Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

НЕПОНЯТКИ

В модуле есть пара зэков-распорядителей. Контролируют очереди к воспитателю, за документами и наркотой (тут ещё и два охранника присутствуют), к медику, соц. работнику, священнику и так далее. У меня со всеми «шишкарями» хорошие отношения. Потому что на такие места идиотов не берут.

Подходит один из них ко мне со списком в руке:

– Тебя вызывает медсестра.

?! Я не записывался. Да и была она в модуле пару дней назад и мной не интересовалась. Иду за ним. В коридоре сталкиваюсь ещё с двумя зэками из «умных».

– Вы куда?

– К медсестре.

– Записывались?

– Нет.

Мне становится интересно. Заглядывая в список приглашённых в руках у командующего зэка. Он отпечатан на принтере! Ещё интереснее стало: когда это было, чтобы приносили распечатку. Всегда зэки от руки писали.

Повышаю внимание к окружающему и прошу пропустить меня первым, чтобы не потерять моё время физкультуры. Коллеги не возражают и я захожу в кабинет. Окидываю взглядом стол и не вижу папок с медкартами. За столом сидит, никогда ранее не виденная, женщина за тридцать. В белом халате, который обтягивает довольно широкие, мускулистые плечи. Хм! Если не тяжелоатлетка, то приёмы борьбы ей не чужды. Здороваемся и она говорит:

– Мы проводим анкетирование. Вы согласны ответить на вопросы?

– Да.

– Сначала померяем давление.

Та-ак! У этой «медсестры» нет допуска к тюремным медицинским картам.

Зафиксировав мои «сто пятнадцать на семьдесят пять», приступаем к заполнению опросных листов.

– Дата рождения, наличие родственников, заболевания, какие медикаменты принимаете, что полезного делаете в модуле, отношение к религии, наличие денег, занимаетесь ли физкультурой…

В общем, обычный набор вопросов для медицины! Заканчиваем, измеряя мой рост и вес. Это правильно. Я бы тоже так сделал, чтобы у пациента создалось впечатление правильности процедуры. Интересно, какая у неё должность в контрразведке? Вношу мои шесть копеек в процесс.

– Я дал моей медсестре мой рассказ о медицине в тюрьмах. Вы можете его тоже почитать.

Глаза собеседницы заискрились:

– Очень интересно! Спрошу. Ещё что-нибудь хотите?

– Да, кажется в санчасти потеряли мой рентгеновский снимок сломанного ребра. Я бы хотел его увидеть.

– Хорошо. Я посмотрю, что смогу сделать, – помечает что-то у себя.

Вот это медсестра! «Может что-то сделать». Выхожу из кабинета и подхожу к одному из пациентов, когда он тоже заканчивает встречу.

– Как ты думаешь, она из спецслужб или из полиции?

– Ха-ха! Русский параноик подозревает всех и каждого.

Не спеша перечисляю ему ненормальности собеседования и лицо товарища становится серьёзным. Он уже и сам добавляет странности, которые показались ему при разговоре с «медсестрой».

– Вот увидишь, это был первый и последний приход этой дамы в нашу обитель, – обещаю ему и оказываюсь прав.

Осталось догадаться, по чью душу приходила.

ШМОН

«В Испании есть испанцы. Они очень испанцы и много испанцы», конец цитаты. Нет, я не спятил. Это – точный перевод, того, что сказал испанский премьер министр. По телевизору часто повторяют эту фразу, потому что она осталась запечатлённой для потомков.

Мне кажется, что это сказано о тюрьме Кастеньон-2. Тут они, точно, «очень испанцы и много испанцы». Одни отбывают свои сроки, другие сохраняют. Зэк-наркоман, ещё с ночи мечтает о дозе, которую ему утром дадут. Когда она торкать, плющить и колбасить перестанет, нарк вспоминает, что у него есть ещё и то, что доктор прописал. Одни пилюли можно с куревом растолочь, другие с кока-колой разболтать или в ложке зажигалкой поджарить. Есть лекарства, которые и так идут, без приготовления. Просто больше проглатывать нужно. За мои полтора года в тюрьме Кастеон-2, три зэка сдохли от передоза.

