Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

27

Пятница, 24 сентября

– А лихо ты алкаша Сушкина подверстал, – Меньков смотрел на Вербина с выражением усталости и омерзения на лице. – Не свидетель – просто козырный туз в крапленой колоде. Самым для тебя удачным оказался тот факт, что Сушкин Алевтинова и в самом деле видел в тот день и примерно в то время – которое ты ему подсказал. Ну, получасом раньше, получасом позже – какое значение имеет это для тупого пьяницы Сушкина? А вот для тебя это имело значение очень большое! Сушкин не видел в какой именно подъезд – и, самое главное! – в какой дом вошел Алевтинов. Но ты не просто очень прозрачно намекнул ему, какой ответ он должен дать на твой вопрос. Ты его просто убедил в том, что Алевтинов зашел именно в тот подъезд того дома, в котором какой-то подонок изнасиловал и убил восьмилетнюю Веронику Федяеву.

– Убедил? – жирное лицо Вербина налилось кровью, он смотрел на старшего следователя с нескрываемой неприязнью. – Дело вели ваши коллеги – из следственного комитета.

«Это Коренев-то коллега? – с какой-то даже тоской подумал Меньков. – Как говорится, дальше ехать некуда. Приехали на край пропасти. Или уже соскользнули в пропасть и не замечаем, как стремительно летим вниз».

– Следственный комитет тоже не есть идеальный механизм, – сухо произнес он вслух. – Оттого дело об убийстве Вероники Федяевой и возвращено на доследование. Хотя это для тебя – нож в печень острый. Разве не так? И не только потому, что ты ошибку в своей работе совершил. Нет! Имелся некто, видевший Алевтинова в тот роковой день, и этот некто подсказал тебе, кто е щ е мог его видеть. То есть, на Сушкина указал. Только дело в том, что некто этот о-очень был заинтересован в том, чтобы в изнасиловании и убийстве заподозрили Алевтинова, а не…

Он намеренно затянул паузу, не отрывая пристального взгляда от лица Вербина.

Кого напоминал сейчас Вербин? Человека, который вдруг понял, что табуретка, на которой он стоял, пытаясь натянуть бельевые веревки, ушла из-под его ног – причем, случилось это не на кухне, а на открытом балконе на десятом этаже. Человека, который вдруг понял, что нули без единиц на его банковском счете, на котором раньше был миллион – это реальность, пусть даже в результате сбоя системы, и никто ему этот миллион никогда не компенсирует. Человека, который вдруг осознал, что третья стадия рака желудка – это точный диагноз, а не какая-нибудь там врачебная ошибка.

– А не кого? – Меньков требовательно взглянул на майора. Но тот находился в состоянии такого ступора, что отвечать не мог. Тогда Меньков словно бы забыл вдруг о том, о чем говорил всего минуты две назад, и начал неспешно излагать:

– Разные дети бывают. У кого-то поздние, как у несчастных Алевтиновых. У кого-то они рождаются вовремя, как у Федяевых – ему сорок четыре, жена на десять лет моложе, а дочке было уже восемь. Было. Всегда теперь будет восемь. А вот у тебя, Вербин, сын родился, когда тебе и твоей жене едва девятнадцать лет исполнилось. Он родился через пять дней после твоего дня рождения: ты десятого марта, а он – пятнадцатого. Значит, восемнадцатый годок ему уже, поскольку тебе – тридцать седьмой. Ты ничего не хочешь мне рассказать о его и твоих проблемах, Вербин?

– О каких проблемах? – теперь лицо майора обрело цвет свинца, облитого малиновым сиропом.

– Да хотя бы о том, как в начале этого года он чудом избежал обвинения в групповом изнасиловании. А в конце прошлого года избежал наказания за тяжкие увечья, нанесенные пожилому человеку в составе банды таких же подонков, как он сам.

– Это о бомже, что ли – пожилой человек? – взгляд Вербина – взгляд невменяемого.

«Черт, где же он табельный «ствол» держит?» – этот вопрос интересовал сейчас Менькова далеко не в последнюю очередь.

– Вне зависимости от того, бомж он или миллиардер, человек остается человеком. «Се – Человек!» – так, кажется, в Писании сказано. Впрочем, для тебя Писание – звук пустой.

Меньков помолчал несколько секунд, потом продолжил:

– Хреново ты пацана своего воспитывал, Вербин. И тебя родители тоже хреново воспитывали. Уж не на Библии точно. В кого только такие звери удаются?

