Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

А стоит ли Менькову доверять? Интуиция подсказывала Савичеву – стоит.

Майор Вербин раздраженно сунул телефон в руки Савичеву – даже не сунул, швырнул. Только хорошо развитая реакция Савичева спасла «мобилу» от падения на пол.

Связь с Меньковым, оказывается, не прервалась.

– Василий Витальевич, – услышал Савичев в трубке голос старшего следователя, – я настоятельно советую вам не реагировать ни какие провокации. Делайте то, что вам прикажут. Продержитесь до утра. Вы очень правильно поступили, позвонив мне и предупредив. До завтра.

Любой бы на месте Савичева не то что воспрял – просто воспарил бы духом. Однако как пессимист по жизни, Савичев знал, что надежда в подавляющем большинстве случаев – не более чем иллюзия. Он чувствовал, что свиномордый майор Вербин заранее приготовил для него кучу пакостей. И вмешательство следователя прокуратуры способно лишь смягчить удар, который свиномордый майор нанесет.

Пессимистические ожидания оправдались очень скоро. Появившийся вместе с Филипповной и Федей тощий вертлявый тип в штатском – шестой по счету мент в квартире – громко произнес:

– Понятые, подойдите, пожалуйста, сюда.

Савичев на пару минут превратился в оптимиста – подумал, что они нашли его нож. Конечно, выдавать этот нож за кухонный и уж тем более перочинный смысла нет. Однако и вменить Савичеву применение этого ножа в каком-то преступлении менты не смогут.

– Савичев, вы тоже подойдите сюда.

Савичев встал из кресла и вышел в прихожую.

Тощий вертлявый тип в штатском, встав на табуретку, руками в тонких резиновых перчатках вытаскивал что-то с антресоли над дверью в кухню. Савичев уже не помнил, как давно он пользовался этой антресолью. Точнее, не сам он – его бывшая жена. Она там хранила пустые стеклянные банки для солений и варений.

– Понятые, смотрите, я при вас достал эту коробку, – сказал вертлявый.

«Ни хрена не при вас, – мысленно возразил Савичев. – Ты им полностью закрыл обзор. Ты из-за пазухи мог хоть три кило героина вытащить и на антресоль засунуть, хоть пистолет-пулемет».

Но вслух он ничего не сказал, спокойно ожидая дальнейшего развития событий.

А события развивались так, как пессимист Савичев, в общем-то, и предполагал. Спрыгнув со стула, вертлявый показал Филипповне и Бойкову небольшую картонную коробку, закрытую и заклеенную скотчем. Отодрав скотч, он открыл клапан наверху коробки, заглянул в нее и, не сдержавшись, присвистнул.

Потом поочередно поднес коробку едва ли не под нос Филипповне и Бойкову. Филипповна заполошно взвизгнула:

– Ой, батюшки, что делается!

Бойков тоже отреагировал, правда, менее эмоционально:

– Н-да-а!..

– Савичев, объясните, как это попало к вам?

Заглянув в коробку, Савичев увидел патроны. Россыпью. Достаточно много, около двух десятков. Сразу определил: калибр семь шестьдесят два. А еще там лежало что-то, замотанное в холщовую тряпицу.

– Как попало э т о, я могу только предположить, – спокойно пояснил он. – Это вы принесли с собой.

– Это только ваше предположение или… – иронично вопросил вертлявый.

– Нет, скорее даже утверждение, – возразил Савичев. – Могу спорить, что на них нет отпечатков моих пальцев.

– Лично я спорить с вами по этому поводу не собираюсь, – неожиданно легко согласился вертлявый. – Потому что обязательно проиграю. Вы клали их в эту коробку, надев перчатки. И вот еще – понятые, внимание!

Вертлявый развернул тряпицу.

Глушитель.

Филипповна ойкнула, Федя Бойков что-то промычал.

– Раз уж вы такой провидец, объясните мне, куда девался АКМС, который лежал здесь же, на этой антресоли? – Савичев не задержался с парированием и этого удара.

