Текст книги "Преступление и наказание (СИ)"

Автор книги: Владимир Наконев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

ОПАСНЫЕ КАРТОНКИ

По прибытии в тюрьму Кастеньон-2, у меня, кроме тех штучек, что просто своровали, отобрали ремень, подаренные китайские шахматы и коробку с нарезанными картонными карточками, на которых я понаписывал китайских слов и их перевод на русский. Правда, на отобранное выдали бумажку с печатью. Прибыв в блок, я увидел, что простые испанские наркоманы не были лишены своих ремней и, даже, владели различными настольными играми от нардов до карт и шахмат.

Ну-ну! Значит, всякие короли и офицеры шахматного образца не представляют никакой опасности, а китайские сувенирные шахматы размером с почтовый конверт и по форме с большую таблетку, нужно было забрать. Более того, у одного баскского террориста были электронные шахматы.

Я обиделся на эту дискриминацию и написал заяву с просьбой вернуть отобранное. Служба безопасности тюрьмы штемпельнула на моём заявлении красивую печать с надписью denegado (отказано, исп.) В этот момент я окончательно решил продержаться в этой тюрьме как можно больше времени, описывая всё, что будет происходить вокруг меня.

Прошло два года. Напоминаю администрации, что пора вернуть мои штучки, написав рапорт: «Прошу разрешение на получение моих личных вещей, задержанных в день моего прибытия в этот пенитенциарный центр. Согласно квитанции это: ремень, китайские шахматы, коробка с китайскими буквами. С уважением». Неспешно приходит ответ: «Получите разрешение службы безопасности».

Радостно потираю руки: началась интрига. Беру новый бланк и добавляю вежливости: «В службу безопасности. Прошу разрешить получение моих вещей, хранящихся в складе приёмного блока. Заранее благодарен!»

Полученный ответ может зафиксировать в нокауте любого: «Информируйте приёмник ремень». Именно так. На ломаном испанском языке. Все, кому я давал прочитать, офигевали от увиденного и не могли объяснить значение фразы. Моя радость увеличивается в разы с появлением новой темы. Продолжаю настаивать со всей язвительностью, которую могу изобразить на испанском: «В службу безопасности. Согласно вашего ответа на моё заявление от 15.03.2017 прошу, чтобы мне его прояснили, потому что никто из моего окружения не в состоянии объяснить его значение. Я же позволю себе напомнить вам текст моей просьбы: Прошу разрешения на получение моих вещей, хранящихся на складе приёмного блока. Для облегчения понимания зэка-иностранца, каким являюсь я, предлагаю вам три возможных варианта ответа:.

А) да, разрешается.

Б) нет, не разрешается.

С) будет решено в будущем.

Д) ни один из перечисленных.

Пожалуйста, обведите кружочком правильный ответ. Большое спасибо».

Ответов я предложил не три, а четыре, но два последних означали одно и то же.

Это была откровенная издёвка с моей стороны. Но очень вежливая.

Охранник, принявший мою писульку, долго смеялся, прочитав текст. В тюрьмах Испании персонал не дружит между собой и этим можно пользоваться.

Не прошло и двух недель, и я держу в руках мою язву. Поперёк моего текста трёхсантиметровыми буквами, которые вывела чья-то нервная оскорблённость, красуется красная надпись толстым фломастером: «Укажите, какие вещи хотите получить и номер квитанции». Ага, попались! Если запрашивают номер, значит у них в компьютере нет. Грубейшее нарушение. Выжидаю пару дней для элементарного затягивания времени и снова беру бланк:.

«В департамент приёмного модуля. Согласно вашего ответа на мой рапорт от 22.03.2017 представляю данные квитанции:.

Дата 17.11.2014.

Полка – 145, талон – 73, квитанция -1.

Задержанные вещи: ремень, картонная коробка с китайскими буквами, китайские шахматы.

Мне бы хотелось получить всё. С уважением. 04.04.2017.

Поставил дату и сам удивился: вот ведь тупицы! Месяц тянут волынку по делу, которое можно решить за полчаса. На этом стоит и стоять будет испанская пенитенциарная и судебная системы. Представьте, как они решают что-то серьёзное в переписке с зэками, мотая им нервы как самой этой системе заблагорассудится.

