Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

ПОСАДКА

Переночевав в калабосо (камера предварительного заключения), вместе с другими полутора десятками нарушителей, половина из которых не говорила по-испански, я выхожу, когда меня выкликнули, на погрузку в фургоны для доставки на суд. Полицейский, сидящий за столом со списком в руках, поднимает голову:

– О! Я видел тебя по телевизору, КОЗЁЛ!

Подхожу к столу под взглядами десятка его коллег, стоящих вокруг стола.

– Мне показалось или меня кто-то здесь козлом обозвал?

Улыбку сдуло с лица полицейского. Он понял, что попал. Зато заулыбались все остальные.

Меня пристёгивают к руке другого арестованного и мы попарно выходим к фургонам. В коридоре происходит давка – полицейский в униформе внимательно смотрит на моё лицо и вдруг говорит:

– Плохой!

Я раскрываю было рот, но передумываю и чмокаю губами, посылая ей поцелуй. Это видит юный полицай, идущий за ней, и орёт на меня:

– Ты что это здесь себе позволяешь!?

Но меня уже несёт на юморной волне, и я весело хрюкаю, едва удостоив его взглядом. Молодой замолкает и проходит мимо.

Ближе к полуночи, таким же транспортом, в качестве полноправного заключённого, я попадаю в первую тюрьму Soto del Real. В приёмный блок. У меня, как и у других, забирают всю одежду, дают белый комбинезон, который я не могу застегнуть на пузе, футболку, носки, трусы, предназначенные для десятилетнего ребёнка, и голышом, под взглядом принимающего охранника, я направляюсь в душ.

Его взгляд фиксирует пятно на моём пузе:

– Это у тебя что?

– След от выстрела.

Лицо охранника мрачнеет: вот только этого не хватало в послеполуночное время.

– А пуля где? Внутри?

– Да. В другом.

Он повеселел настолько, что мне почудилось, что он хотел по-братски обнять меня, но только моё неглиже его удержало. Вместо этого он показал мне большой палец и оставил одного в душевой.

На следующий день – медицинский осмотр и вопросы. Есть заболевания? Какие медикаменты принимаете? Нуждаетесь в диете? Наркотики, табак, алкоголь? Я спокойно отвечаю на все вопросы, но, когда мне меряют давление, слегка морщусь, увидев 130/90. Медик выкладывает на стол две миниатюрные бело-красные пилюли.

– Это вам для успокоения.

– Спасибо доктор, но я не принимаю никаких медикаментов последние тридцать лет.

К вечеру второго дня в тюрьме меня переводят в блок предварительного заключения.

Время послеобеденной прогулки, и там, и сям сидят, курят, бродят, играют во всякие игры многоцветные мужики разных национальностей. Все равнодушно скользят взглядом по новеньким и приветливо кивают мне. Это понятно: телезвезда.

Ещё через пару дней я уже вхож в несколько различных группировок. Экс-советяне, спортсмены, мусульмане-арабы и китайцы. С каждым у меня есть что-то общее.

Интереснее всего сошёлся с арабами. Решив, что надо немедленно начать делать упражнения для глаз, я выбрал одну стену двора и регулярно застывал перед ней, двигая глазами.

Совершенно случайно в эту же стену кланялись пять раз в день правоверные, потому что был месяц рамадан. Я же пялился в бетон гораздо большее количество раз. Арабы с уважением наблюдали за мной издали и старались не подходить близко в такие моменты.

Лишь однажды, молодой араб спросил меня, соблюдаю ли я рамадан. Получив отрицательный ответ, кивнул и больше мы не вели разговоров на тему религии.

Я проведу лишь две недели в этой тюрьме и за это время увижу, как люди становятся параноиками, подозревая любого и каждого, кто оказывается рядом и не соответствует каким-то, одному ему известным, понятиям обычного зэка.

– Я знаю, что тебя специально подсадили ко мне, чтобы ты выведывал у меня факты о моём деле.

Ещё много раз я услышу эту фразу, или подобную ей, сказанную в мой адрес.