Вербин молчал.

– Сын ведь тебе не сразу признался. Ты его расколол. Но сначала – вычислил. Даром, что ли, ты в операх столько времени землю топтал. Нет, профессионалом тебя назвать у любого мало-мальски порядочного мента язык не повернется. Но кое-чему ты выучился – и не только «палки рубить», «липовую» раскрываемость создавать, дела «заматывать», из подследственных показания «выбивать». Когда ты понял, что это он сделал?

Вербин продолжал молчать.

– Я тебе напомню. Бомж был в декабре. А в январе этого года подонок Родион Вербин вместе с тремя такими же подонками изнасиловал свою учительницу – которая всего на шесть лет старше его. А в марте он изнасиловал и убил тринадцатилетнюю девочку. Вику Ревзину. И бросил ее в яму у гаражей. Нашли ее недели через три. Потому что единственная свидетельница – точнее, сводница – молчала. А молчала потому, что ее запугал все тот же подонок, которого ты породил.

Меньков внимательно наблюдал за Вербиным – лицо майора потеряло естественный цвет и сделалось свинцово-серым. «Зря я с ним, разговор сейчас затеял – может ублюдок сначала в меня пару пуль выпустить, а потом в себя стрельнуть. Впрочем, чего это я расфантазировался – в себя-то он как раз и не станет стрелять, не из таких. Жизнелюб гребаный». Однако старший следователь продолжил говорить ровно и спокойно:

– А когда тело Вероники Федяевой обнаружили, ты все сопоставил, прикинул. И хреновый, совсем хреновый расклад у тебя получился. Изнасилование и убийство несовершеннолетней – это уже на пожизненное тянет. А твой сын совершил два таких преступления – лет двадцать назад «вышку» однозначно получил бы. Но сын твой – такой же урод, как и ты – просто подсказал тебе, на кого можно свалить ответственность за его очередное преступление. Сын вместе с тобой живет в третьем подъезде вашего дома, а в первом, в одиннадцатой квартире, живет инвалид Виктор Степанов. Вот к Степанову уже около года достаточно регулярно наведывался Александр Алевтинов. На Алевтинова тебе сын и указал, как на самого лучшего кандидата в козлы отпущения. И Степанова, к которому в тот злополучный день Алевтинов приходил, никто не опрашивал – по той причине, что Степанов обязательно дал бы показания, твою версию опровергающие. Итак, ты задержал несчастного Алевтинова. Подержал его пару дней в ИВС – не сообщив при этом его родителям о месте нахождения сына. Потом, когда «расколол» Алевтинова и состряпал его явку с повинной, передал дело в прокуратуру. И на твое счастье дело это поручили беспринципному разгильдяю. Алевтинову предъявили обвинение и поместили в сизо. Вроде бы все концы были спрятаны в воду. Но ты все не успокаивался. Уговорил своего приятеля, начальника сизо, вывезти Алевтинова якобы для проведения следственного эксперимента, а на самом деле для расправы над ним. И двоих своих подчиненных с собой взял. А вершить расправу позволил Федяеву. Получилось все как нельзя лучше для тебя – Федяев Алевтинова убил. Вернее, добил – после тебя. Несколькими ударами ног в голову. Казалось бы, все, можно ставить точку. Повесить убийство Алевтинова на сокамерников – пара пустяков. А заодно повесить на убитого Алевтинова еще несколько преступлений, связанных с изнасилованием и последующим убийством – ну как же, маньяк действовал. Тот беспринципный разгильдяй из следственного управления, который дело Алевтинова вел, с такой версией обязательно согласился бы. Но на твою беду убийство Алевтинова наблюдал некто Савичев. Надо же – мордовали несчастного парня в таком безлюдном месте, в такое раннее время, а свидетель все равно объявился! Савичев сказал, что узнал Федяева и сможет его опознать. Я устроил им очную ставку, о которой стало известно одной твоей знакомой. Очная ставка проводилась в пятницу, твоя знакомая рассказала тебе о ней в субботу утром. И ты сначала убрал своего приятеля, начальника сизо. Или он в бега ударился? Нет, лично мне в это не верится. Он, конечно, совершил должностной проступок, но не более того – ты ведь судейским решением запасся, чтобы Алевтинова из сизо якобы на следственный эксперимент вытащить. А потом ты решил одним махом убрать еще двоих – Савичева и Федяева. Причем, как ни странно, Федяева раньше, чем Савичева.

