Текст книги "Лучший полицейский детектив"
Автор книги: Владимир Моргунов
Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
Жанры:
Полицейские детективы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 33 страниц)
Он очень хотел порасспросить Полковника… О чем? Да обо всём! Каша в его голове из небрежно накиданных в неё впечатлений от событий последнего времени была такой густой и ядрёной, что в ней невозможно было мысль, как ложку, провернуть и зачерпнуть хоть какую-то толику этого дьявольского варева. Всё слиплось! Никакой последовательности. Одно только уставший мозг Антона смог ухватить, запомнить и держать на поверхности сознания: Полковник здесь один, значит ареста можно не опасаться и идти домой.
Он и пошёл… Побрёл… Пополз даже, хоть и на двух ногах. В кармане в такт тяжело переставляемой левой ноги покачивался его новый пистолет – избавленный от отпечатков бывший пистолет Полковника, который Антон собрался подложить в «бардачок» Дианиной машины. Её отпечатки на нём? Да не вопрос! Полезет за какой-нибудь бабьей дрянью – нащупает… Главное – сообщить вовремя, чтобы они момент не пропустили и сразу взяли её с поличным… Выбросит если? Даже лучше: попытка избавления от улики – самая тяжеловесная улика!..
Полковник, не стесняясь, инструктировал:
– А как подбросишь – сразу мне просигнализируй… Ну, например, кодовым словом «плюс»… Чтобы я сразу же слежку возобновил.
– Лучше «минус»… – серьёзно сказал участковый полицейский инспектор.
– Почему «минус»? Вернее, чем лучше? – спросил начальник отдела, рефлекторно-логически воспринимая добавленную в хозяйство вещь (своё, чужое – неважно!) как прибыток – как плюс.
– Потому что минус одна стерва… Потому что минус большая головная боль… Даже две головных боли – вашу-то как раз тоже пока в плюс считать надо.
Полковник всверлил в Малого недобрый взгляд. Помолчал, не моргая, явно пытаясь подчинённого, как какую-то уличную шпану, подавить своей волей. Антону было так на всё это уже наплевать, что он начальственной строгости даже усмехнулся… Настолько искренне нахально, что Полковнику пришлось согласиться:
– Ладно. Пусть будет «минус».
И напоследок дал Малому электронный блокиратор сигнализации, сработанный преступными умельцами и конфискованный не так давно, но не «подшитый» к делу – самим пригодится. Вот и пригодился!..
«А Полковник-то теперь тоже при делах… Приходится и ему теперь задумываться… Интересно, о чем? О том же, что и я? – спросил себя Антон, уже сидя в своей прихожей, будучи не в силах наклониться, чтобы расшнуровать-снять ботинки. – Стоп! Если задумывается, значит у него есть, чем думать! У него должен быть в башке мозг… Должен… А есть ли? Другие-то тоже вон думали все… думают, вроде, а оказывается, что пустыми головами… А доктор Томас? Умница же был… Надо узнать…»
Обессиленный Антон всё-таки напрягся всем, что в нём осталось, чтобы раздеться. Глянул в зеркало – на него смотрели воспалённые глаза измученного старца, познавшего на своём веку всю скорбь человечества. Смотреть на себя было жалко и страшно. А ещё – противно! Но отвести взгляд Антон не мог, словно что-то держало его насильно. У него от напряжения даже начало ломить то ли шею, то ли голову – то ли спинной, то ли головной мозг – боль была без адреса. Но она разбудила в Антоне новый взгляд на самого себя – у него даже выражение лица в секунду поменялось, и с болезненного превратилось в безумно-любопытное: «А у меня-то самого мозг есть? Надо бы…»
Додумать ему не дал дёрнувший его и вернувший из зазеркалья звонок в дверь.
На пороге стояла мать Мариванна.
– Мама…
Антон так беззлобно и искренне сморщился, выражая тем самым восклицание «Тебя-то тут сейчас совсем не надо бы!», что Мариванна мгновенно оживилась в ответ на искренность и сменила мудрую покорность на обыденную суетливость.
– Антоша. Антоша. Сыночек, – затараторила она речитативом, не сводя с сына беспокойных глаз. – А я ждала на улице… Всё смотрела, когда свет в окнах загорится… Вот дождалась. Наконец-то!
Антон спрашивал её молча – выражением лица.