ПСИХОЛОГИЯ

Сравнивать мне не с чем, но, наверно, психологическая обработка во всех тюрьмах имеет много общего. В Испании, из-за того, что персонал пенитенциарных центров состоит из пиренейских же аборигенов, некоторая часть которых не чурается веселящего порошка, несколько меньший процент любит веселящие напитки, почти половина потенциальные клиенты психотерапевтов и остальные – заблудшие овцы, не приспособленные абсолютно ни к чему более в этой жизни, процесс перевоспитания зэков имеет свои особенности.

В первой же тюрьме уже через неделю меня просят попереводить вновьприбывшему, который говорить по-испански не может, но понимает русский. По двум первым фразам я угадываю, что мужик не русский и он подтверждает это, говоря, что он – словак. А тем временем, шеф модуля произносит речь, которую я еле успеваю переводить.

– Скажи ему, что здесь командую я. У меня есть помощники, которых он тоже должен слушаться. Перекличка три раза в день. Если я скажу, что надо делать то или другое, то он сразу должен делать. И, вообще, нечего стоять передо мной, засунув руку в карман. Вытащи руку!

Словак вытаскивает кисть руки, на которой торчат только большой палец и мизинец. Остальных словно и не было.

– Ёпт…! – бормочет шеф, ошарашенный увиденным и встреча на этом заканчивается.

В каждой тюрьме есть воспитатель в каждом блоке. Обычно это – лодырь, наиболее образованный из всех тюремных работников мужского пола, появляющийся на работе по, только ему известному расписанию. Голоса не повышает, взгляд понимающий, ласково выслушает просителей или отеческим тоном даёт советы, или передаёт поступившие инструкции и предписания.

– Почему ты не участвуешь в жизни модуля?

– Я участвую – отвечаю. Если б не участвовал, меня бы здесь не было.

– Нужно мыть окна и делать уборку.

Я уже несколько раз присутствовал переводчиком на таких собеседованиях и знаю что это попытка заломить психику зэка. Поэтому спокойно гляжу в глаза и говорю, тоже переходя на «ты»:

– Ты на полном серьёзе думаешь, что я буду спорить с наркоманами за обладание шваброй?

Он молчит некоторое время. Потом пододвигает формуляр и пишет в него что-то, прикрываясь листком бумаги. Так я себе заработал перевод в самую худшую тюрьму пиринейщины, где содержат наркоманов. Но этот «ерундокатор»(испанское название профессии – educador), не знал моего жизненного принципа – хорошо быть лучшим среди плохих, а не серостью среди хороших.

Среди нарков мне жилось лучше, чем в приблатнённом блоке мадридской тюрьмы. В испанских тюрьмах можно работать и зарабатывать деньги. Но, чтобы попасть в эту привилегированную прослойку, нужно сначала посоревноваться за обладание шваброй и по паре часов вдень лицемерно тереть тряпкой одни и те же окна на виду у охранников, демонстрируя стремление к перевоспитанию. По прошествии некоторого времени такого «хорошиста» переведут в, так называемый рабочий блок, где будут выпускать на территорию и он под присмотром покатает контейнеры с мусором. Если и этот этап перевоспитания пройден, зэк может получить какую-нибудь оплачиваемую работу, но её могут отобрать за малейшую провинность, которую могут спровоцировать.

Румынское и местное цыганское ворьё стоят в очереди на эти мероприятия. Да так многочисленно, что арабам нет возможности туда воткнуться.

– Я написал заяву на работу, – сказал я соцработнику.

– Ой! Вы знаете, сколько человек находится в списке? А у многих – дети.

– Меня меньше всего интересуют чьи-то дети. Я не собираюсь конкурировать с водителями мусорных контейнеров. Сколько экспертов-сварщиков в вашем списке ожидающих работу?

Ответ был невразумительный.

Если в тюрьмах Дании, Финляндии, Англии статистика показывает 20 % «возвращенцев» на перевоспитание, то испанская пенитенциарная система заточена на выпуск полностью не приспособленного к жизни индивидуума, чтобы у него не было страха на приход обратно. Основная часть местных сидит по второму-пятому разу.

– Эй, Амиго! Что, опять здесь? – кричит из-за решётки лицо испанско-цыганской национальности новенькому, проходящему по дорожке.

– Да. Зиму пережду и выйду.