– Вы о чем?… – похоже, такой ход на мгновение вывел вертлявого из колеи.

– Я про автомат Калашникова с подствольным гранатометом, который лежал вот здесь!

– Ладно, Савичев, не валяйте дурака, – вмешался свиномордый. – Не хотите признавать очевидного, не признавайте. Но комедию устраивать не к чему.

– Хорошо, – Савичев поднял руки на уровень плеч, ладонями вперед. – Продолжайте разыгрывать комедию вы. Даже не комедию – балаган. В моей квартире вы можете найти с полкило анаши, мумифицированный трупик младенца в шкафу…

При упоминании о трупике младенца соседка Филипповна опять истошно взвизгнула.

– … но я во всем этом участвовать отказываюсь. Согласно статье конституции я имею право вообще не давать никаких показаний.

15

Четверг, 16 сентября

Менькову пришлось порядком попыхтеть в течение двух часов – получить распоряжение прокурора, решение судьи да еще заехать за Рябининым.

– Я-то тебе зачем нужен? – недоумевал Рябинин.

– Для психологической поддержки. А может быть, и не только для психологической. Чувствую, что как только рожу Вербина увижу, сразу двину ему в челюсть. Нет, каков мерзавец! Еще одну «палку» «срубить» захотелось! За одни сутки нашел подозреваемого в убийстве Федяева. Хорошо еще, что этот мужик у меня свидетелем проходит, а то бы Вербин уже «явку с повинной» из него выбивал. Впрочем, вряд ли выбил бы. Мужик хоть и в летах уже, но закалка прежняя осталась. Бывший спецназовец, в «горячих точках» побывал.

Вербина они как раз в райотделе и не застали.

– Почуял, сукин сын, что за задницу взять могут, – прокомментировал факт его отсутствия Рябинин. – А ведь брать пора-а уже!

Савичев, проведший ночь в «обезьяннике» райотдела, выглядел на удивление бодрым и веселым. На предложение Менькова подбросить его до дома ответил вежливым отказом:

– Зачем вам из-за меня такой крюк давать. Я уж как-нибудь в автобусе дотрясусь. С утра-то в наши края пассажиропоток никакой, не то что в «час пик».

– Воля ваша, Василий Витальевич, – пожал плечами Меньков. – Только придется вам сегодня еще раз в автобусе потрястись. Вас не затруднит поездка ко мне часов эдак в пять вечера?

– Как прикажете, – развел руками Савичев.

Но уж Рябинина Меньков просто обязан был доставить в облуправление.

– Да, намаюсь я с этим хмырем, – Меньков выглядел угрюмым и скучным.

– Это ты о ком? – поинтересовался Рябинин.

– О Вербине, конечно.

– Да, тут тебе остается только посочувствовать. Ты не интересовался, как получилось так, что этот, как ты выразился, хмырь до сих пор в майорах ходит, несмотря на то, что в органах он уже без малого пятнадцать лет? А ведь отчетность всегда умел показать – ты сам убедился, какой он лихой «палкоруб». И начальству всегда угождал. А вот на ж тебе – до сих пор майор, начальник «уголовки» не самого, скажем так, прогрессивного райотдела.

– «Прокололся», наверное, где-то.

– Точно. И первый «прокол» у него случился лет шесть-семь назад, когда он в старлеях еще ходил. Сына его в школе поколотили. Ну, дело вообще-то обычное. Сейчас пацаны – да и девчонки тоже – вообще в садистов превратились. Жестокие избиения сверстников – вообще в порядке вещей. Да даже и смертные случаи с их участием – не такая уж и редкость сейчас. Только в случае сына Вербина вроде бы все не так уж серьезно было – мальчишки оплеухами и пинками обменялись. Но этот мудак Вербин не нашел лучшего выхода, чем явиться в школу и до полусмерти избить одиннадцатилетнего пацана. Он, Вербин, и тогда был таким же здоровым и толстым, как сейчас. Ну, может быть, килограмм на пять полегче. Ты представляешь – такая туша и мальчишка одиннадцати лет. Сотрясение мозга, сломанный нос, выбитые зубы – полный кавалерийский набор, что называется. Две слабые женщины бросились пацаненка спасать – пока бравый мент его до смерти не замордовал. Завуч и директорша. Так бравый мент слабых женщин тоже по стенке размазал – нанесение телесных повреждений средней тяжести с временной утратой трудоспособности. Хорошо еще, что он стрельбу там не открыл – с табельным «макаром» доблестный работник уголовного розыска в школу пришел.