– Как же это зачем, Антоша?! – мать услышала безмолвный вопрос «Зачем ты пришла?». – Как же это зачем, сыночек?! Тебе же плохо… Я же вижу… Сам посмотри на себя…
– Это ты сейчас видишь… – Антон заговорил так спокойно, что даже сам испугался своей холодной рассудительности, как наступившей нежити, и решил хоть немного взбодриться. – Но пришла-то ты до того, как меня увидела. Зачем? Мама!
– Дак… Знаю, что плохо тебе… Устал ты… Лица, вон, на тебе нет… Дай, думаю, проведаю… Поесть чего-нибудь приготовлю…
– Мне правда плохо, мама. Я смертельно устал. Но ты-то как узнала?
– Дак… Сын же ты мой! Я же мать тебе… Почувствовала… Да и с этой ты опять… Чертовкой этой – Дианой! Не к добру это, сынок…
– Так ты только об этом подумала?! – у Антона внутри словно волны вверх начали накатывать, всё выше и выше.
– Чувствую я, Антоша, недоброе с тобой творится…
Мать прослезилась от чувств.
– Так ты только чувствуешь и всё?!
И вот последний самый мощный прилив захлестнул сознание Антона и задержался, не торопясь с откатом. Он посмотрел матери в лицо, начавшее терять очертания.
– Так ты значит только чувствуешь?! – он говорил всё громче. – Ты не знаешь ничего, а только чувствуешь!
– Антоша, сынок, ты что?
Она в испуге начала пятиться назад. Антон распалялся всё сильнее:
– Ты ничего не знаешь, но ты – чувствуешь!
– Антон!
– Ты и не знала никогда ничего, и не понимала – ты только чувствовала!
– Ан-тон! – истерично уже, по слогам.
– Ты только чувствовать и умеешь!!!
Мариванна, наконец, упёрлась спиной в стену – отходить некуда было. Да и не надо уже – Антон перестал видеть лицо. Вместо него вверху силуэта матери было чётко очерченной пятно.
И Антон, осознав его, словно бы очнулся – помогли ассоциации с прежними переживаниями «пятен», когда Антон ещё не выходил из себя так быстро.
Он резко закрыл своё опущенное лицо руками и глухо, в ладони, заговорил:
– Мама, уходи! Уходи, мама! Прошу тебя…Сейчас же уходи! От греха…
Мариванна боком, испуганно, обошла его, прячущего самого себя от мира в своих ладонях, и на выходе уже сказала:
– Я тебе позвоню, Антоша… Завтра… Отдохни…
– Да иди же ты-ы!!!
Дверь захлопнулась уже после того, как весь подъезд услышал этот крик.
Часть III
Глава 29С утра участковый Малой был в своём кабинете. Хотя слово «был» не совсем точное. Он, скорее, прятался! От кого – сам себе объяснить не мог – боялся… Объяснения. Боялся сам себе признаться, что сам себя боится. Он даже в зеркало опасался посмотреть – умывался наугад, причёсывался наощупь. Благодарил бога, что можно ещё хотя бы один день не бриться. Оглядев на вешалке, надел форму. На себя в форме в зеркало смотреть тоже не стал. Похлопал по ней (по себе), так осмотрелся…
И правильно сделал! Потому что, глянув в зеркало, он бы невольно позабыл об общем внешнем виде и прилип бы взглядом только лишь к своему лицу Вернее, к влажному отблеску испуганного безумия в глазах, красных от бессонницы, наполненной частыми и краткими провалами в кошмары, как у алкоголика в период «белой горячки».
Антон боялся увидеть и понять в себе психа. Узнать себя психом. Он и форму-то решил надеть не для того, чтобы служебной официальности добрать, не для того, чтобы чужие взгляды отвлечь от своего лица, а для того, чтобы самому отвлечься от становящегося пугающим привычного самого себя. Обновился, одним словом… Хоть как-то.
По улице шёл в тёмных очках, благо, повод был – солнце.
Бабье лето в этот год расщедрилось на нежаркую, ненавязчивую ласку. Но дождик уже тоже начал побрызгивать из туч, пока ещё весело шаля, как ребёнок, получивший в подарок водяной пистолет. Однако по календарю было видно, что скоро уже дело дойдёт до водяного автомата и даже пулемёта. Ночная прохлада стала потихоньку становиться холодом, и листья на деревьях пытались согреть улицы своей тёплой жёлто-красной расцветкой.