В этот раз мой рапорт гулял по тюремным неведомым дорожкам шестнадцать дней. Когда я получил ответ, он был расписан со всех сторон разным почерком и украшен штампом. Снизу было написано: «Просите службу безопасности, чтобы разрешила». Если бы я получил только это, процесс мог бы пойти по второму кругу. Но чья-то голова хорошо подумала, чьи-то руки взяли мой рапорт, и чьи-то ноги отнесли бумажку в эту самую службу безопасности. Там на формуляр тиснули штамп: autorizado (разрешено, исп.) и, другим почерком пометили: «Ремень только если не имеет большой пряжки».

Я был исключён из литературно-бюрократического марафона.

Ах, так! Сказал я себе. Жду до субботы, потому что только в этот день можно получить задержанное. Сходил в приёмный блок в сопровождении охранника, расписался за шахматы и картонки и выяснил что пряжка ремня слишком большая, чтобы мне разрешили владеть. Я ухмыльнулся, вернулся в модуль, немного подумал и начал пачкать официальную бумагу. В очередной раз.

«Заместителю директора по безопасности. За сорок восемь дней и четыре рапорта, с вшей помощью, я написал короткий рассказ «Опасные картонки» для моей будущей книге о тюрьме. Осталось лишь добавить парочку дополнений: почему наркоманам разрешается иметь ремень с любой пряжкой, а мне нет?

На этот вопрос я знаю ответ, а вот на второй вопрос мне должны ответить: почему в день моего прибытия в тюрьму Кастейон-2, шеф принимающей команды забрал кусочки картона с нарисованными буквами, но разрешил мне иметь рабочую обувь с железными носками?

Говоря другими словами, оставил меня в тюрьме с оружием, которое я готов отдать вам добровольно.

Кстати, мне уже надоело исправлять ошибки администрации этой тюрьмы». 26.04.2017.

Отдаю охраннику, который в лёгком офиге читает бумагу. Предупреждаю его, чтобы не проявлял никакой инициативы, а просто отдал рапорт по команде, если не желает попасть в мою книгу живьём. Я уже давал ему почитать мои сочинения и он знает, что не шучу. Поэтому он улыбнулся, стукнул штемпелем по бумажке и время пошло. Но медленно. Может текст мой с первого раза был не понят, может заведующая тюремной безопасности просто офонарела от увиденного и начала искать таблетки от головной боли, может ещё какая напасть приключилась. Факт остаётся фактом: шли дни, мои железноносые ботинки печально смотрели на меня с полки, мой ремень отдыхал где-то в складе, а я не дописывал мой рассказ.

Через девять дней мне приходит ответ: «Ни в коем случае вам не будет отвечено на это заявление, полное неуважения и иронии». Точка. Фи! Нужен мне ваш ответ! Хотя, тпру-у! в переводе на небюрократический язык, эта фраза звучит так: «Я вам отвечаю, что не буду отвечать». Скажите пожалуйста, какие мы обидчивые! Значит в наглую уворовать ручки, карандаши, полотенце и другое при моём поступлении в эту тюрьму не было неуважением. Скорее, наоборот: высочайшим проявлением респекта и уважения.

Я решил пока не продолжать переписку с безопасностью. Они мне ещё пригодятся. Мы ещё сыграем не одну партию литературных шахмат.

ФАЛЬШИВКА

Задумав пободаться с бюрократической мафией в Испании, нужно обзавестись справкой о том, что ты находишься в тюрьме. А то сама бюрократия этого не знает. Пишу заяву, что мне позарез требуется данный сертификат. Через неделю поучаю и чуть не падаю от изумления. Смотрю на лист бумаги, украшенный штампом тюрьмы, где написано, что я родился через двадцать один год после того, как это произошло на самом деле, что мои папа и мама – румыны и место моего рождения не определено.

Подхожу к дежурному охраннику и заявляю:

– Требую, чтобы меня немедленно проводили к выходу и освободили!

Офигевший, он не находит слов для ответа. А я продолжаю:

– Я сижу в тюрьме за какого-то другого человека.

Подаю ему официальную фальшивку, где пообводил ручкой ошибки и понадписывал правильные слова. До испанца доходит, что я шучу таким образом и он облегчённо вздыхает. Обещает, что он донесёт бумагу куда надо, хотя в этот день не принимают никаких рапортов и жалоб. Жду снова.