Только-только из нашего блока освободился цыган, сидевший за мелкое воровство и не умеющий ни читать, ни писать, как на его место попадает его сын, за те же заслуги и с таким же уровнем образования.

В пиринейщине принято содержать зэков с большими сроками заключения вместе со всякой нарко-воровской мелочью. Так включается психологический прессинг: бакский террорист или русский «убивец» украинских мафиози сидят, а нарки один за другим выпускаются на свободу. Но нормальная часть такого сообщества извлекает позитив и из этой ситуации. Все уборочные работы в модуле проводятся любителями веселящей субстанции.

– После года пребывания в этой тюрьме ты можешь просить перевод, – информирует меня воспитатель.

Ага! Буду я тебе унижаться, чтобы услышать в ответ знаменитую фразу, что «сюда попасть легко, а отсюда – трудно».

– Мне здесь нравится, – отвечаю я слегка офигевшему эдукадору.

Наверно меня выгонят из этой перевоспитательной тюрьмы.

МАТЕМАТИКА

Попав в заключение, все начинают подозревать. И я не был исключением. Но я не подозревал никого персонально. Я работаю по-крупному и начал подозревать государство. Испанское. Проинтервьюировав кучу, так называемых наркотрафикантов, я не только усилил их подозрения в отношении меня, но и вывел интересную закономерность. Большая часть попавшихся в аэропорту с веселящим порошком попробовала этот бизнес впервые. Те, кто давно промышлял этой частью испанской экономики – я уже упоминал, что сейчас наркотрафик плюсуется в валовый продукт – не были трафикантами, они были оптовиками. И скупали кокаин у тех, кому удалось разминуться со специально тренированной собачкой в аэропорту и не прилечь к себе внимание натренированных стюардесс. Посчитав возможное количество, я пришёл к выводу, что только в одном столичном аэропорту ежемесячно снимают «урожай» до трёх тонн. Раз в четыре или шесть месяцев телевидение показывает красивую картинку, как доблестные борцы в погонах обливают соляркой и сжигают кокаиновый штабель в 6–8 тонн. Где остальное?

В судебных бумагах, которые получают ослы (на испансом сленге перевозчик-одиночка – multa) всегда скурпулёзно прописана цена конфискоанного продукта:…82 % чистоты… по ценам существующего рынка составляют в сумме 283146 евро и 08 евроцентов…

Впервые увидев эти «ноль восем сантиков» я не поверил моим глазам. Чтобы это написать, нужно знать цены этого свободного рынка. Причём, точно знать. Значит… нет, не может быть! А с другой стороны, если для бывшего советского мента может быть, то почему для настоящего испанского должно быть исключение.

Начал спрашивать не новичков, а профессионалов, которые попадают за решётку потому, что перешли дорожку кому-то более крупному и значительному.

Постепенно сложилась стройная картина, которая прекрасно совместилась с тем, что я вижу каждый день. Как и в любой другой стране, где полицаи не получают достойную зарплату, которую боялись бы потерять, пиренейские копы имеют если не лицензию, то поблажку на руководство наркодилерской сетью торговли «пластилином» (уличное название гашиша) или «отходняком». Поэтому высокопроцентной чистоты упаковки доходят-таки до конечного потребителя. Этот конечный потребитель и есть самый нужный элемент для экономики страны. В Испании его не отправляют на принудительное лечение и стараются не помещать за решётку. Ну, разве что, он украдёт что-нибудь и попадётся при этом. Но даже в тюрьме ему ежедневно будут давать «лекарство», которое не позволит клиенту соскочить с привычки и не будет потерян кадр ценный для экономики страны.

Ему будут, так же ежедневно, давать молоко и фрукты, чтобы он не потерял остатки здоровья и дожил до выхода на свободу. Вещь практически недоступная и невозможная чистому зэку. Даже и с заболеванием.

Очередь в 30–40 человек за утренней дозой в респектабельном или спортивном блоке тюрьмы Casteion-2 впечатляет.

Ещё больше впечатляют попытки этих нарков перепродать полученную дозу – её выпивают на глазах у медсестры и охранника и устроить так называемый «передоз». Но я, пожалуй, опущу эти подробности, чтобы не способствовать распространению передового опыта.

