Текст книги "Тропинка в небо (Повесть)"
Автор книги: Владимир Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Грозный деспот» любит рисковых
На следующий день вчерашние абитуриенты собрались в одном из классов. Начальник учебной части объявил, что такие-то и такие-то зачислены в спецшколу, такие-то получили плохие оценки на экзаменах и могут забрать в канцелярии свои документы, а такие-то – шестеро – должны пройти медицинскую комиссию. Напоследок Дубков выругал тех, кто сдал экзамены:
– Лодыри царя небесного! Кровь в жилах останавливается, как заглянешь в ведомость – почти сплошные тройки. Запомните: на тройках далеко не улетите. Мы за вас возьмемся. Спецшкола – не дойная корова, кормить бездельников мы не намерены.
Про Манюшку не было сказано ни слова. Начальник учебной части ни разу даже глазом не повел в ее сторону. Ничего хорошего это не сулило. Но на легкую победу она и не рассчитывала. Вслед за Дубковым юркнула в его кабинет.
– Ну, что тебе, Доманова? – Не переставая складывать разбросанные по столу бумаги, он исподлобья глянул на нее сердитыми желтыми глазами.
Ни во взгляде, ни в голосе ничего обнадеживающего не было, а вот то, что он назвал ее по фамилии…
– Вы не сказали, как я сдала экзамены.
– Какое это имеет значение? Ну, хорошо сдала, ну, на пятерки, и будь ты в штанах… Да о чем тут толковать! У нас даже твоих документов нет. Свалилась на нашу голову, как камень с крыши…
– Так документы вот… – Манюшка выхватила из внутреннего кармана своей суконной жакетки аккуратный сверток. Торопливо развязала голубой шнурок, развернула газетку, положила перед начальником учебной части тоненькую стопочку бумаг. – Пожалуйста!
– Что пожалуйста? Ну что – пожалуйста? – закричал Дубков, багровея. – Есть порядок: нам вовремя присылают документы, мы посылаем вызов и тогда… слышишь, только тогда едут к нам на экзамены! А ты? Эх, да что я тут трачу с тобой время!
А сам тем временем, видимо, машинально развернул бумаги и стал читать. Снова аккуратной стопочкой сложил их и подвинул к Манюшке. Сказал чуть мягче:
– Нет, ничего не выйдет. И не надейся. Ну, пойми, девушек мы не принимаем. Не положено – и все.
– А почему? – зло прищурилась Манюшка. – Что, у нас не равноправие?
– Повторяешься, голубушка. Неужели не понимаешь, что дело не в этом?
– А в чем же? Мальчишки сильнее? Так давайте самого сильного, и я из него винегрет сделаю. «Вот расхвасталась, – мелькнуло у нее в голове. – Ну, да ладно, не каждого побью, конечно, но драться не откажусь ни с кем, если что».
– У нас тут не Римская империя, бои гладиаторов не устраиваем, – проворчал Дубков.
– Так, может, мальчишки смелее? Проверим: вот подожгите школу и поглядим, кто полезет в огонь, а кто побежит звонить пожарникам. «Глупость брякнула, дурой выгляжу. Из-за одной дурости не примут». – Ну, не обязательно школу, сарай какой-нибудь… Или хотите, из окна выпрыгну? У вас тут второй этаж… – Она направилась к окну, на ходу зачем-то снимая жакетку.
– Кру-гом! – рявкнул Дубков. – Ты что это тут мне дивертисменты устраиваешь? Иди в цирк, если ты такая… понимаешь… виртуозная…
Манюшка повернула к нему лицо, сказала спокойно:
– А теперь мне нельзя не прыгнуть. Получается, что я хитренькое трепло: предлагаю все такое, чего мне не дадут сделать.
– Минутку, минутку! – Вдруг он, как молоденький, прыгнул к окну и захлопнул его перед самым Манюшкиным носом. – Назад! Стань вон там, у двери! И чтоб никуда ни шагу!.. Впрочем, можешь идти. Медкомиссия завтра с двенадцати, но это тебя не касается… – Он начал перебирать бумаги.
