Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

30

Суббота, 25 сентября

Татьяна пила одну рюмку за другой, не закусывая.

– Эй, сестренка, – обеспокоенно заметила Лидия, жена Менькова, – ты что на, на диете? Хоть бы чего-нибудь пожевала.

– Нет, – хмуро ответила Татьяна. – Диета есть диета. Три рюмки – и один маленький перекус. И вообще пора переходить на европейский стиль – если пить, то только пить, если жрать… то тоже пить.

Сегодня Татьяна притащила с собой целых две бутылки. Хотя Меньков предупредил – на сей раз коньяк за ним.

– Без тебя мне это дело ни за что распутать не удалось бы, – он нисколько не кривил душой, говоря это.

– Не-а, я действовала вроде лозоходца, который то ли воду на глубине чует, то ли какие-нибудь полезные ископаемые. И всего лишь подсказывала тебе, где можно и нужно рыть, а где рыть не стоит. Хотя, хотя, хотя… Хотя лет через десять я этого уже не смогу сделать – подсказать, где нужно рыть.

– Почему? – улыбнулась Лидия. – Твой дар лозоходца пропадет?

– Нет, Лидочка, не в даре дело… Вот представь себе – зовут лозоходца, чтобы он определил, где в трубе, лежащей на глубине метра в два, дырка, свищ, течь. Хорошо, если труба одна и дырка в ней одна. А если труб десятка два или, того хуже, полсотни? И в каждой из этих труб по две сотни дыр – через каждые полметра? Этот лозоходец, каким бы он чудесным сверхдаром ни был наделен, просто офигеет от отчаяния.

– Понятно, – кивнула Лилия, – ты хочешь сказать, что?…

– Именно это я и хочу сказать – о себе. Хорошо, когда из тысячи человек так называемого населения можно с уверенностью выделить двадцать, у которых есть такие отклонения в психике, которые заставляют числить эту двадцатку в потенциальных преступниках. Психически больной человек зачастую гораздо опаснее автобуса, у которого на перекрестке с оживленным движением отказали тормоза. А если из этой тысячи страдают отклонениями не двадцать, а двести?

– Ну-у, – прогудел Меньков, – это ты, мать, загнула!

– А то ты сам этого не замечаешь? – вскинулась Татьяна. – А то ты не наблюдаешь каждодневно, как совершается все больше и больше диких и жестоких преступлений, которые нормальный – нормальный! – человек совершить не может, даже в состоянии аффекта. Возьмием хотя бы наш Приозерск. В начале прошлого года судили троих уродов, которые убивали детей, стариков, молодых девушек только ради процесса убийства, снятого на видео. Всех троих признали вменяемыми. Вме-ня-е-мы-ми! То есть, у них не имелось никаких психических отклонений! Теперь возьмем этого монстра Вербина – сколько жестоких избиений, попыток изнасилования, изнасилований, убийств! Это в семнадцать лет-то! А ведь психиатры и его могут признать вменяемым.

– Не вижу в таком исходе ничего парадоксального! – Меньков поднял указательный палец. – Чикатило во-он когда еще зверствовал, в какие времена. И как зверствовал! А ведь его признали вменяемым.

– А я так думаю, – вздохнула Татьяна, – что наука под названием психиатрия должна коренным образом пересмотреть свои взгляды на нормального человека.

– Сделать это будет весьма сложно, – включился Меньков. – Психиатры ведь тоже люди, постоянно находятся в окружении таких же… двуногих.

– Гениальное замечание, Мишаня! Точно, психиатры сами умом тронулись – вместе с массами. Как тот доктор Рагин из чеховской «Палаты № 6». Гнусно все, мерзко! Одно только утешает – в данном, конкретном случае – что урод Вербин сядет за колючую проволоку на всю оставшуюся жизнь. Сядет, а Мишаня?

– Непременно сядет, – подтвердил Меньков. – И папаше его тоже лет пятнадцать строгого режима гарантировано.

31

Воскресенье, 26 сентября

Савичеву опять приснилась его кошка Нина Риччи. Сон настолько походил на явь, что он, проснувшись и не открывая глаз, провел рукой по груди – там, где только что лежал мягкий, теплый, пушистый комочек.

Увы, рука его нащупала только одеяло.

На прикроватном столике транзисторный приемник издавал какие-то не очень ритмичные звуки. Джаз. Джаз Савичев не любил.

Он открыл глаза – светлый потолок. Взгляд на часы на стене – кажется, половина седьмого, не рассмотреть еще в слабом свете. Как всегда, суеверно коснулся ковровой дорожки правой ногой, потом левой, встал. Отодвинул тяжелое драпри, вышел через открытую дверь на лоджию. По оконным стеклам снаружи струилась вода.

– То ли приснилось, то ли он в самом деле пел это…

Он – Стинг. А насчет песни – возможно, Савичеву это приснилось, как и его кошка:

 
On and on the rain will fall
Like tears from a star, like tears from a star.

On and on the rain will say
How fragile we are, how fragile we are,
How fragile we are, how fragile we are.[1]1
Вновь и вновь прольется дождь,Как плач небес, как слезы звезд.Вновь и вновь он скажет нам,Что наша жизнь хрупка, как лед.Что наша жизнь хрупка, как лед. Перевод Юлии Клоковой

[Закрыть]