– Очень все складно, – Менькову показалось, что Вербин уже не пребывает в таком паническом состоянии, в каком пребывал в начале их разговора. Даже глаза его стали походить на глаза более-менее вменяемого человека. – Очень складно, только сначала все-таки пытались убить Савичева.

– Да ну?! – Меньков театрально разыграл удивление простоватого малого. – Неужели же Савичева собирались убить? Аж до смерти? Наверное, все ж таки не до смерти. И вообще его не собирались убивать – разве что по оплошности. Но твой давний знакомый – Курганов его фамилия – с полусотни метров промашки не допускает. Он «мокрушник» со стажем. И все же в данном случае вроде бы слегка заигрался: ранил случайного человека. Я сказал «вроде бы». На самом деле он просто сымпровизировал: посчитал, что просто двух свидетелей, наблюдавших «обстрел» Савичева, мало. Надо еще одного из свидетелей «повязать кровью». В общем, очень убедительная инсценировка покушения получилась. А о том, что Савичев вечером того воскресного дня будет ставить свой автомобиль в гараж, тебе рассказал другой твой старый знакомый – некто Владислав Кузнецов. Тут тебе несказанно повезло: Кузнецов когда-то вел совместный бизнес с Савичевым, а потом их пути-дорожки разошлись. Но Кузнецов с Савичевым время от времени встречался и перезванивался. Ай-яй-яй! А чего же это ты так в лице изменившись? Не знаешь Владислава Кузнецова, бывшего предпринимателя средней руки, ныне уважаемого рейдера, подрабатывавшего на подхвате у покойного ныне Федяева, а потом с Федяевым разругавшегося? Зна-аешь. По глазам вижу, что знаешь!

А глаза Вербина вновь сделались стеклянными.

– Да, – продолжал Меньков, – потом ты настоятельно посоветовал своим знакомым из опорного пункта вызвать на допрос в качестве потерпевшего или свидетеля Савичева, хотя тот не собирался никуда жаловаться по поводу совершенного на него покушения. Он из тех, кто все свои проблемы разрешает самостоятельно, а если к чьей помощи и прибегает, то уж никак не к помощи милиции. Тебе важно было зафиксировать – на жизнь Савичева покушались. А то, как Савичев себя повел, тебе было только на руку – конечно же, бывший спецназовец сам решил разобраться с тем, кто его «заказал». А заказать его по логике вещей мог в первую очередь Федяев – ведь Савичев был пока что единственным свидетелем убийства Федяевым Алевтинова. И он якобы разобрался с Федяевым на следующий день – расстрелял предпринимателя из автомата. Кстати, от того же Кузнецова ты получил и весь расклад про Федяева: привычки, обычаи, распорядок дня. А потом передал все это своему «мокрушнику», Курганову.

– Чушь, бред! – прорычал Вербин, глядя в одну точку.

– Не чушь и не бред! Кузнецов сдал тебя, что называется, со всеми потрохами. Он из тех, что мать родную продадут, лишь шкуру свою холеную спасти. Но после убийства Федяева ты, конечно же, «гениально» «прозрел» убийцу и явился на квартиру Савичева уже на следующий день – естественно, арестовывать его. Ты устроил обыск в его квартире, не имея на то решения суда – рассчитывая, как всегда, обтяпать все задним числом. Но тут вся твоя дурь и вылезла наружу: ты подбросил Савичеву несколько патронов и глушитель. На этих патронах и на глушителе, конечно же, не оказалось отпечатков пальцев Савичева. Этот факт насторожит любого мало-мальски сведущего следователя. Не говоря уже о том, что само по себе предположение о киллере, хранящем патроны и глушитель в своей городской квартире – апофеоз глупости. Но тебя это мало интересовало, ты получил шанс расправиться с Савичевым. И расправился бы – тебе ведь не впервой забивать людей до смерти в застенках. Однако же тут у тебя осечка случилась – прежде, чем ты и твои подручные замордовали бы Савичева, он успел позвонить мне. Савичев, конечно, мужик тертый, да и вооруженных людей он за свою жизнь наверняка убил больше, чем ты безоружных. Однако он умеет думать, в отличие от тебя. И в отличие от твоего сына. Уж не знаю, ты ли его надоумил, или он сам такой «хэниальный» трюк придумал – посылать сообщения по электронной почте Цупиковой и Федяеву, а потом и мне, чтобы отвести подозрение от себя и перевести на своего приятеля Цупикова. А попытка убийства Савичева – на сей раз уже серьезная попытка – позволила задержать настоящего убийцу Федяева и устроившего первую, «ненастоящую» попытку покушения на Савичева.