17 % павших на дорогах Испании в борьбе со скоростью, согласно официальной статистики, были подшофе или с какой-нибудь другой нехорошей субстанцией в организме. Представьте, какой процент обкуренных и нанюханных среди тех, кто умудрился разминуться с ящиком и продолжает ездить.

И уж совсем на сельскую самодеятельность похожа новость, что в столичном аэропорту по горячему взяли четырёх полицаев и двух жандармов, которые встретили и попытались протащить мимо контроля своего подельника с двадцатью килограммами кокаина.

ХАЙЛЬ ЧАПЛИН!

После того, как я отловил на себе двух прелестных вошек в новой тюрьме, я решительно взял в руки станок для бритья и добросовестно поскоблил все места с повышенной мохнатостью, в том числе и голову. Лишь один раз рука моя дрогнула возле носа и я оставил маленькие усики «а-ля Чаплин».

На следующий день зэки приветствовали меня вскидыванием правой руки с соответствующим возгласом. Охранники, слегка офигев, никак не реагировали. Везде, где я появлялся в первый раз, народ с интересом всматривался в моё лицо. Сам себе я, всё-таки больше напоминал Григория Котовского.

Вновь прибывающие в блок зэки испуганно шарахались от меня, столкнувшись в дверях. Привезли меня на суд. Судебные охранники при камерах – все солидные мужики в возрасте, сразу выделили меня из серой толпы, запомнили имя и старательно демонстрировали расположение.

«Владимир, пожалуйста сюда. К тебе адвокат», «Владимир, пожалуйста, тебя ждут полицаи» и так далее.

В блоке временами проводили шмон. Выгоняли всех зэков во дворик и по одному запускали обратно, проверив сумки, карманы, обувь и ощупав рукава и штанины. Подходит моя очередь. Иду к охраннику, который меня видит в первый раз. У него на морде вырисовывается интерес при виде моего изящного каплеуловителя под носом. Открывает мой бумажник, вытаскивает карточку зэка и ему плохеет: имя русское. Лезет рукой в сумку и вылупляет глаза на китайско-испанский словарь. Чувак впал в прострацию и мне пришлось напомнить, что он должен ощупать мои карманы.

Привезли меня в новую тюрьму. Охранник сидит за дактилоскопическим сканером.

– Положи руку на сканер. М-м-м… Убери руку… положи ещё раз. Ни фига себе, дядя, как ты изменился!

НАРУШИТЕЛЬ РЕЖИМА

Камера, куда меня поместили, содержала испанца и телевизор. Последний мне был до лампочки, потому что с моим астигматизмом я не могу наблюдать многочисленные дёргающиеся цветные пятна, ибо это может спровоцировать у меня приступ тошноты. Поэтому, как только он включался, я отправлялся в мир сновидений.

В блок прибыла проверка и нашла в нашей камере нелегальный телевизор. И известила обоих сеньоров «помещённых», что мы будем за это наказаны. На мой недоумённый вопрос, какое я к этому имею отношение, мне было сказано, что могу обжаловать решение в дисциплинарной комиссии.

Я решил дождаться окончания процесса и не стал подавать никаких жалоб. Мне вручили последовательно пять бумаг, одна страшнее другой, которые констатировали тяжесть совершённого проступка. В последней было сказано, что я и мой сокамерник наказаны десятью днями невыхода на прогулку в послеобеденное время. Ну, слава Всевышнему! Услышал мои тайные мольбы о том, как бы избежать созерцания праздника Рождества и Нового Года в тюремных условиях. Весь период наказания я отжимался от пола и делал другие упражнения до пота, мылся после в душе и медитировал на тему отомщения. Второго января, когда закончилось моё послеобеденное заключение, я взял в тюремной библиотеке сборник правил пенитенциарной системы и сел писать письмо, используя все мои знания грамматики кастейяно:

«Уважаемый сеньор директор! Я имею честь информировать вас о том, что я успешно отбыл наказание в виде запрещения выхода на прогулку, согласно распоряжения, которое вы подписали.

С моей стороны хотелось бы разъяснить некоторые аспекты этого случая.

