Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

5

Пятница, 10 сентября

Меньков, пока ехал к Алевтиновым, вспоминал снимки эксгумированного трупа их сына. А ведь они осматривали т е л о, перед тем, как его похоронить. Что они при этом испытывали?

Меньков неоднократно наблюдал реакцию родственников при установлении личности погибшего – в результате ли несчастного случая, или как жертвы преступления. Обмороки встречались очень редко, истерическая реакция тоже нечасто. Но почти всегда и мужчины, и женщины выглядели так, словно их внезапно настиг приступ непереносимой физической боли. В таком состоянии очень трудно, практически невозможно контролировать себя, и люди за несколько секунд словно бы старели на несколько лет, их буквально перекашивало, они становились жалкими и некрасивыми. Поэтому Меньков испытывал чувство презрения и брезгливости, наблюдая актеров – и особенно актрис – телесериалов, тужащихся изобразить – сыграть! – такое состояние.

Алевтиновы жили на шестом, последнем этаже дома без лифта. Ступеньки были высокими, а лестничные марши – узкими. Поднимаясь, Меньков думал о том, как непросто было затаскивать наверх тело и спускать вниз гроб с ним – Александр Алевтинов был высоким и тучным.

Дверь квартиры номер шестьдесят шесть выглядела так же, как большинство дверей в этом подъезде – она была укрепленной. Нелишняя предосторожность – особенно с учетом того, что входная дверь в подъезд почти истлела и висит на одной петле.

Меньков когда-то тоже жил вот в таком доме же и прекрасно помнил, что лет тридцать назад о стальных входных дверях мог подумать лишь сумасшедший. А вот уже десятью годами позже стали ставить сплошь и рядом…

Кнопка звонка упруго подалась. Звук через плотно прикрытые двери наружу не проникал, поэтому Менькову оставалось только ждать. Около получаса назад он звонил Евгении Алевтиновой. Наконец Меньков услышал – или скорее угадал – какой-то шорох за дверью. Он встал так, чтобы его могли хорошо разглядеть в дверной «глазок» изнутри.

– Кто вы? – слабый женский голос.

– Евгения Викторовна, мы с вами недавно говорили по телефону.

Меньков торопливо достал из кармана пиджака служебное удостоверение, раскрыл его и поднес к «глазку». И тут же сообразил, что света из запыленного окошка на лестничной клетке явно недостаточно для того, чтобы удостоверение можно рассмотреть.

Да Алевтинова, похоже, и не собиралась что-либо рассматривать.

Дверь отворилась.

Сухонькая, немодно одетая старушка возникла в дверном проеме. Меньков отметил, что свои седые волосы Алевтинова красила давно – рыжего и белого цвета в них было поровну.

«Сколько ей лет? В любом случае сильно за шестьдесят. Не очень-то следит за собой. Ни капли косметики на лице. Впрочем, в ее-то состоянии… Хотя и в ее состоянии некоторые женщины в семьдесят с лишним выглядели поухоженней».

Войдя в квартиру, Меньков сразу понял – неухоженность здесь лежит на всем и на всех. Бедная, просто скудная обстановка. «Возраст» мебели никак не меньше полувека – Меньков вспомнил, что такие вот стулья и столы ему приходилось видеть только в фильмах производства шестидесятых годов прошлого столетия. Сиденья стульев вытерлись, этого не скрывает даже толстый слой масляной краски, покрывающей их. Пластмассовые крышки столов, обеденного и журнального, испещрены множеством царапин.

Обои в последний раз менялись, наверное, лет десять назад.

В гостиной на стене большой портрет полного молодого человека – с черной креповой лентой наискосок в нижнем углу.

– Присаживайтесь, – Алевтинова жестом указала на один из «спартанских» стульев.

Меньков осторожно присел. Прикинул, насколько рискованно класть свой роскошный Diary на, возможно, не слишком чистый стол. Не решился, расположил ежедневник у себя на коленях.

… Семью Алевтиновых можно назвать интеллигентной семьей. Он закончил филологический факультет университета, она – педагогический институт иностранных языков. Оба не местные, в Приозерск попали по распределению. Он сразу стал работать в местной газете, она – учительницей в школе. Встретились, поженились. Поженились поздно – ему было тридцать два года, ей тридцать. Ютились по общежитиям, по съемным квартирам. Эту квартиру получили двадцать семь лет назад, когда ей уже было сорок лет, а сыну Саше – четыре. Долго стояли на очереди, зато – трехкомнатная.