– Ни-и хрена себе! – у Менькова даже рот приоткрылся от изумления. – И какие были последствия? Я имею в виду – для Вербина какие последствия?

– Ну, в общем-то, начальство, которое любил он и которое отвечало взаимностью ему, «отмазывать» его особенно не старалось. Статью УК ему не впаяли, но из органов старший лейтенант Вербин вылетел. Как пробка из бутылки шампанского. Правда, увольнение ему оформили по собственному желанию.

– И?…

– И устроился он в какой-то ЧОП – частное охранное предприятие. Всего год или, от силы, полтора там прокантовался – и опять товарищ Вербин в уголовный розыск вернулся.

– Во как! А в ЧОПе мало платили, что ли?

– Зов сердца, ни хрена не попишешь, – Рябинин подмигнул. – А назад взяли его очень даже охотно. Работать-то сейчас некому. Какое положение с кадрами в ментуре, ты не хуже меня знаешь.

– Значит, и в самом деле зов сердца? – тон Менькова исключал положительный ответ на этот вопрос.

– Нет, скорее основной инстинкт, – Рябинин шутки не принял. – А основной инстинкт для Вербина – это власть над кем-то. Лучше, если власть неограниченная. Садист в погонах – это про таких, как он.

Рябинин помолчал. Потом, словно решаясь на что-то, опять заговорил:

– Тут такое дело, Михал Юрьич… Может, оно меня и не касается, но видел я пару-тройку дней назад этого мудака Вербина вместе с твоей сотрудницей.

– С какой такой сотрудницей? – вскинулся Меньков.

– Ну, фигуристая такая, сексуальная. Следачка. Светланой ее, кажется, зовут.

– Ни-и хрена себе… – Меньков не мог скрыть своей растерянности. – А ты не ошибся?

– Нет, я трезвый тогда еще был, – хмыкнул Рябинин. – А видел я их в заведении с нехитрым названием «Волна».

– Ага, это которое на западном берегу.

– Ну да, на озере.

– Любовное свидание? – игриво поинтересовался Меньков.

– Я бы не сказал, – покачал головой Рябинин. – Скорее деловое. Да, на деловое свидание их встреча и походила. Сидели за столиком друг напротив друга, наклонив головы – тихо, значит, говорили. И она, следачка твоя, что-то мудаку Вербину втолковывала, а он кивал время от времени, иногда что-то возражал.

– Ты что, слышал их разговор?

– Нет, не слышал. Но для того, чтобы понять, какой идет разговор – ссора или веселый треп ни о чем – для этого не обязательно слышать слова. Я по их поведению понял: следачка что-то Вербину втолковывает, он вроде бы не верит, а она его убеждает.

– Ясно, – неожиданно для самого себя сказал Меньков.

– Ну вот, ты со мной согласен.

– Я не о том, – Меньков помотал головой, словно отгоняя наваждение. – Ты не можешь вспомнить, когда именно видел их, какого числа?

– Отчего же не вспомнить? В субботу это было.

– Ясно, – повторил Меньков.

– Да что же тебе ясно-то?

– Пока это только догадка… Я за день до этого, в пятницу, очную ставку проводил. И кое-какой нежеланный свидетель в это процесс вмешался.

– Ну-у?! – изумленно выдохнул Рябинин. – Неужели же этот свидетель – она? Ты думаешь, что?…

«Я не думаю – я в этом уверен. На сто десять процентов уверен».

