Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

КОПЕЕЧНОЕ ДЕЛО

Ни с того ни с сего мне вдруг возвращают моё письмо, отправленное неделю назад. На конверте помечено карандашом: доплатить 32 евроцента. Гадкие воришки! С каких это фигов не хватает, если на конверте наклеена марка с королевским улыбающимся передним фэйсом и соответствующей индикацией, означающей цену. За мои пять лет нахождения в испанских исправительных местах, стоимость этих международных для Европы марок увеличилась почти в два раза. Но это понятно: кризис, который почему-то не на много удорожил марки для местных сообщений в Испании.

Все повышения были как-то озвучены в средствах массовой информации. Но сейчас-то что случилось? Очередная вспышка на Солнце или глобальное потепление? И это как раз в момент, когда я заканчиваю новую книгу и завишу от скорости переписки. Эта потерянная неделя аукнется мне серьёзным запозданием.

Вспоминаю все плохие слова от Б до Х включительно, леплю марку в 50 сантиков, значительно переплачивая алчность испанцев. Других марок для оплат просто нет в тюремном магазине, и начинаю превращать случай в тему для нового рассказа. Проходя мимо доски объявлений, замечаю, что там нет никакой информации о почтовых тарифах. Сморщив чуть сильнее извилины внутри верхней части моего тела, вызываю образ другого листочка, виденного мною в другой тюрьме. Там были тарифы 2013 года. Сейчас на дворе 2018. Беру формуляр.

«В отдел содержания тюрьмы. Прошу вывесить на доске объявлений модуля информацию о действующих почтовых тарифах. Отметить детали:

– цены нормальных писем, в зависимости от зоны.

– цены доплат».

Проходит неделя, получаю ответ: «Обратитесь к ответственному вашего модуля».

Смешно. Появилась новая должность. Показываю охраннику. Он веселится.

– У них телефона нет. А пешком на почту не хотят.

Понятно. С этого взятки гладки. Жду следующего дня и подхожу к другому охраннику. Поумнее. Тот морщит лоб.

– Вот дают! Ладно, напиши ещё одну петицию, и я добавлю к ней рапорт.

Пишу, увеличивая текст, с желанием видеть в информации количество листов, которые можно вложить в конверт, без риска выйти за рамки разрешённого веса.

Проходит ещё одна неделя. Лето, жара, мухи. Ответа нет. Нет и информации о тарифах. На дежурство приходит шеф блока. Две недели назад именно он принимал моё первое заявление. Спрашиваю, помнит ли он. Отвечает, что да. Показываю ему ответ и квитанцию второй малявы. Шеф собирает морщины в кучу, в попытке посоветовать что-либо. Прихожу к нему на помощь.

– Я сейчас ещё и директору напишу.

– Ага. Напиши, – соглашается шеф и через некоторое время весело смеётся, читая мой очередной опус.

«Директору. Прошу, чтобы вы, используя ваши возможности, предоставили мне специальное разрешение на выход из тюрьмы, чтобы сходить на почту в деревню и лично спросить там информацию о действующих почтовых тарифах, которую не могу получить с 12 июля с. г., написав уже два заявления.

Если мне предоставят транспорт, можно будет значительно сократить длительность указанного отпуска.

С уважением».

– Иронично, – замечает шеф, штемпелюя листочки, – Копии заявлений будешь добавлять?

– Нет. Пусть директор сам их ищет. У него для этого есть секретарша или какие там помощники. Работать надо. Тогда никто не будет иронизировать, – философствую, забирая копию. Пошло время третей недели с момента, когда мне захотелось узнать, сколько стоят письма.

Директор задумался на неделю. Разумеется, что как и я, он знал: фиг мне, а не отпуск. Согласно Тюремных Правил срочные отпуска предоставляются только по гуманитарным причинам, как-то: смерть близкого родственника, бракосочетание или что-то связанное со здоровьем зэка. Но директор знал, что и тема в моей заяве серьёзная и так просто я не отступлю. Но его вредность пересилила профессионализм и он придумал, куда направить мой писательский талант.

«Этот случай предоставления срочных отпусков не находится в перечне. Запросите информацию в отделе администратора». – написал кто-то от его имени ужасным почерком и с многочисленными исправлениями букв. Перевожу на общепринятый язык: «Заройся в бумагах». Я улыбнулся мысленно сам себе и пошёл просить новые бланки.