Не могли поверить счастью – такие хоромы на троих.

Недолго счастье длилось. Саша пошел в школу, и через пару лет выяснилось, что со школьной программой мальчик не справляется. До того он детский садик не посещал, им занималась мама, оставившая работу – «поздний», долгожданный ребенок того стоил. Он стоил больше – в нем сосредоточилось их счастливое будущее. У мальчика жизнь должна сложиться удачней, чем у них.

Не сложилась. Вообще никак не сложилась. То, что у Саши синдром Клайнфелтера, врачи смогли определить достаточно поздно – мальчику было уже тринадцать лет. Это и неспециалист мог бы определить, это уже бросалось в глаза. А ведь для лечения этой болезни очень важна допубертатная – то есть, еще доподростковая, до «переломного возраста» – диагностика синдрома.

Мать конечно же, снова оставившая работу – забирала Сашу домой из интерната два раза в неделю. Ездить приходилось через весь город на автобусе, который ходил крайне редко и поэтому всегда был переполнен.

Саша вообще-то не был совсем уж безнадежен в отношении интеллекта – неожиданно для всех он проявил интерес к шахматам. Более того, в шахматах он достиг достаточно высокого уровня – кандидата в мастера!

Шахматы да телевизор – вот два окна в мир, открытые для Саши Алевтинова. И ему этого, как ни странно, хватало. После работы он либо ходил в шахматный клуб, либо просиживал вечера у телевизора. К девушкам Сашу никогда и не тянуло – во всяком случае, родители этого не замечали.

Естественно, устроиться на приличную, с достойным заработком работу Саша не мог. Перебивался то грузчиком, то дворником. В последние три года работал грузчиком на рынке. Там к нему привыкли, неплохо с ним обращались – в иные дни Саша приносил до трехсот рублей «чаевых», которые ему давали за срочную погрузку-разгрузку. Но ведь какая это была работа… В жару и зной таскать ящики и лотки, катать тяжелую тележку.

Еще Саше платили пенсию как инвалиду детства.

Евгения Викторовна потеряла около пятнадцати лет трудового стажа, когда занималась Сашей, поэтому сейчас, в свои шестьдесят семь, она вынуждена работать. Муж тоже работает – не по специальности, конечно. Из журналистики он ушел, там молодые сейчас правят бал. Устроился охранником в одну фирму. Впрочем, охранник – одно название только. Двери открывает входящим, ключи от комнат выдает…

Куда Саша ходил в тот злополучный день? К своему знакомому, с которым он вместе в шахматы играет. Да, не играет – играл. Достаточно давно играл. Она уже и не помнит, как давно. Знакомый – не такой, как Саша. Но у него, у знакомого, другие проблемы – тяжелую травму около года назад получил, теперь передвигаться может только в инвалидной коляске. Часто ли Саша навещал того знакомого? Не очень часто, раза три-четыре в месяц. Впрочем, иногда и чаще к нему ходил.

А известен ли ей адрес того знакомого? Конечно. И адрес, и телефон. Они от Саши отчет требовали – куда, к кому он идет, на какое время. Мальчик проблемный, с ним может случиться гораздо больше неприятностей, нежели с обычным, здоровым человеком. Могло случиться. Уже не случится.

6

Пятница, 10 сентября

Нижняя челюсть Федяева – на пол-лица. Сейчас она выдвинута вперед, словно ее обладатель собирается протаранить ею сидящего напротив него человека.

А человек выглядит совершенно спокойно. Его лицо напоминает лицо североамериканского индейца – не чертами, но абсолютной бесстрастностью.

– Итак, Савичев Василий Витальевич, вы подтверждаете, что видели этого человека утром первого сентября? – Меньков с интересом наблюдал, кто же выйдет победителем в игре в «гляделки» – Савичев или Федяев. Похоже, у Савичева запас побольше.

– Да, я подтверждаю, что видел этого человека утром первого сентября, – Савичев на какое-то время перестал смотреть сквозь Федяева и сфокусировал взгляд на его переносице.