Первым делом Антон распахнул окно в кабинете, принимая всей нервной грудью подарок бабьего лета – свежий с утра, как у водоёма, воздух. Постоял секунду в нерешительности и тёмные очки снял-таки – служба есть служба. Осмелился даже кинуть взгляд мимоходом, отворачиваясь от окна к двери, в зеркало… Да, ничего вроде – расходился. Психоз, как похмелье, растёкся из глаз по жилам, рассосался и стал неярок. Сел за стол.
– Входите.
Вошла пара – мужчина и женщина:
– Здравствуйте. Вы нас вызывали.
– Фамилия?
Они назвались.
– Жалоба на вас, – наставительным тоном заговорил участковый, роясь в стопке бумаг. – Вот она. Соседка ваша жалуется, что… Цитирую: «Со свету меня сжить хотят и всякие козни строят». Далее идёт перечисление козней… Читать не буду – сами знаете, поди… Или прочесть?!
Женское лицо растянулось в улыбке, выражавшей неудобство в формате «Ну-у, вы же понимаете…»:
– Она старенькая и немножко уже не в себе…
– Сумасшедшая, вы хотите сказать?
Женское лицо изобразило неудобное согласие. Взорвался мужчина:
– Её нельзя назвать сумасшедшей, хоть у неё и справка есть!
– Да? Интересно…
– Там сходить нечему и не с чего… Она вообще – безмозглая!
– Не горячитесь…
Антон это промолвил, не услышав собственный голос – в голове после громкой реплики мужчины поднялся шум, словно эхо – отголосок его возмущения.
Лица обоих посетителей стали расплываться в пятна. На глазах! Малой даже опускал их специально, будто вчитываясь в бумаги, и поднимал снова – не помогало. Пятна говорящие.
Одно, мужское, своей нижней дыркой – бывшим ртом – уверенно и громко доказывало, что старуха-соседка – безмозглая дура. Причём чем чаще звучало определение «безмозглая», тем сильнее шумело, свистело – даже визжало уже! – у Антона в голове.
Он механически и очень кратко (чтобы побыстрее от них отделаться) записывал суть их показаний и ответных претензий, будучи не в состоянии на них сосредоточиться.
Только бы это быстрее закончилось! Но словесный поток мучительно продолжался… Антон не выдержал:
– Прекратите!
– Что прекратить? – растерялся мужчина.
– Прекратите называть её…
Малой застрял в боязни произнести ключевое слово.
– Безмозглой, что ли? – подсказал мужчина, и утихавший уже было ураган снова прорезал голову Антона своим пронзительным порывом.
– Да! – он почти выкрикнул ответ с искажённой мукой лицом.
Опущенными глазами он увидел, как женская рука легла на задрожавшую в растерянности мужскую руку.
– Вам плохо? – донёсся сквозь медленно утихающий ветер участливый женский голос. – Может вы в другой раз нас вызовите?
Антон взял себя в руки. Голова успокоилась.
– Нет. Всё в порядке. Ваши показания понятны. Распишитесь… Вы и вы… Здесь и здесь… Теперь я вызову вашу соседку…
– Да! – снова взорвался мужчина. – Сами сможете убедиться, что она без… Не в себе. По ней дурдом скучает. До свидания.
Когда дверь закрылась, Антон чуть ли не вслух пробормотал, что дурдом скучает и по нему самому тоже. Теперь – сейчас! – пресловутую соседку он не собирался видеть ни в коем случае. Повестку, которая медленно пойдёт по почте, он выписал ей на максимально отдалённый срок.
– Входите.
Тишина. Никакого движения. Антон успел даже мечтательно почувствовать лёгкость, освободившую его голову от болезненных приступов, во время которых череп распирало так, что казалось, будто из ушей что-то такое аж свищет, на простой воздух, кстати, своей плотностью совсем не похожее.
Теперь в голове не ветер дул, а ветерок гулял. Сродни лёгкому сквознячку, ласкавшему то лицо, то затылок, когда открывалась входная дверь.
Он потому и выглянул в коридор, что помнил – людей было больше, чем двое этих предыдущих. Почему же никто не заходит?
В коридоре сидели трое: возрастом приближающийся к мудрости мужчина с академической бородкой и явная бабуля с явным внучком, который сразу устремил в участкового взгляд такой влажной чистоты, трагической обиды и заплаканной надежды, что Малой невольно подумал с усмешкой о похищенной у него игрушке.
