Текст книги "Явка в Копенгагене: Записки нелегала"

Автор книги: Владимир Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

– Вам, конечно, здесь из Центра, видней, но мы решили по-своему и считаем, что поступили правильно. Мы считали, что наша информация о случившемся окажется важной и полезной для Центра. Мы имеем в виду версию об утечке информации. Ведь если у нас есть агентура в спецорганах противника, то почему вы думаете, что в нашей среде нет их агентов? Вы отлично знаете, что цереушники свой хлеб отрабатываю с лихвой, и средств на вербовку не жалеют.

– Все так, все так, – сказал уже спокойнее Парт-босс. – Мы знаем: вы патриот своей Родины. Вы ушли от противника, рискуя жизнью. Привели свою семью. Это все мы отлично сознаем и отдаем должное вашему мужеству и решительности. Но… Завтра– собрание. Большинство настроено не в вашу пользу. Защищайтесь. Сумейте убедить товарищей в вашей правоте. Но… ни слова о версии о предательстве. Ради вашего же блага.

– Спасибо за предупреждение. Как-нибудь защитимся.

Мы с «Вестой» зашли в кафе на Комсомольском проспекте. Было тяжело на душе. Заказали коньяк и черный кофе.

– Почему они так хотят, чтобы мы отказались от нашей версии? – спросила «Веста».

– Не знаю. Возможно, нам этого никогда не понять.

– Но они считают, что версия о предателе – это блажь. Я уже действительно начинаю сомневаться, не было ли у нас у самих прокола. Не мы ли сами во всем виноваты.

– Прокол не исключается. Но я все-таки как-то увязываю наш провал с поездкой домой в 1967 году или с твоей поездкой в 1970-м. Именно там мог быть прокол. Возможно, оттуда все и идет. Давай еще по рюмочке, а то что-то муторно на душе.

Мы расплатились и вышли из кафе. По набережной дошли до моста окружной железной дороги. Внизу плескались свинцово-холодные воды Москвы-реки. Перейдя мост, спустились по ступенькам на набережную Нескучного сада. Мы любили эти места и часто ходили сюда на прогулку.

– Меня беспокоит, что они, на мой взгляд, слишком поторопились с выводами. Смотри, прошли всего лишь январь, февраль, а в конце марта они уже заявили о полной несостоятельности нашей версии. А спросишь– что, так сразу в амбицию: «Вы что, не доверяете коллективу?! Не верите в нашу компетентность?!»

– Может, он, «кротик» этот, очень ловко замаскировался?

– Все может быть. Но всегда надо искать ответ на классический вопрос: «Кому это выгодно?» А мы, к сожалению, внятный ответ дать не можем. Нет у нас конкретных фактов. А те, что имеем, они не воспринимают, и все тут. Даже вон поднимают на смех. А только англичане говорят: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». Как бы кое-кому плакать не пришлось, если наша версия окажется верной. Только, конечно, этот «крот» сидит где-нибудь в Центре и просто так его не выковыряешь. Кому выгодно его прикрывать? Кому выгодно вообще замять все это дело и свернуть дальнейшую проверку? Пришел этот: «Все. Ничего не обнаружили». Когда есть подозрения, то проверку нужно вести всесторонне, месяцами, возможно, годами. Западные спецслужбы, прошляпив Пеньковского, стали беречь своих агентов и работать осторожнее. Пеньковского-то они использовали на износ.

– Ты думаешь, у нас в Центре сидит еще один Пеньковский?

– Подозреваю, что да. А может, и не один. Сидит, наверное, и над нами посмеивается.[57]57
  Высказанное предположение полностью подтвердилось через 13,5 лет, когда О. Гордиевский в 1985 году бежал на Запад.


[Закрыть] Вот, мол, дурачки, приперлись сюда. Нет, чтобы воспользоваться возможностью и остаться там.

Ночью не спалось. Утром, выпив валерьянки и еще чего-то успокаивающего, мы отправились на Лубянку. В вестибюле углового подъезда главного здания нас ждал В. Е. На нас уже были выписаны пропуска, и мы беспрепятственно прошли в здание. Поднимались на лифте, затем долго шли по длинным коридорам, устланным ковровыми дорожками, пока, – наконец, не подошли к нужной нам двери. Мы вошли в какую-то комнату, похожую на приемную. Там никого не было. Повесив пальто на вешалку, мы сели на стулья и стали ждать. Было около десяти часов утра. То и дело открывались двери, в которые входили люди. Немногие из них были нам знакомы. Окидывая нас мимолетным взглядом, они, не останавливаясь, проходили мимо и исчезали за двойной дверью. Никто нас не приветствовал. Те, кто знал пас, проходили мимо, не глядя.