– Где и при каких обстоятельствах вы его видели?

– Видел я его на лесной поляне, расположенной примерно в трех километрах от моего дома. А что касается обстоятельств, то этот человек вместе с тремя работниками милиции избивал какого-то несчастного.

– Господин Федяев, – Меньков внимательно смотрел в лицо, которое выглядело уже не таким бесстрастным, как минуту назад, – вы подтверждаете показания свидетеля?

– Какого свидетеля?! Я не вижу здесь никого свидетеля! Это или провокатор, или сумасшедший!

Какой там, к черту, индеец! Теперь Федяев уже совсем не контролировал себя.

– Разрешите, – адвокат Федяева, молодой человек с внешностью героя-развратника из латиноамериканских сериалов, вскинул вверх два пальца.

Меньков кивнул.

– Вы сказали, – адвокат обращался к Савичеву, – что мой подзащитный якобы избивал человека, которого вы не можете опознать.

– А вот этого я не говорил – относительно того, что не могу опознать человека, которого не «якобы», а на самом деле избивал ваш подзащитный. Об этом сейчас речь пока что – пока что – не идет. А вашего подзащитного я хорошо рассмотрел.

Федяев вскочил со своего места.

– Тебя за базар не научили отвечать?! Как же ты тогда до такого возраста дожил?!

– Сядьте, господин Федяев! – Меньков тоже привстал.

Федяев с перекошенным от ярости лицом нехотя подчинился.

Меньков просто восхитился Савичевым – как тот ввернул «пока что». «Неужели он и Алевтинова рассмотрел? А если рассмотрел, то что имеем в активе – его показания против показаний Федяева? Да еще в минус – подножки и ловушки, которые будет ставить этот хлыщ адвокат».

Он не успел достроить свои предположения – мысль прервал негромкий стук в дверь. Меньков не успел ничего сказать – а что бы он сказал? «Да, войдите»?

Он только подумал, что надо было бы дверь запереть на замок, дабы посторонние не вмешивались. Уж больно разговор щепетильный велся. Но неизвестно, как бы на такое действие отреагировал адвокат Федяева.

А сейчас в дверях, не дождавшись реакции хозяина кабинета на стук, появилась следователь Алабина.

Хотя сам Меньков отреагировал на появление Светочки крайне раздраженно, он с хорошо скрытым злорадством пронаблюдал реакцию каждого из троих мужчин на ее появление.

Своим телосложением Светочка Алабина почти вписывалась в классический стандарт 90-60-90. То есть, объем груди в параметры укладывался, объем талии превышал стандартный параметр всего на пару-тройку сантиметров, а вот объем бедер выходил за пределы стандарта уже на добрый десяток этих единиц измерения.

Все прелести следователя Алабиной были «упакованы» в форменный синий китель и юбку (открывающую колени) таким образом, чтобы эти прелести подчеркнуть. Сверху над воротничком форменной рубашки красовалась очень смазливая мордашка: пухлые губки, вздернутый носик, большие серые глаза с миндалевидным разрезом. Над мордашкой располагалась копна светлых волос – натуральная блондинка! – уложенная в эффектную прическу.

Но не только сексапильная внешность Светочки Алабиной заставляла самцов вида хомо сапиенс воспаляться до забвения всего и вся. От нее исходило еще нечто, воспринимаемое неизвестно каким по счету чувством – а то и несколькими чувствами сразу. И результат при явлении Светочки мужчинам всегда был таким же, как и сейчас.

Адвокат Федяева разве что не заржал и не стал бить копытами по паркету. Меньков мог поклясться, что наблюдал крупную дрожь, сотрясающую тело стряпчего. У внешне невозмутимого Савичева глаза засветились неоновым светом. Даже Федяев, положение и настроение которого вовсе не располагали к любованию сексуальной дивой, в момент изменился. Менькову показалось, что каменная нижняя челюсть Федяева мелко завибрировала.

«Однако, – злорадно подумал старший следователь, – красота и в самом деле страшная сила. Если и не сражает наповал, то деморализует наверняка».

А вслух он произнес строгим тоном:

– У вас что-то ко мне, Светлана Николаевна?