«Интересно, где было совершено преступление, – обретая в шутливости прежнюю реальность, игриво подумал Антон, – в песочнице двора или детсада?»
Он даже успел удивиться тому, что вызывающе тараща глаза на просителей по очереди и покачивая вопросительно головой, в смысле «Ну, чего сидим?», он снова легко почувствовал прилив обычной – положенной! – служебной строгости.
– Да вот… – вслух ответил на немой вопрос мужчина. – Очередь не моя.
И показал кивком головы на бабулю.
«Академик!» – сразу окрестил его Малой, исходя из показательно независимой и невызывающей позы «нога на ногу», из интонации, из общей вежливости, без которой для него вообще жизнь немыслима, из готовности и умения ждать. Из интеллигентности, одним словом.
Бабуля же была как бабуля. Она с суетливой и виноватой (такие люди всегда чувствуют себя виноватыми в присутственных местах, хотя бы тем уже, что пришли) радостью закопошилась.
Поднялась, успев сморщиться от привычной родной боли то ли в ногах, то ли в пояснице, взяла внучка за руку и, не до конца выпрямившись, зашаркала к двери вслед за участковым.
– Что у вас? – спросил Малой, терпеливо подождав пока они рассядутся – одна с пыхтением медленно, второй со шмыганьем носом быстро.
– Товарищ милиционер…
Антон не стал перебивать-поправлять на «господина полицейского» – какая разница!
– …Это ужас какой-то. – Пауза. Не постановочная, а искренняя. – Этот хулиган Вадька из соседнего подъезда собачку убил…
– Вашу?
– Н-н-нет… Общую… Её все во дворе любили. Жулю нашу. Ласковая такая… такая хорошая собачка… Была! С Дениской они так хорошо всегда играли…
Дениска, сидящий рядом с опущенной головой, начал конвульсивно дёргать плечиками в новом приступе плача.
– …И вот.
– Рассказывайте, рассказывайте, я слушаю.
– Во-от… Убил он её, этот Вадька. На велосипеде ехал, палкой ударил…
– Н-не-е па-ал-кой, а на-шо-шом! – встрял отчаянно уже плачущий Дениска.
– Да. Насосом, товарищ милиционер. Она, глупенькая, за ним погналась… Лаяла так радостно…
– Но это же естественно, – как можно рассудительнее заметил участковый. – За человеком гонится дворняга… дворняжка, лает – откуда ему знать, что радостно? – он защищается.
– Да нет же!
Бабуля оживилась – снова искренне, заколыхалась всем телом, придвигаясь к краю сидения, чтобы быть ближе к «товарищу милиционеру». Вытянулась к нему, положив локти на стол.
– …Он специально её дразнил. Не любил её! Вот и раздразнил, чтоб она погналась за ним…
– То есть она погналась всё-таки злая?
– Н-ну, не знаю, – оконфузилась бабуля и глянула на мальчика – тот совсем раскис. – Жуля наша вообще злой быть не умела.
– Она, поди, его ещё и за пятку пыталась цапнуть?
Сочинять трагедию до конца в столь серьёзном учреждении бабуля не стала, а просто показала Малому глазами на малыша. Антон не понял. Тогда она зашептала:
– Конечно! Я только ради него… – кивок за спину в сторону внука. – Нельзя же так-то! При детях!
Малой проникся симпатией к старушке. Она казалась уже совсем не глупой наседкой, а вполне здравомыслящей и опытной женщиной.
– Собака дурная, конечно, но… Пообещайте, что накажете хулигана, – шепнула она максимально конспиративно.
– Да! – уверенно громко согласился Малой. – Конечно! Он должен быть наказан. Пишите заявление.
И подмигнул, мол, пишите, пишите. Тихий плач сбоку от бабули прекратился сначала до хныканья, а как малыш увидел, что бабуля действительно что-то начала писать, то и совсем – ребёнок от обретаемой справедливости даже повеселел. Слез со стула, начал ходить по кабинету.
– Дениска, иди поиграй на улице, – ласково сказала повеселевшая тоже бабуля. – Я допишу заявление и выйду.
Повеселел и участковый. Любому взрослому, если он не псих, всегда приятно утешить плачущего в своей одинокой беде ребёнка. Малыш выбежал уже чуть ли не вприпрыжку.
– Спасибо вам! – горячо поблагодарила женщина. – А то я не знала, что и делать… такое горе! Такое горе для ребёнка! Прямо на глазах, представляете!..
