Текст книги "Ищу комиссара"
Автор книги: Владимир Двоеглазов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
15
…Как же все получилось, Лидер?..
Не жаль было оставшегося на насыпи милиционера, видно, что-то себе повредившего при прыжке с поезда. Напротив, заботила другая мысль: подольше бы не нашли этого хлюпика-милиционера, не сумевшего даже выстрелить. Вначале Лидер не сомневался в том, что сержант будет стрелять – постарается ранить хотя бы в ногу, и в какой-то момент даже смирился. В самом деле: что толку тянуть? Из района не выбраться: перекрыты все дороги, блокирован даже лес. И Якимыч сказал верно: «Все одно тебе пропадать…» Лидер достал из кармана никелированные поездные ключи и зашвырнул подальше в сугроб, чтобы не отвечать потом, если придется, на лишние вопросы…
Лидер понимал, что проводница сразу по приходе поезда сообщит о случившемся в ЛОМ, а то и свяжется по рации с диспетчерской, не дожидаясь остановки, и уж Басков-то сообразит, в чем дело. Успеть бы добежать до поселка, пока не вышла навстречу машина.
Лидер успел. Свернув в первую окраинную улицу, оглянулся и увидел то, чего как раз опасался: от станции вдоль полотна при полных фарах неслась машина. Значит, милиция уже, считай, знает, что он, Лидер, в поселке. Теперь взять его – дело техники. Час туда, час сюда – роли не играет.
Фонарей на окраинной улице не было, но и глухоты или запустения отнюдь не ощущалось: весело перемигивались в окнах елочные гирлянды, мерцали экраны телевизоров, кое-где для интима сидели при свечах; отовсюду из приоткрытых форточек слышались музыка, крики, смех, песни, и никому не было дела до Лидера. С теми же, кому до него было дело, он сам не хотел увидеться.
…Как же все получилось, Лидер?..
Конечно, розовощекий сержант в новенькой форме с парадными золотыми погонами и отдаленно не напоминал того изможденного, черного от голода ленинградского милиционера в длинной кавалерийской шинели, висевшей на нем, как на вешалке, в надвинутой на глаза кубанке и в серых валенках; но что-то удивительно схожее случилось и тогда, в декабре 41-го, – правда, там, в промерзшем, продымленном пожарами осажденном городе все закончилось обычной трагедией: смертью.
* * *
Отец Васьки Хромова умер в конце ноября – отстоял полторы смены у кузнечного пресса, пришел домой, лег на кровать и умер. Из ополчения его вернули буквально через неделю, как высококвалифицированного кузнеца, и мать вначале обрадовалась: по крайней мере, не убьют, и даже когда начался голод, не верила, что ее муж, Васькин отец– здоровый, чудовищной силы человек, который раскидал однажды у нее на глазах шестерых хулиганов, – может вот так взять и умереть оттого, что ему не хватило хлеба. Но он умер. Васька запомнил очень хорошо, что у матери нашлись даже на поминки миска квашеной капусты и бутылка водки – соседи съели и выпили в мгновение ока, и Васька потом долго вспоминал эту капусту и бутылку, которую можно было бы выменять на съестное.
А мать продержалась еще почти месяц – до того короткого декабрьского дня, когда в их старый дом на Конторской улице пришел незнакомый мужчина в белом армейском полушубке. Мужчина, видно, ошибся адресом: он выложил на стол две банки каких-то консервов, булку хлеба – не липкого блокадного хлеба, состоящего на три четверти из несъедобных примесей, а настоящую ржаную буханку, от одного запаха которой Васька едва не потерял сознания; еще какие-то промасленные свертки – быть может, с салом и маслом. Выложив все это, мужчина коротко сказал:
– Товар.
– Что?.. – едва слышно спросила мать.
– Товар, – повторил мужчина. – Побрякушки от Игнатьича… Да поживее, мне некогда!..
В квартире было полутемно – стекла давно повыметало взрывами, и окна наглухо зафанерили: иначе, будь хоть немного посветлее, мужчина, наверное, догадался бы, что зашел не туда: достаточно было взглянуть на превратившуюся в скелет женщину и старичка-мальчонку, чтобы понять, что разговор о «побрякушках» (золотых изделиях) здесь более чем неуместен.
