Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

ДОРОГА НА ТОТ СВЕТ

Быть нелегалом и иметь проблемы со здоровьем недопустимо. Возможные последствия будут развиваться по двум лишь направлениям: а) в ящик, б) тоже в ящик, но попозже. Просто, по времени и по ощущениям это проходит не так, как у нормально живущих.

Симптомы появились очень быстро и ясно указывали, что с этим светом пора заканчивать. Почему-то, на ум пришла история жизни Линденберга. Когда он узнал, что ему осталось прожить не более шести месяцев, то, первым делом, составил список дел, которые нужно успеть переделать до того, как…

Я решил не отставать от знаменитостей и начал делать то же самое. Подарки детишкам, звонки старым знакомым… Предстартовую суматоху нарушали происки врагов, двух хохлят, что жили по соседству. Работая лишь изредка, а в основном подворовывая, они давно уже праздновали отъезд крыши. Тут в заграницах даже у взрослых украинцев с головой часто нелады, а уж молодёжь из самостийщины только и живёт мыслью: где бы чего украсть посолиднее, чтобы не стыдно было на родину вернуться.

Худо-бедно стараюсь не обращать на них внимания, но это получается всё хуже и хуже.

Их разговоры в другое бы время вывели меня на путь стукачества, но сейчас не до них. Из-за стены постоянно доносится про то, что надо найти побольше людей, которые не боятся быть вооружёнными, про то, как открыть сейф… Короче, идёт обсуждение американских боевиков.

Правда, я попытался сконтактировать с матерью одного из них, чтобы предупредить о возможных последствиях, но из этого ничего не получилось. Мамин… ну, скажем, любовник мне ласково посоветовал по телефону не делать из мухи слона. Играются, мол, дети.

А дети игрались всё хуже. Однажды, слышу, как в квартире летают и втыкаются ножи. Вышел из комнаты и вижу две ухмыляющиеся физиономии, похлопывающие лезвием о ладонь.

– Что, с нервами плоховато?

С нервами у меня было нормально и я опять оставил всё без последствий. Хохлята мне устраивают пару бессонных ночей, выкушав горячительного и пошумев, с пинками в мою дверь и воплями типа «Когда эти суки-работяги дадут нормальной жизни хорошим людям!». В качестве профилактики, я одеваю на кулак того, что постарше. Тридцатитрёхлетний недоумок пытается изобразить потерю сознания уже после первого касания. Со мной такие спектакли не пройдут и я добиваю влёт по носу для крови и по почкам для боли после акции. Поднявшись, гоблин долго извиняется, но по глазам вижу, что мысль дебила работает на всю возможную скорость, отыскивая возможность мести.

Эти даунские свиные глазки я уже пару раз видел в упор. Однажды я не поддержал его в наезде на хозяйку квартиры, где мы снимаем разные комнаты. И после этого он мне заявил:

– Хорошеньким для всех хочешь быть? Не выйдет!

И в другой раз, когда я обрезал его притязания возглавить международную борьбу с исламским экстремизмом, с приставаниями к молодому и работящему арабу, что жил в нашей квартире. Тогда было сказано грознее:

– Я тебе это припомню!

Попробовал я, было, полечить уезжавшую крышу, взяв любителя христианизма с собой на полёты, но и эта попытка закончилась плачевно:

– Козлы они все, эти твои друзья. Лишь хотят показать, что у них денег до хрена.

Всё прошедшее вспомнилось немного позже.

А пока вокруг меня начались странности. Как-то на работе, я, чертыхнувшись в очередной раз, вытащил из телефона севшую батарею и, перед тем, как вставить другую, сказал своему напарнику:

– Похоже, что меня прослушивают. Мне батареи на полдня стало не хватать.

– А у тебя не паранойя?

– Знаешь, – говорю, – Даже отсутствие паранойи не гарантирует отсутствие слежки. В любом случае, идёт что-то странное.

Молодые представители незалэжности вдруг стали предупредительны и вежливы. Такие слащавые, что мысль о голубизне могла бы запросто прийти в голову постороннего наблюдателя. Но не в мою. Ясно, что у них появился план в отношении меня. Но что это будет? Наркотики подбросят? Оружие?

Одни вопросы в голове. И без ответов. Тем более, что воришки, по всему видно, провернули акцию. И не совсем удачную. Уже целую неделю не выходят из дому. К ним не приходят их подельники. На любой шум на лестничной площадке прилипают к глазку. Но я опять пытаюсь абстрагироваться на своих проблемах. Сколько же мне осталось коптить на этом свете? А дел ещё хочется переделать!

А юноши, тем временем, делают другие грязные дела, которые им в радость, наверное, с рожденья.

Хозяйка сообщает мне, что оба не заплатили за жильё и донесли на неё в налоговую инспекцию, что она, мол, не платит за сдачу жилья. Меня сие не удивляет, чтобы хохол и не стучал – это редкость. И тут же мелькает мысль. Чтобы проверить её я мимоходом спрашиваю молодого:

– В полицию бегаем стучать?

Дёрнулось лицо несимметрично, и он свалил, не отвечая на провокацию. То, что другой постоянно стучит, я уже давно знаю. Как звонки под крышей пересиливают, так он бегает в полицию, в русское посольство, просто останавливает на улице патрульную машину и сообщает об ужасных соседях по жилищу.

Ещё пару дней я не вылезаю из-за компьютера, старательно набивая буквы. Пишется неплохо, и с такой скоростью за несколько месяцев я закончу свои письменные дела.

Соседи суетятся по квартире, отвечая на звонки домофона, старательно не сталкиваясь со мной не только телом, но и взглядом. Но не трогают меня, и я не реагирую на необычность ситуации. И зря.

В час с лишним пополуночи мне в комнату ломятся юные стукачи. Открываю дверь. Крик, шум, гам. Из всего понимаю только, что меня пытаются спровоцировать на то, чтобы я вломил тому, кто постарше. Второй держится в тени коридора, держа руки за спиной. Ну, всё, у обоих рвануло. Но получить ножик в спину среди ночи мне не хочется и я посылаю обоих и закрываю двери. Оба помчались к выходной двери, щёлкнув по дороге автоматом, вырубая свет. Зависает комп. Скачал, блин, мультик! Да ладно, завтра объясню правила общежития.

Но, завтра наступило сегодня. Через час в дверь опять стучат. Более настойчиво. Открываю. Ого! Весь салон заполнен полицейскими.

– Документы! Одевайся, поедешь с нами.

В уголочке жмутся с жалким видом хохлята. Так, меня явно забирают не за то, что натворили они. Но что же они настучали в этот раз?

С некоторым сожалением оставляю на столе заряжающийся телефон. Останусь без связи, но, зато, и мой напарник по работе и другие поймут, что со мной случилось что-то. Бумажник в карман и я готов.

– Есть ли оружие в комнате?

– Вы, что, с ума все посходили этой ночью? – вопросом на вопрос отвечаю я.

На улице нас ожидают три полицейские машины, в которые уже рассаживаются полицейские. Двое в бронежилетах. Круто! Меня, правда, везут без дополнительной охраны. По недоумевающим физиономиям вижу, что они уже и сами не верят в то, что делают. Привезли в участок.

– Всё на стол. Раздевайся.

Проверяют, описывают, записывают, даже в задницу заглянули на предмет обнаружения чего запрещённого. Отдельно идёт описание примет и татуировок.

– Ох! Сколько у тебя денежек в кармане! Что, нельзя было в комнате оставить?

– Нельзя. У меня воры по соседству живут.

– Ну-ну! Интересно. И сколько тут у тебя денег?

– Не знаю. Около пятисот.

– Как интересно! Не знаешь, сколько денег имеешь…

– Слушай, – прерываю я подколы, – Мне нужно за комнату платить и, вообще, это почти двухнедельный заработок.

– Так зарабатываешь? Я вот тут каждый день и столько не имею в кармане.

– Пошли работать со мной, будешь иметь в два раза больше.

На этот раз я попал в точку. На замолчавшем фэйсе было написано «Ты чё, дурак!»

Но деньги отдают. Только бумажные. Монеты, как и всё железное, относится к запрещённым предметам в заключении. На мою попытку выяснить, что же я натворил, ответа вразумительного так и не получаю. Да ещё и плохо мне по-настоящему. Голова кружится. Со мной такие дела уже несколько дней происходят. Раньше было чуть полегче. Есть и другие симптомы, что я не жилец. Решаю, что объявлю голодовку. Не в смысле демонстрации, а просто ничего жрать не буду. Не будут же меня заставлять работать. А на простое лежание и сидение много энергии не надо.

Попав в камеру, я понял, что голодовать обязательно надо, потому что то, что было приготовлено в качестве жратвы, было явно из меню детского садика. Микроскопическое пирожное, такого же размера йогурт и несколько большего сока. Через некоторое время из камеры напротив доносятся всхлипывания, быстро перешедшие в плач и откровенные рыдания. Местный абориген, заглотив рацион, понял, что смерть уже недалеко. Причём от голода.

– А-а-а! Агент! Позвоните моей жене! А-а-а! Пусть принесёт мне бутерброды! А-а-а!

Полицейский тоже человек и через некоторое время после бурных и продолжительных лобзаний до меня доносится удовлетворённое мурчание с чавканьем.

– Агент! Пожалуйста! Я пить хочу!

Открыли и напоили. Ещё некоторое время тишина.

– Агент! В туалет можно?

Заодно открыли и меня. Облегчился, хотя при вставании заштормило так, что полдороги шёл, придерживаясь за стену. Даже полицейский заметил, что у меня нелады.

– С тобой всё нормально?

– Думаю, что да.

Тогда в камеру. И я опрокидываюсь на топчан.

– Эй, амиго, – наевшись и оправив другие естественные потребности, испанец общения захотел.

– Амиго, это тебя взяли с ножом, когда ты на двух молодых нападал?

– Меня, но без ножа.

– Успел выбросить? Правильно.

Я механически отвечаю, поддерживая беседу, а сам в душе благодарен товарищу по несчастью, наконец-то сообщившему мне, за что меня взяли.

Временами впадаю в какое-то забытьё, иногда, похоже, сплю, но большей частью раздумываю. Ну и что будут делать хохлы, когда меня отпустят? То, что отпустят, особых сомнений не вызывает. За два дня мне должны или предъявить обвинение, которое будет затруднительно сляпать по такому топорному доносу, или отпустить окончательно или до суда, если таковой будет.

По прошествии времени меня перевозят в другое место отсидки. Из воронка вываливаюсь чуть живой, так меня прихватывает по дороге. Не сдохнуть бы тут прямо у них. Но вроде отпускает и я снова в процессе. Снова отпечатки пальцев, прощупывание рубцов одежды, руки в стороны, штаны снять и наклониться… и:

– Ой, сколько у тебя денежек!

Но противоядие уже известно.

– Я не виноват, что ты такую работу выбрал, где мало платят. Когда выйду, можешь пойти со мной на стройку, будешь зарабатывать хорошие деньги.

На стройку полицейский не хочет и разговор о наличии суммы затихает сам собой.

За два дня заключений прохожу хорошую школу. Выясняю, что во всех тюрьмах страны есть библиотеки, возможности учиться, спортзалы, а в одной, даже, есть закрытый бассейн. Офигеть! И чего я до сих пор на свободе делаю? Среди публики, закрытой, как и я, есть наркоманы, наркотрафиканты, хулиганы, нелегалы и много чего ещё. Узнаю, что, даже, получив срок, через треть времени можно за хорошее поведение получить вознаграждение в виде небольших каждонедельных отпусков на свободу. При отсутствии нарушений этой нормы время на свободе увеличивается до 50 % недели, а в дальнейшем можно и вообще работать за пределами тюрьмы, возвращаясь только на ночлег. Офигеть ещё два раза подряд!

Быстро зарабатываю у сотоварищей (между прочим все друг друга называют двоюродный брат) авторитет своей молчаливостью и тем, что отдаю всем желающим обеденные и ужинные бутерброды. Как ни странно, но оттого, что не ем, чувствую себя лучше и лучше. Особенно после того, как перевели в камеру с краном водяным. Пью по-возможности. Может вообще перестать жрать, когда выпустят? Ну, просто здорово себя чувствую.

Как среди ночи меня забрали, так же среди ночи и выпустили. За два часа до официального окончания времени задержания. Первым делом еду в околоток, где провёл первую ночь. Прошу, чтобы со мной пошёл, как минимум, один полицейский для того, чтобы войти в комнату и убедиться, что мне не подбросили никаких ножей. Полицаи долго отнекиваются, но, после того, как я обвинил их в том, что они не сделали никаких проверочных действий и арестовали человека ничего не сделавшего, мне дали двух сопровождающих. И мы отправились на тот адрес, где я снимал комнату.

Войти не удаётся из-за того, что дверь заблокирована. Полицейским приходится достучаться и открыть дверь. Войдя в свою, закрытую на ключ комнату, обнаруживаю, что из неё украдена вся электроника. Нет ни фотоаппарата, ни ЖПСа, ни часов, ни других вещей и над всем возвышается разобранный остов, бывший раньше компьютером.

Скорее всего украдено и много ещё чего, но я уже не фиксирую ничего взглядом, потому что вижу на клавиатуре пистолетный патрон. Показываю полицейскому на него. Он мне жестом «твой?». Я ему так же молча пальцем у виска. Забирает его в карман и пытается позадавать вопросы хохлам.

Но те хором поют одну песню, как им тут плохо жить с таким опасным типом, который бьёт, как Тайсон, документов не имеет, делает не понятно что, наверняка находится в международном розыске за то, что убил свою бабушку…

Про бабушку я уже слышал. Так они хозяйку квартиры мной уже пугали. Я тем временем разглядываю дверь и не вижу следов взлома. Значит у них есть ключ. Откуда? Сплошные вопросы без ответов. Ну, например, почему они начали делить мои вещи, не дождавшись, чем закончится моё задержание? Наконец, даже полицейским надоедает это блеяние и мы уезжаем обратно в околоток.

Там мне предлагают написать заявление о краже. Один полицейский, видно в чине писаря, тут же помогает регистрировать всё это на компьютере. Подходит ещё один, глядит на экран и тычет в него пальцем. Мне не видно, но писарь щёлкает мышкой и ошарашенно говорит товарищу.

– Три заявления за четыре дня. И я подумал, что это правда. Пришли нормально одетые…

Дальше я не слышу. Меня начинает колотить крупная дрожь. Внутри всё кричит, захлёбываясь:

«Скотина! Сидишь тут, играешься! А я, по твоей наводке, парюсь два дня среди наркушников!» На глазах выступают слёзы, смазывая резкость изображения. И только в центре в резкости я вижу цыплячью шейку в воротнике форменной рубашки. Я уже не контролирую себя. Сейчас я вцеплюсь в эту шею и начну пальцами дробить позвонки…

– Что случилось, Владимир? – на моё плечо ложится рука девки-полицейского.

Она была в охране, когда я сидел в камере первую ночь. Мы успели переброситься несколькими фразами «за жизнь». Это прикосновение возвращает меня в нормальное состояние. Я утираю слёзы, выпрямляюсь на стуле.

– Ничего не случилось.

Девка читает то, что мы успели записать с писарем, ничего не говоря уходит, ещё раз прикоснувшись к моему плечу. Подходит ещё один поли. Видно из начальников. Потому что даёт команду стереть с компа предъидущие заявления на меня и вписать моё. Прочитывает текст и говорит мне:

– Думаю, что этого уже хватит. А компьютер новый купишь.

Я ухмыляюсь.

– Конечно куплю. А вам два трупа подарю.

По наступившей паузе и двум парам глаз на меня уставившихся, я понимаю, что сказал немного не то и не там, и добавляю.

– В ближайшие пять лет.

Похоже, что срок их устраивает, потому что они переглядываются, но ничего не говорят. Но у меня-то этих пяти лет нет. А полицейские, тем временем, посовещались и предлагают мне прийти завтра. Почему завтра?! Всё происходящее наводит на мысль, что они с ворами заодно. Вспомнились случаи обворовывания квартир моих знакомых. И ни разу полицейским не удалось обнаружить воров. Более того, почти всегда полицаи успокаивали пострадавших тем, что, мол, всё закончилось благополучно: подумаешь что-то украли, ведь не убили же.

День проходит в лёжке на чужой квартире. Есть не хочется и только жажда такая, словно на дворе не ноябрь, а лето жаркое. Придя на следующий день в гости к полицаям, получаю от ворот поворот. Сказали, что я должен сначала идентифицировать свою личность, а уж потом ходить жаловаться. Класс! Именно так и выглядит коррупция и взаимодействие с воровским классом.

– Значит, я могу быть свободным?

– Да.

– И могу делать, что захочу?

– Именно так.

– Ну, тогда, до встречи.

Выйдя на улицу, я встречаюсь взглядом с одним из повышепоставленных носителей униформы. Он отворачивается. Ну, тогда я пошёл. Повеселюсь, однако! Но до улицы я не дошёл. Следом бежит полицай, с которым я только что говорил.

– Вернись, тебя зовут.

– И оно мне надо?

– Не знаю, мне сказали тебя привести.

– Я опять задержан?

– Нет, но лучше, если ты пойдёшь со мной.

Ещё несколько минут я слушаю блеяние трёх полицаев. Потом, устав, я заявляю, что хочу забрать мой параплан, но, если он не находится в моей комнате или испорчен, то они пожалеют, что пришли сегодня на службу. Угроза подействовала. Пообещали подъехать через полчаса.

На подходе к дому встречаю хозяйку квартиры. Она бросается ко мне, обрадованная.

– Что случилось? Я звоню, а телефон не отвечает, сначала были гудки, а теперь говорят, что отключен. Эти мне не говорят ничего и не пускают в квартиру.

Вкратце рассказываю ей о происшедшем и показываю бумаги, которыми меня щедро снабдили полицаи.

– А к ним теперь приходит тот русский, что жил до тебя в твоей комнате. И каждую ночь они опускают жалюзи в твоей комнате и что-то в ней делают, – сообщает хозяйка.

Вот! Недостающее звено в цепи всех моих умозаключений. А я-то гадал, откуда у воришек ключ. Запишем этого юношу, который, кстати, совсем и не русский в список под номером три.

И тут же подъезжают полицейские, уже переодетые в цивильное. Хозяйка пытается объясниться с ними, но тут же получает отпор внутренних органов:

– А что вы хотите, сеньора, если вы тут нелегальщиной занимаетесь, сдавая в наём жильё и не декларируя это.

Еле сдерживаюсь, чтобы не влепить оплеуху блюстителю порядка, но и хозяйку тоже несёт.

– Я этого так не оставлю и сегодня же иду к своему адвокату.

– Вы можете идти, куда хотите, – полицейского трудно запугать, он при исполнении и, поворачиваясь ко мне, он продолжает:

– Для нас, главное, чтобы всё было спокойно. И лучше будет, если ты отсюда съедешь.

– Как?! – восклицает хозяйка, – И мы останемся здесь с этими?

– Да, – подтверждает полицейский, – Вы останетесь с этими.

За разговорами мы доходим до моей комнаты и хозяйка замирает на пороге, увидев бардак внутри. Кстати, я уже вижу недостачу большего количества вещей, чем в первое посещение, но это меня уже не беспокоит. Полицейские здесь впервые и пытаются уговорить меня не трогать руками раскуроченный компьютер и другие вещи. Но мне уже всё до лампочки и я вытаскиваю рюкзак из комнаты. На шум появляется один из хохлят, всем своим видом показывая непонимание происходящего. Нет, он ничего не слышал и не видел. Комната была всё время закрыта.

Уходят полицейские, взяв с меня слово, что драки не будет. Я его даю с чистым сердцем.

Проходя мимо холодильника, я вспоминаю, что идёт уже четвёртый день не жрамши. Парочка маленьких йогуртов и всё. Беру на автомате пластиковый пакет и вытаскиваю свои продукты. Заношу в комнату и, чертыхаясь, оставляю там. Мне же сейчас параплан до клуба дотащить надо. Тут уж не только пакет с продуктами, бумаги приходится оставлять на столе.

Oпять появляется хохлёнок. Это уже не тот жалкий мальчик, что стоял перед полицейскими. На морде спесь, как у породистого барона.

– Я думаю, что нам нужно будет поговорить на очень интересную тему. Поэтому предлагаю встретиться сегодня вечером втроём внизу в кафе.

– А я думаю, – отвечаю, – Что пока говорить не о чем. Да мне и некогда.

А мне и в самом деле некогда. Надо узнать, не сделали ли они чего с парапланом. Если испортили безнадёжно, это будет означать, что жизнь их закончилась. А если крыло цело, то меня интересует степень участия этого молодого кибернетика в разборке моего компьютера. Не хочется невинных жертв.

Проходит ещё один день. Я приезжаю с моим другом на его фургоне, чтобы забрать вещи. Захожу в комнату. Ну, твою мать! На столе нет тех бумаг, что я оставил вчера. Всё, ребята, я начинаю звереть! И тут на глаза попадается кулёк с едой, тоже вчера оставленный. И в нём не хватает упаковок и банок.

По-другому и быть не может: «зъим скильки можу, остально покусаю». Повнимательнее приглядываюсь к содержимому пакета и вдруг меня словно мороз по коже. В пакете находятся продукты только в открытых упаковках и среди них баночка с майонезом, которого я никогда не ем. Выпрямляюсь. Я не знаю, как выглядит человек, ударенный пыльным мешком, но я не нравлюсь себе в отражении в зеркале, что висит передо мной.

И сколько такого майонеза я уже съел? Память услужливо подбрасывает цепь случаев, которые произошли со мной. Сонливость, жажда по ночам, тахикардия среди ночи, когда я выпил какие-то болеутоляющие и противовоспалительные пилюли. Восемь зубов, выпавшие без видимых причин за четыре месяца. Потеря сознания в полёте, стоившая мне выбитого плеча, и кровь в унитазе по утрам. Странный вкус борща в день, когда на меня налетели полицаи. Хорошо, что я его почти не стал есть и вылил, да запил этот странный вкус парой литров кока-колы. И моё тряпкоподобное состояние в камере предварительного заключения.

Вам, что, хохлы, просто в радость людей травить? Я уже прилавливал попытку урода отравить газом арабского парня, когда работал в другой провинции и вернулся домой среди ночи и обнаружил открытый газ на кухне, закрытую вентиляцию и только одного араба, спящего в своей комнате. Та-ак! А когда у меня всё это началось?

Ну, точно! В то время, когда араб, не собиравшийся никуда съезжать, вдруг в два дня собрался и свалил. Мне ещё показалось, что он был сильно напуган. Тоже, видно, вкусил гадости. Дак, значит, я не болен! Ну, молодёжь! Тогда, как в песне поётся: молодым везде у нас дорога… Я вас без очереди пропущу.

А сейчас проверить эту догадку. Быстро закидываю вещи в машину, не проглядывая недостачи и лечу на новую хату, которую я снял.

Первым делом надобно чего наесться. Давно уже хочется. Или пан, или пропал. Или всё начнётся заново, или будет заканчиваться. Пакет с продуктами уходит в помойку без дополнительной ревизии. Покупаю всё свеженькое и новенькое.

Неделю лежу не вставая. И только ем, ем и ем. Чем больше ем, тем больше меня изнутри здоровье распирает. Как в молодости, когда я отьедался после сгонки веса на соревнования.

И только веду переговоры по телефону: компьютер восстановили, но диск стёрт. И тут же меня успокоили, что могут восстановить все мои прежние файлы. Уже веселее, но кибернетика тоже будем убирать. Звонок из клуба: параплан цел. Повезло, проживут пару-другую месяцев больше. Звонок ещё одного друга на внешнем диске стёрты все фильмы, но восстановить можно. Дурачок, для того, чтобы отправиться в мир иной было достаточно и раздербаненного компьютера.

И, между делом, проверяю в своих вещах недостачу. Украдены все документы, где есть моё имя (вот на чём зиждется их заявление в полицию, что я не тот, за кого себя выдаю), но осталась книжка банковского счёта. Это уже интереснее. Значит у них ещё будет ко мне интерес. Представляю, с каким остервенением были перебраны все бумаги, на предмет поиска заветных цифр для снятия денег.

Пропала вся электроника. В том числе и для полётов. Все мои очки для чтения и работы и, даже рентгеновский снимок зубов, который я сделал для того, чтобы попробовать отрегулировать произношение. Ну, об отъезде крыши у хохлов речь уже можно не вести. Её просто уже нет. А, если крыша уезжает, то тело нужно отправлять следом.

Ещё звонок от одного из моих клиентов, которому успел дать новый номер телефона. Надо то-то… Хватаю блокнот… А его-то и нет! Подскакиваю, как ошпаренный. Лежу тут, понимаешь, булки парю, а народ обворовать могут! Несколько дней трачу на объезд адресов и, заодно, восстановление телефонных номеров. Предупреждаю, что могут быть попытки взлома хаты и так далее. Рассказываю о своих приключениях. Под запись оставляю имена и телефоны своих бывших «друзей», чтобы, в случае кражи, испанцы могли правильно заявить в полицию. Все охают, ахают и тут же первый вопрос:

– Деньги нужны?

Отзывчивый народ испанцы. Находясь в очередном доме, сидим за столом, и вдруг в новостях рассказывают, что группа молодых украинцев залезла в частный дом и потребовала от хозяина открыть сейф. Тот открыл, но вместо денег вытащил заряженный пистолет и уложил двух наповал и одного тяжело ранил. Печально, если мои друзья. Мне бы хотелось с ними самому разобраться. Но, приехав в столицу, выясняю, что уроды живы и здоровы. Но, правда, пропала хозяйка. Её квартира находится рядом, и в ней нет света, жалюзи на окнах опущены, домофон не отвечает. Телефона её у меня нет. Дурдом какой-то.

Прежде всего, начинаю походы в интернет-забегаловки, чтобы оставить этот рассказ, который имеет все шансы быть не дописанным. По ряду причин. Начиная с того, что компьютеры напрочь отказываются писать кириллицей и приходится изощряться. Многие русские буквы просто отсутствуют на своих местах, если не активировать их наличие в программе. Хозяева интернетов, зачастую, не имеют никакого отношения к информатике и отказывают в модификации.

Ещё и ещё проверяю отсутствие наличия вещей. Если пропажа, например, коробки с презервативами может вызвать только улыбку, то все словари и учебные пособия по языку – это серьёзно. А пропавшие подарки моих друзей и новый цифровой фотоаппарат – это приговор. Нет всех моих дипломов об окончании языковых и прочих курсов. Ищу в пропаже хоть какую-то зацепку, которая поможет мне спланировать ответные действия. Если в первые дни я думал о том, чтобы побыстрее отправить щенков туда, не знаю куда, потому что был уверен, что из-за болезни мне долго не протянуть, а в тюрьме мне бы хоть немного помогли, то сейчас я точно знаю, что сидеть за уродов-самостийников я не собираюсь.

Уже прошло кровотечение, и я не ужасаюсь, заглядывая в унитаз. Болит печень, но это можно терпеть. Я вообще удивляюсь своему организму; как лихо он справляется со всеми проблемами, которые я ему доставляю своей жизнью. Но что же ещё пропало?

– Ты не знаешь, чем можно машинку для стрижки волос смазать? – спрашивает меня мой напарник на работе, куда я начал опять ходить (деньги-то нужны).

– Возьми масло для швейной машинки, которая стоит у тебя, – отвечаю я.

Приходит на следующий день. Масла нет. Украдено. Вот!!! Вот она взаимосвязь с пистолетным патроном. Не телефон же мобильный они смазывать будут. Эх! Теперь бы поймать их с этим пистолетом, чтобы не было похоже на очередное нападение на детей с ножом. И, как-то некстати, вспомнилось, что молодой хохлёнок спрашивал меня, где найти стрелковую секцию. Плоховато. Может статься, что умеет обращаться. И, вообще, сколько у них пистолетов? Ну да ладно. Веселее будет. Пуля-дура, а я кто?

А хозяйка так и не живёт в своей хате. Пропала вместе с мужем. Одно из двух: или она так напугана всем происходящим, попав между ворами и полицаями, или полицаи ей посоветовали освободить временно хату и используют помещение для подслушивания-подглядывания за вновь сформировавшейся бандой. И то и другое для меня плохо. Мне бы с сеньорой поговорить до того, как я действовать начну. А второй вариант ставит крест на том, чтобы я заглянул в квартиру, где живут мои украинские друзья.

Значит, шансы вернуть хотя бы лётную электронику становятся призрачными. И тут появляются ещё две новости: опять мой напарник отличился. Встретил его в метро молодой хохлёнок и спросил про меня. Когда мужик ответил, что не знает, пообещал освежить память. Дядя занервничал. Предложил я ему стереть номер моего нового телефона и спокойно жить дальше. Не знает ничего и точка. Меньше знаешь, дольше живёшь. А мне это сообщение в радость. Значит, им хочется меня найти. Найдут, как-нибудь, по случаю.

Наконец, мне достаётся мой компьютер. Дальше можно писать только междометия! Вся моя писанина, которая ещё по причине своей сырости не была помещена в интернет, пропала. В неизвестном направлении. Точнее она есть, но не прочитывается из-за новых перекодировок или затёрта другим текстом поверх старого. Пропал проект новой книги. Вместе с диском ушла богатая коллекция фильмов про парапланы, и много другой лётной информации, которую я и сам охотно пользовал и другим давал. Как ни странно, но это меня уже сильно не расстроило. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Осталось только рассказать всё с точки зрения следователя из старого добротного детектива.

И так, когда не удалась попытка отравить газом араба, хохол придумал, как его выжить из квартиры. Подсыпал добытое где-то зелье ему и, заодно, мне в еду. Араб уехал. А мне нового хохлёнка подсунул полузнакомый кадр, который хоть и родом из славного сибирского города, но по паскудности переплюнет любого «западэнця», типа «возьми к себе сына моей подруги». Я взял, помог подзаработать денег, поделившись работой, а молодой быстро снюхался с придурком и начали уже вдвоём довольно методично травить меня, вырабатывая у меня привычку плохого состояния. Я, будучи уверен, что болею, временами просто ничего не ел целыми днями, что нарушало их планы с моей отравой.

Наконец, они решились дать мне дозу лошадиную и организовать заяву в полицию. По-видимому, среди их круга были завсегдатаи тех заведений и они знали, что, проведя пару дней в камере без свободного доступа к воде, я, попросту, откину концы. И, не дожидаясь результатов задержания, начали делить мои вещи по принципу: кому что нравится. Поэтому они были так ошарашены, когда увидели меня живым и здоровым среди ночи, когда я заявился с полицейскими. Далее действовали по инерции: взять всё, что представляет хоть малейшую ценность для меня, испортить мне всякую возможность читать, работать, общаться. И остатки зелья были заброшены в те продукты, что я вытащил из холодильника, предварительно украв всё съедобное.

Теперь, когда я пропал для них, они затаились, потому что сибиряк, (поклонник моей писанины) уже прочитал это повествование и предупредил хохлов о возможных последствиях. Тут уж ничего не поделаешь: все сволочи сбиваются в стаю быстрее, чем хорошие люди.

А новости, которые я узнаю про новую банду, просто интереснейшие. Многие её новые члены с помощью мозга группы нашли в том же районе сдаваемые жилища и живут, буквально, в трёх шагах от штаб-квартиры. Все, как на подбор, молодёжь в возрасте 20–25 лет. Нет, разумеется, никаких навыков работать, но и желания тоже не наблюдается. Просто здорово! Осталось только дождаться, чтобы жители района начали ходить жаловаться на непорядки не в полицейский офис, а новоявленному Дону Кoрлеоне. А сами хохлята переставили замки в хате, за которую уже полгода не платят, поставив таким образом последнюю точку в реприватизации. Говорил же я хозяйке, что именно это и было задумано ими, а она не верила.