– Вы заявление-то пишите… Серьёзно!
– Да?! Ну вы меня прям обрадовали…
Бабуля удовлетворённо пыхтела. Одновременно писала и тараторила:
– …Так страшно, знаете, было. Даже я испугалась. Бедная Жуля даже не взвизгнула. Упала так сразу и лежит. Да… А Вадька этот так и умчался на своём велосипеде. Мы подходим… А там! Ужас…
Она снова устремила своё тело к нему и прошептала, кинув сначала взгляд на дверь:
– Голову ей совсем разбил. Даже мозги собачьи было видно…
Она ещё успела, отклоняясь, вскинуть брови вверх, одновременно кивая – вот так, мол, но уже усвоенный Антоном смысл последней фразы начал делать своё дело – её лицо стало неумолимо и неуклонно расплываться в пятно.
Хорошо, что она опустила глаза на лист бумаги и не видела изменившегося в секунду взгляда участкового. Не заметила его дрожи и возбуждения, бледности и отрешённости.
Антон в попытке овладеть собой встал, подошёл к приёмнику на неработающем холодильнике, воткнул вилку в розетку и наугад нажал одну из копок настроенных станций. Из динамика нарочитым бодрячком тут же с полуслова раздался полный глупого энтузиазма женский голос:
«…что удалось выяснить программе «Светская жизнь», так это меню, которым потчевали на празднике наших звёзд!»
«И что же в нём?» – это был имитирующий живой интерес уже голос ведущего – мужчины. Они дуэтом строчили чушь в радиоэфир.
«А вот что… Главное блюдо вечера называлось, – она стала выговаривать французские звуки, – соё-рвель де во-ё…» – «Красиво-то как! – это он. – А вкусно?» – «Наверное!..» – «А по-русски что это?» – «По-русски это звучит весьма прозаично… И даже страшно!» – «Ну, а всё-таки?» – «Телячьи мозги, запечённые с овощами».
Малого передёрнуло. Он не кнопку нажал, выключая, – он штепсель выдернул.
Бабуля как раз дописала. Оставила листок на столе, тепло попрощалась и вышла.
Академично выждав пару мгновений, в дверь просунулась академическая бородка:
– Можно?
– Две минуты… Буквально.
Антон даже не повернулся для ответа – ему нужно было перевести дух. Сел. Попил воды. Попыхтел – точь-в-точь как давешняя старуха. Успокоился.
– Входите.
– Здравствуйте.
«Академик» дождался жеста, приглашающего сесть. Сел.
– Простите, как к вам обращаться?
– Как вам удобнее, так и обращайтесь.
– Господин полицейский – вопросительный взгляд, ожидающий подтверждения, кивок удовлетворения. – Меня буквально затерроризировал мой юный сосед сверху.
Малой приходил в себя. Даже кивнуть смог, подбадривая.
– …Безобразно громко включает свою музыку. Аппаратура у него мощная, судя по всему… И музыка – далеко не Моцарт! И даже не Сальери… Чёрт знает что! А у меня работа…
«Академик» уныло усмехнулся.
– Пишите заявление. Есть правила. Примем меры.
– То-то и оно, что есть правила…
– Простите? – участковый невольно принял тональность и манеры «академика», которые его немного успокоили.
– Не всё так просто. Мой сосед хоть и гопник… уж не знаю – начинающий или заканчивающий им быть – это неважно… но не законченный дебил – музыка его грохочет строго до двадцати трёх ноль ноль.
– Пишите заявление.
– Я же говорю – парень с мозгами…
– А я говорю – пишите! – раздражаясь ещё пока не до дрожи, повелел чувствующий наступающую снова потерю самообладания участковый.
– На чьё имя?
– На моё.
«Академик» получил лист бумаги, глянул на бейдж перед Малым и склонил голову.
В минутной тишине Антон опять пришёл в себя. Вздохнул.
– А я вас узнал, господин офицер, – сохранив свою доброжелательность не разбитой о полицейскую твёрдость, заговорил, не поднимая головы и продолжая писать, проситель. – Вы несколько дней назад в травматологии лежали. Так? Я вас там и видел – тоже лежал. По банальному и скучнейшему поводу! Даже говорить неудобно… Не хочу позориться. Вы-то, наверное, по службе пострадали? Н-да… У нас в обществе царит не культура, а… простите, культурка. Вам не позавидуешь… Впрочем, нам всем не позавидуешь.