Теперь Вербин посмотрел на Менькова взглядом затравленного зверя.

– Да-да, ты послал своего подопечного «мокрушника» Курганова убить Савичева. Курганов тебя тоже сдал. Вот это твое решение мне не совсем понятно. Для чего Савичева убивать? Чтобы он не рассказал о том, что ты стрелял в него – или в его сторону – когда ты вместе с Федяевым, начальником сизо и еще одним оборотнем в погонах избивал несчастного Алевтинова? Так ведь он уже рассказал мне, что и тебя опознал. Или ты решил, что свидетель на следствии и свидетель на суде – это две большие разницы по одесской формулировке? Или просто решил отомстить человеку, который всю игру тебе испортил?

Меньков устало откинулся на спинку стула.

– Ну что, Вербин, напишешь все, о чем я рассказал, и еще кое-что, или?…

– Что «или»? – злая, хищная гримаса искорежила жирное лицо майора.

– «Или» – это «или», – Меньков вынул из нагрудного кармана куртки мобильный телефон, почти не глядя на него, нажал на три кнопки одну за другой, поднес телефон в уху и сказал:

– Уже можно.

– Брось телефон, сука!

Вербин держал пистолет в вытянутой руке. Рука заметно дрожала. Однако черный зрачок смерти, глядящий на Менькова, все равно более чем впечатлял.

– Да ни хрена не брошу, – «Только не показывать, что я его боюсь. А ведь я его не боюсь…»

Звон разбитого оконного стекла, стук упавшего на пол пистолета. Меньков ничего не понял, кроме одного – пистолет надо подобрать с пола. Что он и сделал наилучшим образом – реакция не подвела.

Вербин с посеревшим, искаженным от боли лицом стоял, держась левой рукой за правое плечо. Вот он отнял руку от плеча – вся ладонь в крови. Взглянув сначала на ладонь, а потом на Менькова – полным удивления взглядом – майор рухнул на пол.

Вслед за звуком от падения тела на пол Меньков услышал звуки за дверью в коридоре: крики, топот.

Дверь распахнулась, и на пороге возник Рябинин – в камуфляжном комбинезоне, в «бронике». Следом за ним в кабинет ввалились четверо дюжих ребят, в таком же облачении, с укороченными АКСами наизготовку.

– Чистая работа, – Меньков кивком указал на тело Вербина.

– А я думаю, что не очень, – удрученно сказал Рябинин. – Не перестарались ли?

– Нет-нет, – успокоил его Меньков. – Это он так, от огорчения на пол улегся.

28

Пятница, 24 сентября

Высокий, крепкий светловолосый парень в джинсовом костюме шел по аллее. Взгляд его беспокойно метался вправо – дом, несколько подъездов, скамейка, на ней никого, влево – голубятня, стол, за столом мужики, на столе бутылка стеклянная и большая бутылка пластиковая. В конце аллеи, перпендикулярно к ней, находился большой – на пять подъездов – панельный дом. Перед домом – дорога, которая заканчивается тупиком. Впрочем, тупик здесь не планировался, дорога шла дальше, к соседним домам. Но ее на уровне угла дома перегородили массивными бетонными блоками. Получался путь в один конец. Там, у бетонных блоков, жильцы этого дома устроили автомобильную стоянку.

На стоянке сейчас пристроился чей-то автомобиль. Наверное, гости приехали к кому-то из обитавших в этом доме. А может быть, кто-то оставил «тачку» на время. Примерно в полукилометре отсюда большой кооперативный гараж – далековато туда за «тачкой» идти.

Так что по автомобилю настороженно озиравшийся парень только скользнул взглядом.

Автомобиль стоял у края дома, чуть дальше пятого подъезда. Парень свернул у третьего, легко взбежал по ступенькам, еще раз быстро поглядел по сторонам, приставил к замку магнитный ключ, открыл стальную дверь подъезда.

Мужчина, сидевший в автомобиле, поднес ко рту радиотелефон и произнес:

– Принимайте его.

Парень в джинсовом костюме подошел к лифту, нажал на кнопку. Спускающийся лифт ровно загудел, через какое-то время двери лифта разъехались. Рука машинально, тысячи раз повторенным движением, тянется к кнопке с цифрой «5», палец нажимает на кнопку. Лифт плавно поднимается. Все, как всегда. Впрочем, не всегда, один раз он застрял в лифте. Проторчал минут сорок.