А вслух произнес:

– Может быть. А может и не быть.

16

Четверг, 16 сентября

Неизвестно, почему после разговора с Рябининым Менькова понудила к активным действиям именно первая часть этого разговора – сообщение о дикой выходке Вербина-старшего. Неужели же примитивная цепочка размышлений: «Вербин-младший берет пример со старшего, вырос типичным «мажором» – случай с его угрозами Татьяне, вполне может быть, не единичный»?

Вполне может быть, что и так. Неисповедимы пути интуиции…

Что же касается сообщения Рябинина о субботнем свидании в «Волне», то разговор с Алабиной на тему ее связи с Вербиным в голове Менькова как-то не укладывался. Что он ей скажет: «Тебя видели с майором Вербиным из Западного райотдела. Что тебя с ним связывает?» Светочка запросто может ответить: «Меня с ним связывает секс. Трах. Обалденный трах. Грандиозный трах. А ты что, ревнуешь?» Меньков, конечно, парирует примерно в таком духе: «Ни хрена я не ревную. Но я подозреваю, что ты слила Вербину конфиденциальную служебную информацию». А Светочка ответит примерно так: «В чем еще ты меня подозреваешь? В том, что я сливаю информацию ЦРУ, «Моссаду» и хохляцкой службе безопасности?»

В общем, если бы даже у Менькова имелись более веские доказательства того, что именно Алабина рассказала Вербину об очной ставке, «расколоть» до конца он ее не смог бы. Переразвитый инстинкт самосохранения, наглость, лживость – эти качества прикрывали Алабину, словно броня.

Поэтому Меньков занялся тем, что могло принести конкретные, ощутимые результаты – он принялся «пробивать» фамилию, имя и отчество Вербина Родиона Борисовича по базе данных ГУВД.

Ему пришлось затратить совсем немного времени для того, чтобы найти кое-что…

…Русская пословица относительно сумы и тюрьмы может быть легко расширена на другие человеческие беды – особенно с учетом теперешних российских реалий. Так называемому простому человеку приходится постоянно держать ухо востро, быть настороже, трястись, как премудрый пескарь, не будить лихо и т. п.

И все равно никакие предосторожности не спасают. Если простого человека, идущего по пешеходному переходу на зеленый свет, не сбил «мажор», едущий на «навороченном» внедорожнике, этот человек не должен расслабляться, не должен терять бдительности ни на секунду.

Ибо благополучно перейдя через улицу и не получив обрезком водопроводной трубы по черепу у собственного подъезда, простой человек продолжает подвергаться постоянному риску.

Он может, заперев на замки внешнюю бронированную и внутреннюю обычную двери, зайти на кухню, откупорить бутылку водки, абсолютно «благополучной» с виду (этикетка, тиснение на дне и боках, крышечка с резьбой и т. п.), и через пару-тройку часов скончаться от отравления.

Обыкновенный – то есть, простой человек – с не очень характерным для такого сословия именем Филидор (папаша-шахматист от большого ума дал) под внедорожник ни разу в жизни не попадал, «паленой» водкой не травился, хотя в последнее время употреблял именно такую.

С Филидором, известным теперь в своей среде как Филя (реже как Филимон), приключилась другая напасть. Он сделался бомжом. Да ведь как сделался! Паспорт по пьянке не терял, в сомнительные строительные проекты не влезал, чтобы потом не оказаться «обманутым пайщиком». Просто после развода с женой разъехался с ней и приобрел скромненькую, но вполне благоустроенную квартирку в так называемом «сталинском» доме. Причем, приобрел с соблюдением всяческих предосторожностей – с участием нотариуса, с проверкой истории квартиры риэлторской фирмой.

Но в один вовсе не прекрасный день Филидор не смог попасть в свою квартиру – кто-то сменил на ней замки. А этот «кто-то», как оказалось, являлся законным наследником прежнего хозяина квартиры – не того, что продал квартиру Филидору, но предыдущего, у которого этот хозяин тоже квартиру купил.