Однако, когда мать слабым голосом попыталась выяснить, о каком Игнатьиче идет речь, мужчина, наконец, понял все. Грубо выругавшись, он принялся неспешно складывать продукты обратно в армейский вещевой мешок – да и куда было ему спешить? Кто мог помешать ему в этом доме: он шел сюда по трупам, оставленным у крыльца, на лестнице, у дверей квартир, а эти двое – женщина и мальчонка– станут такими же трупами не сегодня, так завтра.
Васька, словно крысенок, следил из угла, где стояла буржуйка, как исчезают в мешке банки и свертки (мужчина укладывал их обстоятельно, матерясь, что потерял время), и, когда вот-вот должен был исчезнуть и хлеб, бросился к столу, схватил буханку и впился зубами в холодную горбушку. Мужчина брезгливо протянул руку, вырвал хлеб, а Ваську столь же брезгливо отшвырнул обратно в угол, причем сделал это без всякой ярости и даже без особой ругани: мало ли что взбредет в голову голодному сорванцу, а вот с Игнатьича, давшего ложный адрес, следует спросить по всей строгости. Уложив наконец и хлеб, мужчина аккуратно завязал тесемки, вскинул мешок на плечо и вышел, даже не притворив дверь.
Обезумев от запаха хлеба, от того, что горбушка уже была у него в зубах и он не смог откусить даже крохотного кусочка, Васька кинулся следом; на лестничной площадке он споткнулся «об тетю Зою» – она лежала здесь, завернутая в байковое одеяло, уже неделю, и Васька так и называл ее – «тетя Зоя», будто живую; улица ослепила его светом и снегом, но он разглядел, что мужчина в белом полушубке с вещмешком за спиной ушел недалеко – он и тут не спешил: размеренно и твердо шагал по тропке между сугробами, как давно уже не ходили качающиеся от голода ленинградцы.
Бежать за ним сил не было. Васька беспомощно, щурясь от слепящего снега, остановился – и вдруг увидел милиционера. Милиция редко появлялась на Охте; во всяком случае, Васька, кажется, не видел ни одного за всю блокаду, их и вообще мало, наверное, оставалось в городе; но сейчас, когда милиционер был особенно нужен, он вдруг появился.
– Дя… денька!.. Дя!.. – осекающимся голоском запищал Васька. – Вон тот!.. У него хлеб!.. Много хлеба!.. Мешок!.. Хлеб!..
Зимой 41-го в Ленинграде не требовалось долго разъяснять, что такое человек, идущий по городу с мешком хлеба. Конечно, он, возможно, получил какое-то задание и хлеб был у него по праву, но проверки такой человек требовал безусловно.
– Стой! – крикнул милиционер. Мужчина в армейском полушубке оглянулся и ускорил шаг, но не побежал. – Стой! – Милиционер неловко, с трудом извлек из кобуры пистолет – скрюченные холодом пальцы почти не слушались. – Сто-о-ой!.. – Милиционер дважды (Васька не видел: в человека или в воздух) выстрелил и бросился по тропинке, но неожиданно упал, будто подкошенный.
– Дяденька-а! – запищал Васька, пробираясь меж сугробами к милиционеру. – Дяденька… он в дом зашел… дяденька-а!..
Милиционер лежал лицом вниз, не двигаясь; рука с пистолетом утонула в сугробе. Васька взял его обеими руками за плечо и попытался повернуть хотя бы на бок, – и милиционер вдруг легко перевернулся на спину. Глаза его, глубоко утонувшие в глазных впадинах, остекленело тускнели, словно вода из глубокого колодца. Васька понял, что милиционер мертв.
А тот, в белом армейском полушубке, заскочив в какую-то подворотню, исчез навсегда.
…Как же все получилось, Лидер?..
16
Большая комната Игоря на втором этаже была залита светом: горели все три стосвечовые лампочки в хрустальной люстре, горел желтый торшер у журнального столика, горела настольная лампа с зеленым абажуром на двухтумбовом письменном столе. Игорю казалось, что при таком свете девушка будет чувствовать себя уютнее и непринужденнее. Сейчас он словно бы хотел доказать, что девушке нечего опасаться.
Свет нужен был и самому Игорю: он чувствовал, что в эти минуты здесь происходит нечто гораздо более важное, значительное, чем обычная встреча Нового года с девушкой, которая ему нравится.