У Манюшки замерло сердце: вернет документы или не вернет? Пока ее бумаги здесь, хоть какая-то – тоненькая, слабенькая ниточка связывает ее со спецшколой. Ну, по крайней мере будет предлог еще раз зайти сюда и атаковать начальника учебной части.
Дубков поднял голову.
– Что ты себе позволяешь? – вдруг гаркнул он. – Как стоишь? Руки за спину, ноги враскорячку… Волос дыбом встает! – Он вознес над своей лысиной ладони, пошевелил растопыренными пальцами. – Кругом марш!
Про документы он, слава богу, наверно, забыл.
Про документы-то он, может, и забыл, а вот про саму Манюшку – нет. Когда в коридоре выстроилась группа, следующая на медкомиссию, из учебной части вышел Дубков, прошелся перед шеренгой и, дойдя до Манюшки, скомандовал:
– Доманова, выйти из строя!
Манюшка знала о строевой подготовке больше понаслышке, поэтому и не стала смешить народ своей выправкой – вышла по-граждански и без положенного доклада. Однако перед начальником учебной части приняла стойку «смирно» – на это ее познаний хватило. Он окинул ее снисходительным взглядом и, понизив голос, почти душевно сказал:
– Ну вот зачем упрямишься? Зачем тратишь силы, треплешь нервы – и себе и нам? В спецшколу тебя не примут.
– Типун вам на язык.
В строю захихикали. Дубков выпучил глаза и некоторое время оставался нем и недвижим: по-видимому, на этот раз у него и впрямь кровь в жилах остановилась.
– Трош! – наконец крикнул он.
К нему подскочил тот самый высокий парень, «барон», что стоял позавчера на посту в вестибюле, вытянулся.
– Веди группу, Трош. Эта дивчина не с вами, понял? Короче говоря, нам до нее нет дела.
– Слушаюсь! – козырнул Трош и, повернувшись к строю, скомандовал: – Р-равняйсь! Смирно! Напра-во! На выход – шагом марш!
Манюшка хмуро поплелась сзади. Впрочем, на трамвайной остановке она легко и непринужденно влилась в группу и после этого от нее – ни на шаг. Трош делал вид, что ее не замечает. В поликлинике, когда ребята столпились перед кабинетом глазника, он объяснил ей свою позицию:
– Княгиня, не воображайте, что я спасовал перед вами. Если бы мне приказали: «Гони ее в три шеи», – поверьте, и духу тут вашего не было бы. Но поскольку сказано, что нам до вас нет дела, я просто не вижу вас в упор.
– Благодарю вас, барон. – Манюшка сделала пародию на книксен. Все засмеялись, Трош в том числе.
– А вы, княгиня, оказывается, забавная малышка. Я бы с вами не прочь скоротать ночку под соловьиное пение. – Смуглое лицо его и особенно золотая фикса излучали довольство – еще бы, такая изысканная светская беседа вытанцовывается!
– Научитесь сперва штаны носить, барон! – отрезала Манюшка, и Трошу под дружный хохот пришлось отправиться в темный уголок застегивать предательскую пуговицу.
Неизвестно, как бы обернулись Манюшкины дела, если бы не завязались такие вот контакты со старшим команды. Трош не мешал ей проходить комиссию в составе группы, а когда врачи обращались к нему за разъяснением, он говорил:
– Да, она пытается поступить в спецшколу. – И туманно добавлял: – Но нам до нее нет дела.
Таким образом он и данного ему указания не нарушил, и Манюшку не заложил. Вернувшись в спецшколу, Трош с чистой совестью доложил Дубкову:
– Двое комиссию не прошли. Что касается княгини… э-э, виноват… этой дивчины, то она прошла. Но нам до нее не было никакого дела.