– Э-э… – глаза Алабиной заработали, как объектив «скорострельного» фотоаппарата, фиксируя посетителей кабинета Менькова. – Нет, Михаил Юрьевич, я позже зайду.

Она очень эффектно повернулась на носках туфель, продемонстрировав четверым мужчинам ровную узкую спину и упругую даже на взгляд попку, обтянутую синим сукном.

Меньков мысленно выругался…

Служебные романы заканчиваются по-разному. Иногда бракосочетанием – это случалось давно. Но даже и во времена создания культового кинофильма про служебный роман такой финал являлся, скорее, исключением из правил. Чаще такие романы кончаются ничем. То есть, любовники мирно расходятся, претензий друг другу не предъявляют – разве что время от времени вставляют друг другу шпильки при встречах.

Но иногда разрыв – если он происходит по инициативе одной стороны – порождает извержение поистине шекспировских страстей.

В случае старшего следователя Менькова и следователя Алабиной роль Отелло исполняла представительница прекрасного пола. До удушения и последующего закалывания (хотя у Шекспира причина смерти Дездемоны, в общем-то, неясна) дело не дошло. Но Меньков почти всерьез опасался, что Светочка Алабина учинит над ним физическую расправу. Конечно, она не одолеет рослого и тренированного мужика в рукопашной схватке, даже если нападет из-за угла. Но вот плеснуть в лицо этому мужику кислотой запросто сможет. И нанять каких-нибудь отморозков-гопников для нанесения увечий бывшему любовнику тоже сможет.

Светочка Алабина являла собой живое воплощение аксиомы: «Женщина не изменяет два или три раза – либо ни разу, либо многажды».

Она соблазнила Менькова около года назад. И Меньков очень скоро убедился в том, что Светочка Алабина – типичная нимфоманка. На собственном организме убедился. Поскольку старший следователь Меньков имел отдельный, хотя и не очень вместительный кабинет, Светочка нашла по-женски гениальное решение – проводить совокупления в этом кабинете. А совокупления происходили не реже трех раз в неделю, причем, случалось и по два половых акта в день.

Просуществовав в таком режиме чуть больше полугода, Меньков запаниковал.

Во-первых, он любил свою законную жену. Но как доказать ей свою любовь ночью, если ты днем потратил столько мужских сил на другую? Меньков не обладал гиперсексуальностью владельца гарема (и кто знает вообще, какая потенция у этих нефтяных шейхов?), к тому же он очень боялся, что супруга обнаружит измену по разным признакам. Говорят, что у женщин в этой сфере чувство переразвито.

Во-вторых, если ты занимаешься сексом на рабочем месте, это рано или поздно станет известно кому-то – то есть, всем. Конечно, реноме мужика, который трахается с чужой женой, в узких да и широких кругах общественности предпочтительнее реноме этой самой чужой жены, изменяющей мужу. Но так уж был устроен Меньков, что слава донжуана, трахальщика-перехватчика его совсем-совсем не прельщала.

И он решительно прервал связь с Алабиной. Причем, сделал это к исходу холодного февраля – в преддверии марта! Ну, а в марте, как известно, даже щепка на щепку лезет.

Светочка ясно дала понять, что разрыв с Меньковым ее ни в коем случае не устраивает. Она закатывала самые настоящие сцены ревности – именно ревности! «Завел какую-то шалаву!» Меньков резонно отвечал, что если Светочка считает шалавой его законную супругу, то он ее завел тринадцать лет назад. Этот довод Светочка парировала, ссылаясь на народную мудрость: «жена не стена, можно и отодвинуть». И вообще, говорила Алабина, жена – это просто член семьи, и связь с нею нельзя любовной связью.

Оставленная любовница шипела от ярости. Поначалу Меньков сравнивал это шипение с шипением разъяренной кошки – может быть, крупной кошки, каракала, манула или даже тигрицы. Но очень скоро он убедился в том, что шипение Алабиной нужно уподоблять шипению пресмыкающихся.

Да, она стала по-настоящему опасной для Менькова. Будучи связанной с ним по работе, несколько раз откровенно подставляла его. Когда он требовал объяснений, нагло отвечала: «Это у меня старческое уже. Забывать многое стала. Так что даже не извиняюсь». В конце концов Менькову эта «забывчивость» Алабиной надоела и он пожаловался на нее Ивантееву.