Как Филидор очень скоро понял, его «развели», как распоследнего лоха – коим он на самом деле и являлся. И риэлторская фирма, и нотариус – все работали в одной связке и состояли в подчинении у могущественной структуры. Назвать эту структуру жульнической ни у кого – и у Филидора в том числе – язык бы не повернулся: уж слишком влиятельные, большие люди ее возглавляли.

Прежняя жена Филидора жила с новым мужем, дети жили в других городах, причем, жили весьма стесненно. Да Филидор, даже живи они все просторно и одиноко, все равно не стал бы стеснять их – уж так он был устроен. Лох. Лузер по жизни.

И стал лох и лузер Филидор – теперь уже окончательно и бесповоротно Филя – жить на улице. Не совсем чтобы на улице, конечно. И даже не всегда в подвалах. Случалось ему жить и при небольших магазинах, в которых он днем работал грузчиком, а ночью исполнял функции сторожа. Но магазины эти – три и почти один за другим – прогорели. Подобное тянется к подобному, потому Филе и удавалось прилепляться к этим магазинчикам, хозяевами которых на поверку оказывались тоже лузеры по жизни. Так что к зиме конца прошлого и начала этого года – оказавшейся на удивление холодной – Филя жил в лотке теплопровода.

На прокорм и пропой он зарабатывал не только тем, что сдавал стеклотару. Иногда снабжал мужиков, торгующих на блошином рынке, бэушным крепежом, деталями сантехники и прочей подобной дребеденью, которую извлекал из мусорных баков. Иногда даже, если уж очень посчастливится, помогал грузчикам на том же рынке. Но последнее случалось редко – во-первых, кризис, все стали прижимистыми, а во-вторых, пообносился Филя, грязь во все поры въелась, вполне «бомжистую» внешность приобрел. А и то – в прошлом ноябре (аккурат седьмого – красный день календаря!) четырехлетие своего бомжевания отметил. И в самом деле отметил – в компании таких же горемык, как он сам.

Годовщину отмечали, как позволяли средства. После трех-четырех стаканов «паленки» начались, как водится, разговоры «за жисть». И в этих разговорах главной темой было ухудшение существования бомжей в городе Приозерске. Конечно, кризис ударил по всем, но кризис уже на убыль пошел. Хотя, с другой стороны, народ от этого добрее не стал. Хуже того, появились среди народа самые настоящие беспредельщики, которые вроде бы задались целью Приозерск от бомжей очистить.

Конечно, и раньше хватало случаев избиения бомжей, травли их собаками – и во всех этих случаях притеснителями и гонителями бомжей являлась молодежь. Оно и понятно – те, кто постарше, кто жизнь понял, многих из которых жареный петух в задницу клюнул, не станут бедолаг трогать. Да и времени у них нету на разборки с несчастными бездомными. Так разве что иногда какая-нибудь истеричка завизжит, когда бомж у мусорного бака приблизится к ней на расстояние меньше десяти метров: «Отстреливать вас надо, как собак!»

А собак, кстати, никто и не отстреливает – бродячих собак, таких же бездомных, как и люди. И бродячие собаки разве что в стаях опасность для людей – в том числе и бездомных – представляют.

Но молодые беспредельщики, сбившиеся в стаи, опаснее бродячих собак во много раз. Нескольких бомжей они просто сожгли заживо – свалили на землю, попинали ногами, бензином облили и сожгли. Нескольких автомобилями переехали: внедорожники они на то и внедорожники, чтобы по пустырям могли ездить и бомжей, словно зайцев, преследовать и давить.

Филя, конечно, про все эти случаи и раньше слышал, ничего по существу нового он из «застольных» (вместо стола – коробка из-под телевизора) не узнал. Да только лишнее напоминание, во-первых, веселья не прибавляет, а во-вторых, беду приближает. Филя-Филидор в прежней своей – до бомжевания – жизни много эзотерических книг прочел и верил в то, что слово и мысль материальны.