Охранники, точно такие испанцы, как и зэки, воспринимают нарка как своего, как нормального человека: его хвалят, ругают, пишут на него рапорта. А ему всё «до лампочки». Главное, до следующего утра дожить. Но вот однажды, в одно утро его вызывают по мегафонии и объявляют, что он честно искупил вину и может быть свободным. Но он не понимает. Не понимает потому, что медсестра с дозой приходила в 9.30. утра, а на свободу приглашают в 11.00. Но не тут-то было! Его поднимают, волокут до ворот и насильно освобождают. Начинается трагедия: где жить, что есть и, самое главное, где «дури» взять? Хорошо, если повезёт и удастся вернуться обратно через некоторое время, а то, ведь, так трудно избавиться от пути истинного.

Тюрьма Кастейон-2 – усиленного режима. Этот режим проявляется в том, что зэков никуда не выпускают без сопровождения и крайние к заборам камеры держат пустыми. А то вдруг кому вздумается проломить железобетонную наружную стену и пять оградок поперепрыгивать. Как и в других тюрьмах Испании, наркоту здесь родственники через свиданку передают или зэки из блатных модулей с отпусков притаскивают. На крайний случай, можно и с охранником за 200 (стандартная цена) евро получить пакетик с воли. Не с каждым, правда. Очень даже не с каждым.

Не нужно думать, что за порядком в испанских тюрьмах не смотрят. Порядок поддерживают. Обыски – регулярны. Без них нельзя. Почти везде обыскивают одинаково. Но есть и отличия. Ближе к столице (Мадрид-7) делают так: выгоняют зэков во двор, вызывают уборщиков, их заставляют выбросить мусор из всех баков в контейнер снаружи и потом проводят индивидуальный обыск каждого зэка. В тюрьме Кастейон-2 немного наоборот: сначала обыскивают зэков, потом выворачивают мусор из всех баков на пол и уходят. Очень по-испански.

Стою в очереди при очередном шмоне. Вижу, как поверхностно проверяют наркоманов. Не удивляет. Они для охранников – свои. Отправляют меня к одному из них. Подхожу. Какой-то новый, не знакомый. Смотрит на меня оценивающе, оглядывает словари и тетради, которые я вытащил из сумки. Понимает, что я не тупой испанский нарк и провоцирует:

– Если есть заточка, то лучше сразу отдай.

Я ухмыляюсь:

– Мне не нужна заточка. Я не испанец.

Поджимает оскорблённо губы и, по-новому просматривает карандаши и ручки, чуть ли не обнюхивает карандашную точилку, заставляет меня разуться (единственного из сотни), требует снять кофту спортивного костюма и задрать майку. Мне опять весело.

– Если надо, могу спустить трусы. Прямо здесь, – зубоскалю.

Охранник поднимает голову. Я выдерживаю его взгляд. Он бы ещё чего придумал, но, из-за его медлительности, к нашему столу уже направляется шеф проверяющей банды.

– Можете идти. И побыстрей!

Киваю, собираю манатки, заправляю майку и надеваю кофту.

Охраннику ничего не остаётся, как ждать. Интересно, захочется ли ему заинтересоваться моим личным делом? Но у него нет к нему допуска. Только шефы служб могут посмотреть.

ПРО КУЛЬТУРУ

Всё во имя человека, всё во благо человека!

В тюрьмах нового проекта – последние десять или чуть больше лет – наличествуют многие интересные вещи. Ну, например, садик, где зэки-садоводы имеют свои грядки для выращивания петрушки, а администрация использует для барбекю с членами ближайших местных советов и попами территориальных епархий в какие-нибудь праздники.

Ещё в каждой тюрьме есть культурный центр: отдельный комплекс, состоящий из большого спортзала, бассейна, бокса для фронтона (игра в мяч против стены), зала для занятий железяками, мастерскими и классами для обучения, да большой актовый зал со сценой и кинобудкой.

Перечисление звучит – как песня. Вот это да! Вот это сервис! Всё во имя человека, всё во благо человека. Вы не забыли, что всё это в Испании? Тогда опускаемся на землю. Бассейны везде сухие, потому что нет ни денег, ни воды. Мастерские, в своём большинстве – закрыты. Открывают часть из них для обучения необходимых тюрьме работников: маляров, рабочих кухни, садовников, электриков, операторов стиральных машин и водителей мусорных контейнеров. Последние, буквально водят их на колёсиках, толкая их перед собой или таская за ручку.

Школьные классы используются полнее. Средняя школа, подготовительные курсы в универ, языковые курсы и изучение испанского языка для иностранцев. Проходишь собеседование-экзамен и тебя определяют на соответствующий уровень. В тюрьме Кастейон-2 мне не нашлось соответствующего уровня и на этом моё образование закончилось.

Одно объединяет все культурные центры испанских тюрем: в них работают самые бескультурные, беспардонные, необразованные, тупые, хамоватые охранники. Ведь они владеют правом лишить зэка доступа в этот самый культурно-спортивный центр. Значит можно выкобениваться, изобретать новые правила ежедневных обысков, повышать голос на любого зэка, даже если он и не понимает по-пиренейски.

Культурный центр тюрьмы Мадрид-7 Эстремера. Стоим в холле на выходе из школы. Нас уже проверили по списку. Осталось только получить разрешение на отправление пешим ходом в модуль. Появляется новый охранник крестьянской национальности с полным набором интеллекта на переднем лице и орёт на всех сразу:

– Что столпились у двери! Никто отсюда не выйдет, пока из модуля пофамильно не затребуют! Ясно!?

И зашагал, довольный собой, в пространстве между толпой и стеклянными дверями. Все молча посмотрели на дурака и один молодой румын, вдруг, без всякого акцента говорит по-русски:

– Пидарас, блядь!

Обедали мы в тот день на полчаса позже и с остывшей едой.

В другой раз, там же, охраннице, дежурившей в центре, что-то не понравилось на приходе. Разоравшись, она выскочила из будки и запрыгала перед только что зашедшими зэками, обещая, что прямо сейчас она напишет рапорт на нас, всех сразу, и нас больше никуда и никогда не выпустят из модулей.

Ближе к ней оказался мой друг Коля. Он по-испански только «аллах акбар» без акцента произносит. Всё остальное у него получается забавнее.

– Сеньорита! Почему так? Вы сегодня такая симпатичная…

Глядя на Колю, смягчаются даже закоренелые идиоты.

«Сеньорита» начинает улыбаться, перестаёт орать и запускает нас в коридор, где мы отправляемся в классы.

– Вообще-то мне её удавить хотелось, – признаётся Коля, когда мы, после урока, возвращаемся в наш блок. Я его понимаю.

В тюрьме Кастейон-2, Коля и я записались на курсы информатики, где, под руководством симпатичной учительницы и с моей помощью, Коля не только стал быстро отыскивать буквы на клавиатуре, но и осилил несколько функций программы Word. Ради этого мы терпели двукратные проходы через рамки металлоискателя и дурость охранников.

На следующий год мы решили продолжить это полезное занятие. Записались и дождались первого урока. Прошлогодняя сеньорита уволилась, и новая учительница произнесла вступительную речь:

– Если вы не будете меня слушаться, я сообщу директору. Если вы не будете беречь материал, вас накажут. Если ваше поведение будет вазывающим, вы будете исключены. Если…

Коля слушал, слушал и оборотился ко мне:

– Я мало чего понял, но, кажется, лучше мы закончим учить информатику.

АШ ДВА О

В тюрьме, как и в армии, приказы и распоряжения не обсуждаются.

Оживает интерфон:

– Приготовьтесь поменять камеру. Вы пойдёте в соседнюю.

Понятно. Сосед сидит с FIES (пометка заключённого специального содержания). Таким раз в полгода, меняют камеру. Чтобы подкоп не сделали и с воли не знали за каким окошком находится.

В блоке тюрьмы два этажа. Жилых. Ниже есть ещё два. На верхних этажах – 72 двухместные камеры. То есть весь модуль предназначен на 144 человеко-места. Такое заполнение бывает редко, потому что внизу, в столовой, по типичной испанской привычке, сделано всего 108 посадочных мест. Лишние зэки – это гарантированные столкновения и конфликты. В заключении люди болезненно реагируют на попытки лишить их места.

И вот, значит, имеющие этот FIES регулярно перемещаются из одной камеры в другую и, иногда, в другой модуль или тюрьму. Чаще всего это баски, имеющие отношение к международному криминалу и просто представители «денежных» дел.

Когда такого фиесника переводят в камеру, где были нормальные люди, ему остаётся лишь адаптироваться на новом месте. Или день-два отмывать и дезинфицировать бывшее жилище наркоманов.

Наш сосед на хорошем счету, поэтому его меняют с нами. Он – чистюля и идёт в чистую камеру. Мы, вроде бы тоже не пролетаем, но я уже привык, что «ништяков» не будет.

Освоившись в новой камере, выясняю, что нет занавески в кабине душа, а в самом душе нет горячей воды. Неприятно, но не смертельно. Я уже давно освоил технику повышения температуры: ручкой от мусорного совка нажимаю и блокирую кнопку унитаза, расположенную рядом, и моюсь сколько захочу под шум льющейся воды. А занавеску забираю из моей бывшей камеры.

Тем не менее, беру бланк и пишу: «В техническую службу. Прошу отремонтировать горячую воду в камере. Для этого в отсеке с трубопроводами, повернуть сектор-ограничитель на девяносто градусов в сторону горячей воды». Проходит неделя. Воды нет. Ответа тоже. И я каждый день выливаю в канализацию 300–500 литров чистой воды с помощью моей рационализации.

Дожидаюсь появления на службе охранника, устроившего мой переезд и спрашиваю его, как он отнесётся к тому, что я прямо сегодня напишу вторую заяву? Он мрачнеет и уходит звонить техникам. Те не приходят. То есть приходят, но не те. Ремонтировать двери в столовой.

Поднимаюсь в камеру после обеда. Пробую душ. Фиг вам! Улыбаюсь и нажимаю кнопку унитаза.

Она застревает в открытом положении, и я минут двадцать соображаю, что мне делать. Нажимаю кнопку интерфона. – Вы не могли бы перекрыть воду в моей камере? Вода течёт не переставая.

В ответ – неясное бормотание про чью-то мать и обещание закрыть кран. Вечером, когда нас гонят гулять, подходит охранник.

– Что случилось?

– А я откуда знаю. Это же не я тюрьму делал.

Из соседней камеры, бывшей моей, выскакивает взъерошенный «фиесник».

– У меня в душе нет холодной воды. Льётся только горячая.

– И не будет, – успокаиваю я его. Не будет, пока мне кнопку на горшке не отремонтируют.

Проходит два дня. Результат – ноль. Когда нам два раза в день на полчаса открывают воду, через унитаз нашей камеры улетает в канализацию примерно три тонны воды. По телевизору говорят, что в рядом расположенных деревнях, по ночам выключают воду, потому что водохранилище обмелело до минимума.

Беру новый бланк и снова совершенствую мой уровень испанского языка:.

«Администратору тюрьмы. Прошу, чтобы кто-нибудь обратил внимание на то, что неделю назад я просил отремонтировать горячую воду в камере. Безуспешно. И начиная со вчерашнего дня, в этой же камере заблокировалась кнопка цистерны унитаза.

Позволю себе напомнить вам, что согласно нормы № 14.1 «Сборника пенитенциарных правил» администрация ответственна за то, чтобы все санитарные системы в камерах соответствовали нормам гигиены».

И продолжаю нажимать на кнопку интерфона: «Откройте воду», «Закройте воду», «Откройте», «Закройте».

Вечером охранница, перед тем, как закрыть на ночь двери, заходит в камеру.

– Я уже устала открывать и закрывать. Вы не могли бы потерпеть без воды до завтра?

Ха-ха! Ей, видите ли, лень, а мы должны превращаться в свиней. Это была та самая охранница, которая врывалась ко мне с двумя другими охранниками, «обутыми» в перчатки. Делаю самую вежливую мину и говорю:

– Сегодня мы ждём уже второй день. И я не испанец.

Вся её показная вежливость улетучивается и она выдаёт всё, что думает:

– Мне не нравится то, что ты сказал. И теперь я, принципиально, не открою воду до завтра.

Мой рот непроизвольно растягивается до ушей, представляя, как буду писать новый рассказ под названием «Наказание помойкой». Так мы и стоим, глядя друг на друга, когда в камеру заходит её коллега и спрашивает:

– Можно ли сделать так, чтобы и мы не бегали и вода была?

– Запросто, – отвечаю, – приоткройте немного кран. С этим и потери будут небольшие, и умыться-почиститься можно.

Так он и сделал. Мы спали всю ночь под шум слабо журчащей воды. Как в дождь.

На следующий день пересказываю этот разговор с охранницей одному коллеге по отсидке, тоже иностранцу, правда, испаноязычному.

Он вытаращивает глаза.

– Прямо так и сказал?

– Да, а что?

– Вот потому ты ничего и не добиваешься. Нужно дипломатичнее.

И не угадал! Кто-то вступился за оскорблённую честь нации и к вечеру отремонтировали воду в моей камере.

Ещё через день меня вызывают. Подхожу к кабине. Другой охранник (они меняются через каждые два дня), протягивает мне мою последнюю заяву и показывает ещё одну бумагу.

– Я уже составил рапорт в техническую службу.

Беру в руки мой бланк, и ещё не глядя в него, сообщаю утешительную новость охраннику:

– Ничего больше писать не нужно. Вчера всё отремонтировали.

Отхожу и смотрю на бумагу. Офигеть! Впервые за почти два года администрация снизошла до ответа. Читаю. «Адресуйте свою жалобу сотруднику департамента, чтобы он сделал необходимый рапорт о неполадках».

Ну-ну! Значит, те два рапорта, что уже делал другой охранник, ничего не значат. Ничто не меняется в этом мире! Сохраняю документ, чтобы сделать иллюстрацию к моей будущей книге.

ПОЛЕЗНОЕ СВОЙСТВО

Испанская тюрьма воспитывает терпимость. Здесь нужно терпеть педофилов. Чаще всего, это – двуногая сволочь в возрасте за пятьдесят и с отталкивающей внешностью. Про внешность я не просто так упомянул. И не потому, что я их не перевариваю.

Представьте себе грушеобразное тело с пастью, в которой с первого взгляда замечается малое присутствие зубов и, чуть выше, отсутствие глаза. Это око выдрал ему родной брат за изнасилование трёхлетней племянницы.

Второй был семидесятилетний с округлым телом в позе «чего изволите». Очки на роже, за которыми прятались настороженные глаза. Всегда сидит в прямой видимости кабины охранников. Читает книги, но готов в любой момент броситься за помощью и защитой, если посягнут на его права и здоровье. А посягнуть хочется, потому что этот божий одуванчик «поимел» собственного внука, чтобы досадить дочери.

Третий извращенец, встреченный в испанских застенках, был неприятен уже тем, что не мылся в душе и вонял. Обосновавшись в модуле и поняв, что никто пока его бить не собирается, он сошёлся в цене с молодым наркоманом и «вставил» тому под хвостик в туалетной кабине. Где был случайно пойман и бит за это соплеменниками пиренейской национальности. Их, за такую инициативу, переправили в конфликтные блоки. А пострадавший педофил получил перевод в новое место, где его никто не знал.

Объект его интереса – юный любитель наркотиков и писек – вскоре получил от меня пинка. Он, видите ли обиделся на зэка, отказавшегося дать ему табака и назвавшего его – maricon – слово, которым характеризуют за занятия, не достойные обладателя штанов с ширинкой. Бросившись на обидчика, нарк, похоже, так и не понял, с чего это он оказался на полу, не достигнув своего противника.

Сверхтерпимость – это набрать в рот воды, сесть голым задом на плиту и ждать, когда вода закипит, говорилось в старом анекдоте.

Любителя деток я проигнорировал: в конечном итоге, это ихние дети и ихние сволочи.

ПОТЕРЯННЫЕ ВЕЩИ

Испанские судебная и пенитенциарная системы, а вместе с ними и полицейские силы, привыкли иметь дело с доморощенными наркоманами, цыганами и простыми гражданами, которые вспоминают о законе, только нарушив его. Соответственно, и к иностранцам относятся по принципу: раз ты сюда попал, значит, ты – козёл.

Обнаружив, что ворам и наркоманам возвращают часы и ремни, отобранные при аресте, я вспомнил и про мои штучки, что в карманах были в тот вечер 27 июня 2013 года. Тогда полицейские забрали у меня USB память, диктофон SONY и наручные часы.

Никаких упоминаний об этом в бумагах я не находил и в душе возмущался, но молчал. Однажды терпение закончилось. Я взял бланк и написал:.

«В суд первой инстанции. Прошу, чтобы вы поинтересовались местонахождением моих личных вещей, задержанных 27.06.13. агентами муниципальной полиции Мадрида № 7991.1 и 7898.8:

– часы наручные.

– USB-память

– диктофон SONY.

Эти предметы, принадлежащие мне, были отобраны у меня в момент задержания и до того, как я был представлен в Суд Первой Инстанции. Поэтому, прошу, чтобы суд Первой Инстанции приказал вернуть мне немедленно эти вещи.

Надеюсь на понимание. 5 июня 2016 года».

Отправил эту жалобу по команде. Прошло три месяца. Ни ответа, ни привета. Не удивляет. В Испании только правительство мне ответило в течение двух месяцев. Из Верховного Суда мне отписались только через полгода. После напоминания. Все остальные, видимо считают ниже своего достоинства отвечать какому-нибудь зэку на его жалобы. Я себя каким-нибудь не считаю, поэтому сел писать очередное письмо егойной чести – сеньору Agustin Morales Peres-Roldan, который отправил меня в тюрьму на предварительное заключение.

«Судье дону Агустину Моралес Перес-Рольдан:.

1) 29 июня 2013 года вы подписали заключение суда, согласно которому я был помещён в тюрьму на предварительное заключение.

2) Документы, которые есть у меня, не объясняют мне местонахождение моих личных вещей, задержанных агентами муниципальной полиции Мадрида.

3) Три месяца назад, 05.06.2016, я отправил в суд Первой Инстанции просьбу со следующим текстом: (повторил текст моей жалобы).

4) Не получив никакого ответа, этим письмом я прошу вас заставить ответственных проинформировать меня о конкретной ситуации с моими вещами. В случае невозможности найти эти задержанные вещи, прошу, чтобы мне купили другие часы, такие же, какие были у меня (подарок любимого человека). Речь идёт о часах с подзарядом от фотоэлемента из магазина Coronel Tapioca. Если они испорчены, чтобы мне возместили стоимость потери моих вещей:

– часы наручные

– память USB

– диктофон SONY.

В этом последним случае посылаю вам данные моего счёта в тюремной финансовой системе (peculio).

Albocasser (Castellon-2), 20 сентября 2016 года».

Ищу конверт, заклеиваю письмо и прилагаю бланк-прошение: «Прошу отправить прилагаемое письмо в закрытом конверте адресату. С Уважением».

И снова стал ждать. По крайней мере в тюрьме это делается запросто.