Я был наказан за проступок, к которому не имел никакого отношения, но, когда я пытался оправдаться перед охранниками, ответственными за процесс, мне показалось, что я разговариваю с глухими. Попробую объяснить ошибки этого случая:

1) Я не получил никакого информирующего документа ни в первый день моего заключения, ни при переводе в тюрьму «Мадрид-7». И не имею этого документа о правилах пенитенциарной системы в настоящее время, несмотря на мой рапорт от 2 января.

2) Вы меня поместили в камеру без проверки её на соответствие всех норм внутреннего содержания вашего Центра (параграф 6 °Cборника Правил).

3) Документ о моём наказании не был подписан тюремным врачом (п.254 С.П.) и я не был осмотрен врачом, в то время как у меня – серьёзные проблемы с позвоночником, которые не были решены, не смотря на мой рапорт от 5 ноября.

4) Согласно п.45.4 Сборника Правил, наказание осуществляется в индивидуальной форме, но я был закрыт в камере с другим индивидуумом и за проступок, совершённый им, что могло спровоцировать конфликт между нами.

В любом случае я вам очень благодарен за предоставление мне новой темы для моей будущей книги, которую я напишу, выйдя на свободу. Вы можете убедиться, что в Интернете я уже опубликовал много историй и рассказов.

С вашего разрешения, я вам напоминаю параграф 19 Всеобщей Декларации Прав Человека: «Каждый человек имеет право на свободу мнения и его выражения: это право включает право не быть побеспокоенным за своё мнение, за получение и использование информации и её распространение различными способами.»

Постскриптум: Я не могу смотреть телевизор с короткого расстояния без специальных очков, но не собираюсь просить их у вас, потому что уже попробовал разрешить мою необходимость в очках для чтения и вы мне в этом отказали.

С Уважением…»

Отдал это письмо охранникам, присовокупив к нему рапорт, призывающий передать его директору тюрьмы лично в руки. И стал ждать ответа.

На следующее утро, спустившись в столовую, прохожу мимо шефа блока.

– Буэнос диас!

А он молчит, внимательно разглядывая узоры и трещины на потолке. Я постоял чуточку, ожидая, но шеф перешёл от обозреания бетона к изучению шнурков на своих ботинках. Да пошёл ты на фиг!

И я при встрече с ним демонстрировал широкую улыбку и проходил мимо. Шеф понял, что перебрал и стал здороваться первым. Директор же оказался плохо воспитанным и так мне не ответил на моё послание.

Хотя вру! Ответ мне пришёл в типичной для пиринейцев форме: мне прислали очередную бумагу, что, отбыв наказание, я – чист перед законом и совестью. А когда я свалился с воспалением лёгких и был один в камере, мне подселили араба-наркомана, решив, по-видимому, что я быстрее вылечусь, если буду дышать дымом гашиша.

Но я ошибся думая, что директор тюрьмы Мадрид-7 забыл о моём существовании. Скоро я был переправлен в тюрьму Кастейон-2, усиленного режима, где я нашёл неисчислимое количество тем для моих рассказов.

КРИМИНАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

Испанские медики впервые в мире осуществили пересадку части лица с костью нижней челюсти от трупа живому человеку. Эпидемиологи Испании успешно вылечили женщину, заразившуюся вирусом Эбола не в Африке. В испанских тюрьмах тоже есть медицина. Сдвинулся снова у меня диск в позвоночнике. Вместе с позвонком. Обычно я успеваю вправить его на место, не поднимаясь на ноги. Но в тюрьмах лежать нельзя. Два раза в день зэки должны покинуть камеры. Зимой в холодном, окружённом бетонными стенами дворе, лечь негде, сидеть холодно, нужно всё время двигаться, чтобы не замёрзнуть. Единственным местом, где можно было потрогать тёплый радиатор, был зал с телевизором, где сидели 100 человек и курили под устрашающими табличками «курить запрещено».