Прокурор же не нашел лучшего выхода из ситуации кроме как вызвать «на ковер» обоих. А вызвав, заявил: «Вы уж там разбирайтесь полюбовно».

Как ни странно, эта фраза Ивантеева оказала на Алабину самое неожиданное – для Менькова неожиданное – воздействие. Светочка явно смутилась, покраснела, забормотала что-то вроде «виновата, исправлюсь, этого больше не повторится».

И в самом деле – исправилась. То есть, почти исправилась. Но в любом случае количество пакостей, которые Светочка устраивала Менькову, резко сократилось.

Меньков настолько удивился этому феномену, что захотел срочно посоветоваться со свояченицей Татьяной. Конечно, он намеревался рассказывать не о себе: вот, дескать, есть у меня один знакомый и была у него любовница, которую этот знакомый бросил, а она, в свою очередь… Но не рассказал, не посоветовался. Потому что побоялся: Татьяна-то, с ее переразвитой интуицией, с ее профессиональным знанием человеческой натуры, в два счета его расколет.

Сказать, что Алабина совсем успокоилась в отношении отмщения, значило бы проявить беспечность. Меньков себя к беспечным оптимистам не относил, он знал, что Светочка при случае какую-нибудь подлянку подкинет…

7

Суббота, 11 сентября

Дверь подъезда снабжена домофоном, но Менькова этот факт не особенно волновал – обитатель квартиры номер одиннадцать наверняка в это время находится дома.

Так и получилось. Через несколько минут после того, как он захлопнул дверцу своего «пежо», Меньков уже подходил к лифту. Отметил про себя: для того, чтобы попасть на площадку, где находится лифт, надо преодолеть пять ступенек – это от входной двери в подъезд. И еще столько же ступенек надо преодолеть, чтобы добраться до этой двери. Именно – добраться. Когда человек молод, здоров, он просто не замечает таких мелочей, как путь от двора своего дома до двери своей квартиры. Не работает лифт? Не беда. Молодые ноги уверенно шагают вверх по ступеням, молодое сердце легко справляется с нагрузкой.

А вот в случае Виктора Степанова, к которому сейчас направлялся Меньков, все гораздо сложнее…

Когда Меньков поднялся на третий этаж, он увидел, что дверь одиннадцатой квартиры приоткрыта. Осторожно открыв ее полностью, он увидел перед собой мужчину в инвалидной коляске. Широкие плечи, не просто крепкие – мощные плечи. Невольно – чисто машинально – бросив взгляд на ноги мужчины, подумал: «Да уж, они даже внешне мертвыми выглядят».

Рукопожатие Степанова оказалось даже более сильным, чем Меньков предполагал. Стальные тиски – сравнение избитое, но верное. Тут по-иному и не скажешь.

– Еще раз здравствуйте, Виктор Васильевич, – Меньков быстро извлек удостоверение из кармана куртки.

Степанов только рукой махнул:

– Бумажка ли, «корочка» ли – ничего не значит. Был бы человек сведущий. Проходите за мной.

Он уверенно и на удивление быстро покатился на кресле в гостиную.

– Располагайтесь, где вам удобнее, – обвел рукой комнату.

Меньков предпочел креслу диван, инстинктивно сообразив, что в кресле он будет немного выше хозяина – особенно с учетом того, что коренастый Степанов был невысок. Давить на Степанова психологически совсем не входило в планы старшего следователя. Совсем даже наоборот – будет лучше, если беседа получится доверительной, меньше всего похожей на официальный опрос свидетеля.

– Виктор Васильевич, если вы не возражаете, я включу диктофон.

Степанов опять махнул рукой – дескать, хоть видеозапись включай.

– Как давно вы знакомы с Александром Алевтиновым? То есть, были знакомы?

– Почти четыре года. Сначала знакомство носило, так сказать, клубный характер – я имею в виду шахматный клуб. Саша очень даже неплохо играл.

Он грустно усмехнулся, прервав самого себя:

– Вот, извольте – «неплохо играл». А с чего это он должен играть плохо? Если человек чем-то отличается от других, то его почти автоматически зачисляют в категорию неполноценных. Да ладно, чего там…

Это Степанов отреагировал на протестующий жест Менькова.