Видимо, это у меня наследственное: иметь фальшивые официальные документы. Началось с моего деда. Я не знал ничего про него. Ничего, кроме того, что он пропал без вести на войне в 1942 году. После него не осталось никакой фотографии, никакого документа, ни предмета. По прозаической причине попадания снаряда в хату, потому что деревня была в прифронтовой полосе. Потратив время, я нашёл-таки один документ – фотокопию страницы регистрации призывного пункта, оформившего моего деда простым красноармейцем на находившуюся уже рядом линию фронта в августе 41 года. К моему удивлению, на странице было написано две строки про моего деда, а не одна, как про других. В одной строке стоял год рождения 1895, а в следующей, которая слово в слово повторяла все данные – 1899-й. В бюрократии работают люди. Людям свойственно ошибаться. Нечаянно или намеренно. Умышленно или по безграмотности.

Через много-много лет внук моего деда, то есть – я, имел в комоде моей матери два свидетельства о рождении. Оба подлинные. Разница была во всём, кроме имени и даты рождения. Так началась моя фальшивая жизнь. Пришло время получения паспорта. Мне его выдаёт деревенский начальник паспортного стола. Запутавшись в своих записях – именно этот писарь «сделал» второе свидетельство – записывает в паспорте другое место моего рождения. На лице чиновника не было радости, когда я, через пару дней, приношу мой новый паспорт на исправление. Но опытные руки основательно поработали с документом: на соскоблённые чем-то буквы поверху красивым почерком было исправлено. Так я и пользовал этот документ, на котором были пропечатаны угрозы, что«…подчистки и поправки в паспорте преследуются по закону». К счастью, настало время смены паспортов и на меня перестали коситься в конторах. Но к тому времени в моём послужном списке уже были четыре комсомольских билета, три из которых были утеряны комсоргами. Два спортивных свидетельства, выданных организациями, не имеющими на это права. Несколько водительских прав с разным набором разрешительных штампов. Закончилось всё ещё некоторыми неточностями в бумагах и жизнью в местах, где не пишут кириллицей и не говорят по-русски. Но тоже делают ошибки в бумагах.

Через десять дней мне дают другое свидетельство о нахождении за решёткой. Вместе с ним возвращают и ту бумагу, где пропечатаны изобретения тюремной бюрократии. Это будет хорошая иллюстрация в моей будущей книге. Хорошо, что уже нахожусь в тюрьме. Был бы на свободе с таким документом, меня могли бы обвинить в фальсификации. Я уже встречал в Испании подобные случаи, которые заканчивались реальными сроками заключения для владельцев таких бумаг.

Любовь испанцев к перевиранию и изменению имён ныне живущих и давно умерших не имеет предела. Иностранцев в основном. Например, в 1700 году в России правил Педро Гранде, а в советское время – Хосэ Сталин. Американского певца звали Михаэль Джексон, а английские принцы – дети лэди Ди – Хорхе и Энрике. Но Гитлера называют правильно – Адольф, хотя могли бы использовать испанский вариант – Адольфо. Геббельса с Герингом тоже кличут правильно.

БУМАГА СТЕРПИТ

Находясь в заключении, можно бороться за свои права, за плохое или несправедливое отношение персонала, за пересмотр дела, за своё здоровье, за ещё чего взбредёт в голову. Но не факт, что эта борьба приведёт к желаемому результату.

Зэки пишут жалобы. Пишут директору тюрьмы, пишут судье по надзору за пенитенциарной системой. В управление всей этой исправительной машины. В суды всех уровней и министерство внутренних дел. В конституционный суд Испании и уполномоченным и защитникам Прав Человека. Председателю правительства и королю. В международные суды в Страсбурге и Гааге. Папе Римскому и в Европарламент. В Организацию Объединённых Наций и во все неправительственные организации.

Чем больше зэк пишет, тем больше верит в справедливость, которая должна восторжествовать после отправления малявы. С каждым новым килограммом макулатуры, накапливающимся у него, эта вера уступает место психозу в различных формах. Но это произойдёт не сразу, а постепенно. Когда пройдёт несколько лет в этой бумажной круговерти.