За неделю потерял 15 кг. веса. Написал рапорт, чтобы меня принял доктор. Получил ответ: «Запишитесь на приём к доктору». Запись происходит следующим образом: раз или два в месяц могут внезапно объявить по «громкой» – «Запись к медику» и пол содрогнётся от топота больных, спешащих на запись. Из тех, кто бегает быстрее, 15 первых счастливчиков попадают в заветный список. Всегда это те, кому нужны снотворные таблетки. Их смешивают с кока-колой и получают толи веселящую, толи успокаивающую субстанцию.

Проходит время, и я вдобавок к спине получаю воспаление лёгких из-за элементарной нехватки одежды. Через пару дней это усугубляется двухсторонним отитом. Поднявшись утром с койки и неосторожно качнув головой, я улетаю на пол. И повторяю это несколько раз безо всякого на то желания. Один раз в присутствии охранника. Забеспокоились. Помогли спуститься вниз и добраться до санчасти. Вышел пожилой сеньор с сединой на голове и с лёгкой дебильностью на физиономии.

– На что жалуетесь?

– У меня бронхит и отит.

Коновал берёт аппарат и меряет мне артериальное давление. Придурок! Ты бы лучше б молитву надо мной прочитал. Мне это помогло бы больше. Даже в странах третьего мира при таких жалобах и признаках используют фонедоскоп. Доктор и охранник о чём-то шечутся, выставив меня в коридор, и меня перепровожают обратно в блок. В «предбаннике» охранник мне говорит:

– Ты не умеешь симулировать болезнь и поэтому ничего не добился. Будь мужчиной.

Мне стоило некоторых усилий промолчать. Я просто посмотрел на него и улыбнулся. До конца срока в той тюрьме этот охранник старался обходить меня стороной.

Два дня я провожу, валяясь на скамейке в накуренном зале. Заодно убеждаюсь, что очень полезно тщательно пережёывать пищу: её легче выблёвывать. Следующие две недели я был полностью глухой и в ушах поселился постоянный шум.

Теперь я по-новому воспринимаю фразу социального работника – «С кем можно связаться, если с вами что-нибудь случится?» И стал внимательнее приглядываться к медицинскому сервису.

Испанец четыре месяца ходил с распухшей щекой, исписывая кучу бумаг, предлагая оплатить все расходы, связанные с лечением зуба.

Немец, после недельной зубной боли пожаловался в посольство и ему четыре дня подряд лечили все больные зубы.

Араб, после того, как ему парализовало половину лица, получил перевод в другую тюрьму, чего он безуспешно добивался несколько месяцев.

Местный наркоман, поскользнувшись и ударившись животом об койку, получил десять суток изолятора по рапорту медика, которого он побеспокоил ночью.

Молодой албанец показал бумаги, что у него – камень в почке, получил медикамент для его удаления и остался с прободением желудка. Был немедленно переведён в другую тюрьму, хотя раньше его обещали оставить в этой.

Литовец, не получивший помощи при зубной боли и, в сердцах, сказавший всё, что он думает об этой стране, был переведён в конфликтный блок с записью «плохо отзывается об Испании».

Эстонец, свалившись с температурой 40*, в виде первой помощи получил несколько пинков от охранников, которым не понравилась неадекватная реакция клиента.

Другой испанец, с проблемами в срдце, досрочно освободился из заключения, и одновременно и от этого несправедливого мира.

Когда весь блок начинает грипповать, те, кому удаётся добраться до санчасти, получают таблетки от аллергии, и в тюрьме нет никаких ОРЗ.

Прибыв в новую тюрьму, я без проблем записался на приём к доктору. Вышел от неё намного здоровее, чем зашёл. Особа средних лет выслушала меня с нескрываемым скептицизмом: типа, фиг ты меня разжалобишь, я уже прочитала твою медицинскую сопроводиловку.

Так функционирует криминальный медицинский сервис испанской пенитенциарной системы. Людей не только лишили физической свободы, но и права быть здоровыми.

И никому в голову не приходит подать в суд на правительство, на систему, директора тюрьмы, медика по факту смерти заключённого. И пару миллионов компенсации потребовать.

У испанцев есть поговорка: лучше медик с опытом, чем с дипломом.

Прибыв в самую новую столичную тюрьму, я впервые в моей жизни увидел живую вошь, а убывая из неё, я радовался, что клопы в соседнем блоке меня не побеспокоят.