Сейчас обошлось без приключений. Двери раскрылись. Шаг вперед, поворот направо.

И тут он почувствовал – сегодня уж точно не как всегда. Двое мужчин быстро сбегали по лестнице сверху, двое стояли на площадке между четвертым и пятым этажом.

В безумной надежде он рванулся назад, к лифту. Нажал на кнопку, двери послушно разошлись. Но сильная рука схватила его за воротник куртки, когда двери уже почти сошлись снова. Потом двери, стукнувшись о препятствие – о пару рук – опять разъехались. И в следующее мгновенье парень вылетел из лифта спиной вперед.

Рывок оказался настолько сильным, что он пролетел расстояние от лифта до стены, больно ударился о стену спиной и затылком. Болевой шок на несколько секунд лишил его возможности действовать собранно и быстро. Но оправившись от шока, он бросился на человека, стоявшего над ним – сначала намереваясь ударом руки снизу атаковать его в пах, а затем, когда человек согнется, захватить его голову руками и ударить снизу коленом в лицо.

Много раз он эту связку отрабатывал в спортзале, с разными партнерами. Получалось. Сейчас не получилось. Наверное, потому, что партнеры по тренировкам всегда ему подыгрывали.

А сейчас сильный удар подъемом ноги в подбородок опять бросил его на стену.

Очнувшись, он ощутил боль не только в голове и в сломанной челюсти, но и в заломленных за спину руках, скованных наручниками.

Он знал, что когда-то все может кончиться именно так. Однако знание это скорее носило характер предположения – предположения о событии маловероятном. А вот теперь, когда боль сказала ему: «Это случилось», он от отчаяния заверещал неожиданно высоким голосом.

– Как заяц, – презрительно произнес один из мужчин.

29

Суббота, 25 сентября

Едва Савичев встал из-за компьютера, что бы пойти на кухню сделать себе кофе, как зазвучал характерный вызов в Skype. Савичев опять уселся в кресло, ответил на вызов и увидел на мониторе лицо жены. Бывшей жены.

– Привет, Савичев.

– И тебе добрый вечер. Ах нет, у тебя же утро.

– Как живешь, Савичев?

– Неспокойно.

– Молодые любовницы донимают?

– Нет, старые недруги. Убить вот намедни пытались.

– Я в это должна поверить? – в ее голосе чувствовалось некоторое раздражение.

– Дело твое.

– Савичев, в твои годы пора остепениться.

– Я так думаю, что поздновато уже, – теперь начал раздражаться он.

– Сейчас ты меня спросишь, чего мне от тебя надо, чего я добиваюсь.

– Не спрошу.

– Почему? Тебе уже неинтересно?

– Не в этом дело. Ответа ведь я все равно не получу. Имеется в виду правдивый ответ.

– Я тебе всегда врала? – она грустно улыбнулась.

– Довольно часто.

– Хорошо, пусть будет так. Но сейчас я тебе не совру. У меня появилась потребность пообщаться с тобой. По скайпу это совсем то, что общаться вживую, но все же…

Она замолчала. Пауза затягивалась.

Савичев заговорил первым.

– Ты выглядишь усталой.

– А больной я не выгляжу?

– Ну, если ты имеешь в виду синдром хронической усталости…

– У меня рак желудка.

– Слушай… – ему показалось, будто кресло под ним покачнулось. – А это… Это не может быть ошибкой?

– Нет, это не тот случай, чтобы быть ошибкой.

Он помолчал, потом спросил:

– Когда ты об этом узнала?

– Две недели назад.

– Но надо же что-то делать!

– Уже ничего не нельзя сделать. Можно на какое-то время отдалить конец.

Он опять замолчал, думал о чем-то. Потом заговорил:

– Послушай, а ты не хотела бы приехать ко мне?

– Не знаю… Это будет one way ticket, билет в один конец. Я слабею с каждым днем. Зачем тебе это – чтобы я приехала?

– Появилась, значит, у меня такая потребность.

– Нет, ты в самом деле этого хочешь? – она смотрела удивленно и недоверчиво.

– Да. Мне к тебе добираться не по средствам. Половину всего, что есть у меня, надо продать, чтобы на билет туда наскрести. Давай-ка, собирайся.

– Тебе придется хоронить меня. Тебя это не пугает?

– Неужели ты забыла, что меня трудно чем-либо напугать?

– Да уж, этого у тебя не отнимешь.

Смех ее прозвучал безмятежно и весело.