10 часов утра. Откуда-то слышался бой часов. Открылась дверь, и из комнаты заседаний вышел В. Е.

– Пойдете по одному. Сначала вы, – сказал он, кивая мне.

Я встал и пошел вслед за ним. В просторном зале за П-образным столом сидело довольно много людей.

Некоторые сидели на стульях у стены. Меня усадили на отдельно стоявший стул, так чтобы всем было видно. «Как на скамье подсудимых», – подумалось мне. Шум голосов стих. Вошла стенографистка, женщина средних лет, села за маленький столик посреди зала. В. Е. сел сбоку, недалеко от меня. Куратор все-таки. Главный дознаватель.

– Партийное собрание, посвященное персональному делу Мартынова В. И., прошу считать открытым, – провозгласил председательствующий. – Мы собрались здесь по очень тяжелому для всех нас поводу. Товарищ Мартынов В. И., находясь вместе с женой Мартыновой Л. В. на нелегальной работе в Аргентине, утратил бдительность, что послужило причиной ареста его и всей семьи. Конкретная причина провала нам пока неизвестна. Попав в руки противника, Мартынов повел себя неправильно, спасовал перед противником, проявил малодушие, раскрылся как разведчик, нарушил воинскую присягу, пошел на сотрудничество со спецслужбами Аргентины и США, что привело к выдворению из Аргентины двух наших сотрудников. Став таким образом на путь, граничащий с предательством интересов нашего народа, партии и государства, Мартыновы обратились к правительству США с просьбой о предоставлении политического убежища. Мартынов В. И., находясь длительное время в условиях буржуазного общества, подпал под его влияние, морально разложился и стал фактически перерожденцем, изменив делу коммунизма. Тем не менее, будучи переброшенным спецслужбами из Аргентины в США и находясь под круглосуточным наблюдением ЦРУ, Мартыновы сумели оторваться от противника и, проявив определенное мужество и оперативную грамотность, с двумя детьми пришли в Советское посольство в Вашингтоне. На основе договоренности с правительством США Мартыновы были доставлены на территорию СССР в город Москву.

Чтобы как-то обелить свое недостойное поведение в глазах службы, Мартыновы представили нам версию о том, что причиной их провала якобы послужила утечка информации из наших рядов. На основании их сообщения компетентными товарищами была проведена тщательная оперативная проверка, показавшая полную несостоятельность представленной Мартыновыми версии о наличии предателя в нашем чекистском коллективе. Представив свою версию, Мартыновы пытались бросить тень подозрения на всех нас, пытались внести в наши сплоченные чекистские ряды атмосферу взаимного недоверия и разлада, по сути дела, предприняли попытку расколоть наш коллектив. Представляя на рассмотрение первичной парторганизации данное персональное дело, мы полагаем, что коммунисты объективно рассмотрят изложенные факты и дадут соответствующую оценку совершенному Мартыновыми поступку.

Примерно так прозвучало это выступление секретаря первичной парторганизации службы.

Пока читался текст этого партийного обвинения, я разглядывал присутствующих. Учитывая специфику моей работы, это было второе партийное собрание в моей жизни, где я присутствовал в качестве члена партии. Первое было пятнадцать лет тому назад, когда меня принимали в партию, сейчас– второе, где меня будут исключать из партии. Там– принимали, здесь – исключают. Парадокс!

– Есть предложение заслушать самого Мартынова, что он думает о своем поступке? Пусть расскажет, как дошел до жизни такой. (Это голос парторга, изрекшего затасканную фразу, звучавшую при разборке всех персональных дел.)

Я встал и изложил свою версию моего поведения в руках противника:

– Арест был для нас полной неожиданностью, хотя незадолго до этого были некоторые настораживающие моменты. Я считаю, что разработка, в которую мы попали, была в начальной стадии. Моя намечавшаяся поездка в Чили по какой-то причине ускорила развязку. (Причина станет известна лишь через двадцать с лишним лет, когда появится книга Ю. И. Дроздова, бывшего начальника управления «С», в которой он пишет о нелегалах Т. и Г., тоже преданных Гордиевским, но сумевших тоже с двумя детьми оторваться от противника и выбраться на Родину. Случай этот имел место до нашего ареста).

