Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

19

Вечер пятницы, 17 сентября

– Меньков, до какого часа ты намерен сегодня торчать на своей постылой службе? – в голосе Татьяны раздражение если и чувствовалось, то только театральное, наигранное.

– Не такая уж она у меня и постылая, – смиренно сообщил Меньков. – А работаю я, как всегда, столько, сколько меня жизнь заставляет. Но для тебя я готов в любой день и час бросить все и…

– Эй-эй-эй! Ты не зарывайся! Моя сестра мне не сделала ничего плохого. И вообще!

«И вообще!» – Татьяна произнесла именно так, с восклицательным знаком в конце, но не с многоточием.

– А я имел в виду не «вообще», а «в частности». Ты же не собираешься поить меня коньяком и рассказывать всякий вздор – ты собираешься поведать мне нечто важное, тянущее, как минимум на треть стоимости пыжиковой шапки. Правильно?

– Вроде того, – проворчала Татьяна. – Приезжай прямо сейчас. То есть, через полчаса максимум. А то через час ко мне клиент придет…

Кабинет Татьяны скорее напоминал кадры из американских фильмов о юристах, врачах и прочих высокооплачиваемых специалистах – дипломы, сертификаты и удостоверения под стеклом на стене.

– Ну, – с порога начал Меньков, – излагай. Я тебе кое-какую информацию подбросил сегодня утром по имейлу – ты получила?

– Получила, Мишаня, получила. И не только получила, но и переваривала эту информацию, напрягая свой недюжинный интеллект.

– И у тебя что-то нарисовалось?

– Мозаика, – Татьяна сняла очки и стала массировать переносицу. – Или пазл. В котором не хватает нескольких кусков. А некоторые куски, возможно, вовсе не из этого пазла – это касается большинства кусков, подброшенных тобою.

– Ну, знаешь!..

– ШутЮ, вьюнош, шутЮ, – Татьяна вновь водрузила очки на нос, вытащила длинную тонкую сигарету из пачки на столе, щелкнула зажигалкой, с наслаждением затянулась синеватым дымком. Потом продолжила:

– Но сдается мне, что даже из того, что есть в моем распоряжении, я смогу сделать вывод. И этот вывод почему-то кажется верным. Почти что безошибочным. Даже страшно сказать – единственно верным.

– Да ну? – Меньков даже не знал, как реагировать – Татьяна вообще-то никогда не делала безапелляционных заявлений, но, наоборот, каждое свое суждение обставляла частоколом всяких там «вполне может быть, что…» и «я, конечно, могу ошибиться, но, кажется…»

– Ну да. Что касается нападения на мою пациентку… Помнишь, я просила тебя узнать, кто меня «подрезал» на дороге, а потом угрожал?

– Конечно, помню, – Меньков вспомнил очень быстро. – Так это он?! Владелец «Лексуса»?

Вместо ответа Татьяна вынула из сумочки фотографию и показала ее Менькову. Тот поразился еще больше:

– Вербин-младший?! Родион Вербин?!

– Конечно. Владелец «Лексуса» при всей своей наглости и беспардонности вряд ли решился на такое. Да и тюремный срок в прошлом как-никак ума-разума немного прибавляет. Ладно, теперь о моей пациентке – ее Карина зовут. Так вот Карина описала мне пляжного хулигана. Рисовать она не умеет совсем, зато очень красочно, точно описала мне его словами. И что-то в моем сознании вспыхнуло – словно нужное слово для кроссворда вспомнила. Я попросила ее прийти ко мне на следующий день, а когда она пришла, показала вот эту фотографию. Не знаю, подходит ли для этого случая слово катарсис – то есть, очищение – но, я, практически не прилагая никаких усилий, сделала за несколько минут то, на что при практике с другими клиентами трачу два или три дня.

– Ладно, ты хочешь сказать, что Родион Вербин мог совершить такое чудовищное преступление?