Но после отмечания годовщины ничего с Филей и с другими бомжами в его микрорайоне не случилось – за исключением мелких неприятностей вроде обморожений или отравлений алкоголем.

Год двигался к завершению, морозы все крепчали – это в южном-то Приозерске! Филя подобрал около мусорного бака совершенно целую, неиспорченную мужскую шубу из искусственного меха. И вспомнил двух придурков из «Нашей Раши», бомжей с Рублевки. Шуба оказалась Филе впору, хотя Филя был мужиком высоким и крепким. А четыре года назад эта шуба на него не налезла бы – на животе уж точно не сошлась бы.

Находка случилась за пару дней до католического Рождества, которое Филя в свою бытность Филидором, тоже отмечал. Решил отметить и в этот раз, для чего зашел в гастроном, купил бутылку водки, палку дешевой вареной колбасы и батон. Покупками этими Филя существенно подорвал свое финансовое положение. Но – праздник есть праздник, тем более, что дело и впрямь святое.

Новая шубейка маскировала драный свитер и телогрейку, частично маскировала засаленные, грязные джинсы. Но вот вязаную шапочку-«пидорку» и разбитые, донельзя разношенные зимние сапоги она, при всем своем великолепии и длине, скрыть не могла.

Народ в гастрономе, в массе своей, старался бомжа как бы не замечать. Но покупатель, стоящий за ним в очереди к кассе, выдерживал дистанцию не менее чем в полметра. Да и кассирша деньги из его рук – он руки старательно снегом оттирал – брала кончиками пальцев.

В общем, Филя вошел в гастроном и вышел из него безо всяких приключений. Но появилось у него какое-то нехорошее чувство – будто только что, совсем недавно, кто-то затаил на него зло. Хуже того, не затаил даже, а готов это зло вот-вот выплеснуть.

Отгоняя прочь дурные предчувствия, Филя вышел на площадь перед гастрономом, огляделся. Народ идет по своим делам, несколько автомобилей стоят – все больше иномарки. Да, по статистике вроде бы бедновато народ живет, но вот по улицам даже их Приозерска из пяти машин ездят обязательно три – иномарки. Но что иномаркам до Фили и что Филе до них? Они существуют словно бы в разных вселенных.

Первая звезда зажглась уже, поэтому Филя поспешал в свое логово. Рождество он решил отметить один, несколько дней назад решил.

Стараясь не оскользнуться и не разбить бесценную бутылку, Филя быстро шел по неровной дороге. На разбитом асфальте наросло едва ли не с полметра укатанного колесами снега и льда.

«Дикость какая, – размышлял Филя. – В цивилизованных странах наверняка такого безобразия нету – чтобы дороги не чистить». Выезжать в цивилизованные страны Филе не посчастливилось, но из средств массовой информации облик этих стран он в своем сознании создал.

До здания котельной оставалось метров сто или даже чуть меньше, когда Филя увидел впереди на дороге свою длинную тень– от света фар. И шум мотора услышал. Ворча, он стал перелезать через ледяной валик на обочине дороги. Перелез, угодил в сугроб.

Автомобиль приближался. Филя не любил смотреть на свет фар, поэтому отвернулся, ожидая, пока автомобиль проедет. Однако автомобиль остановился.

«Наверное, сейчас дорогу станут спрашивать», – подумал Филя. Нет, он не верил в то, что кто-то станет спрашивать у него дорогу – он скорее успокаивал себя. Что это за автомобиль? Менты? Менты здесь, случается, проезжают, но редко. Но ментам он на фиг не нужен – что с него возьмешь? Менты тормозят тех, кого ошмонать можно. Или над кем покуражиться, поизмываться можно от нечего делать. А об него они руки пачкать не станут из-за брезгливости и опасения подхватить какую-нибудь кожную заразу.

Поскольку фары теперь светили только на дорогу и свет их не падал на Филю, бомж решил повернуть голову в сторону дороги.

Повернул – и сердце его ухнуло вниз.