Начальник Днепровской спецшколы ВВС Михаил Павлович Пятериков монументально восседал в своем похожем на трон кресле с высокой спинкой. Только вчера он вернулся из отпуска, и в ушах его еще стоял шум Черного моря, перед глазами цвели розы и олеандры. Слушая доклад начальника учебной части, он хмурился и обреченно вздыхал: возвращаться к будничным заботам после солнечных праздников не очень-то весело, поэтому когда Дубков под конец рассказал о настырной девчонке, что пытается прорваться в спецшколу, Пятериков вдруг улыбнулся во всю ширь крепкозубого рта.
– Смотри какая, – сказал он крепким молодым басом и покрутил головой не то осуждающе, не то с одобрением. – Думает, что стенку можно прошибить лбом.
– Черта лысого такие думают, – пророкотал Дубков. – Сразу разгоняются и… расшибают лоб. Кровь в жилах останавливается…
– Это трудно сказать: думают – не думают, – с неожиданной горячностью возразил Пятериков. – По-моему, думают и понимают, что невозможно, но… Риск – вот как это называется. Я, Павел Александрович, знаю, что это такое. – По его лицу словно тени забегали: так быстро сменяли друг друга самые противоречивые выражения. – Был у меня… ну, как сказать?.. случай такой в жизни.
Пришел как-то хлопчик – маленький, щупленький – щелкунцом сбить можно. Это до войны было, я тогда в аэроклубе работал. «Поступаю к вам, – говорит, – а медкомиссия не пропускает. Из-за роста.» Сколько-то там сантиметров у него не хватало. Ну, я, конечно: друг мой дорогой, против медиков не попрешь. Он такой… тихоня, улыбчивый, смотрит вроде наивно так и в то же время смело и даже дерзко. «Хочу, – говорит, – летать». И все тут. Я ему: «Что значит хочу? Я, может, хочу летчиком-испытателем быть, да вот…» И, представьте, он мне: «Если очень хотите, добивайтесь. И будете». Учить меня, видите ли, вздумал. В общем, отказал я ему… И что же? Стал он меня измором брать. Приходит каждый день и начинает: мол, без авиации ему жизни нет. Ну, и давай мне свои знания выкладывать. И по истории авиации, и по самолетам, и по моторам. В конце концов – донял. Мальчишка из детдома, с десяти лет книжки об авиации читал, в кружках наших разных занимался. В общем, взял я его под свою личную ответственность… – Пятериков вдруг замолчал и задумался.
– Ну и что же, получилось из него что-нибудь? – поинтересовался Дубков.
– Хм… Жизнь, Павел Александрович, в такие иногда виражи затягивает… В начале сорок четвертого служил я в штурмовой авиации, командовал звеном. И вот получаем приказ – в составе эскадрильи бомбить армейские склады… Дело было в Прикубанье… Вылетели мы в сопровождении истребителей. Сделали один заход на цель – а тут – «мессеры». Наши «яки» сразу на них, а мы пошли на второй заход. Склады охранялись хорошо, зенитный огонь был плотный. Из второго пике я вышел с повреждением. А тут еще «мессер» пристроился в хвост и добавил – стрелок-то мой, Петя Никоненко, убит был к этому времени… Потянул я в сторону фронта. Конечно, не дотянул. Кое-как сел, вылез и – подальше от самолета: вот-вот взорвется. Огляделся – на горизонте уже грузовики с немцами показались, глянул вверх – наши возвращаются, два «ила» и «як». Я закричал, помню, замахал руками: понимаю, что надежды нет, но хоть, думаю, доложат там, дома, что со мной… И вдруг смотрю – «як» снижается и с поворотом вправо идет на посадку… А грузовики – вот они… Солдаты с собаками уже к самолету бегут. – Он опять замолчал, скулы его напряглись, побелели. – В общем, собаки, можно сказать, за штаны хватали, когда я прыгнул в кабину, и взлетели мы у фашистов под самым носом… Вспоминаю сейчас и удивляюсь: как он отважился на такое?.. Вот какие были рисковые ребята… какие молодцы. Способность рисковать – это, я вам скажу… это одно из самых высоких качеств человека. Тут и храбрость, и вера в свои силы и в свою судьбу, и много разного другого…
– Эта Доманова, Михаил Павлович, тоже рисковая девчонка, – ввернул начальник учебной части. – Может, даже чересчур рисковая.
