаю, к нашему случаю мало подходит. Даже если иметь в виду только сбыт. Да и хозяйство другое.

– И тем не менее, – сказал Супонин, – его уже дважды допрашивали в прокуратуре. Что же получается? Прокуратура работает вслепую?

– К сожалению, да.

И Чиладзе, и Проводников, сидевшие за столом локоть к локтю, прекрасно понимали, чего стоил Волохину последний ответ, без всяких оправданий, без какой-либо попытки сгладить собственную вину и тем более перенести ее на кого-то другого. Раз прокуратура работает вслепую, значит, милиция ей ничего не дает. Таковы факты.

– Прокуратура работает над тем, что имеет, – негромко произнес молчавший до сих пор майор Довлетшин, как будто только и дожидавшийся длинной паузы, чтобы сказать свое слово. – Но ни нас, ни прокуратуру такое положение вещей не устраивает. – Он встал из-за стола и принялся вышагивать по кабинету, время от времени бросая взгляд на висевшую на стене схематическую карту района. Теперь, когда он ходил, его почти двухметровый рост особенно бросался в глаза. – Работая по всем этим версиям, – продолжал он, возвращаясь к столу и указывая на лежащее перед Супониным дело, – мы можем впасть, говоря языком логики, в дурную бесконечность. Поэтому я предлагаю критически пересмотреть весь план и освободиться от всего неконкретного. Видимо, придется выдвинуть несколько новых версий.

– Да, – сказал подполковник. – Чисто практически я пока не вижу ни одной достоверной следственной версии.

– Следственной да, ни одной, – подтвердил Довлетшин. – Но оперативно-розыскные версии есть, и особенно вот с этим автомобилем ГАЗ-66. Все остальное пока шатко и ненадежно. Поэтому я хочу еще до встречи с прокурором провести всю эту работу. Иначе мы будем толочь воду в ступе.

– Согласен, – кивнул Супонин. – Этот вопрос обсуждать не будем. Чисто практически сделаем так. Вы, Равиль Хакимович, займитесь этим сразу после совещания, а я съезжу в райком и райисполком, представлюсь, а потом займусь непосредственно машиной.

Довлетшин кивнул.

– Да, – сказал Супонин. – Вы, Леонид Петрович, подключитесь к Довлетшину.

Тот, к кому он обращался, хоть и сидел за общим столом, был совершенно неприметен среди собравшихся офицеров, вернее, если чем и выделялся, то именно своей неприметностью. Это был невысокий, чтобы не сказать маленький, очень щуплый на вид младший лейтенант в очках с золотой оправой, лет 22–23, судя по его курносому, в веснушках мальчишескому лицу. Лет ему добавляла форма, без нее он походил бы на десятиклассника-отличника или на старательного студента-первокурсника.

Этот младший лейтенант, прибыв вместе с майором и подполковником, никуда от последних не отлучался, а когда Супонин объявил, что приглашает лишь самого Волохина и его заместителей, даже и не подумал спросить, можно ли ему присутствовать. Он просто сел на приглянувшееся ему место слева от подполковника, придвинул к себе пепельницу и в продолжение всего совещания нещадно дымил, прикуривая одну сигарету от другой, – создавалось впечатление, что едва ли не для солидности. Майор, у которого младший лейтенант утянул пепельницу из-под носа, вынужден был тянуться к ней через весь стол, пока замполит не догадался сходить и принести из кабинета свою.

Не в пример двум ранее приехавшим лейтенантам из УВД, о которых ни майор, ни подполковник пока не вспоминали, этот младший лейтенант, по-видимому, знал себе цену. Здороваясь, он назвал себя коротко: «Якименко», полагая, что фамилии вполне достаточно. Собственно, должность у него, несмотря на длинное название, была невысокая, прав же, по сравнению с собравшимися, – вообще почти никаких, однако Волохин сразу понял, в чем дело.

Младший лейтенант был штабист – старший инспектор информационно-аналитической группы штаба окружного УВД. Притом, судя по отношению к нему Супонина и Довлетшина, штабист по призванию, божьей милостью. Такие люди, как этот младший лейтенант, не раскрывают преступлений, не задерживают особо опасных рецидивистов и не бывают героями остросюжетных книг и кинофильмов. Бумажные души, штабные крысы, зарывшиеся в вороха таблиц и сообщений, видящие не жизнь, а лишь ее отражение в справках и отчетах, готовые поверить скорее в проект на ватмане, нежели в стоящее перед глазами здание, и любующиеся колонками цифр, как ценитель поэзии строчками стихотворений. Таких штабистов побаиваются люди, занимающие куда более высокие должности, но не потому, что те «ближе к начальству», а потому, что такая вот бумажная душа не пропустит ни одной ошибки, не упустит ни одной мелочи, расковыряет и доложит вышестоящему начальнику то, о чем сам начальник, будь он и семи пядей во лбу, никогда бы не подумал даже спросить.

Однако можно недолюбливать штабистов, можно посмеиваться над их фанатической приверженностью к документам, но никто, если вдуматься, не может не уважать их ежедневного, кропотливого, чуждого эффектных концовок, а потому, в сущности, бескорыстного и неблагодарного труда.

Выслушав предложение подполковника подключиться к работе Довлетшина, младший лейтенант небрежно кивнул и раскурил новую сигарету.

– Ну что ж, – заключил Супонин, – если ничего больше нет, то на этом и закончим.

Волохин, облегченно вздохнув, встал из-за стола, но в это время раздался спокойный голос замполита:

– Разрешите, товарищ подполковник?

Волохин, не сдержав раздражения, с досадой заметил:

– Может быть, позднее, Валерий Романович? У нас на счету каждая минута.

Супонин внимательно посмотрел на начальника райотдела, затем на замполита и, обращаясь к последнему, произнес:

– Слушаю вас, капитан.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache