Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

СПАСЕНИЕ ДУШИ

Уголок спокойствия. Или безопасности. Или, буквально, мира. Так можно перевести с испанского rincon de la paz, который организовали в нашем модуле приходящие с воли волонтёры от церкви. Пока я был занят написанием рассказов на тюремные и прочие темы, мне не хотелось ни умиротворяться, ни безопаситься. А мира, пусть даже и ограниченного бетонными шестиметровыми стенами с колючей проволокой по верху, мне и так хватало. Тем более, что я уже по опыту знал, что там самым главным действом будет пение какой-нибудь хрени без рифмы и под одну из знаменитых мелодий. Или хоровое прочтение благодарной молитвы Всевышнему за предоставленную возможность исправиться.

Но ближе к Рождеству католическому и общему Новому Году мне захотелось посмотреть на этот остров сокровищ. Выбрав день, когда желающих спастись почти не было, я присоединился к страждущим.

Волонтёры, приятные и очень вежливые люди, с интересом обозрели новую заблудшую душу, вернувшуюся в лоно умиротворения. Мы познакомились, немного поговорили. Я честно предупредил визитёров, что пришёл в поисках новой темы для очередного рассказа и, как я и предполагал, мы получили в руки по два листочка с молитвой и интересным рассказом на библейскую тему об убийстве Каином своего брата Авеля. Классное чтиво в условиях тюрьмы! Сославшись на отсутствие очков, я избежал чтения в полный голос душещипательной истории о том, как Бог пообещал Каину, что по семь раз будет наказывать тех, кто вздумает попенять братоубийце. Таким же образом я использовал время общей молитвы для обозрения лиц присутствующих.

Расстались в лучших намерениях. Наши гости пообещали, что в следующий раз – последний в этом году, они принесут с собой напитки и сладости, чтобы отметить приход Рождества Христова.

Мне стало радостно за мою сообразительность и находчивость: мы уже будем знакомы и я уж точно увижу что-то особенное на праздничном ужине.

Мои ожидания оправдались! Приходят волонтёры. Те зэки – из нормальных, с кем я был в прошлый раз, не смогли прийти, потому что одного увезли по делам судебным, а другой свалился с гриппом. Но зато, увидев кулёчки в руках пришедших, прибежали спасаться с десяток представителей испанского общества, которые демонстрируют активность, лишь при ежедневной утренней раздаче наркоты.

Нет, я не мог отказать себе в зрелище. Три добровольца от церкви, я и наркоманы собрались в уголке мира. Визитёры открывают бутылки с фантой, кока-колой и раскладывают на пластиковые тарелочки сладости. Нарки внимательно оглядывают диспозицию: где и какие штучки лежат и сколько их. Я благоразумно выбираю для питья воду, чтобы не участвовать в дележе сладких напитков. Мы все чокаемся пластиковами стаканчиками, приветствуя приход Рождества и… обозреваем пустые тарелки, стоящие на столе. Лишь на одной тарелке, что заблудилась между нашими гостями и мной и, оказавшуюся вне досягаемости рук наркоманов, осталось кое-что. Женщина, бывшая среди пришедших, вперёд всех приходит в себя, подхватывает тарелку и подаёт её мне под взглядами нарков, сидящих на другом конце стола.

– Угощайтесь, Владимир!

– Спасибо.

Растопыриваю пальцы, протягиваю руку к тарелке, чувствуя, как мне в запястье впиваются зрачки моих «товарищей». Отламываю маленький кусочек некоего подобия халвы, отправляю его в рот и медленно жую. Мне показалось, что вздох облегчения донёсся с другой стороны. Тарелка пододвигается к жаждущим и мгновенно пустеет.

Волонтёры рассаживаются среди зэков, чтобы начать праздничные беседы по душам. Выбираю самого молодого из них, полностью завладевая его вниманием. Разговариваем на темы моего писательства. Чуть позже, даю ему почитать пару моих рассказов об этой тюрьме. Закончив, он поднимает взгляд на меня:

– Как тебе разрешают посылать такие рассказы из тюрьмы?

– Интересно? Тебе понравилось? – отвечаю вопросом.

– Да! Очень захватывающе. Но, наверно, руководству тюрьмы это не понравится.

– Не понравится, – подтверждаю я, – Но я не для них пишу и, уж тем более, не для того, чтобы им нравилось. А посылаю это в письмах. Как наберу на хорошую книгу, издам.

Воспользовавшихся тем, что среди зэков, на этом праздничном ужине были те, кто должен получать лекарство перед ужином, вместе с ними покидаю вечеринку, с лёгким сожалением, что больше не приду пообщаться с этими симпатичными людьми, которые тратят своё время, чтобы спасти овцов, заблудших среди решёток, каждому из которых я бы с удовольствием перерезал горло, хоть я и не джихадист.

НАФ-НАФ

После Ниф-Нифа в блоке появился Наф-Наф. Помните, так звали второго поросёнка в знаменитой сказке. У Наф-Нафа, разумеется, есть имя, но это не важно, в данном случае, потому что он был серьёзно болен. Что-то с головой. Зэки не доктора, но сразу заметили, что этот охранник был зациклен, чтобы делать гадости. Сразу всем. Чтобы не заметно было. Когда Наф-Наф появлялся на дежурстве, зэки оставались без электричества в розетках для телевизора, без воды вообще или, по крайней мере, без горячей. Почти всегда с ним нарушался распорядок дня и зэки больше времени проводили в закрытых камерах.

Со мной Наф-Наф был любезен. Он знал о моём писательстве и не сремился стать героем очередного рассказа. Мы беседовали о политике, здоровье, коррупции в Испании. Когда он был в кабине, то хватался за всё сразу. Начинал делать одно, бросал, начинал другое. Тут же отвлекался на постороннее, и ему стоило больших усилий вспомнить и вернуться к тому, чем он занимался вначале.

Подхожу к окошку, когда моё имя прозвучало в списке на получение писем.

– Как твоя фамилия? – спрашивает Наф-Наф.

Не нахожу слов: он меня знает уже больше двух лет. В лёгком ступоре произношу, но Наф-Наф просит мою карточку. Понимаю, что у него сегодня совсем плохо с мозгами и протягиваю пластик. Дальше – классика: он берёт мой NIS, смотрит в него, отвлекается и начинает какие-то другие дела по ту сторону окошка. Жду около получаса. Наконец он возвращается, спрашивает, чего я хочу, находит письмо и отдаёт. Я тоже забываю всё, забираю письмо и ухожу, оставляя мою карточку в кабине. Спохватываюсь через пару часов и возвращаюсь, чтобы спросить Наф-Нафа.

– Нет у меня твоей карточки, – говорит он, – Зачем бы я её у тебя брал, если я тебя знаю.

Ну вот! Я стал жертвой распространённой практики испанской пенитенциарной системы: психически больные люди охраняют здоровых. Не обижаюсь на произошедшее и плюю на эту карточку. Когда она мне понадобится, в их пенатах тут же дубликат сделают. Но через три дня ко мне подходит один зэк и с ужасом говорит, что нашёл мою карточку в своём конверте, который получил в тот самый день, что и я и не понимает, как она туда попала. Но я – то понимаю. Дожидаюсь очередного появления Наф-Нафа на дежурстве и говорю ему тет-а-тет:

– Нехорошо засовывать мою карточку в письмо другого зэка. Вот так я и пишу книгу о тюрьме.

Наф-Наф густо краснеет и даже не пытается оправдываться. И жизнь продолжается.

– Почему ты не делаешь destino в модуле? – спрашивает, однажды он.

Дестино – это когда зэки добровольно и бесплатно трут, метут, моют, собирают окурки, чтобы заработать перевод в респектабельный блок, где можно получать отпуска, работать за деньги и иметь другие ништяки.

– Моя основная задача здесь – избегать нежелательных контактов с другими зэками и охранниками. Тем более с вашими педофилами и насильниками в тех респектабельных местах, – отвечаю.

И снова вечером остаёмся без горячей воды в душе.

В дальнейшем, когда он спрашивал NIS, я просовывал руку с пластиком в окошко, чтобы ему лучше было видно, и проговаривал при этом.

– Руками не трогать!

ТРЕНИЯ

Познакомившись с Испанией, начинаешь понимать отношение других европейцев к испанцам. В какой другой стране услышишь в теленовостях, что 36-летние мальчики отъимели 18-летнюю женщину? Впятером. В подъезде жилого дома. Один из этих мальчиков – военнослужащий. А ещё один – жандарм. Именно он забрал телефон у той «женщины», когда компания уходила удовлетворившись.

В приговоре двух судей, рассматривавших дело этой «стаи», на 140 страницах машинописного текста не обнаруживается признаков насилия, а только принуждение. Ещё один член суда, в соём особом 260 – страничном мнении, вообще не находит никаких признаков принуждения и объясняет всхлипывания жертвы, как возгласы удовольствия и наслаждения. Документально подтверждённые на видео заталкивания писек в загнутое тело, которое снимали «мальчики», Один из них повторил дважды.

Испанская тюрьма – отражение испанского общества.

– Любой педофил имеет в тюрьме такие же права, как и вы, – заявила мне психолог тюрьмы «Кастейон-2», когда я пытался выяснить секреты индивидуальной программы перевоспитания зэков. Хорошо, что только так меня оценила! Могла бы проценты моей психологической неполноценности посчитать. Как сделала одному из моих коллег. Он, проведя девять лет в заключении и семнадцать раз сходив в разрешённый отпуск, из которых возвращался без замечаний, на восемнадцатый, вдруг, получает отказ в этом отпуске, и резолюцию психолога, что «у заключённого наличествует 75 % вероятность нарушения режима». За три месяца до освобождения!

Зэки, у которых есть семьи по ту сторону забора и которым отпуск нужен как воздух, представляют собой желанную жертву для таких горе-специалистов, исправляющих клиентов тюрьмы.

– Почему мне отказали? – вопрошает один такой сиделец у воспитателя, – Я уже выходил в другой тюрьме. Здесь я закончил курсы, был ответственным за уборку, участвую в конкурсах. Сейчас работаю распорядителем. Почему и за что мне отказали?

– Да, – соглашается воспитатель, – Никто здесь не продвинулся так, как ты. Но в этом модуле не принято давать разрешения на отпуск.

– Тогда переведите меня в любой другой, где я смогу выйти.

– Перевести тебя тоже не можем. Ты работаешь хорошо и нам надо сохранять здесь порядок.

Тут уж ничего не поделаешь. В тюрьме «Кастейон-2», если начинаешь делать что-то для тюрьмы, будь готов, что тебя за это же и зачморят. А если проступок совершишь нечаянно, по неосторожности или угодишь в подставу, то тебя вернут в «плохой» модуль, где будешь, среди наркоманов пытаться пройти наверх по второму кругу. Не всегда успешно.

Не у всех хватает терпения при таком процессе перевоспитания, практикуемом испанской исправительной системой. У нормальных не хватает. Наркоманы, наоборот, довольны. Такие напряжения в земной коре приводят к землетрясениям. В тюрьме к дракам. Они, в большинстве случаев, носят испанский характер: покричали, погрозили, пообзывали и, иногда, помордобойствовали до небольшой крови.

При участии в драке иностранцев ситуация меняется. В глаз могут ручкой ткнуть или какой-нибудь другой предмет не по назначению применить. Экс-советяне просто обозревают такие ристалища без желания вмешиваться. Но только до тех пор, пока не затронут кого лояльного. У меня уже вошло в правило составлять схему уязвимости для каждого идиота.

У дебила-испанца цыганских кровей уже была рука в гипсе, когда он появился в нашем модуле. Сломал где-то в драке. Но дури и наглости ещё хватало в девяностокилограммовом теле. Быстро позагинал он соплеменников-наркоманов, задружил с арабами и начал приставать к нормальным людям. Сидим однажды, обедаем в столовой, когда он, двигаясь по проходу, вдруг бьёт стальным штампованным подносом, сидящего за столом зэка, которому осталась пара месяцев до освобождения. Набрасывается на него сзади, хватая за горло. Тут же налетают его приятели. Мои соседи по столу бросаются разнимать. Я не участвую в общей свалке, а запрыгиваю с другой стороны, избежав столкновения с отскочившими румынами. Беру обеими руками гипс, которым урод блокирует горло жертвы, рву лубок на себя и поворачиваю.

– Ой! Рука! – орёт паскудный испанец и замолкает, потому что другой экс-советянин прикрывает ему глотку локтевым сгибом. С той стороны больше народа и нападавшего утаскивают от меня через стол и стулья, привинченные к полу. Прыгаю следом и сталкиваюсь с охранником, уже прибежавшим к месту. Показываю ему пальцем на атакованного, чтобы охранник не позволил ему вернуться. Мент кивает, и я склоняюсь к дебилу. Его удерживают на полу, он прижимает свой гипс к груди и даже не пытается сопротивляться, когда его поднимают и уводят двое других охранников, прибежавших по сигналу тревоги. В модуле воцаряется нервная обстановка. Многочисленные охранники курсируют между зэками.

Я сталкиваюсь с одним из знакомых охранников. Именно он принимал меня несколько лет назад в этом блоке и объяснял мне, как правильно я должен себя вести.

– Что здесь произошло? – спрашивает он, – А то я опоздал к началу.

– Придурка с гипсом не вздумайте вернуть, а то помрёт нечаянно.

Охранник кивает и мы расходимся, но успеваю сказать, что напряжение ещё не снято. И сам в этом убеждаюсь, так как слышу крики и удары. Толпа разбегается в стороны и я вижу ещё одного нормального пацана, машущего ногами против явно не дружественной группы сторонников того идиота, которого увели. Как назло, рядом ни одного охранника. Слишком быстро успокоились или держатся в тени, выжидая.

Зэк отбивающийся от троих, уже имеет порывы связок ноги. Попал в аварию на работе, ещё до попадания в тюрьму. Не раздумывая, прыгаю между ними. Нападающая сторона, привыкнув к тому, что я целыми днями спокойно гуляю в одиночеству по двору, шарахаются от меня и мне остаётся лишь заломить руку тому, кого я защищал, потому что ему уже «подорвало крышу». Снова прибегают охранники и уводят очередную партию нарушителей.

Встречаюсь взглядом с одной девочкой-охранницей, жмущейся в углу и показываю ей пальцем наверх. Типа, всех в стойло. Она кивает, поворачивается к окошку, где маячит ещё одна охраняющая фигура и делает жест.

– Поднимаются все! – оживает громкоговоритель. И уточняет, – Оба этажа вместе!

Вот это правильно. Проще потом повылавливать кого надо из двухместных камер, чем здесь процеживать сотню.

Моя камера на втором жилом этаже. Проходя мимо первого, опять встречаю знакомого охранника.

– Не забудь описать это в твоей книге, – шутит он, не отрывая взгляда от зэков, разбредающихся по местам.

– Обязательно, – откликаюсь, – А ты, при случае, скажи директору, что нельзя держать в этом модуле больше сотни идиотов.

– Я уже говорил. Он меня не слушает.

– Ну, тогда скажи, что это я ему советую. Он тебе поверит.

– Скажу, – веселится охранник и я, приветливо махнув рукой, продолжаю подниматься по лестнице. Заканчивается ещё один из моих 4015 дней, отмерянных испанским судом за то, что я не вор и не убийца, не педофил и не насильник. Но, по-видимому, мне нужно перевоспитаться.

Это был второй случай моего вмешательства в драки за три с половиной года, проведённые в блоке номер шесть тюрьмы «Кастейон-2» в деревне Албокассер провинции Валенсия.

Хотя нет. Был ещё один момент, когда два цыгана попытались «наехать» на моего сокамерника-вегетарианца. Я перехватил их посреди двора.

– Куда идём, сеньоры?

Сеньоры озадачились неожиданным интересом русского и, перебивая друг друга, стали объяснять мне, повышая голос, что тот сукин сын арабской национальности… Подождав, пока они раскалились до нужного уровня, шагаю к ним и, намеренно понизив голос, заставляя их замолчать и внимать, проговариваю.

– А теперь закройте клювы, повернитесь и шагайте к тем дверям, если не хотите, чтобы вам гипс в санчасти наложили.

Они так и сделали.

Испанское общество – тоже отражение испанской тюрьмы.

В это же самое время, в потузаборной свободной жизни, испанский шестнадцатилетний школьник забил насмерть камнями молодую женщину на окраине своей деревни. Позже участвовал в её поиске вместе с односельчанами и, когда было обнаружено тело, заявил в полиции, что убийца – его папа. К счастью для папы, полиция распутала этот «рекбус-кроксворд». Нам же в модуль добавили ещё больше придурков, чем было до драки.

ГОЛОДОВКА

В испанской тюрьме я столкнулся с голодовкой как формой протеста. Раньше это было для меня какой-то экзотикой. Увиденной по телевизору. В тюрьме Кастейон-2 – Албокассер мне в руки дали сборник правил внутреннего распорядка, где было написано, что объявлять голодовку нужно письменно на имя директора пенитенциарного центра. Позже я увидел, что желающие попоститься могли и устно объявить о своём решении любому охраннику смены. Без такого заявления голодовка не считается.

Две недели на голодающего никто не обращает внимания. Ни один зэк не отважится на сухую голодовку и, следовательно, нет опасности для организма. На третьей неделе протестующего ежедневно приглашают в санчасть, где ему делают экспресс-анализ крови, проверяя, действительно ли он придерживается заявленного, не жуёт ли чего втихушку.

Однажды, во время такого визита к медикам, когда зэк демонстрирует все признаки ослабления, его укладывают на коечку, вводят через ноздрю зонд и начинают питать искусственно. Сопротивляться поздно. Слаб стал, да и к койке привязан за все отростки, выступающие из тела. Трупы тюрьме не нужны. Поэтому и зонд в нос. Зэка быстро приводят в норму таким передовым методом и определяют в другой модуль, где зэк может или отказаться от бесполезной формы протеста, или начать всё заново.

Против чего протестуют? Причин много: не отвечают на просьбы и протесты, не разрешают то, на что зэк имеет право, или же просто в ответ на произвол тюремных работников. Протестуют, в основном, иностранцы. Испанцы редко прибегают к этому, зная менталитет своей собственной системы. Иностранцы тоже понимают, где находятся и, нередко, зашивают себе рот, давая понять окружающим серьёзность своих намерений.

В редких случаях протестующий добивается своих намерений. Больший эффект производит протестная поддержка извне: семья, друзья, адвокаты.

РАЗГОВОРЫ

Зэки всех мастей и национальностей высказываются откровенно.

Испанцы о любимой родине:.

«Нет никакого смысла делать что-то хорошее в этой стране.»

«Надо валить отсюда куда-нибудь, хоть в Северную Корею».

«В тюрьме я поменял представление о нашей юстиции».

«Если в Испании кто-то хорошо отзывается о стране, это – иностранец.»

Иностранцы об испанцах и об Испании:.

«Такого нет ни в одной цивилизованной стране мира».

«В Испании я быстро прошёл путь от любви к ненависти».

«Я ненавижу Испанию и испанцев, потом я ненавижу Израиль и евреев и в последнюю очередь я ненавижу Америку и американцев. Если моя страна начнёт войну с Испанией, я пойду воевать.»

«Я знал, что испанцы тупые, но не знал, что настолько.»

«В Испании я теряю мой словарный запас. И это в стране, где Королевская Академия учит наши страны испанскому.»

О международных отношениях вообще и о России в частности:.

Испанец: «В России нет демократии, потому что там запрещают парады геев.»

Араб: «Россия теперь отсталая страна, потому что у неё ракеты ещё с Первой Мировой Войны, а самолёты со второй».

Негр: «Русские будут газ в Китай отправлять, пусть Европа теперь замёрзнет».

Русский (как всегда – самый умный): «Жуков гениально планировал самые крупные операции Великой Отечественной и создал спецназ. За это Сталин его задвинул.»

«У меня мозги бизнесмена. Я всегда рассуждаю с точки зрения выгоды. У тебя есть деньги? Купи мне табак, а я, когда освобожусь, кину тебе 50 евро».

«Из-за таких предателей, как ты, Россия не может справиться с экономическими трудностями».

Жизненное:

– Говорят, что вы знаете, как делать всякие напитки?

– Какие вас интересуют? Безалкогольные или с градусами?

– Оба.

И я начал рассказывать. Латиноамериканец вежливо выслушал рецепт кваса. Очень оживился, когда я ему объяснил способ приготовления бражки, а технические подробности создания в тюремных условиях перегонного аппарата пришлось повторить дважды. По заявке слушателя.

Сомалийский пират спрашивает за что я сижу, не за наркотики ли?

– Нет, – отвечаю, – за то же, что и ты.

Глаза на чёрном лице округляются.

– А сколько тебе могут дать?

– До двадцати лет.

Ужасная физиономия (сомалийцы такие) забывает закрыть рот.

– А мне всего пятнадцать обещают.

И зауважал.

Испанцы решили подшутить над китайцем:

– Правда, что у китайцев маленькие?

– А зачем нужны большие, если нас уже больше полутора миллиардов, – весело ответил представитель Поднебесной.

– Ты хочешь заработать денег? – спросил меня один тюремщик, – Нужно сфотать этого Франсиско Гранадос, который сидит в вашем блоке.

– Конечно хочу! Когда я могу получить камеру?

Но мне не повезло. На следующей неделе я был отправлен другую тюрьму. И на новом месте я увидел по телевизору, что фото было-таки сделано.

Шутка дня:

– Как дела?

– Как в тюрьме.