Текст книги "Лучший полицейский детектив"

Автор книги: Владимир Моргунов

Соавторы: Вадим Молодых,Елена Федорова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

25

Среда, 22 сентября

Мужчина, сидящий напротив Менькова, выглядит импозантно. Стильно выглядит. Красавец-мужчина. Черные усы с проседью, несколько серебряных нитей на висках – в сорок три года это смотрится очень даже романтично. Ровный нос, высокий лоб. Подбородок соответствует стандарту мачо – несколько тяжеловатый, с очень густой растительностью на нем. Мачо с такими подбородками снимаются в рекламе мужской одежды, мужского одеколона, мужского белья, мужских презервативов… всего мужского. Глаза, правда, у мужчины маленькие. Впрочем, это скорее достоинство, нежели изъян – голливудского красавца Ричарда Гира напоминает мужчина.

Однако на этом сходство с актером – точнее, с благородными героями, которых актер Ричард Гир изобразил – и заканчивается. Потому как глядит мужчина очень уж невесело. Испуганно-тоскливо глядит. А как его взгляду не быть испуганным и тоскливым, если взгляд этот со следователя прокуратуры может перейти на стены, окрашенные масляной краской грязно-зеленого цвета, на маленькое окошко под самым потолком, затянутое частой-частой стальной сеткой, на лампочку на потолке.

– Кузнецов, – Меньков украдкой взглянул на часы, – я сейчас произнесу банальнейшую фразу, но ведь в самом деле только чистосердечное признание сможет как-то улучшить ваше незавидное положение.

– Почему незавидное? – дернулись усы, заметался взгляд.

– Да потому, Владислав Леонидович, что получаетесь вы соучастником убийства Федяева и соучастником попытки убийства Савичева. И от того, насколько активно вы станете помогать следствию, зависит… В общем, тяжесть наказания, которое вы понесете, от этого зависит.

– Но я же не знал, что!..

– Перестаньте, Кузнецов! Вы понятия не имели о том, для чего Вербину нужно было знать с точностью едва ли не до минуты распорядок дня вашего знакомого Савичева двенадцатого сентября, в воскресенье?

– Честно, не знал! – Кузнецов приложил руки к груди. Жест этот кого угодно убедил бы, только не Менькова.

– Но, – ухмыльнулся старший следователь, – скажем так – догадывались?

– Ну, догадывался, – кивнул Кузнецов.

– И о чем же вы догадывались?

– Да вроде Вербин наблюдение за ним вел…

– И для этого вы говорили по мобильному телефону сначала с вашим старым знакомым Савичевым, а потом с неким Кургановым? Только не надо делать вид, что вы впервые слышите эту фамилию. Анатолий Курганов. В памяти его мобильного телефона есть номер вашего телефона. И Курганов уже дал показания против вас.

– Да! Да, я знал, что его зовут Анатолий, но я думал, что это подчиненный Вербина! – разрыдаться можно, глядя на страдальческое выражение лица Кузнецова. Агнец невинный, ужас и мерзость этого мира еще не познавший, но на растерзание диким зверям уже брошенный.

– Ответ по существу верный, – покачал головой Меньков. – Курганов в самом деле подчинялся Вербину – только не по службе подчинялся. Он для него разные деликатные поручения выполнял. Ладно, в случае с Савичевым вас, допустим, ввел в заблуждение коварный Вербин. А как быть с Федяевым?

– А что с Федяевым? – заметался взгляд: стена, крышка стола, снова стена – на сей раз за спиной у Менькова. Но со вглядом следователя взгляд Кузнецова так и не встретился.

– Вы рассказали Курганову о Федяеве все, что знали о последнем: его распорядок дня, места, где Федяев бывает, адрес квартиры, адрес офиса, адрес загородного дома.

– А вот этого не было! – вроде бы духом воспрянул Кузнецов. – Не рассказывал я этого Курганову!

– Но рассказали Вербину?

– Да, Вербину я рассказал!

– Вот просто так взяли и рассказали? – хитро улыбнулся Меньков.

– Почему просто так? Он меня попросил рассказать.

– Попросил… А почему он вас об этом попросил? Чем он мотивировал необходимость знать о Федяеве если не все, то очень многое?

– Так ведь у Федяева дочку убили! И самому ему угрожали!

– Вербин вам об этом сказал – что угрожали Федяеву?

– Да, Вербин! У меня не было оснований не верить ему, – еще больше приободрился Кузнецов.

– А когда убили Федяева, что вы подумали?

– А что я мог подумать? Вербин не зря опасался. Но убийству помешать не сумел.