«В почтовое отделение деревни Албокассер. В день 11.07.18 почтовый сервис возвратил письмо, которое я отправил неделю назад, оплатив отправку маркой «тип Б». на конверте красовалась надпись, что я должен заплатить ещё 32 евроцента. Этим письмом прошу, чтобы почтовое отделение деревни Албокассер выслало мне действующие почтовые тарифы, потому что найти их в тюрьме Кастейон-2 не предоставляется возможным, не смотря на запросы в течение этого месяца, отправленные в отдел содержания, ответственному блока и директору тюрьмы.

С уважением».

Вторую бумажку отправляю администратору тюрьмы с продолжением игры, так любимой бюрократами всех мастей и национальностей.

«Администратору. Согласно ответа на мой запрос от 27.07.18, в котором директор тюрьмы предлагает мне обратиться к вам, прошу ответить мне на два вопроса:.

Кто ответственен за предоставление информации о действующих почтовых тарифах?

Кто ответственен за то, что в тюремном магазине нет марок для доплаты стоимостью 1, 5, и 10 центов?

С уважением».

Прошли ещё долгие одиннадцать дней. Уже обдумываю, как накатать жалобу в общество защиты прав потребителей и защитнику Прав Человека на почтовый сервис и всю тюремную банду. Ан, нет! Вызывают к кабинке, где два нормальных охранника – не часто так совпадает – показывают мне мою бумагу в деревенское потовое отделение, к которой прикреплены два листа. На одном – национальные тарифы, на другом – цены отправлений за границу.

– Ты разрешишь нам сделать копии с этих листов?

Великодушно разрешаю. На следующий день один из них отдаёт мне тарифы и замечает, что лучше бы я повесил мои листы где-нибудь в блоке на всеобщее обозрение. С этим я уже соглашаться не собираюсь, отвечая, что это прислали мне, и они могут вывесить свои.

– Дак порвут же! – сокрушается охранник.

– Вот тогда и понадобятся мои листы, с которых можно будет сделать ещё копии, если вы там не наделали их на всех, включая ваших ленивых администраторов, которые не могут это с Интернета распечатать.

Охранник улыбается. А я с моими коллегами по отсидке стал разглядывать бумаги, присланными почтовыми работниками. Что ж, придётся признать, что некоторые вопросы можно решить и в этой стране. А сколько времени, нервов и здоровья тратят люди на более серьёзные дела.

Администратор, юморной мужик, хоть и вороватый – не утерпел и тоже прислал мне ответ: «Почта прислала тарифы, а про цены на марки вы можете проконсультироваться в списке цен на доске объявлений».

Про почту и про то, кому она прислала, я уже знаю. Знаю и без него. Знаком и со списком. Но тюремщик мне не ответил ни на один из двух вопросов, что я задавал.

Играешься? Давай! Беру бланк рапорта.

«Администратору. Уважаемый сеньор администратор, учитывая ваши трудности в решении проблемы, о которой я написал ранее, я взял на себя ответственность по нахождению почтовых тарифов, которые теперь можно скопировать у охранников шестого блока. Кроме того, вы не ответили на мой второй вопрос в том рапорте. Да, цены на дополнительные марки, действительно, есть в списке цен на доске объявлений, но самих марок нет.

С вашего разрешения, я могу взять на себя ответственность по урегулированию этого дела. Вы мне разрешаете? С уважением».

Как обычно, через неделю получаю ответ: «Разрешено».

Я озадачился. Пишу и рву черновики продолжения шуток в разные места. Не получается. Теряю нить язвительности. Да и не могу определиться, кому жаловаться.

В один из дней слышу разговор зэков, которых в очередной раз обманули в магазине. Это нормальное явление, потому что там тоже работают зэки – профессиональные воры и обманщики в своём большинстве. Получая свои 120 евро в месяц, заработанные непосильным трудом по 3–4 часа в день, эти зэки из «экономато» «делают» по 200–300 евро в неделю на манипуляциях с кофе, табаком, телефонными карточками и чаем. Есть у них и другие способы навара.

Меня осеняет, и я пишу в центральный магазин тюрьмы:.

«Работникам тюрьмы, ответственным за магазин. С разрешения администратора тюрьмы я принимаю ответственность за разрешения проблемы отсутствия мелких почтовых марок – уже несколько месяцев их нет в магазине блока № 6, и прошу вас ответить на вопрос, почему это происходит.

Кроме того, описываю вам недовольство заключённых модуля 6 тем, что многие товары существуют только в списке цен: бумажный клей, другие канцтовары, продукты… и количество того, что есть недостаточно для числа покупателей.

С моей стороны, выдвигаю следующие гипотезы происходящего:.

А) Заключённые, работающие в магазине блока № 6, полностью игнорируют свои обязанности, занятые извлечением прибыли.

Б) Работники тюрьмы, ответственные за магазин, не соответствуют занимаемым должностям.

В) Администратор тюрьмы не в состоянии давать понятные и точные приказы.

Г) Всё это мои фантазии.

Настаиваю на ответе на мой вопрос, чтобы я мог проинформировать об этом сеньора администратора.

С уважением».

Когда в запросах и жалобах присутствует ирония, испанцы встают в жёсткую оборону. Отвечают пространно и деловито, но всегда далеко от темы, делая вид, что их это не касается. Так и на этот раз. Через три дня получаю ответ: «Нет марок с такими ценами, а товары, которых нет в магазине, вы можете купить через сервис заказов».

Я уже прочно подсел на тему и снова пишу на почту: «Уважаемые сеньоры, благодарю вас за присланные тарифы, которые я дал скопировать работникам тюрьмы. Но бюрократичность администрации тюрьмы не позволяет разрешить некоторые вопросы, которые адресую вам:.

Какие марки доплат существуют?

Кто должен извещать тюрьму об изменении тарифов?

Сколько времени можно оплачивать письма марками, купленными до повышения тарифов?

Сколько листов формата А4 можно вложить в конверт, чтобы не превысить 20 г?

Заранее благодарен за ваш ответ.

Копеечное дело затягивалось. Зэки, которым нужно было платить десять или тридцать центов за перевес, вынуждены покупать, и клеить на конверт вторую марку того же достоинства, что и основная. Других просто нет. Так и воруется; понемногу, но в наглую.

Моё последнее послание постигла судьба футбольного мяча. Какой-то умник перехватил запрос на почту, надписал сверху «администратору», который, не долго думая, переслал бумажку в финансовый отдел, заведующий личными делами зэков. Финансисты тут были совсем ни при чём и отреагировали быстро и решительно: «эти дела решает почта». Круг замкнулся. Бюрократы празднуют победу. Мне предлагается продолжать жаловаться. Мне уже все отвечали и на любой повторный запрос имеют полное право отправить меня если не куда подальше, то, по крайней мере, читать ранее отписанное.

Мои интересы на этом закончились. Кому надо, пусть пачкает бумагу. Тарифы у меня есть, клей в магазине появился, может и марки мелкие забредут сюда. Зато я теперь владею документальным подтверждением, что в этой тюрьме перехватывают корреспонденцию, о чём я уже давно подозревал не без оснований.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ

Чёрт бы побрал эту испанскую привычку «завтракать». Маньяна (завтра, исп.) и на такой оптимистической ноте всё заканчивается. В большом и малом. Завтра будет очередная маньяна и совсем не означает, что завтрашнее завтра будет последним. Маньяна присутствует во всех делах, во всех учреждениях. Частных и государственных. И наплевать им на ваше время, ваши нервы и все остальные дела и помыслы.

Пока я ждал первой операции по удалению катаракты, ухудшилось зрение левого глаза. Но именно правый был записан для оперирования, потому что в то время его состояние было хуже. Теперь, после посещения офтальмологии, стало пятьдесят на пятьдесят: правый глаз видит всё, левый – ничего. В моих бумагах, после ремонта глаза было начертано чьей-то рукой: через месяц провести послеоперационную проверку.

Проходит месяц. Проходит второй. Записываюсь на приём к медсестре, чтобы выпросить витаминов и, между делом, интересуюсь насчёт этой самой проверки. Медсестра пожимает плечами, давая понять, что это не её дело.

– Попробуйте пожаловаться, – советует.

Ну-ну! А потом жаловаться на то, что предъидущая жалоба осталась без ответа. Потом ещё и ещё. Знаю, с кем дело имею. Я уже побывал на приёме у докторши, которая попыталась уговорить меня «подсесть» на таблетки против высокого артериального давления. Тогда я спросил, чем вызвана задержка обещанной проверки и когда мне будут лечить второй глаз.

– А в вашем деле ничего нет, – женщина перелистывает бумаги в папке, подписанной моим именем.

– Я этого не выдумываю. Вы тут сами мне выписывали копию больничного предписания с инструкцией как закапывать глаза после операции. И на одном листе авторучкой чёрного цвета было написано: через месяц провести проверку глаза. Прошло уже два.

Сеньора задумчиво смотрит на меня, молча поднимается и уходит. Возвращается с двумя знакомыми мне бумагами и радостно восклицает.

– В самом деле! Тут написано…

– Там написано, – перебиваю, – Что я скоро напишу жалобу в министерство здравоохранения.

Жалобы я, конечно, писать не стал, чтобы не погрязнуть в бумажной трясине. Совершенно ненужной. Но и без внимания остаться не хотелось. Это могло произойти по многим причинам. В местной газете было написано о каких-то разборках в хирургическом обществе той больницы, куда приписана наша тюрьма и куда меня возили для проведения операции. Кроме того, увеличилось воровство в больницах Испании. Воры по ночам тянут новейшие операционные лазеры и роботизированные комплексы, стоимость которых превышает все разумные цифры. Так, блин, одноглазым остаться недолго.

Договариваюсь с одним зэком, уходящим на вольную побывку, и даю ему рассказ «Криминальная медицина», переведённый на испанский. Отпускник пообещал устроить публикацию. Правда, слово «маньяна» не прозвучало. А я подумал ещё и в одном из моих писем другому зэку подробно изложил мою ситуацию и желание нажаловаться в министерство. Дело в том, что мой адресат сидит на спецпротоколе и его письма прочитывают все, кому не лень. Копируют их и только потом ему отдают.

Не знаю с какой стороны «протекло», но через две недели после письма меня запаковывают в наручники и везут проветриться в больничку. Фотают оба глаза и записывают на операцию второго зрительного органа. Если будет так, как с правым глазом, то впереди у меня ещё полтора года ожидания. В поездке узнаю новость: конвойные получили на вооружение тазер. Тем днём в группе гвардейцев был только один электрический пистоль и его владелица ни на шаг не отходила от меня. Расслабилась только тогда, когда я предложил им не торчать в проходе, мешая больным и персоналу. Мы уселись в углу, откуда, теоретически, мне невозможно выскочить и удрать. Оба моих конвойных с удовольствием вытянули ноги и занялись любимым испанским занятием: игрой со своими новыми телефонами с 4G.

Ещё через две-три недели меня вызывает дантист.

– Садитесь, – показывает на кресло.

– Зачем?

– Как зачем? – удивляется он, – Вы же сами записывались на приём.

До меня, наконец, доходит.

– Записывался, но это было три года назад.

Дантист оттягивает маску на лице, чтобы вдохнуть.

– Вы мне скажите, вам надо или нет? Если нет, можете быть свободным!

Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать и прощаюсь.

– До свидания, доктор!

Три года прошло с того дня, когда у меня сломался зубной протез. Написал я заяву, чтобы меня принял зубной специалист. Время шло, никто мной не интересовался. Один из зэков, не имеющий проблем с денежкой, сказал, чтобы не ждал напрасно и попросил платных услуг. Он оплатил приклеивание моих зубов на место. Теперь-то и объявилась неудовлетворённая заява. Что там у них ещё припасено?

Весной 2018 года тюрьма «Кастейон-2» стала терять медработников. Доктор приходит раз в две-три недели, а не еженедельно, как раньше. С медсёстрами стало ещё хуже, но наркоту продолжали раздавать без сбоев. Невозможно стало просто померять давление. Когда же наступит нужная мне маньяна?

УГРОЗЫ

По негласному соглашению, когда остаюсь один в камере, я принимаю всяких беженцев. Но не тех, кто по Средиземному морю от войны и голода спасаются. Принимаю тех, кто не ужился в других камерах и блоках. Или «настучал» неудачно и об этом узнали, или подрался по-крупному. Такие подселенцы попадают ко мне в ночное время. Побудут у меня день-два или неделю и потом охранники им подискивают место в нашем же блоке. Я остаюсь один до следующего подкидыша. Уходя, многие сохраняют некоторую благодарность ко мне за человеческий приём.

В этот раз мне в камеру, в десять часов вечера, завели существо с нашлёпками на обеих руках, что означало притворные порезы вен. Походка как на пружинах и вонь, свидетельствовали о том, что ко мне привели настоящего испанца. С первого взгляда понимаю, что мне подсунули проблему. И не одну. Проблемы начались сразу. Существо изжелало покурить в камере. И клятвенно пообещало продержаться на этой дозе до утра. Ночью меня вытащил из сонного состояния табачный дым. Что-то этот дым стал беспокоить меня на физиологическом уровне. Накурился пассивно за пять лет. На мою гневную тираду животное заметило, что он курит в открытое окно и мне это не мешает.

– Попробуй ещё раз за ночь это сделать, – угрожаю и долго пытаюсь заснуть.

В четыре утра просыпаюсь, когда эта свинья скручивала очередную самокрутку. Не говоря ни слова, поднимаюсь с кровати, забираю со стола его зажигалку и сую её в карман.

– Отдай зажигалку! – возмущается.

Лежу молча.

– Отдай зажигалку! Мне нужно курить!

– А мне не нужно, – спокойствую.

– Отдай зажигалку! Козёл! Я тебя убью!

Поднимаюсь и встаю перед испанцем.

– Повтори.

– Я тебя убью, карлик! – нависает надо мной.

И получает ребром ладони по физиономии. Специально не бью сильно, надеясь, что он ответит. Но это – настоящий испанец.

– Ты что, меня ударил?

– Угу, – подтверждаю, – Попроси и ещё получишь.

– Ах, так!…

Бросается к двери, несколько раз ударяя её ногой так, что сотрясается весь модуль, бьёт стулом об пол, вспоминает про интерфон и нажимает кнопку. Долго идут сигналы вызова.

– Да, – отвечает женский голос.

– Сеньорита! Он забрал у меня зажигалку. Он дал мне оплеуху.

– Ничего страшного, – успокаивает невидимая сеньорита, – Так иногда бывает.

Тут уж я фигею: когда нарки в одной камере просто пошумят, их немедленно расселяют. А тут – полное спокойствие. Типа, милые ссорятся, только тешатся.

– А-а-а! – не унимается мой гость, – Завтра будем драться на ножах! Завтра я перережу тебе горло! Завтра я разобью тебе голову! Завтра!…

Маньяна, маньяна, маньяна. Я в Испании. Отдаю зажигалку только, чтобы он заткнулся. На три часа так и происходит. Потом он просыпается и, снова мы играемся с зажигалкой. Но, правда, без мордобоя. Я так и не уснул до утра. Давление поднялось и в ушах слышу пульсации. Старею, что ли?

Когда открывают двери, ухожу из камеры первым. Внизу испанец бегает от одного дружка к другому, рассказывая свою версию бития. Не прошло и двух дней, как он появился в нашем блоке, но зэки знают друг друга по ранним отсидкам и другим тюрьмам. Его собеседники изумляются от услышанного, но не показывают ни заинтересованности, ни поддержки, не собираясь связываться со мной. В лучшем случае демонстрируют немного сочувствия. Испанец, по дурости, принимает это за плюсы, выходит во двор, где я вышагиваю по тенёчку и орёт во всё горло.

– Я тебя зарежу! Ты меня ещё узнаешь!

Всеобщее непонимание. Зэки по одному или по двое подходят к орущему и, обнимая за плечи, пытаются успокоить и увести от неправильной темы. Это ещё больше распаляет крикуна. Во дворе появляются охранники. Когда один из них проходит мимо меня, бросаю ему в полголоса.

– Если ему понравилось, могу повторить.

Охранник улыбается, подходит к земляку и, некоторое время выгуливает его по двору.

Другие зэки, оправившись от ступора и подождав, пока испанец останется один, начинают объяснять тому неправильность поведения. Зачастую на повышенных тонах и не стесняясь в выражениях. Придурок понимает, что вступаться за него никто не желает и ему плохеет на глазах.

Появляется второй русский, вникает в ситуацию и несёт своё стокилограммовое тело с кулаками, размером с детскую голову на рандеву с оскорблённой стороной.

– Ты кого тут собираешься резать? Запомни, дебил, хоть чуть резанёшь старого, я тебя забью насмерть. Вот этим.

И свой кулак показывает. Испорченное настроение испанца ухудшается окончательно. Пошли извинения, попытки объяснить ошибки и всё заканчивается тем, что испанец приглашает центнер с пудовыми кулаками выпить с ним кофе.

Подходит старый испанский бандит и окончательно опускает вонючего гражданина пиренейского королевства.

– Ты чё! С русским вздумал поругаться? С ума сошёл! Он же снайпер, выйдет и застрелит тебя.

Этот забавный старикан усмотрел в каком-то американском фильме про русскую мафию сходство стрелка со мной и с тех пор упорно вдалбливает всем мысль, что я тоже такой.

Обиженный герой с почти порезанными венами, с помощью охранников находит очередную камеру. Третью за три дня пребывания его в нашем модуле. Ещё через день он был уже в четвёртой камере и перестал рассказывать про полученную затрещину. В пятой «хате» в пятую ночь он опять получил в дыню.

В отличие от меня, живший в той пятой камере не стал избавляться от дебила-испанца и продолжал мутузить его каждую ночь, будя этим не только соседей, но и весь блок. Однажды, в три часа ночи, после громкой ссоры прибыла усиленная команда охранников, отлупила обоих и увела в карцер.

В модуле установилось временное спокойствие.