– Да… – Пятериков явно не желал расставаться с дорогими воспоминаниями. – А самое-то интересное – спасителем моим оказался тот мой «крестник», хлопчик-недомерок Степа Скиба. – Он достал из ящика стола фотографию круглолицего улыбающегося мальчика-лейтенанта и подал ее Дубкову. – Вот он, мой дорогой спаситель. Человек, который смело идет на риск и всегда побеждает… – Пятериков опять задумчиво помолчал, потом, встрепенувшись, сказал буднично: – Но это к вашей дивчине не относится. Разное время, разные обстоятельства… Пусть она забирает документы.
– Михаил Павлович, а может, глянете на нее? Все-таки, что ни говори, не каждый день у нас такие… казусы… Она в учебной части… каждый день приезжает… все ждет вашего возвращения.
– Зачем? – Пятериков пожал плечами. – Впрочем, что ж, ладно… – вдруг вырвалось у него, видимо, в безотчетном порыве чувств, вызванных воспоминаниями, которые все еще не оставляли его.
Он нажал кнопку звонка.
«Дворовый атаман», – определил Пятериков, внимательно оглядев плотную фигурку скорее мальчишеского, чем девичьего склада: широковатые для девочки плечи, крепкая шея, длинные, как у ребят-подростков, руки с тонкими кистями. Было что-то задиристое, почти вызывающее не только в позе, но и во всей ее стати, что ли, в движениях. Угадывалась привычка к независимости и лидерству. «А что? Если надеть на нее штаны и постричь, то и не отличишь от мальчишки… Хотя вот глаза… Зеленые, продолговатые, с густыми длинными ресницами. Очи, а не глаза. Н-да, эти очи еще покажут кузькину мать нашему брату», – вдруг поймал он себя на мысли. Михаил Павлович! хмыкнул и тут же нахмурился…
Когда ее позвали к начальнику, Манюшка вся внутренне подобралась, сделала «волевое» лицо. Ей представилось, что поглядев на нее, встретившись с ее выразительным умным взглядом (дома, в Залесье, не раз тренировалась перед зеркалом, пытаясь сделать его таким), начальник убедится, что она именно тот человек, чье место только в авиации.
Но посмотрев на него своими «умными выразительными глазами», Манюшка сразу поняла, что взгляд ее нужного впечатления не произвел, да и вообще…
«Грозный деспот, – определила она. – К такому разве достучишься…»
Ей вдруг сделалось страшно, аж до легкой дрожи в коленках, но тут же она разозлилась на себя за свой страх и стала перед «деспотом» хоть и не по вольной стойке, но и не вытянувшись в струнку, а так, середина наполовину: вежливо опустив руки, но независимо расставив ноги и расслабившись.
Дубков всячески демонстрировал свое безучастие к происходящему. Не поднимая глаз, он тщательно изучал какую-то бумагу. Вид у него был, как обычно, хмурый и недовольный.
– Не можем мы тебя взять, Мария, – сказал Пятериков совсем не грозным голосом. – Сочувствую, но…
– А почему не можете? Я такой же гражданин Советского Союза, как и все ваши троечники.
– Ну, понимаешь… Да ты прекрасно все сама понимаешь. И Павел Александрович вот тебе объяснял. – Он кивнул на начальника учебной части, как бы призывая его на помощь.
– А тогда зачем же вы меня вызвали, товарищ начальник? Я-то думала: раз сам заинтересовался…
Пятериков и Дубов обменялись быстрыми взглядами.
– В общем, не можем. – Начальник пристукнул ладонью по столу. – Все!.. Если поиздержалась… ну, денег на билет не хватает – скажи. Мы что-нибудь…
– Не нуждаюсь! – отрезала Манюшка и, одарив их поочередно отнюдь не кротким взглядом своих чудных очей, громко хлопнула дверью.