Игорь мысленно усмехнулся, представив себе, как там, у Гели, танцуют в полутьме одноклассники, прижимая девчонок, а одна-две парочки, выскользнув в темноту соседней комнаты, задыхаясь от предоставленной на время свободы, целуются и шепчут друг другу разные слова… Какое детство!.. И подумать только, что и ему, Игорю, была уготована на сегодняшнюю ночь подобная судьба; уж Геля непременно потащила бы его в свою комнату под наивным предлогом показать новые марки, к которым Игорь был совершенно равнодушен, а десятиклассник из железнодорожной школы, наверняка приглашенный Гелиной подругой, пропел бы вслед что-нибудь особенно пошлое: «И чтоб никто не догада-а-ался-а!..»
Девушка робко сидела в кресле у журнального столика. Ей было страшно; яркий ослепляющий свет словно бы раздевал догола, но попросить, чтобы Игорь выключил хотя бы торшер, было еще страшнее – что-то двусмысленное прозвучало бы в такой просьбе; тем более было страшно протянуть руку и выключить самой, она вообще боялась тут к чему-либо прикасаться.
Игорь принес снизу бутылку шампанского, бокалы, коробку конфет и вазу с апельсинами; разместив все это на журнальном столике, придвинул второе кресло и сел напротив девушки.
– Ну вот, – сказал он. – Кажется, все… – Он взглянул на часы и воскликнул: – Вот здорово! Да ведь уже четверть первого!.. Мы уже пятнадцать минут в новом году живем и даже не замечаем! Вот это да!.. – Он, торопясь, сорвал проволочку и выхватил пробку. Пена хлынула в бокалы. – Знаешь, это нам подходит: счастливые не только часов, но и лет не наблюдают! – Он поставил бутылку рядом с собой на ковер. – Давай выпьем за… за… Я хочу… хочу сказать тебе… Я никогда этого не говорил… Вернее, говорил… говорил много раз… но это все неправда… Я сам не знаю, как это вышло… Я боялся сказать тебе… не потому, что боялся… а потому, что эти слова… мне казалось… потеряли свое значение… ведь я столько раз их говорил!.. Но однажды я все же сказал одному парню… он хороший такой парень… мы с ним мотоцикл переделывали… он служит… впрочем, это неважно… В общем, я сказал ему… что люблю тебя… да…
Ослепительно сверкала люстра, искрилось в хрустальных бокалах шампанское, удивительно красивый мальчик объяснялся в любви… Что-то необыкновенное было в этой ночи… и что-то должно было случиться… сверкала люстра… искрилось шампанское…
И вдруг все исчезло. Не просто помутнело от слез, а исчезло совсем. Не было ни этой роскошной комнаты, ни Игоря, ничего и никого, а была лишь сплошная непроницаемая темнота. Погас свет. Несколько долгих секунд они сидели, словно оцепенев. Они не знали, погас ли свет лишь в квартире или в доме, в квартале или в поселке, или вообще весь мир погрузился во мрак, – они и не думали об этом. Игорь встал с кресла – и в тот же миг горячие руки обвились вокруг его шеи, упало что-то со столика, опрокинулась бутылка, и полилось на ковер шампанское, зашуршала одежда, и все, все, что было потом… и прежде… и много позже… все преломилось сквозь мрак этой ночи и того, что случилось в эту ночь…
17
Когда погас свет, Лидер был уже в тупиковом переулке на подходе к покосившемуся двухэтажному зданию, в котором размещалась пошивочная мастерская КБО.
С этим зданием, перевезенным сюда лет двадцать назад, из Малой Кунды, у Лидера было связано многое. В этом здании в войну был детдом для эвакуированных ленинградских сирот. Конечно, оно неузнаваемо изменилось с тех пор: его обшили крашеными плашками «елочкой», пристроили к нему лоджии, которые потом заколотили наглухо, расширили оконные проемы и вставили новые рамы.
Главным воспоминанием, связанным с этим домом, была, конечно, Кира Александрова, опухшая от голода, а потом болезненно цветущая девочка, которая все время хотела есть. Она выпрашивала корки у ребят, таскала с кухни картофельную шелуху, побиралась по деревне, и сердобольные старухи давали ей что могли, хотя заведующий строго-настрого предупредил жителей – Кира уже начинала опасно полнеть.