– Браво! – Меньков несильно хлопнул в ладоши. – Как пишет молодежь в интернете, зачОт – через букву «о». Но ведь вы не станете отрицать, что какое-то время сотрудничали с Федяевым и какое-то время дружили против госпожи Цупиковой?

– То есть, как это – дружить против?

– Да не прикидывайтесь вы. В самом деле юмора не понимаете, что ли? У Федяева с Цупиковой был не просто конфликт – буквально шла борьба на выживание. Кто-то должен был выжить – то есть, остаться полновластным хозяином в «Заре» – а кто-то обрекался на полное поражение.

На высоком лбу Кузнецова выступила испарина – уж не оттого ли, что туда устремился пристальный взгляд следователя?

– Сейчас я предложу вам нечто для проверки вашей памяти. Вот, посмотрите на эти снимки и, пожалуйста, не говорите глупости вроде того, что это фотомонтаж, или что вы на них никого не узнаете.

Четыре цветных снимка, словно четыре карты, составляющих выигрышную комбинацию его противника, легли на стол перед Кузнецовым. Или, скорее, легли четыре гадальных карты: болезнь, печаль, дальняя дорога, казенный дом.

– О-откуда у вас это? – лицо Кузнецова посерело, и капли пота на лбу сделались заметнее.

– Это распечатка четырех кадров видеозаписи. Какой видеозаписи, вы прекрасно знаете. И кто на ней фигурирует – в прямом и переносном смысле слова фигурирует – вы тоже знаете. Знаете ведь? – Меньков слегка повысил голос.

– Знаю.

– Итак, кто?

– Цупикова и… и мой… сын.

– Эх, Владислав Леонидович, какой вы, однако… Скупой на слова. Эта запись сделана в кабинете Цупиковой. Как она к вам попала? Ведь запись наверняка была сделана не по инициативе Цупиковой. Помните, как в клубе знатоков «Что? Где? Когда?» ведущий говорит? «Внимание, вопрос?» Внимание, вопрос: кто в кабинете Цупиковой установил скрытую видеокамеру? Владислав Леонидович, минута пошла. Помощи вам ждать неоткуда.

Меньков посмотрел на часы: в прокуратуру надо еще заехать кровь из носу, а время не просто поджимает – давит время.

– Охранник видеокамеру установил, – тусклым голосом ответил Кузнецов.

– Какой охранник? Как он посмел? Насколько я понимаю, Цупиковой в «Заре» подчинялись все – то есть, держали ее сторону в конфликте с Федяевым. Начальник службы безопасности тоже наверняка работал на нее – я так предполагаю.

– Да, – кивнул Кузнецов, – но в службе безопасности имелась брешь – мой и Федяева человек в охране.

– Я рад, что наша беседа оживилась. И этот человек установил скрытую видеокамеру в кабинете Цупиковой?

– Да.

– Но ведь наверняка установил он ее не просто так: авось, Цупикова в своем кабинете кокаин станет нюхать или водку пить… Правильно?

– Правильно, – вздохнул Кузнецов – совсем как человек, решающийся на предприятие с абсолютно непредсказуемым результатом. – Камеру становили после того… В общем, мне стало известно о связи моего сына с Цупиковой.

– И когда это случилось?

– Кажется, в начале марта. Она сама его окрутила.

– А он до того был невинным. Девственником. Он в январе изнасиловал свою учительницу – не один, вместе с тем же Цупиковым и еще двумя… девственниками.

– Что касается учительницы, – Кузнецов затравленно взглянул на следователя, – то он не насиловал ее, только присутствовал. И потом, это еще доказать надо – насчет того, что ее насиловали, а не она сама…

– Ага, она сама решила сняться в порнофильме со своими учениками! Ладно, пока оставим учительницу в покое. Итак, вам стало известно о связи вашего сына с Цупиковой и вы решили воспользоваться этим для собирания компромата на нее или материала для возможного шантажа, так?

– Да.

– Мне интересно, как вашему сыну удалось уговорить Цупикову заняться любовью в ее кабинете.

– А никто ее не уговаривал, – досада и злость слышались в тоне Кузнецова. – Она сама его…

– Заставляла? – Меньков не смог скрыть иронии.

– Да, можно сказать и так, – кого сейчас больше всего напоминал Кузнецов, так это затравленного, зажатого в угол мелкого зверька. Какой там Ричард Гир? Хорек или крыса – даже густые усы вроде как поредели.

– Согласен. Она женщина многоопытная во всех отношениях, а он – семнадцатилетний мальчишка. Итак, была сделана видеозапись. Она первым делом, конечно, попала к охраннику или?…

– Нет, она сразу попала к моему сыну – он знал, где видеокамера установлена, и незаметно от Цупиковой ее изъял. Потом видеозапись попала ко мне.

– А потом?

– Потом – никуда и ни к кому. На этом все и кончилось.

– На этом все и кончилось? – Меньков внутренне напрягся. – Но ведь заказ исходил от Федяева.

– Это не был заказ Федяева. То есть, эта запись, этот компромат ему, конечно, пригодился бы, но…

– Иными словами – вы просто проявили инициативу?

– Можно сказать и так. Но в определенный момент я твердо решил не отдавать эту запись Федяеву.

– Почему? Неужели из конъюнктурных соображений? Поняли, что Федяев уже проигрывает Цупиковой, и лучше держать сторону последней?

– Не только и не столько, – с вызовом ответил Кузнецов. – У меня в то время возник конфликт с Федяевым. Собственно говоря, конфликт это назревал достаточно давно. Но дело не только и не столько в этом…

Он замолчал.

– Понятно, вам не хотелось подвергать своего сына опасности. Неизвестно, что предприняла бы по отношению к нему Цупикова, увидев эту запись.

– Чего там «неизвестно»? Известно, – Кузнецов сжался. – Я почему-то уверовал в силу Федяева и по глупости затеял эту авантюру. Не подумав о том, что Цупикова, увидев запись, приказала бы всех свидетелей в асфальт закатать или еще что-нибудь подобное сотворить.

– А вот тут ваш прогноз и не сбылся. Цупикова видела эту видеозапись.

– Видела?!

Такое изумление сыграть невозможно. Для Кузнецова сообщение Менькова явилось пресловутым громом с ясного неба. Его это сообщение буквально ошарашило.

– Я так понимаю, Владислав Леонидович, – участливо поинтересовался Меньков, – что вы эту видеозапись никому не передавали.

– Нет! – на сей раз прижатые к груди руки не являли собой просто театральный жест.

– Хм… В таком случае кто же? Неужели ваш сын?

26

Четверг, 23 сентября

Татьяна Муромская за годы практики научилась определять состояние пациента с первого взгляда на него. Вот и сейчас, едва взглянув на нервную даму лет сорока и девчонку-подростка, она сразу подумала: «Девица хоть и выглядит развязной, но именно она нуждается в моей помощи. У мамаши истерия на лбу написана, но состояние ее не настолько серьезное, чтобы обращаться не то что к психиатру, но даже и к психологу. То есть, строго говоря, в помощи она, конечно, тоже нуждается, но на общем фоне эта бабец выглядит вполне нормально».

А о том, что «общий фон» населения сейчас выглядит просто ужасно, Татьяна знала лучше других. Из пяти произвольно выбранных из толпы человек двое наверняка имеют проблемы с алкоголем или (и!) наркотиками – со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Третий имеет отклонения в психике, находясь на той грани, за которой психиатры скажут о нем: «О, это наш пациент!» Четвертый эту грань уже перешел, и только царящий вокруг бедлам позволяет ему спокойно гулять по улицам до тех пор, пока он не пырнет кого-то ножом или не ударит битой. И лишь одного из пяти можно считать условно здоровым психически.

Но долго ли его здоровье будет находиться в таком состоянии? Ведь он постоянно пребывает в ненормальном окружении. Даже если он запрется в четырех стенах – не станет же он рассматривать узоры на обоях или трещины на потолке. Он же «нормальный». А что сделает «нормальный», оказавшись в тишине и одиночестве? Он включит телевизор или компьютер.

По телевизору ему покажут изуродованный труп – жертву бытовой пьяной разборки или автокатастрофы. Переключившись на другой канал, он узнает о том, как отчим несколько лет подряд насиловал несовершеннолетнюю падчерицу. На третьем канале он может посмотреть бандитский сериал – то ли «Бригаду», то ли «Бумер», то ли «Чужую». А на четвертом канале его ждет сериал «мыльный» – самое настоящее психологическое оружие, способное за несколько месяцев превратить нормального человека в законченного дебила.

А компьютер он включит для того, чтобы до одури играть в «стрелялки» – результат тот же, что и после длительного просмотра телесериалов. Или же этот – условно нормальный – человек войдет в интернет. А уж в интернете к его услугам порнография без границ и барьеров. Можно скачивать целые фильмы. Можно в онлайне общаться с женщинами или мужчинами, демонстрирующими свои обнаженные тела перед веб-камерами. Можно узнать адреса и номера телефонов проституток, демонстрирующих товар лицом – не только лицом, конечно.