Начальник школы и его заместитель некоторое время сидели молча, точно пришибленные этим хлопком.
– Бой-девка! – промолвил наконец Михаил Павлович и смущенно, с виноватинкой, усмехнулся. – Ишь как рванула!
– Характер, – кивнул Дубков. – А вызывали зря – обнадежили вроде, а потом – иди гуляй… Волос дыбом встает!.. Но вы правы – это ничего не значит. Не было прецедента.
Пятериков неожиданно превратился в «грозного деспота».
– Не было, не было! Ну и что? Когда Степка со своим росточком пробивался в авиацию… тоже не было. Не помоги я ему тогда, где бы я сейчас был? – Он усмехнулся. – А вдруг опять судьба испытывает? А?
Начальник вызвал секретаря и приказал разыскать «эту нашу кавалер-девицу».
Ее «искали, но не нашли». Забрав документы, Мария Доманова испарилась.
Время подбиралось к обеду, а Манюшка еще и крошки во рту не держала. Она зашла в столовую неподалеку от спецшколы. Обед из пирожков с ливером и теплого перлового супа показался ей королевским пиршеством, и она ела его с большим аппетитом, несмотря на переживания.
Впрочем, настроение у нее было хоть и неважное, но не пораженческое. Ну, дали от ворот поворот, и она не знает пока, что делать, но не вешаться же, в самом деле! Если уж честно говорить, решение поступить в спецшколу пришло случайно.
В Залесье, где они жили вдвоем с отцом Велика, была только семилетка и, закончив ее, Манюшка встала перед выбором: или уезжать куда-нибудь, где есть средняя школа, или совсем бросить учебу. Ехать было не к кому, а оставить учение казалось ей полным крушением в жизни. Жизнь зашла в тупик, и выхода впереди не светилось. И, отчасти по инерции, отчасти из неосознанного упрямого желания перебороть обстоятельства, сдав последний экзамен за седьмой класс, она на следующий же день села за учебники восьмого: «Сдам экстерном, а там видно будет».
Целыми днями, обложившись книгами и тетрадями, лежала Манюшка на берегу озера – читала, решала задачи, делала выписки. Лишь трижды в день покидала она свое «лежбище» – ходила на обед и к проходящим поездам на станцию. Прогуливалась по платформе мимо вагонов, наблюдала чужой дорожный быт. На сердце было темно и тоскливо: вот едут люди к переменам, к новым делам, а она как замурованная в этом забытом богом Залесье. И вместе с тем поезда были для нее как вестники надежды: они приходили из другой жизни и уходили в другую жизнь, и Залесье не казалось таким уж забытым. И ночами снились поезда, и далекие паровозные гудки тревожили, манили.
Разрешилось все неожиданно просто. В августе приехал на каникулы Борис Бутузов – их сосед, годом раньше закончивший Залесьевскую школу. Вечером в Доме культуры он подошел к Манюшке.
– Привет от старых штиблет, – сказал отрывисто, выделяя каждое слово, и любовно тронул черный лакированный козырек фуражки.
– Привет! – Манюшка удивленно оглядела его. – Какая блестящая форма однако!
– Красивая, ага? – Борис дважды повернулся кругом. – Как видишь, офицерская. – Он потрогал стрелки на брюках, сдул невидимую пушинку с рукава кителя. – А я тебе привет привез из Днепровска. Догадываешься, от кого?
– От Вербака, что ль? – как можно равнодушнее спросила Манюшка.
– Догадлива. – Борис лукаво прищурился и потер пальцем блестящий латунный крап[1]1
Крап, краб – так в авиации и на флоте называли кокарду.
[Закрыть] на голубом околыше фуражки. – Делаем вид, что нам все равно?
– А нам и правда все равно.
– Ух ты! – Борис влюбленно глянул на голубой погон с желтой курсантской окантовкой. – В таком случае я тебя провожаю, ага?
– Давай.