Одного случая Лидер не мог забыть до конца жизни. Кира тогда сбежала с последнего урока, и заведующий отправил Ваську разыскать ее во что бы то ни стало, опасаясь, по-видимому, чтобы девочка опять не съела лишнего. Васька нашел ее на задворках одной избы: Кира извлекала из кучи мусора и смерзшихся помоев выброшенные недавно рыбьи внутренности и толкала в рот… Увидев Ваську, она растерянно улыбнулась окровавленными, с налипшей чешуей губами, продолжая в то же время тянуть из кучи новую порцию раздавленных рыбьих кишок.
– Дура! Гадина! – вне себя закричал Васька. – Подохнуть хочешь? Вон, смотри, собаки этого не жрут, а ты?!
Подскочив, он вырвал у нее из рук кишки, которые она подносила уже ко рту, и больно ударил ладонью по щеке; она все так же растерянно улыбалась, а он бил и бил, пока она не закричала:
– Вася! Не бей меня, Васенька! Я больше не буду!.. – И тогда он схватил ее за плечи и заревел в голос, а она гладила его по щекам окровавленными руками и приговаривала – Вася, ну не плачь, миленький, ну, я, честное пионерское, больше не буду есть кишок…
Кормили в детдоме, по военным временам, неплохо – для ленинградцев ничего не жалели, и, хотя ползли слухи, что заведующий потаскивает продукты – меняет их на самогон, на кормежке этого не ощущалось (да и много ли мог утащить на выпивку один человек?). К тому же помогали местные жители: кто приносил муки, кто сала, кто молока, а по утрам на крыльце обнаруживали иногда по целому мешку карасей или окуней – через Малую Кунду шли по ночам с озер обозы с рыбой.
Если про заведующего ходили слухи, то про Киру Васька знал точно: она ворует. Несколько раз он отбирал у нее то кусок мяса, то полбуханки хлеба, то две-три картофелины– не из моральных соображений, а потому, что пагубная страсть к еде могла убить Киру. Он, конечно, не выдавал ее, а просто отбирал продукты и подсовывал потихоньку на кухню или менял на табак; но однажды Кира все же попалась. Проходя как-то мимо кабинета заведующего, Васька услыхал ее крик– кричала она так, будто ее резали. Васька ворвался в комнату и увидел, что заведующий левой рукой держит Киру за ухо, а в правой, постоянно согнутой в кисти, словно птичий коготь, у него небольшой полотняный мешочек, только что, должно быть, изъятый у Киры, которая продолжала вопить во весь голос. Васька бросился к заведующему и впился зубами в уродливую кисть… Звякнули медали на гимнастерке, мягко шлепнулся на пол мешочек, из которого посыпался на выскобленные дожелта доски сахарный песок, а в следующее мгновение Васька отлетел, как щенок, в угол…
Теперь, спустя много времени, Лидер не придавал большого значения этому эпизоду: Кира украла сахар, заведующий ее застукал, а Васька схватил его зубами за руку и соответственно отлетел в угол… а что еще должен был сделать заведующий? Выдать им по килограмму сахара?.. Позже Лидер узнал, что заведующего все же за что-то посадили, однако что касается того конкретного эпизода, то нельзя не признать, что заведующий не совершил ничего особенного: просто так получилось, и виноваты в случившемся были в первую очередь он, Васька, и, конечно, Кира.
Но с другой стороны, слишком был еще свеж тогда в памяти незнакомый человек в белом армейском полушубке, точно так же отшвырнувший Ваську в угол и ушедший безнаказанно: не смог его ни догнать, ни хотя бы пристрелить умерший на бегу от голода ленинградский милиционер. И когда на другой день после эпизода в кабинете заведующего, вернее, той же ночью, Васька сообщил Кире, что уходит из детдома, она горько заплакала, но поняла его, более того, открыла свой тайник на чердаке и отдала в дорогу все, что имела: несколько сухих корок и кусок мерзлой лосятины. И лишь много позже Лидер оценил, что значило для нее – казалось, неизлечимо больной тогда патологическим влечением к еде – отдать последние припасы.