Девица, которую привела нервная женщина, наверняка впитала из окружающей ее действительности самое дурное. Глянцевые журналы, телепередачи с участием «успешных» сучек, порносайты, дискотеки, ночные клубы… Ей на вид лет пятнадцать, а удлиненные ногти на пальцах рук окрашены в немыслимые, фантастические цвета, пальцы же – почти все десять – унизаны кольцами, колечками и перстеньками. Даже на большой палец правой руки надето кольцо из какого-то белого металла. Прическа на голове у девицы заставляет вспомнить мусорную кучу – такой же беспорядок и бессистемность. Естественно, живот девицы обнажен, распахнутая курточка и короткая майка дают возможность всем желающим полюбоваться пупком со вставленной в него стекляшкой.

Пользоваться макияжем девица явно не умеет – или считает высшим шиком краситься, как «ночная бабочка».

Но в туповатом взгляде глаз – «прямо-таки овечьих», как определила Татьяна – сквозит не просто растерянность и тревога. В них сквозит надвигающееся безумие.

– Ну, что с нами случилось? – спросила Татьяна, глядя только на девицу.

Нервная дама («явная неудачница по жизни, постоянно удерживается «на цыпочках», чтобы выглядеть не просто «не хуже других», но лучше их»), поправив судорожным движением идеальную прическу, начала излагать:

– Случилось неизвестно что… Давно случилось… Я уж и в церковь ее водила, и к экстрасенсу мы обращались. Не знаю, как это назвать – сглаз, порча…

«Нет, мамаша, нет никакого сглаза, никакой порчи, – констатировал Татьяна, не отводя взгляда от дочери нервной дамы. – А есть какая-то душевная болячка. Что-то гложет тебя, голопупая. Съедает изнутри. И вряд ли это «что-то» порождено несоответствием между твоим внутренним миром и гнусными реалиями окружающей жизни. Потому как внутренний мир у тебя убогий. А откуда ему быть иным? Что касается духовной пищи, то тут ты явно неразборчива и поглощаешь фастфуд и прочее дерьмо».

– Ничего, ничего, – успокоила Татьяна мамашу, по-прежнему глядя на дочь. – Ничего страшного, случай не такой уж сложный.

– Вы думаете? – в голосе нервной мамаши недоверие и надежда одновременно.

– Я не думаю, я знаю. Деточка, ляг вон туда. Да-да, на этот топчанчик.

Девица стала двигаться, как сомнамбула.

«Да, голопупая, ты легко внушаема. Ввести тебя в гипнотический сон – пара пустяков. Ты вообще легко поддаешься стороннему влиянию – от этого все твои беды. А уж эта беда – наверняка».

Татьяна поправляла голову, руки, ноги «голопупой» – словно куклу тряпичную на топчане размещала.

– Так, деточка, сейчас ты заснешь, а когда проснешься, ничего не будешь помнить. Веки тяжелые, руки тяжелые… Ты спишь, спишь. И слышишь меня. Слышишь?

– Слышу, – окрашенные помадой малинового цвета губы девицы едва шевельнулись, но голос звучал четко.

– Расскажи, чего ты боишься?

– Вики. Она ко мне приходит.

– Приходит? И угрожает тебе?

– Нет, не угрожает.

– Так чего же ты ее боишься?

– Потому что она мертвая.

– Мертвая? И давно она умерла?

– В марте.

– В марте этого года?

– Да, в марте этого года.

Голос Татьяны дрожал и прерывался.

– Миша, ты должен приехать ко мне. Я приехать к тебе не могу – руки что-то дрожат. То есть, раньше дрожали. Но я коньяка немного на грудь приняла, руки дрожать перестали, а тачку вести не могу. То есть, могу, конечно, но на хрена мне неприятности с ментами. И вообще… Когда тебя ждать?

– Таня, у меня через… через сорок… точнее, через сорок три минуты совещание у прокурора. Я не успею обернуться, – Меньков говорил правду, но испытывал жуткое сожаление. – А ты потерпеть не сможешь?

– Смогу, наверное, но не буду. Я вот что… Я решение приняла. Я к тебе на такси прискачу.

– Ну, зачем в расходы влезать…

– Нет, Мишаня, решено. Уже еду.

Татьяна появилась в его кабинете минут через двадцать. Выглядела она гораздо спокойнее, чем Меньков предполагал по ее голосу.

– Такие гады – минут пять названивала, такси свободное искала, – злость и энергия чувствовались в ее голосе, но уж никак не растерянность. – Это называется качеством жизни, блин. Вот такая у нас жизнь.