На каждую жалобу, поданную заключённым, официальная организация не спешит отвечать. По закону каждая организация или юридическое лицо может тянуть с ответом до девяноста дней. Рабочих дней. Это означает четыре месяца нервного ожидания. Получив ответ, иногда несколько строчек текста, зэк обнаруживает, что ему в случае неудовлетворённости полученной бумагой, можно обжаловать в вышестоящей конторе. И время указано, когда можно отправить следующую жалобу. Три, пять, десять, но не более тридцати дней. И снова ручку в руку, бумагу на стол и писать, писать…

У одного посетителя во рту осталось три зуба. Остальные съели годы и наркотики. Два из них шатаются, третий отломился. В таких условиях начало пищеварения напоминает пытку. Пишет зэк одну жалобу за другой. Просит удалить, ставшие ненужными, бывшие элементы улыбки. В ответ, как это принято в тюрьме «Кастейон-2», никакого ответа. Проходит месяц. Второй и третий. Наслушавшись советов бывалых, клиент просит администрацию оплатить ему установку новых жевательных инструментов и удостаивается приёма у стоматолога. Получает цену за будущие услуги и положительное решение экономическо-административного совета тюрьмы. Дело за малым: выдернуть бесполезные зубы. Четвёртый и пятый месяц проходят в ожидании услуг дантиста.

Снова вызывает стоматолог, чтобы начать конструировать жвалы. А там во рту красуются всё те же три клыка, которым позавидовала бы Бабя Яга. Стоматолог огорчается и помечает у себя в блокнотике. Зэк снова включает реле времени. На его очередную просьбу откликаются санчасть и кухня, дают ему каждый день мягкий хлеб и мягкие фрукты, улучшая ежедневный рацион. Но зубы дёргать не зовут.

Шутя, предлагаю ему использовать шнурок от ботинок и решить проблему. Фернандо испуганно шарахается от меня в сторону и снова пишет в надежде, что бумагу увидит лицо от медицины, способное взять в руки щипцы.

Я понимаю его веру в волшебные свойства жалоб. Сам, уже вторую неделю пишу в медицинскую службу послания, чтобы дали мне спрэй против соплей. Они душат меня во время смены погоды, когда один день не похож на другой. Пишу потому, что в наш блок перестала приходить медсестра. С ней всегда можно было решить мелкие проблемы. Доктор заявляется один-два раза в месяц, принимает двенадцать-пятнадцать записавшихся на приём и исчезает. Записаться к доктору можно, если пробегаешь стометровку менее чем за девять секунд. Только так можно опередить толпу наркоманов, стремящихся продолжить получение животворящих доз.

На мою первую жалобу мне просто не ответили. Семь дней спустя, отправляю второй текст: «В медицинскую службу. Позволю себе напомнить вам, что неделю назад я просил таким же рапортом дать мне медикамент. До сегодняшнего дня я не имею никакого ответа. Так же не имею возможности измерить моё артериальное давление. И пока ещё не желаю отправлять жалобу (уже в который раз) директору тюрьмы о том, что бессолевая диета всегда солёная и, иногда, пересоленная.»

Через два дня после этой писульки мне измерили давление и дали лекарство. Не всё так плохо в этом королевстве.

И Фернандо дождался момента, когда из его рта исчезли костяные безобразия. Через 164 дня после его просьбы, первой просьбы, и через два месяца обещания администрации оплатить искусственные зубы, позвали его и разом выдернули все остатки прошлой жизни.

Ему повезло, а мне лишь наполовину. Количество соли в так называемой безсолевой диете не уменьшилось. Временами казалось, что супы сделаны из одной соли. Вывернув в помойку очередной ужин, пишу на бланке жалобу администратору с припиской, что оставляю за собой право в следующий раз жаловаться во все вышестоящие инстанции. Присовокупляю лист с текстами предъидущих рапортов, которые я понаписывал с июня 2015 по май 2018. Облегчил бюрократу поисковую работу.

Эхо жалоб Фернандо отозвалось через неделю после того, как стоматолог начала делать его новые жевательные приспособления. Вызывает его дантист и убеждается, что зубов у зэка во рту давно нет: он их сам выдернул полмесяца назад.