Шагах в двух от него уже стоял парень. В свете фонарей от ближайших домов, в отсветах от снега Филя смог хорошо рассмотреть лицо парня. То есть, он его в первое мгновенье рассмотрел – как только голову повернул. Он узнал этого парня, хотя видел его всего в течение, самое большее, десятка секунд. И случилось это совсем недавно – когда Филя выбирал водку в гастрономе. Взгляд он на себе тогда почувствовал. Повернул голову – и наткнулся на этот взгляд. И сразу же отвернулся. Вот тогда у него и возникло это нехорошее предчувствие.

А сейчас этот парень стоял почти рядом с ним. И еще два темных силуэта двигались по снегу – с обеих сторон от парня, каждый метрах в трех от него.

Тут уж и дураку все понятно – окружали.

У Фили мгновенно прокрутилось в сознании: «Тебе пятьдесят восемь лет, терять тебе нечего, кроме постылой, ненужной тебе жизни. Чего же ты боишься?»

Парень, который находился почти рядом с Филей, сделал шаг вперед, легко передвигаясь по глубокому снегу.

– Мери Кристмас, – глумливо произнес парень и резко, почти без замаха ударил неподвижно стоявшего Филю в лицо.

Филе, конечно же, не всегда было пятьдесят восемь лет. И в молодости Филя очень активно занимался спортом. Боксом в том числе. И сейчас его мозг, его нервы, его мышцы в долю секунду кое-что вспомнили. Он сделал нырок, а его левая рука пошла навстречу руке парня, коснувшись его предплечья изнутри. В результате удар получился скользящим и прошел над левым ухом Фили, лишь слегка задев голову.

Следующее движение Фили даже его самого удивило, не ожидал он от себя такой прыти и изобретательности. Черный пластиковый пакет с бутылкой водки и успевшими подмерзнуть батоном и колбасой полетели в голову парня, ударив сбоку. Парень пошатнулся и вскрикнул.

Но, похоже, удар получился не настолько сильным и точным, чтобы вывести противника Фили из боя. Бутылка даже не разбилась.

А в следующее мгновение Филя ощутил сильный удар ногой в бедро – это второй противник атаковал, подкравшись с правой стороны.

«Главное – не упасть! Забьют ногами, шакалы».

Филе удалось удержаться на ногах не более полуминуты, а может быть, и того меньше. Слишком уж неравны были силы. Получив несколько сокрушительных ударов кулаками по голове и ногами в живот и пах, Филя уже вроде равнодушно как-то отметил, что противники – убийцы? – его сильны, спортивны, тренированы. Резкой, точной подсечкой его сбили с ног и стали убивать. Прикрыв руками голову, подтянув колени к животу, Филя тоскливо думал о том, что умирать ему довелось в день рождения Христа.

Уже затухающее сознание Фили уловило визг тормозов, крики: «Стоять, суки!»

Ему перестал сниться надоедливый, очень короткий, но повторившийся невесть сколько раз сон – словно заевшая пластинка. Нечто похожее на пластинку Филе и снилось – вертящееся. Наверное, пластинка возникла в его пробуждающемся сознании как напоминание о счастливых днях юности. Нынешнее-то поколение пластинки разве что в кинофильмах видело.

И ощущение у Фили появилось такое, какого он давно не испытывал – едва ли не ощущение счастья. Он лежал на чем-то мягком, ему было тепло.

Не раскрывая глаз, Филя попытался припомнить, что случилось с ним перед тем, как он оказался в тепле и лежащим на мягком.

Вспомнил очень быстро. Открыл глаза.

Понятно – больничная палата. Он жив. Голова болит, шум какой-то в ней. Попытался ощупать голову правой рукой – не получится, в гипсе рука, оказывается. Левая болит, плохо слушается, но работает.

Ага, голова у него, оказывается, обвязана бинтами. Правым глазом он видит – словно через узкую смотровую щель. Ясно, заплыл глаз. Осторожно пошевелил ногами – слушаются ноги. Значит, позвоночник эти шакалы ему не сломали.