– Что у тебя стряслось-то? – прервал ее Меньков, выразительно взглянув на часы.

– Это у тебя стряслось. У твоей службы. Раскрываемость, небось такая же, как и сервис в такси – херовая.

– А при чем здесь раскрываемость?

– А при том, что в марте этого года была изнасилована и убита Виктория Ревзина, тринадцати лет, ученица средней школы номер девяносто один. Небольшая подсказка – скорее всего, изнасиловал и убил ее ученик… во, блин! Ученик! Слово-то какое!

Теперь Меньков заметил, что Татьяна «приняла на грудь» наверняка не меньше двухсот граммов напитка, расширяющего сосуды и снимающего дрожание рук.

– Да, – продолжала она, – ученик той же, девяносто первой школы. Угадай с трех раз, кто этот… ученик.

– Цупиков?! – пораженно выдохнул Меньков.

– Нет, Мишаня, не угадал!

– Значит?…

– Значит, Мишаня, значит! Вербин.

– Но почему ты так уверенно?…

– Почему уверенно? Если ты обратил внимание, я выразилась так: «скорее всего». Мне сказали, что это может быть Вербин. Теперь ты можешь делать все по твоей части: допрашивать, доказывать… А я, собрав всю информацию до кучи и покумекав, вывод сделала однозначный – это законченный урод. Его лечить бессмысленно, разве что запереть в «психушке» до конца дней.

– Но как ты обо всем этом узнала?

– А все получилось по известной прибаутке: «На ловца и зверь бежит». Часа два назад пришла ко мне одна неврастеничка и привела с собой дебилку-дочь. У дебилки крыша поехала: кричит по ночам, днем по сторонам озирается, запирается в комнате, с начала учебного года в школу не ходила. Постоянно талдычила про то, что ее убьют, как убили ту, что по ночам к ней приходит. Дебилку сразу бы психиатру показать, а еще лучше – тебе. Ты бы ее расколол не хуже меня. А мамаша – от большого ума, видать – в церковь ее потащила, потом к какой-то шарлатанке, которая типа экстрасенс. Ну, наконец, нашла неврастеничка мои координаты, приволокла дебилку ко мне.

– Дебилка была свидетельницей? – Меньков уже забыл про совещание у Ивантеева.

– Не просто свидетельницей – сводницей! В общем, насколько я понимаю, дебилка эта – малолетняя потаскушка. Ей пятнадцать лет, а интенсивной половой жизнью живет уже года два. Мамаша воспитывает ее без отца, постоянно занята карьерой – бухгалтер в какой-то воровской или бандитской конторе. Ну, и личную жизнь наверняка устраивает. В общем, на дочь времени совсем не остается, только деньги остаются. Как она выразилась, «ни в чем ей не отказываю». Так вот, дебилка достаточно давно занималась сексом с Вербиным. Не только с ним, с другими тоже. Имя им, наверное, легион. Но именно Вербин попросил ее – точнее, приказал – привести к нему Викторию Ревзину. Он на ту девочку «глаз положил», а она, Вика, видите ли, слишком много о себе воображала. Короче, – Татьяна подняла руку, словно в протестующем жесте, увидев, что Меньков опять взглянул на часы. – Короче, она, эта дебильная тварь, затащила Вику Ревзину в то место, которое ей указал Вербин. Когда Вербин появился, она сбежала. На следующий день Вика не явилась в школу. А через какое-то время дебилка узнала, что нашли труп Вики. Неподалеку от того места, где ее «принял» Вербин. Естественно, она связала два события и сделала выводы. Вербин, конечно, понимал, что выводы дебилка сделает. И пригрозил убить ее, если она хоть подумает рот открыть, а не то, что откроет. Ну вот, теперь беги на свое совещание.

– А мамаша этой, как ты выражаешься, дебилки – она ведь все слышала? – озабоченно спросил Меньков.

– Конечно. Только я сказала ей: врачебная тайна – это то же самое, что тайна исповеди. То есть, меня совсем не интересует, был ли мой пациент свидетелем преступления или даже сам совершил преступление. Я, дескать, всегда храню тайны. Намекнула, что мне и не такое еще приходилось выслушивать. Хотя что уж может быть хуже?…

– И она тебе поверила?

Татьяна в ответ только плечами пожала.

– Впрочем, это уже не имеет никакого значения, – сказал Меньков. – Очень скоро ни этой мамаше истеричке, ни дочери дебилке никто не сможет угрожать. Уж это я могу гарантировать. Прикроем уродов, захлопнем мышеловку.