Но не только с Кирой было связано это здание… Собко! В этом доме они встретились впервые. Лидер не помнил подробностей, помнил только, что оперуполномоченный был молод, очень молод, хотя и прошел к тому времени тяжелейшую половину войны. И вот… Собко на пенсии!.. Был молодой человек – и вдруг на пенсии… Лидер вначале не мог понять, почему так угнетает его этот факт биографии работника уголовного розыска… И вдруг… это что же – прошла целая жизнь?.. Целая жизнь, Лидер?.. Как все получилось?.. Все казалось, что ничего не потеряно, время терпит, а оно, оказывается, терпело-терпело да и не вытерпело… Все думалось, что Собко, наконец, просчитается в чем-то… а он уже и просчитаться не может: он на пенсии…
И не только прошлое было связано с этим домом – было и настоящее: здесь у Лидера был тайник, тот самый тайник, который достался ему как бы от Киры, и теперь получалось, что с этим зданием – бывшим детдомом, а ныне пошивочной мастерской – связывалось и будущее.
…Когда погас свет, Лидеру оставалось пройти до мастерской КБО всего лишь два дома. Света не было повсюду, куда хватал глаз. Погасли светильники на Октябрьской, и только над западной частью поселка звездное небо было подсвечено и снизу – там горели холодным огнем мощные лампы на мачтах нижнего склада.
К последнему дому перед мастерской Лидер подошел осторожно и здесь, словно по наитию свыше, задержался – и не напрасно: по тупику скользнули лучи автомобильных фар. Лидер отскочил к углу дома и, прислонившись плечом к венцу, подождал. Вскоре послышалось фырканье двигателя, и через полминуты обыкновенный, с брезентовым верхом УАЗ притормозил у здания мастерской. Открылась правая дверца, кто-то вышел из машины и, промелькнув в лучах непогашенных фар – милиционер!.. – вбежал на крыльцо. Осветив фонариком дверь, окна, милиционер обошел здание вокруг и, вернувшись к машине, сказал кому-то, должно быть, водителю:
– Порядок.
Между тем со стороны Октябрьской послышался шум другого, более мощного автомобиля, затем в переулок также скользнули лучи, и милиционер сказал:
– Пожарка…
Лидер понял: здание блокировано охранной сигнализацией; когда погас свет, она сработала, и теперь пожарные и вневедомственная охрана проверяют объекты. Удача не оставляла Лидера: подойди он сюда на десять минут раньше, пока был свет, он попался бы, как заяц в петлю.
Из кабины подъехавшей автоцистерны никто выходить не стал. Милиционер сообщил, что все в порядке, сел в УАЗ, и обе машины, развернувшись, покинули переулок.
Теперь нельзя было терять ни секунды. С минуты на минуту мог вспыхнуть свет – тогда опять возьмется сигнализация, но если и не будет тока, милиция вернется сюда не позже чем через полчаса-час: с прекращением работы электронных сторожей наряд вневедомственной охраны переходит на патрулирование. Лидер бросился к зданию; вскочив на перила крыльца, ухватился за козырек навеса, подтянулся и, уперев ботинок в угол наглухо заколоченной лоджии, влез вначале на козырек, а затем по скату крыши подобрался к слуховому окну. Открыть обычный висячий замок, запиравший створки окна, было делом минуты – лишь бы не врубился свет: чердак наверняка тоже под сигнализацией. Лидер знал, что существуют системы, автоматически переключающиеся на автономное питание; но вряд ли эта мастерская была заблокирована столь сложным способом, если уж пушная база госпромхоза, где хранились тысячи шкурок, даже на период забоя оставалась без электронной охраны.
В кромешной тьме, задев коленом какой-то ящик, Лидер пробрался к теплой еще печной трубе, нашарил слева откос, поддерживающий стропила, и, запустив руку в углубление под основанием стойки, нащупал тяжелый сверток.
18
Короткое замыкание поразило одну из четырех линий высокого напряжения в 6300 вольт. Сработала токовая защита, одновременно вырубились 17 трансформаторных подстанций и освобожденно взревели разгруженные в мгновение ока на полторы тысячи киловатт дизели поселковой электростанции. На пульте централизованной охраны раздался невообразимый трезвон, вспыхнули лампочки 32-х объектов – сработала обесточенная сигнализация. Погасли елочные гирлянды, погас новогодний «Голубой огонек» на экранах телевизоров, погасли светильники на стальных опорах шести улиц. Во мрак погрузилась добрая греть поселка.
Дежурная щита не успевала отвечать на телефонные звонки: причина не установлена, ремонтная бригада на линии, ждите… Секретарь райкома и председатель райисполкома поднимали из-за праздничных столов ответственных лиц и требовали в кратчайший срок ликвидировать аварию: помимо всего прочего, замерли электродвигатели насосов и вспомогательного дутья девяти котельных, и налицо была опасность заморозить водяное отопление целых кварталов жилых домов, а также двух школ, трех детских садов и больницы. По особому распоряжению на линию вышли не только ремонтная бригада электростанции, но и монтеры ведомственных распределительных пунктов и трансформаторных подстанций.