Мы сознательно пошли на сотрудничество с противником, пытаясь вести двойную игру, что, в общем, предусматривалось в отступном варианте легенды.

Заключил следующими словами:

– Я категорически не согласен с выдвигаемыми здесь обвинениями в моральном разложении. Попав в руки противника, я действовал исходя из обстановки, которая диктовала линию поведения. Считаю, что открытый суд над нами в Аргентине нанес бы значительно больший ущерб нашим отношениям с этой страной, нежели выдворение двух сотрудников, послужившее, кстати, первым сигналом в Центр о нашем провале. Конечно, сотрудникам, проводившим дознание, может быть, видней, но мы на основании разрозненных фактов, выявленных нами в процессе общения с сотрудниками спецслужб Аргентины, смеем утверждать, что агентурной разработки по нашему делу не проводилось, а если она и была, то лишь в начальной стадии. У меня все.

И началось обсуждение товарищами, большинство из которых я видел впервые. Было и несколько знакомых лиц. Слева от меня, положив руки на стол, сидел Коля С., с которым я учился на одном курсе. Он посматривал на меня с явным сочувствием.

Справа поодаль сидел С. Б., выходивший к нам на явку в Буэнос-Айресе. В дальнем углу расположился Шеф, его заместители и еще кто-то из приходивших к нам на дачу в Серебряном бору.

– Как вы расцениваете свое поведение с точки зрения коммуниста? – прозвучал вопрос.

– Возможно, я был не на высоте. Как коммунист, я должен был молчать и ничего не говорить…

– Каким образом вам с детьми удалось уйти от противника?

– Я подробно описал это в отчете.

– Вы сознавали, что, уходя от противника, вы подвергали себя и семью смертельной опасности? – спросил кто-то из заместителей.

– Вполне.

– А вы не думаете, что вам умышленно позволили уйти?

– Может, и так. Но какой смысл? Зачем тогда было держать круглосуточную охрану из четырех человек?

– Да знаю я этих скотов из ЦРУ! – взорвался, брызгая слюной, лысый.

(«Нехорошо, когда не уважаешь своего противника, – подумал я. – Это всегда дорого обходится. Ишь, скоты! А откуда это ты их знаешь?»)

– Слизняк! – продолжал бушевать лысый, ерзая на стуле, глаза его налились кровью, он готов был через стол наброситься на меня. – Я не могу находиться в одной партии с этим человеком! – истерично закричал он, стуча кулаком по столу. На него цыкнули из начальственного угла, и он слегка умерил свой пыл, в глухой ярости сжимая кулаки и кусая губы.

«И что это он на меня так взъелся? – подумал я. – На любимую мозоль, что ли, я ему наступил? Или я повредил его карьере? А может, он как раз и есть предатель? Нет, я явно перешел ему дорогу. Смотри-ка какой спектакль устроил. Эх, врезать бы ему по морде! Кабинетный вояка!»

– И сколько же денег в валюте вы потеряли в результате провала? – спросил чей-то ехидный голос.

– Думаю, что вместе с квартирой, машиной и мебелью тысяч сорок долларов, – ответил я, помедлив.

– Ого! – В зале прошел шумок. – А как же вы собираетесь расплачиваться с государством? – спросил все тот же голос.

– Может, когда-нибудь расплачусь. А вообще-то – это издержки производства. Полагаю, что в нашем деле они неизбежны.

– На что вы рассчитывали, возвращаясь домой? – спросил голос из начальственного угла.

– Рассчитывал прежде всего на то, что наша информация может пригодиться, – отвечал я, вызвав этим смешок у присутствовавших.

– Чем вы собираетесь в дальнейшем заняться? – голос слева.

– Если найдете нужным, я хотел бы поделиться своим, хотя и отрицательным, опытом.

– Будете делиться своим опытом на заводе «Серп и молот»! Когда будете таскать чугунные болванки! – прохрипел грубо парторг. Очевидно, это был его родной завод, откуда он пришел в КГБ. – Опытом своим он будет делиться! Кому нужен твой опыт!?

– Если надо, могу и на заводе, – отвечал я. – Мне к труду не привыкать. Я владею несколькими профессиями и себе на хлеб могу всегда заработать. («А вот тебя, если уволить, то ты с голоду подохнешь», – подумал я).

– Что там произошло с ваши прикрытием? Я имею в виду производство мундштуков с фильтром.

– Я уже докладывал в Центр, что…

– Вы нам расскажите!

– Да, у меня не заладилось с прикрытием в начале 1969 года, и я… Все случилось из-за болезни президента фирмы.