Он на секунду поднял глаза, ища поддержки участкового. Тот показался ему нейтральным. «Академик» понятливо кивнул и снова уткнулся в заявление. Заговорил:
– Меня сам завотделением врачевал… Как бишь его звать? Томас. Имя у него оригинальное. Точнее, непривычное для наших мест. И сам он оригинал – умница.
– Он погиб…
Рука с ручкой замерла.
– Как?! Когда?
– На днях… Автокатастрофа.
– Да что вы говорите?! Боже! Какой ужас, – «академик» искренне изумился. – Такой молодой… Такой хороший врач… Что называется, человек на своём месте… И вообще… Очень интересный… Был…
Он смотрел в стол, но не писал, ошеломлённый известием. Малой не торопил. Ему вдруг стало почему-то интересно.
– …С ним было занятно как бы между прочим побеседовать о чём угодно… Нестандартно мыслил… Жаль… Жаль… С мозгами был человек – это редкость…
– Теперь?
«Академик» поднял на Малого отсутствующий взгляд. Наконец понял смысл вопроса:
– Это, знаете ли, редкость всегда.
Он сказал это, не сводя глаз с Малого и словно бы пытаясь (а может действительно!) угадать его мысли.
Антон быстро не выдержал искренней заинтересованности «академика» и, неинтеллигентно – пальцем! – напомнив ему о заявлении, встал и подошёл к приёмнику. В голове опять начинался знакомый уже шум. Чтобы заглушить его, воткнул вилку в розетку и снова наугад нажал кнопку – теперь с другого конца панели. В динамике по-мужски брутально застрадал самый голосистый эстрадник:
«Запущен дом, в пыли мозги, Я, как лимон, на рыбу выжат. Я пью водяру от тоскиИ наяву чертей я вижу…»
Антона качнуло так, что пришлось опереться на холодильник. Снова резко дёрнул вилку и вырвал её теперь из стены вместе с розеткой, закачавшейся на пружинящих жёстких проводах. Певец не замолчал, и копку пришлось-таки нажать. Снова смог опереться на холодильник. Вдохнул-выдохнул.
– С вами всё в порядке?
Неожиданность естественного вопроса сзади заставила дёрнуться всем телом и невольно повернуться на голос. Перед ним расплывалось пятно, «академика» в котором можно было определить только по сохранившейся бородке. И от этого – пятно с бородой! – оно выглядело ещё ужасней!
– О боже!!! – прошептал Антон, закрывая сморщенное от боли и страха лицо руками.
– Я написал… – голос просителя потерял свою академичность и стал суетливо испуганно базарным. – Я на столе оставлю…
Малой услышал звук резко отодвигаемого – почти отбрасываемого стула, пару шагов и стук закрывшейся двери. Он, не открывая глаз, опять вдохнул-выдохнул.
Уронил на грудь тяжёлую голову, в которой попеременно пульсировали фраза «академика» «С мозгами был человек…» и переиначенная строка из песни эстрадника, звучавшая его же голосом: «Запущен дом, в земле мозги…».
Приступ, затихая и укладываясь, оставлял на поверхности всё ещё воспалённого сознания мысль о том, что с этим наваждением надо кончать. Срочно!
«Сегодня же!» – решил Антон.
Он убедился, что больше никого на приём к нему нет, спокойно плюнул на другие служебные обязанности и запер кабинет снаружи.
Предстояла хлопотная ночь.
«Я должен выяснить! – твердил он сам себе под мерный шаг. – Я должен знать!»
Именно навязчивое познание представлялось ему несомненно главным в грядущей ночи. Подготовка «наказания» Дианы тоже, конечно, предполагалась, но ощущалась рутинной и второстепенной задачей по сравнению с походом за истиной.
«Диана… А что Диана? Машина её обычно во дворе… Повытаскивать из «бардачка» всякую всячину, разбросать на сиденье и немного на полу – не очень обильно, но заметно, будто это она сама в нервном расстройстве беспорядок устроила… Спровоцировать её – она нормальная баба – начнёт собирать-убирать, откроет «бардачок», а там – «плюс»… В смысле «минус»…»
Предстояло подготовиться как следует: узнать, где похоронен доктор Томас, наметить маршрут незаметного проникновения на кладбище и незаметного же отхода, собрать фонарь, лопату, гвоздодёр, молоток… Надо, в конце концов, сначала выспаться!