– Уж я это на своей шкуре ощутил. До апреля прошлого года жил один Виктор Степанов, а потом он вроде как умер, и по его документам, в его квартире стал проживать его полный тезка и однофамилец. Потому как тот, прежний Виктор Степанов женат был, и его жена… В общем, этот, новый Виктор Степанов, разведен. Жена ему не нужна, ведь травма нижней части позвоночника – это в том числе и импотенция. А насчет прочих друзей-приятелей одно могу сказать: наверное, им не так интересно общаться с новым Виктором Степановым, как с прежним. А вот Саша Алевтинов, наоборот, сблизился со мной, стал в гости захаживать, чего раньше не делал. Пожалуй, он единственный, кто так поступил.

– И как часто он к вам захаживал?

– Раз в неделю – это точно. Иногда чаще. Не знаю, что уж у него там на уме было – ну, в том смысле, что он ходил ко мне с целью, чтобы мне не так одиноко было. Нет, мы с ним всегда играли в шахматы. То есть, разговоры о жизни до минимума сводились. Шахматы, практически все время уделялось им. И, в общем-то, я был очень рад ж и в о м у партнеру. Компьютерные программы – они все на уровне перворазрядника, не выше. Это для Каспарова всякие там «Дип блю» разрабатывают, у которых он выиграть не может… Короче, никакой компьютер – пусть даже с самыми навороченными шахматными программами – лично для меня не в состоянии заменить партнера-человека.

– Виктор Васильевич, двадцать первого августа, в субботу, Саша Алевтинов был у вас?

– Да, – не задумываясь, ответил Степанов. – В последний раз – то есть, после субботы я его больше не видел. Хотя слышал – в интернете видел, а еще по телевизору в новостях – о том, что с ним случилось. Какие мерзавцы! Обвинить несчастного человека в том, что он никогда не мог совершить.

– А вы можете припомнить, с какого по какое время он у вас был?

– И это помню! – Степанов неожиданно просиял. – Пришел он ко мне в три часа дня – то есть, в пятнадцать. Ну, может быть, пятнадцать с несколькими минутами. Передача как раз началась – на нашем, приозерском канале – про всякие происшествия. Я ему открыл, впустил его, минут десять еще эту передачу посмотрел, а потом мы с ним за шахматы засели. И просидели до шести часов вечера.

– А вы уверены, что именно до шести?

«А ведь в этом случае алиби получается полнейшее! Веронику Федяеву нашли в лифте как раз в шесть вечера. Судмедэкспертиза установила, что смерть наступила от половины шестого до шести вечера. От дома, в котором живет Степанов, до дома, в котором нашли убитую девочку, максимум, пять, ну, пусть семь минут ходьбы – дома-то почти по соседству стоят. Так что эти полчаса – от семнадцати тридцати до восемнадцати очень много значат. Если Степанов выгораживает Алевтинова – какой в этом смысл? Реабилитировать человека, которому в жизни тоже не повезло?»

– Уверен! – лицо Степанова снова просияло. – Опять же по телику какая-то передача началась – но уже по центральному, московскому каналу. И время – восемнадцать часов…

– Так вы не выключали телевизор и во время игры в шахматы?

– А сейчас я его разве выключил? – вопросом на вопрос ответил Степанов. – Вон, в соседней комнате на стене висит.

Пораженный Меньков встал с дивана подошел к открытой двери, заглянул – точно, на стене висел работающий телевизор.

– Если что интересное, – пояснил Степанов, – я сразу – щелк! – звук врубаю, – он взял пульт с журнального столика, и в соседней комнате забубнил голос диктора. – Но сейчас как раз ничего интересного и нет. Да, так вот я сказал тогда: «Везет американцам – в Вашингтоне и Нью-Йорке сейчас полдень, у них все еще впереди». А Саша так странно улыбнулся: «Полдень? Это очень интересно?» Ну, в общем, в его сознании никак не укладывался тот факт, что где-то на земле может быть полдень, когда у нас уже шесть вечера. Шахматы – тут у него, конечно, был прорыв, а что касается многого другого…

Теперь Степанов совсем помрачнел.