– Вы обманывали Центр! Может быть, в вашем прикрытии и кроются причины провала?!

– Но в момент ареста у меня было уже другое, довольно неплохое прикрытие– экспортно-импортная контора.

– На себя пенять надо, а не наводить тень на плетень! – слышались голоса.

– Вы выдали противнику все, что знали. Как вы сами это расцениваете?

– Я выдал не более того, что ему уже было известно.

– Откуда вам знать, что ему было известно?!

– Я скрыл, например, факт учебы в 101-й школе, другие объекты… Адреса, фамилии…

– Ха-ха-ха! Какие еще там объекты?! Ты пел как канарейка!

– Предатель! Всех нас предал!

– Жаль, что сейчас не сталинские времена!

– В сталинские времена я бы еще подумал, прежде чем вернуться…

Все происходившее дальше было как в тумане. Голоса слились в сплошной гул, в ушах громко и тревожно звенели колокольчики, которые звенят и по сей день. Ко мне уже никто не обращался, спорили о чем-то между собой. Как ни странно, полного единогласия по решению собрания не было. Я слышал даже чей-то возглас: «Зачем же так?! Они ведь сами пришли!»

Зачитали решение – исключить из партии. Проголосовали за. Кто-то воздержался. Против – никто.

Вышел в приемную. «Веста» смотрела на меня с тревогой в глазах. Я сжал ей руку и сказал: «Держись!» И она пошла медленно, как на Голгофу.

Рассказ «Весты»

Я вошла в зал. Меня усадили на стул. Несколько знакомых лиц. Но немного. Встретились глазами с В., куратором по 1970 году. Он слабо улыбнулся. В правом дальнем углу у окна сидело начальство. В центре зала за маленьким столиком стенографистка. Гул голосов затих. Десятки глаз смотрели на меня. Многие с нескрываемым любопытством, в предвкушении своеобразного шоу. «Как же их много!» – подумала я.

– Ну, расскажите, как все произошло, – послышался голос парторга.

– А что рассказывать? Мы и так все рассказали и все описали в своих отчетах.

– Большинство из присутствующих ничего о вашем деле не знает. Так что расскажите все по порядку.

«Вот и плохо, что не знает», – подумала я.

Я рассказала о событиях, происшедших после моего возвращения из Союза в сентябре 1970 года. О наличии предателя в наших рядах промолчала: перспектива оказаться в психушке и расстаться с детьми меня совершенно не устраивала. И поэтому на вопрос, что я думаю о причинах провала, я ответила вполне нейтрально: «Где-то, очевидно, имел место прокол». Прокол – да. Но по чьей вине – я не стала уточнять.

– В Европе вы не обнаружили за собой слежку?

– Нет, не обнаружила.

– А ведь она была. Это очевидно.

– Возможно. Но не очевидно. Я тщательно проверялась. Слежку в Европе не обнаружила.

Мое сознание было настолько взбудоражено, сама я настолько деморализована, что смутно помню все происходящее. Задавали вопросы– я отвечала. Как будто это была не я.

– А зачем вы вообще вернулись сюда? – прозвучал вопрос из начальственного угла.

– А что, не надо было возвращаться?

Лишь сейчас, через два с лишним десятка лет, я уловила истинную подоплеку этого вопроса: «Надо быть сумасшедшим, чтобы вернуться, зная, что тебя ждет».

– Но они же сами пришли! – послышался чей-то голос.

– Это еще надо проверить, как они пришли.

Шеф «С» сидел молча, уставившись в крышку стола. Вопросов он, кажется, не задавал.

Обсуждение продолжалось.

– Ну, зачем же обоих под одну гребенку?! – послышался голос. – Зачем вы так?

Его заглушили другие, более мощные голоса:

– Исключить! Исключить! Вон из партии!

Мы быстро шли по коридору. За нами, немного поотстав, следовал В. Е. Я была вне себя и хотела было пройти мимо прапорщика, стоявшего на выходе, но он грубо отстранил меня, практически оттолкнул назад.

– Пропустите их, они со мной. Вот их пропуска, – сказал подошедший к нам В. Е.

Мы вышли на свежий морозный воздух.

* * *

Через полчаса она вернулась. На ней лица не было.

В. Е. проводил нас до выхода, предупредив, чтобы 24 ноября в 10 утра мы пришли сюда на заседание парткома, взяв с собой партбилеты, а «Весте» захватить еще и юбилейную медаль «100 лег со дня рождения В. И. Ленина», которой она была награждена во время своего приезда в Москву летом 1970 года.