– Вот идиоты! – возмущается Фернандо, – Теперь что, меня ещё четыре раза будут вызывать!? Жалоб-то пять было написано за полгода ожидания…

ИЗБИРАТЕЛЬНОСТЬ

В телевизионных новостях показывают, как в автомобиле скорой помощи, под охраной двух полицейских автомобилей, в тюрьму завозят двух стариков. 82-х летний, который перемещается в инвалидной коляске, получил девять лет заключения за то, что давал наличные деньги вымогателям из политической партии и судья посчитал нужным засадить его за решётку, потому что «существует возможность, что он может скрыться от правосудия». Среди политиков не удалось найти виновных. 78-летний коллега главного давателя взяток сел всего на шесть лет. Такова избирательность испанской судебной системы. Правоохранительная ничем не отличается от судебной. Само собой разумеется, что и тюремная система копирует своих старших сестёр.

Зэков выгоняют во двор, и в зале начинается большой индивидуальный шмон. Наркоманы нервно занюхивают и заглатывают вещества, которые не положено держать в карманах. Вечером некоторые из них будут в полушаге от смерти, но это никого не беспокоит, включая и самих дуреглотателей.

Во двор выходит охранница и, не стесняясь окружающих, забирает у своих доверенных нарков на хранение пакетики с веселящими субстанциями и суёт себе в карман. Теперь «шестёрки» не попадутся на шмоне. Стоящий в дверях шеф обыскивающей команды, смотрит через плечо, видит это, но делает вид, что не замечает ничего и отворачивается.

А шмон продолжается. По распоряжению начальника зэки направляются к стоящим вразброс столикам, где их обыскивают другие охранники; куртку снять, вынуть всё из карманов, сумку к досмотру. Руки на стену, ноги расставить. Лапание. Осмотр с помощью металлодетектора и в загон, которым является столовая. Зэки, не представляющие интереса, обыскиваются безразлично. Есть и застарелые конфликты, которые оживают в эти моменты.

Зэка, досиживающего двадцатипятилетний срок, осматривает его старый знакомый из тюремной безопасности, где за многие годы уже устали от многочисленных жалоб этого самого зэка на нарушение правил этой самой безопасности. Охранник знает, что обшмонав клиента, ничего не найдёт. Поэтому сразу суёт нос в сумку зэка. Вытаскивает из неё с торжествующим видом пластиковую коробку для еды, которые, почему-то, запрещены в тюрьме «Кастейон-2», но всегда имеются среди зэков.

– Ага! Ты спрятал эту коробку в сумку!

– Я её не прятал. Она там лежала на виду.

– Не важно! Нарушение!

За эту коробку через полтора месяца, зэк получит наказание за грубое нарушение. Наказанием будет пятнадцатидневное пребывание в изоляторе.

На меня охранник попытался «наехать», нащупав в моём кармане туалетную бумагу, которую я забыл выложить.

– Я сказал, всё из карманов на стол!

– Моя не понимать испанский…

После такого ответа надо быть идиотом, чтобы продолжить диалог…

А зэку с пластиковой коробкой попытались «пришить» ещё одно нарушение: он выставил на окно для проветривания кроссовки. Зэк тут же пообещал очередную жалобу и наказание заглохло. Но обувь заставили убрать.

На следующий день я показываю этому зэку окна других камер, где наркоманы сгрудили по нескольку пар своей обуви и зубоскалю:

– Ты проштрафился потому, что выставил всего два ботинка, а не столько, как нарки.

Зэк матерится на двух языках: на общепринятом испанском и своём родном и обещает, что нажалуется, не смотря на то, что ему не спустили наказания. И после этого он, я и другие стоим и ждём, пока наркушники получат свою утреннюю дозу. Только после этого охранники позволяют открыть библиотеку. Тут уж ничего не поделаешь: мы – люди второго сорта в модуле для наркоманов.

В соседнем блоке взаимоуважения, президент совета зэков – педофил. Его ближайший помощник – убийца своей жены. Скоро они своим хорошим поведением заработают разрешение на выход в отпуска, к большой радости их жертв и прочих испанцев.

А в моём блоке зэки, которые вручную выкрасили всё здание изнутри, уже шесть месяцев не могут получить обещанные переводы в другие блоки и тюрьмы. Нет мест. Как нет для них мест и на курсах маляров, куда записали, помогавших им нарков.