… Когда погас свет, Шабалин остался без машины. УАЗ вневедомственной охраны вышел на патрулирование, эту машину уже нельзя было дергать ни на что другое. Весь прочий транспорт, который удалось достать в преддверии праздничной ночи, давно работал на дорогах эксплуатационной площади двух леспромхозов.
Между тем из линейного отделения милиции поступило сообщение, что один из разыскиваемых – предположительно, главарь преступной группы Лидер – находится в поселке, и машина нужна была позарез. Супонин приказал раздобыть ее где угодно. Шабалин передал его приказание двум офицерам, выделенным для работы в поселке: лейтенанту Титову и младшему лейтенанту Марченко – также инспектору ОБХСС, недавно поступившему на службу после окончания торгово-кооперативного техникума. Когда спустя несколько минут, после короткого совещания с Супониным, Шабалин вошел в кабинет отделения БХСС, Марченко, придерживая левой рукой телефонную книгу, бубнил в трубку:
– Здравствуйте, вас беспокоит младший лейтенант Марченко из милиции. В связи с оперативной обстановкой срочно требуется машина… Нет? Извините. – Набрав следующий номер: – С Новым годом, извините за беспокойство, младший лейтенант Марченко из РОВД. В связи с оперативной обстановкой срочно нужна машина… Нет? Извините. – Еще один номер: —Прошу прощения, здравствуйте, с Новым годом, вас беспокоит младший лейтенант Марченко…
Шабалин гневно взглянул на Титова, безмятежно восседающего за соседним столом и с улыбкой прислушивающегося к переговорам товарища.
– Эх… – вздохнул Титов, вставая и забирая трубку у Марченко. – Говорил хоть бы: инспектор БХСС, чтоб дрожали… На то и щука в озере, чтоб карась дрожал. А то– «младший лейтенант»… Напугал бабу большим инвентарем. Он сам подполковник запаса… Учишь вас, учишь… – Титов набрал номер. – Приветствую. Титов из БХСС… Да-да, я… Понимаю, что неурочный час, но служба… Я вот шел в обед мимо вашей конторы, у вас там шифер сложен под забором, прямо на улице. Подходит какой-то грузовик, грузит сотню листов и преспокойно уезжает… Ваш грузовик?.. Хорошо, а кто поручится, что и чужой подобным же образом?.. Так нам, знаете ли, не уберечь социалистическую собственность… Вот именно, к чему и веду: нужно убрать… После Нового года? А после Нового года может быть поздно. Знаете, что Козьма Прутков говорил? Рано встает петух, но злодей встает раньше… Хорошо, договорились: второго числа я лично проверю… Ну вот, собственно, и все, зачем я звонил… Желаю всего лучшего в Новом году…
Марченко широко открытыми глазами смотрел на Титова: а как же машина?.. О каком шифере может идти речь, когда… Но самым удивительным было то, что терпеливо, не перебивая, ждал Шабалин.
– Да-да, спасибо… – благодарил меж тем за ответные поздравления Титов. – Да, кстати! – как бы спохватился он перед тем, как положить трубку. – Чуть не забыл: машинка тут нужна для одного дела… Именно что сейчас… Да нет, часика на два от силы… Так… Так… Только автобус?.. – Он взглянул на Шабалина: тот кивнул. – Ну что ж, давайте автобус… Ну, отлично… До свидания. – Титов бросил трубку на рычаг и сказал: – Через десять минут будет здесь… А ты учись, пока я живой! – обратился он к восхищенному Марченко.
…Хотя и не через десять минут, но через полчаса огромный, вишневого цвета трансгазовский «Икарус» стоял у крыльца райотдела. Шабалин, офицеры ОБХСС и Супонин вышли на крыльцо.
– Насчет засады на Безноскова… подумайте, – сказал подполковник. – Увидите по обстоятельствам. Собко считает, что бесполезно. Я тоже думаю, что он туда не пойдет. Но в любом случае – попытайтесь извлечь какую-то информацию. Связь держите постоянно.
Шабалин кивнул и повернулся к Титову и Марченко:
– Ну что, братцы-обэхээссники, поехали искать Лидера!