– Ну и что ты думаешь по поводу всего этого балагана? – спросила «Веста», когда мы очутились на улице. – Как же мы теперь будем жить без партии?

– Лучше быть хорошим сочувствующим, чем фальшивым коммунистом с партбилетом, – отвечал я.

– Дело не в партбилете. Дело в убеждениях. И в деяниях тоже.

Пешком мы дошли до Кропоткинской, пересекли Крымский мост и по Нескучному саду вышли на Ленинский проспект, откуда троллейбусом доехали до нашего дома на Профсоюзной улице. На душе было тяжело.

24 ноября утром мы снова пришли на Лубянку. На этот раз В. Е. провел нас в другой, столь же просторный, отделанный деревом кабинет, принадлежавший секретарю парткома ПГУ.

На этот раз нас пригласили обоих вместе. Нас усадили во главе длинного стола. На противоположном конце восседал секретарь парткома, которого я помнил еще по 101-й школе. Обладая несомненным даром красноречия, он выступал по любому поводу на каждом собрании. Вокруг длинного стола сидели члены парткома: слева – Шеф и его замы, справа – все остальные. Приглашенные – на стульях у стены. Здесь находились также и те, кто бывал у нас на даче в Серебряном бору, включая Б. С., руководившего расследованием.

Б. С. и В. Е. сидели на стульях, стоявших сбоку отдельно от стола, там, где сидели приглашенные. Парторг подозвал Б. С., о чем-то с ним переговорил, после чего Б. С. подошел к В. Е. В. Е. извлек из своей папки какой-то листок с отпечатанным текстом и, перегнувшись через стол, передал документ члену парткома, которому, очевидно, было поручено зачитать текст. Пока Б. С. тянулся через стол, я машинально прочитал фамилии Б. С. и В. E., которые до этого мне были неизвестны, так как, по-видимому, не доверяя нам, свои фамилии они держали в таком большом секрете, что даже на заседании парткома в целях конспирации называли себя лишь по имени-отчеству. Впоследствии В. Е. долго ломал голову, откуда я узнал его фамилию, когда однажды по ней я разыскал его в управлении.

Заседание парткома объявили открытым. Мы с «Вестой» (она сидела слева от меня) знали, что нам предстоит.

Был зачитан текст о результатах служебного дознания, проведенного Б. С. и В. Е. Там были перечислены все наши грехи, самым страшным из которых было высказанное нами подозрение о наличии предателя в нашей среде и отречение от гражданства СССР.

Затем слово взял Шеф (А. И. Лазарев, ныне покойный). Я был о нем высокого мнения, считал его принципиальным и справедливым.

– Мы все должны понимать, – говорил Шеф, – что Мартыновы в течение длительного периода времени – почти полтора года, – имея на руках двух малолетних детей, ежедневно подвергались морально-психологическому воздействию со стороны противника, что в той или иной степени не могло не сказаться на их физическом и психическом состоянии. Да здесь еще и мы добавили, работая с ними почти целый год. Прошу вас все это принять во внимание. Что касается их проступка, то это уже всесторонне обсуждалось на собрании первичной партийной организации, решение которого вам известно. Призываю вас проявить должное понимание проблемы.

Затем выступил зам:

– Дискредитировали честь и достоинство советского офицера, чекиста-разведчика, выдали государственные тайны, парализовали разведывательную работу в Южной Америке, сотрудничали с противником, способствовали выдворению двух наших сотрудников из страны нахождения, отказались от советского гражданства…

– Но ведь они же отказались-то под чужой фамилией! – воскликнул кто-то.

– Да. Они назывались Мартыновыми.[58]58
  «Мартынов»– это псевдоним, присвоенный мне еще в разведшколе. Под этой фамилией я находился в командировке в Египте. Этой фамилией назвался при допросах.


[Закрыть] Но и эту фамилию им дала советская власть. Так что факт отречения от Родины налицо.

В том же ключе выступили еще несколько присутствующих. Чувствовалось, что, как и на первом собрании, выступавшие были хорошо подготовлены, хотя оперировали данными с подачи В. Е. Весь ход заседания был отработан до мелочей. Выступали в основном тс, кто заранее записался.

И вот, наконец, встал секретарь парткома и произнес блестящую обвинительную речь. Здесь уж он дал волю своему ораторскому искусству. Он сек нас вдоль и поперек, то понижал голос до шепота, то гремел набатом. Мы – предатели, изменники Родины, изгои, отщепенцы, разложившиеся элементы, люди без идеалов, перерожденцы…

– У вас хоть есть какой-нибудь идеал? – остановился он вдруг.