А вот что касается зубов, то тут ситуация намного хуже. Спереди, где язык привычно упирался в твердое – пустота. Сбоку – острые осколки. Хорошо, что хоть коренные целы. Будет чем жевать.

В следующее мгновенье он увидел над собой лицо. Женское. Миловидное лицо молодой женщины. Взгляд женщины выражал озабоченность и сочувствие.

Филя опять закрыл глаза…

Как удалось выяснить Менькову, дело о нанесении тяжких телесных повреждений Филидору Артемьеву все-таки открыли. Хотя наверняка следовало бы туда же, в это дело, добавить статью о неподчинении работникам полиции.

Филидора Артемьева от смерти спас наряд ППС, объезжавший микрорайон. Стражи порядка увидели стоявший на дороге автомобиль с включенными фарами и подфарниками. А сбоку от дороги трое избивали ногами четвертого. Полицейские выскочили из своего «Рено-Логан-ППС» и попытались пресечь, как впоследствии гласил протокол, противоправные действия. Однако их обозвали козлами, мусорами, а один из них даже получил в глаз. Только угроза применения табельного оружия образумила дебоширов.

Впоследствии, доставленные в отделение, дебоширы изложили свою версию случившегося. Оказывается, незнакомый им раньше Филидор Артемьев мешал проезду их автомобиля по дороге, не реагируя на сигнал и не уходя с проезжей части. Когда один из пассажиров вышел из автомобиля и попытался объяснить незнакомому гражданину неправильность его поведения, он получил удар по лицу. После этого товарищи потерпевшего, конечно же, вступились за него.

Дебоширы принесли извинения сотрудникам патрульно-постовой службы, намекнув, что готовы компенсировать как моральный, так и физический ущерб. А намек этот подкреплялся сообщением о том, что отец одного из задержанных является сотрудником полиции и занимает довольно высокий пост.

Как знать, какое продолжение – или окончание – получил бы этот инцидент, не случись в том отделении очень дотошного дежурного следователя. А следователь сразу связал несколько случаев убийства бомжей, произошедших в течение последних трех-четырех месяцев, с покушением на убийство Филидора Артемьева. То есть, это следователь охарактеризовал данное преступное деяние именно так – покушение на убийство. Никакого хулиганства и уж тем паче превышения необходимых пределов самообороны.

Задержанных продержали в отделении до утра. Утром в отделение прибыл отец одного из задержанных, майор Вербин, и минут через двадцать после его визита задержанных отпустили. Под подписку о невыезде.

Следователь не внял настойчивым пожеланиям – о приказе речь не шла – начальства прикрыть дело. Через три дня после случившегося он смог допросить пострадавшего. Именно три дня Филидор Артемьев пребывал в бессознательном состоянии после проведенной сложной нейрохирургической операции. Артемьеву проломили череп, и осколок кости попал в мозг. Так что всего три дня беспамятства следовало в данном случае считать почти что чудом – при таких черепно-мозговых травмах случается и впадание в кому на неопределенно долгий срок.

Однако Филидору Артемьеву очень и очень повезло. К счастью для него самого – и для следователя тоже – у Артемьева не пострадали ни память, ни речь. И придя в сознание, он довольно связно поведал следователю обо всем, что случилось с ним вечером накануне католического Рождества – то есть, в сочельник.

Но дело о нанесении несчастному Филидору Артемьеву очень скоро прикрыли – с формулировкой за недоказанностью. Обо всем этом и поведал Менькову тот самый дотошный следователь, уволившийся из полиции и сделавшийся адвокатом. Напоследок бывший следователь заявил:

– Скажу откровенно, пусть даже вам мое признание и покажется циничным. Я считаю более справедливым оправдание в суде преступника, на котором, что называется, пробы негде ставить, чем отказ от «закрытия» до суда «мажоров», подобных этим подонкам Вербину, Цупикову и Агафонкину.

– Ай-яй-яй, – прокомментировал заявление следователя уже после их беседы Меньков. – Произвели, видать, на него впечатление «подонки».