– Мог, – твердо ответила Татьяна. – Я видела его лично, вспомнила его взгляд. А еще ты мне рассказывал, что он со своими приятелями избил беззащитного бомжа едва ли не до смерти. Добавляем сюда случай Карины и получаем психопрофиль преступника, страдающего «расстройством личности». Но это вовсе не значит, что мы вышли на преступника. Ведь кроме Вербина может в том же Западном районе найтись еще несколько подобных уродов. И даже обязательно найдется. Так что рой, Мишаня, рой. Копай.

20

Воскресенье, 19 сентября

Меньков с самого начала расследования сделал два предположения.

То есть, строго говоря, вообще-то три. Но предположение о том, что несчастный Александр Алевтинов является насильником и убийцей он отмел сразу же после разговора с Виктором Степановым. Алиби Алевтинова можно считать свершившимся фактом.

Итак, предположение первое: Веронику Федяеву изнасиловал и убил мужчина, живущий неподалеку от ее дома. Или достаточно часто там бывавший. Войти в подъезд, дверь которого снабжена домофоном, уверенно и безбоязненно войти вслед за девочкой в лифт с целью ее изнасилования – для этого надо кое-что знать. Например, то, что в этом подъезде лифт, идущий с нижнего на верхний этаж (или с верхнего на нижний), нельзя остановить на каком-либо этаже посередине нажатием кнопки. То есть, надо дождаться, пока лифт с пассажиром (пассажирами) достигнет нужного этому пассажиру (пассажирам) этажа, пока этот пассажир (эти пассажиры) выйдет, пока двери закроются – и только после всего этого можно вызвать вожделенное средство передвижения. Жильцы жаловались, что это очень неудобно – долго приходится «ловить» лифт. Иногда это удается сделать даже не со второй попытки.

Кроме того, преступник наверняка знал, что, остановив лифт между этажами, он очень нескоро обратит на себя внимания диспетчера лифтов – если вообще обратит. Те же жильцы жаловались, что, застряв в лифте, они подолгу не могли дозваться диспетчера.

Предположение второе: преступник, в силу своей полной невменяемости, действовал неподготовлено и бессистемно: увидел ребенка, ломанулся за ним сначала в подъезд, а потом в лифт, изнасиловал, убил, выскочил из лифта. И никто его не заметил. Вот такой везучий оказался зверюга.

В такое везение Меньков не верил. И потом – девочка, как уверяли ее родители, с подозрением и опаской относилась ко всем незнакомым мужчинам. Так ее проинструктировали. С незнакомцем она бы в лифт не вошла. Другое дело, что она могла уже находиться в кабине лифта, когда насильник впрыгнул в него. Последний вариант можно допустить в том случае, если преступник прятался на площадке между первым и вторым этажом, подстерегая жертву. А жертвой не обязательно должна была оказаться именно Вероника Федяева.

Однако интуиция подсказывала Менькову, что первое предположение имеет гораздо больше шансов оправдаться, нежели второе. Вполне могло случиться так, что девочка уже несколько раз видела преступника – вблизи своего дома или даже в самом доме.

Вообще у преступника почти не было бы шансов сделать то, что он сделал – если бы в тот момент дома находились либо отец, либо мать девочки. Они контролировали если не каждый шаг ребенка, то его местонахождение и состояние буквально каждую четверть часа. Разумеется, такой контроль не осуществлялся тогда, когда девочка находилась в школе или у бабушки.

А в тот злополучный вечер в квартире Федяевых находилась только нянька – она же домработница.

Выглянула с балкона, посмотрела – Вероника вроде бы направляется к подъезду. Ключи у девочки есть, девочка не маленькая, в квартиру попадет.

Не попала. Нянька заподозрила неладное минут через пятнадцать после того, как Вероника вошла в подъезд. Женщина просто занималась каким-то делом…

В последнее время, после убийства Федяева, Меньков вообще склонялся к версии изнасилования и убийства ребенка из мести отцу. Или для устрашения отца. И угрозы расправиться с Федяевым так же, как расправились с «сучЕнкой», его враги осуществили. А ведь эти враги могли оказаться вчерашними – если не друзьями, то уж партнерами точно. Или подельниками. Сейчас «чистый» бизнес – все равно, что пресловутый розовый слон. Не сыщешь сейчас бизнес, стопроцентно соответствующий закону. Так что партнеры по праву могут называться подельниками.

И вполне может случиться так, что Вероника Федяева несколько раз видела с отцом этого вчерашнего партнера-подельника.

Меньков сознавал, что последняя версия выглядит диковато, но… То ли еще он в жизни и следственной практике встречал.

А пока старший следователь, по совету Татьяны Муромской, продолжал отрабатывать версию психопата, живущего – или часто бывающего – в Западном районе и совершившего на этой территории схожие преступления.

Вообще-то такой подход новаторством не являлся. Совсем даже наоборот – ведь после совершения того или иного преступления, будь-то тривиальная поножовщина, ограбление, кража, изнасилование, следствие в первую очередь «шерстит» лиц, когда-то находившихся в местах заключения.

Так что в данном случае если новаторство и присутствовало, то основывалось оно на доверии к психологии и психологу.

Поскольку о сотрудничестве с Вербиным – да и с его непосредственным начальством – не могло быть и речи, Меньков решил действовать, используя кое-какие резервы.

А резервами являлись Рябинин и его бывшие подчиненные в отделении Западного района Приозерска. Кроме того, у бывших подчиненных – да и у самого Рябинина – имелись осведомители, которые подчас могли выдать информации побольше, чем сотрудники милиции.

И вот в один прекрасный вечер Менькову сообщили нечто, буквально ошеломившее его. Этой информацией он немедленно поделился с Татьяной. Он говорил со свояченицей по телефону, но отчетливо представлял себе, как загорелись ее глаза, как она вся засветилась. Что и говорить, Татьяну в подобных случаях охватывал самый настоящий охотничий азарт…

Населенный пункт Старомихайловка значился поселком городского типа. Хотя о городе напоминал только центр поселка: многоэтажки (правда, зданий выше пяти этажей не было), автовокзал, несколько больших магазинов, ресторан.

А уж от центра разбегались улицы и переулки, обставленные с обеих сторон одно– реже двух– и совсем уж редко трехэтажными коттеджами. Не шибко богатый люд населял Старомихайловку.

Но слово «богатство» каждый понимает по-своему. Татьяна, обозревая окрестности поселка из окна автомобиля, именно так и сказала:

– Какое богатство! Очень верно заметил один умный человек: «Хорош Божий свет, одно в нем плохо – мы, люди».

– Ну да, – отозвался Меньков. – Этот умный человек – Чехов. А про богатство – это верно. Хорошо бы все забросить к этакой матери и раствориться на неопределенное время во всем этом…

Все это – пылающая пожаром осенних красок листва и высокое, воистину бездонное фантастического цвета небо. Солнечный свет проливался с небес ласковым золотым водопадом на деревья, на землю с зеленой еще травой, на дома, кажущиеся декорациями к фильму-сказке.

Дом номер тридцать шесть по улице Лиственной стоял во дворе за высоким глухим деревянным забором и стальными воротами. И забор, и ворота покрывал свежий слой масляной краски приятного светло-зеленого цвета.

Изогнутая ручка на калитке поворачивалась, но калитка не открывалась.

– Хм… Не очень-то здесь жаждут видеть гостей, – пробормотал Меньков и нажал кнопку звонка, заботливо упрятанную под резиновый козырек.

Спустя примерно минуту за воротами послышались шаркающие звуки, потом скрипучий женский голос вопросил:

– Хто?

– Мы к Ирине Алексеевне, – поспешно ответил Меньков и быстро переглянулся с Татьяной.

– Щас позову, – шаркающие шаги стали удаляться.

– Позвать-то можно, а вот захочет ли Ирина Алексеевна общаться с гостями, – хмуро размышлял вслух Меньков.

– Не каркай, – прошипела Татьяна. – Захочет.

– Точно? Ты уверена?

Татьяна не успела ответить, поскольку за калиткой послышался негромкий стук, и калитка открылась наполовину.

Стройная девушка в длинном халате синего цвета с бело-красными причудливо изогнутыми полосами стояла перед Меньковым. Светлые коротко остриженные волосы, большие серые глаза, пухлые губы, слегка вздернутый нос.

«Симпатичнее, чем на фотографии», – отметил про себя Меньков, а вслух произнес:

– Ирина Алексеевна, мы приехали из Приозерска. Я – старший следователь городской прокуратуры Меньков, – он быстро вынул удостоверение из кармана куртки и раскрыл его. – А это… это мой помощник.

Настороженное выражение лица Комовой сменилось откровенно испуганным. У нее наверняка спазм перехватил горло, потому что заговорила она сипло:

– Что вам от меня нужно?

– Я даю вам слово, – Меньков старался выглядеть как можно менее официально, – что, если вы захотите, все, о чем мы будем говорить, останется между нами.

– А с чего вы взяли, что м ы с в а м и, – она выделила «мы с вами», причем, голос ее уже звучал нормально – не сдавленно и не сипло, – будем о чем-то говорить?

– А взял я, Ирина Алексеевна, это с того, что терпеть зло значит в конечном итоге признавать свое поражение перед ним.

– Лично я свое поражение признала, – она выглядела неуверенно.

– Нет, вы просто-напросто стараетесь убедить себя в этом, – Меньков старательно повторял «домашнее задание» – установку Татьяны. Он почти слово в слово повторял фразы, которые она заставляла его запоминать сегодня утром. – Но, сдается мне, у вас это плохо получается. Мы ведь говорим с вами об одном и том же, правильно? А именно: о причине вашего ухода из средней школы номер девяносто один города Приозерска.

– Да, – сказала Комова, и Меньков едва удержался от вздоха облегчения: ну, наконец-то.

… Новогодние праздники во всех школах проходят – если их проводят, конечно – по одной и той же схеме. То есть, празднование включает в себя официальную и неофициальную часть. Официальная, как ей и положено, скучная, неофициальная – веселая. Последняя, веселая, зачастую не исключает неформальное общение между учениками и педагогами. А вот в неформальной части существуют разные варианты общения.

В школе номер девяносто один города Приозерска вариант неформального общения выглядел незамысловато – совместное прослушивание музыки, сопровождающееся употреблением не очень крепких алкогольных напитков, то есть, шампанского, сухих вин и ликеров.

Молодая учительница английского языка Ирина Алексеевна Комова относила себя к авангардной, «продвинутой» части современной молодежи. Из области всех острых ощущений она не практиковала групповой секс и употребление тяжелых наркотиков – у нее просто то ли не хватало смелости эти вещи практиковать, то ли хватало благоразумия их не практиковать.

Попав на должность преподавателя средней школы в городе, где она училась в педагогическом институте иностранных языков, Ирина стала менее авангардной, менее «продвинутой» – положение обязывало.

Ей очень нравился старый-престарый фильм «Доживем до понедельника» – с красавцем Тихоновым-Штирлицем и красавицей Ириной Печерниковой в роли учительницы английского языка. Пожилого красавца учителя в девяносто первой школе не нашлось – единственным мужчиной в школе был физкультурник. А вот развязных ловеласов, ведущих себя «на грани фола», среди учащихся старших классов имелось в избытке.

За сорок с лишним лет, прошедших с момента выхода фильма с Тихоновым и Печерниковой, в обществе поменялось многое. Сейчас школьники избивали учителей и даже учительниц, причем, некоторые издевательства над педагогами снимали на свои мобильные телефоны.

Ирина Комова, учившаяся в провинциальной школе, правда, не наблюдала таких крайностей даже будучи ученицей старших классов. Но наглое поведение богатых соучеников и соучениц – «мажоров» и «мажорок» – она наблюдала очень часто.

В институте вместе с ней, конечно, учились дети достаточно богатых и высокопоставленных родителей – некоторые даже подкатывали на занятия на иномарках. Однако институт был не шибко престижным – кому охота напрягать в течение четырех с половиной лет мозги, заниматься зубрежкой только ради того, чтобы в лучшем случае стать преподавателем колледжа или лицея. Поэтому разделение студентов на касты отчетливый характер не носило.

Но попав преподавателем в школу, Комова поняла, что школа за прошедшие несколько лет здорово «продвинулась».

Поэтому относилась как к должному, например, к сомнительным комплиментам, которые отпускали ей десяти– и одиннадцатиклассники. Поэтому вовсе не удивлялась заголенным до невозможности, накрашенным, как дешевые шлюхи, и сверх меры надушенными дорогими духами десяти– и одиннадцатиклассницам.

В общем-то она, что называется, пришлась ко двору старшеклассникам и старшеклассницам. Старше их всего на несколько лет, говорящая на их языке – точнее, сленге. Модно и довольно смело одевающаяся.

Так что приглашение зайти в кабинет биологии восприняла безо всякого удивления – тем более, что передали ее две десятиклассницы. А уж исходило приглашение от особ мужского пола. Несколько удивило Комову только то, что кабинет оказался открытым – обычно на каникулы все кабинеты в школе запирались на ключ.

В кабинете, когда в него вошла Комова, уже находились шестеро школьников – две девушки и четверо юношей. Один из них, приложив палец к губам, на цыпочках подошел к двери и запер ее изнутри. На учительском столе лежало несколько больших листов бумаги, на листах стояли две бутылки шампанского, пластиковые стаканчики и раскрытая коробка конфет.

Один из юношей сразу стал открывать бутылку. Открывал он умело – не полностью выкрутил пробку, стравил немного газа из бутылки, потом вынул пробку и стал быстро разливать пенящуюся жидкость по стаканчикам.

– Извольте отведать, Ирина Алексеевна, – другой юноша галантно протянул учительнице стаканчик…

– Я позже вспомнила, – рассказывала Комова, – стаканчики были не совсем прозрачными, слегка матовыми что ли. Так вот, мне показалось, что на дне стаканчика, который предназначался мне, еще до того, как в него стали наливать шампанское, была налита какая-то жидкость. Если бы этого всего не случилось, я бы и не вспомнила.

Да уж, случилось. «Это все».

Шампанское оказалось отменным на вкус – и вкус этот отличался от вкуса всех шампанских вин, которые Ирина пила раньше.

– Не абы что – «Моэт и Шандон», – сообщил виночерпий, едва Комова сделала первый глоток.

После первого стаканчика у Ирины слегка закружилась голова. После второго голова ее кружилась еще больше, но это было очень приятное чувство – словно теплая, ласковая морская волна укачивает.

А потом Комова поплыла уже едва ли не в прямом смысле слова…

Защитная система где-то в глубине ее сознания выдала сигнал: «Опасность!». И она очнулась – чтобы почувствовать руки, крепко держащие ее сзади за бедра. А сама она держалась руками за крышку стола. Взгляд ее с трудом фиксировал происходящее вокруг нее – все виделось искаженно и плыло, словно отражение в пленке мыльного пузыря. Но даже так Ирина смогла рассмотреть человека с видеокамерой, стоявшего в двух шагах от нее – сбоку. А еще она обнаружила, что одета в какой-то пиджачок, и белую сорочку, а на шее у нее болтается галстук. Подняла голову – увидела прямо перед лицом мужские гениталии. Наклонила голову вниз – увидела свои голые ноги.

И тут же почувствовала, что кто-то входит в нее сзади, грубо насилуя.

Ирина лягнула ногой наугад – попала, нет ли, но акт прервала. Оттолкнулась от стола, повернулась назад. Напротив нее, полностью обнаженный, стоял тот самый десятиклассник, который раньше предлагал ей отведать шампанского. Торчащий член не оставлял никаких сомнений в том, что ученичок собирался делать с «англичанкой» – да и начал уже делать. Багровое лицо юнца исказила гримаса боли. В следующее мгновенье он залепил Ирине оплеуху правой рукой. Удар был таким сильным, что она потеряла равновесие и едва не упала.

Двое подхватили ее, зажали, как в тиски, сильными руками – Ирина с ужасом поняла, что такой силе она противостоять не сможет.

Она закричала, но жесткая ладонь, больно ударив по губам, закрыла ей рот.

Пьяная одурь покидала тело, и Ирина, резко бросила голову назад, пытаясь ударить затылком в лицо одного из насильников. Кажется, ей удалось это – ладонь ослабила давление. Она опять закричала, но мощный удар в солнечное сплетение прервал дыхание, заставил согнуться. В глазах поплыли оранжевые и синие пятна.

Ее оторвали от пола, понесли – уже, кажется, втроем. Перевернули и бросили спиной на стол…

Сначала она сопротивлялась – двое удерживали ее, третий насиловал, а четвертый снимал. Поскольку он подносил видеокамеру очень близко, то нетрудно было догадаться, что соитие снимается крупным планом и удерживающие жертву в кадр не попадают.

Потом силы оставили ее, и партнеры стали меняться местами. К счастью Ирины их хватило ненадолго – семяизвержение у всех четверых наступило почти одновременно. И еще в одном ей несомненно повезло – внутрь нее не попало ни капли спермы. Сомнительное удовольствие ощущать мерзкую клейкую жидкость на животе, бедрах, ягодицах и тем более на лице, но гораздо бОльшая неприятность – забеременеть от одного из этих подонков.

Закончив с половым актом и видеосъемками, подонки стали быстро одеваться. Ирина лежала на столе, один из насильников удерживал ее, больно сдавив ее шею в своем локтевом суставе, а его подельники в это время одевались. Потом его сменил другой, проворчав:

– Мля, ты ей морду обтрухал, а я в твоей малафье должен измазаться.

Потом он отпустил ее и поспешил к двери, через которую уже выбежали его товарищи. Дверь запиралась на так называемый английский замок, который при захлопывании двери защелкивался.

Ирина сползла со стола и бросилась к двери – проверить, заперта ли дверь. Это обязательно на первом этапе ее бегства. Никто не сможет войти снаружи и увидеть ее в таком состоянии.

Она огляделась по кабинету: бутылки из-под шампанского исчезли, коробка с конфетами исчезла, пластиковые стаканчики исчезли.

Лихо. Кто же все это вынес? Неужели те две девицы, что были здесь? Значит, они знали, что здесь произойдет? Вполне может быть, что знали.

Так, что это за пиджак? Что за белая сорока и черный галстук? Теперь все это валяется на полу – вместе с бельем, блузкой и юбкой Ирины.

Внезапно пришла догадка, очень простая догадка – это же стандартный костюм «порноучительницы». Очень узнаваемо – доска, стол, учительский костюм. Как они еще очки на нее не напялили?

Мысль насчет очков повергла Ирину в состояние истерического веселья. Прервав смех – снаружи могут услышать! – Ирина начала быстро соображать, как ей привести себя в порядок. Сорочка и пиджак сгодятся для того, чтобы стереть с себя гнусные следы. Ее белье и одежда в порядке. Сумочка тоже – все на месте: и мобильный телефон, и деньги, и ключи.

Быстро одевшись и умывшись над раковиной в углу кабинета, Ирина вытерла лицо носовым платком, подошла к шкафу и попыталась рассмотреть свое отражение в стекле. Вроде бы ничего не заметно. Стрижка у нее традиционно короткая, беспорядок в прическе может быть «запланированным». Ее били по лицу, до сих пор больно. Может быть, синяк остался? Но рассмотреть ничего не удается. Ладно, самое главное – проскользнуть незамеченной на первый этаж в гардероб. Там освещение неяркое.

А что делать с «бутафорией»? Ага, листы бумаги, служившие скатерью на столе, эти ублюдки оставили.

Ирины свернула пиджак, сорочку и галстук как можно компактнее, завернула все в бумагу. Сверток получился совсем небольшим. А уж что делать с содержимым свертка…

Как что? Это же улики! Ирина читала в детективном романе, как по сперме определяют группу крови, а по группе крови находят преступника. В данном случае искать никого не надо, ведь она знает всех насильников.

Большая неудача в этот день сменилась, цепью маленьких удач – Ирине удалось проскользнуть на первый этаж, не встретив никого по пути, да и у гардероба она оказалась в одиночестве. Правда, ей показалось, что гардеробщица на нее как-то странно взглянула. Наверное, из-за свертка.

Попав в свою комнату – она занимала отдельную комнату в общежитии – Ирина первым делом бросилась к зеркалу. Синяка нет, хотя припухлость на левой стороне лица есть. Но это – только если присмотреться.

И вообще она не выглядит такой уж несчастной. Странно. А должна бы. Неужели получила удовольствие? Нет, не получила – не расслабилась.

Пошлая прибаутка – насчет расслабления.

А теперь надо смыть с себя всю мерзость.

Цепочка мелких удач не рвалась – ванная в конце коридора оказалась не занятой. Простояв по душем не менее четверти часа, Ирина вернулась в свою комнату. Переоделась в чистое белье, набросила халат сверху.

И тут зазвонил ее мобильный телефон. Ирина взяла его, машинально отметив, что номер на дисплее не знаком ей.

Осторожно произнесла традиционное «алло».

– Ну что, дурочка, очухалась? Не вздумай никому жаловаться. Иначе мы в интернете откроем имя новой порноактрисы – твое, то есть, имя. Так-то ты у нас пока что инкогнито.

Все это – нет, не все, конечно, многие подробности упускала – Ирина Комова рассказывала Татьяне Муромской, сидя в уютной беседке, увитой виноградными лозами.

Меньков расхаживал неподалеку по дорожке, мощеной плоским камнем песчаником. Старший следователь отметил, насколько хозяйственны, трудолюбивы, основательны родители Ирины – им принадлежал дом и усадьба. Дом построен давно, когда еще не было нынешнего разнообразия строительных материалов. Но фундамент дома высок и в нем в нескольких местах проделаны вентиляционные отверстия, закрытые решетками с мелкими ячейками, стены тоже высокие – не менее трех метров – и снаружи защищены от сырости белым качественным кирпичом. Вокруг дома выложены широкие бетонные отмостки. Усадьба с четырех сторон окружена высоким глухим деревянным забором. Сад ухожен, ветви деревьев прорежены, не переплетаются хаотически, виноградные лозы висят на подпорках из алюминиевых труб.

– Именно этот телефонный звонок послужил… катализатором?… нет, пожалуй, взрывателем. Я не отношусь к категории так называемых слабых женщин. Запугать меня трудно. Разозлить – легко. Четверо этих подонков не блистали способностями, единственное, что их выделяло из общей массы – это наглость. У троих из них, насколько я знаю, родители богаты и занимают высокие посты – впрочем, сейчас это понятия тождественные. Я, конечно, понимала, что мои шансы наказать их гораздо меньше шансов их родителей «отмазать» подонков. Но я очень уж разозлилась. Написала заявление и отнесла его в районное отделение милиции.

– Западного района? – спросила Татьяна.

– Да, – Комова несколько удивилась. – А вы откуда знаете?

– Да уж знаю я кое-что, – уклончиво ответила Муромская. – Я даже знаю, что вам отказали в возбуждении уголовного дела.

– Отказали, – Комова как-то сразу потухла.

– Еще бы не отказали! Отец Родиона Вербина работает начальником уголовного розыска Западного районного отделения милиции.

– Верно. Если бы вы знали, какое унижение мне пришлось пережить с этими… мразями в милицейской форме.

– Представляю. Но я вас уверяю, что теперь мрази в милицейской форме ответят за все. В том числе и за ваше унижение.

– Вы так уверенно это заявляете, – Ирина горько улыбнулась.

– Не я – мой родственник, – она большим пальцем указала за спину, на дорожку, где прогуливался Меньков.