Тут Борис сразу повел себя как победитель: придвинулся поближе и принялся охорашивать ее: разгладил морщинки на рукаве, поправил воротник жакета. В зале, когда погас свет, он бесцеремонно положил свою руку на ее ладонь и стал пожимать ее, поглаживать пальцами. Манюшка вежливо, но твердо пресекла эти нежности.
После сеанса, по дороге домой, он раза два порывался обнять ее, но получил решительный, хоть и в шутливой форме, отпор. Наконец ей надоели его поползновения.
– Знаешь что? Перестань подбивать клинья!
– Во дает! – опешил Борис. – А зачем же согласилась, чтоб проводил?
– Ну, ты ж знаешь: в Залесье свежий человек на вес золота… Расскажи-ка, что это за форма на тебе.
– Учусь в спецшколе ВВС. – Борис поскучнел. – Это средняя школа, готовит кадры для военных авиаучилищ. В спецухе три роты. Третья изучает программу восьмого класса, вторая – девятого, первая – десятого. Ну, что еще? Полное государственное обеспечение – рубон, обмундирование, учебники. Общага, правда, маленькая, большинство снимают койки на стороне. Школа платит за каждого тридцатку в месяц, остальное по договоренности с хозяевами. Доплачивают кто двадцать, кто двадцать пять, кто тридцать рублей. От квартиры зависит.
Манюшку все это очень заинтересовало.
– То, что нужно, – задумчиво произнесла она. – Жаль, что девчонок, наверно, не берут. Не?
– Да ты что! – снисходительно засмеялся Борис. – А ты бы пошла, ага?
– Я бы пошла, – как бы машинально повторила Манюшка, а сама вся напряглась, словно перед прыжком в холодную воду.
«Я бы пошла», – повторила она про себя, но уже осмысленно и утверждающе.
– Бывай здоров, – вдруг кинула Манюшка Бутузову и побежала домой.
Борису только и оставалось, что развести руками от неожиданности и обиды.
Ночь у Манюшки прошла без сна, а утром она объявила Николаю Степановичу, что через три недели едет в Днепровск. Он покачал головой: отговаривать, – знал, – бесполезно. В затею Манюшки он не поверил, но чем мог помог: выхлопотал в военкомате документ для предъявления в спецшколу (Доманова Мария – дочь погибшего фронтовика, просим принять в порядке исключения), добился в районо, чтобы приняли у Манюшки экзамены за восьмой класс, ну, и деньгами на дорогу снабдил, само собой. (Конечно, могла бы Манюшка обойтись и семью классами – для поступления в третью роту достаточно, – но не в ее характере было останавливаться на полдороге, да и трудов было жалко: столько готовилась к экзаменам…)
Манюшка закончила обед, с сомнением посмотрела в сторону буфета, где виднелась горка коричневых пирожков, – взять еще, что ли? Нет, надо деньги экономить: неизвестно, сколько придется кантоваться в Днепровске. А может, и в Киев дорога выпадет. Пятериков же не самый большой начальник, есть и над ним кто-то, а над теми – что, никого нету? Так что не все потеряно, и нужно только не сдаваться. А документы правильно забрала – отослали бы их в Залесье – вот тогда было бы все кончено. Что ж, начнем новую атаку. Для начала узнаем, кому подчиняется этот грозный деспот.
Едва она появилась в приемной, секретарь, полная, сильно накрашенная женщина, схватила ее за руку и повлекла в кабинет начальника.
Пятериков поднял голову от бумаг.
– Ну, что, Доманова, небось, развернулась уже на обратный курс?
– Еще чего! – фыркнула Манюшка. – К вашему начальству собралась. У вас кто начальство?
– Ябедничать, значит?
– А что мне остается? Не собираюсь с вами лук чистить.
Пятериков махнул рукой в сторону двери.
– Ладно, посмотрим, чего ты стоишь. Иди оформляйся. – И, снова погружаясь в дела, проворчал: – Глядишь, вот так и превратим спецшколу ВВС в институт благородных девиц.