– Есть, – ответил я. – Рудольф Иванович Абель.

Тягостное молчание зависло в помещении. Десятки глаз внимательно рассматривали крышку стола (Абеля к тому времени уже не было в живых).

– Ну… понятно, – несколько снизив тон, сказал секретарь парткома. – Ввиду всего вышеперечисленного, прошу поддержать решение собрания первичной организации и исключить Мартынова В. И. из рядов КПСС. Здоровый чекистский организм должен отторгать инородные тела. Так и наша партия должна отторгнуть морально разложившихся людей, случайно попавших в ряды чекистов-разведчиков. Кто за исключение? Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно.

С «Вестой» разговор был коротким. Вопросов не задавали. Кто за? Кто против? Принято единогласно.

– Прошу сдать партбилеты, – сухо сказать секретарь парткома.

– И медаль тоже, – подсказал вполголоса подскочивший к столу В. Е.

Я молча положил на стол свой совершенно новенький, в течение многих лет провалявшийся в сейфе парторга партбилет. Медаль «100 лет со дня рождения В. И. Ленина», удостоверение к медали и партбилет «Весты» тоже легли на стол.

– Вы свободны, – сказал секретарь парткома.

Мы повернулись и вышли не попрощавшись. Вслед за нами выскочил В. Е. Он как-то странно суетился.

– Хотите воды? – спросил он «Весту». В ответ – молчание. – Может, вас подвезти?

– Сами доберемся, – резко ответила «Веста».

– Прошу вас быть завтра в десять утра на конспиративной квартире, – сказал В. Е.

– Мне тоже? – спросила «Веста». – Может, мне не обязательно? Надоело все это.

– Должны оба прийти, – сказал В. Е. – Обязательно. Вас хочет видеть Шеф.

– Тогда придем, – сказала «Веста».

– Ну, что? – спросила она, когда мы остались одни. – Ты до сих пор считаешь, что нас предали?

– Я не только считаю. Я в этом уверен еще больше. Может, «крот» сидел на одном из этих собраний и ухмылялся про себя: «Как я ловко всех провел!» Воистину не ведают, что творят. Когда-нибудь об этом пожалеют. А предатель– черт с ним! Пускай вредит, раз уж они не смогли его найти. Время покажет, кто был прав. Знаешь, что я тебе скажу? Трагедия разведчика в том, что его подозревают и чужие, и свои. Обидно, конечно, когда свои.

Дома, когда отцу сказали о том, что нас исключили из партии, он сел и долго молчал. Старый рядовой член партии, он не мыслил себе, как вообще можно существовать вне партии.

Заходили друзья. Они пришли, в ужас, когда узнали, что нас исключили из партии, и вообще обо всем, что с нами случилось. С некоторыми из mix я учился еще в институте, и все они, так или иначе, работали в нашей системе. Это была наша с ними последняя встреча. С этого дня на долгие годы мы как бы перестали для них существовать. Я пытался объяснить «Весте», что нужно войти в их положение. Ведь им еще предстояло делать карьеру, дослужиться до пенсии, а связь с нами квалифицируется как порочащая. Безусловно, с ними со всеми уже поговорили. Кое-кто из родственников также от нас отвернулся. Я в шутку сказал «Весте», чтобы она готовила для меня мыло, полотенце и смену белья.

Утром в 10 часов мы были на конспиративной квартире. В. Е. пришел один, без Шефа.

– Ну, Главный (Ю. В. Андронов) решил в тюрьму вас не сажать, – начал В. Е.

– Неужели вы еще хотели нас посадить в тюрьму? – спросила «Веста». – За что?

– Да есть за что, есть за что. А вы что, и вправду считаете себя невиновными? – спросил В. E., глядя на нас большими выпуклыми глазами.

Мы сидели за круглым столом.

– Вы будете уволены из органов по статье: дискредитация звания офицера. Вместе с тем вам обоим сохраняется звание, – продолжал В. E., – «Весту» определяется пенсия в размере пятидесяти процентов, то есть сто рублей в месяц. Кроме того, в целях вашей же безопасности, вам придется поселиться в другом городе, освободив квартиру в Москве.

После тяжелой паузы «Веста» спросила:

– Как это– в другом городе? Что значит – в другом городе? Вы что же, меня, коренную москвичку, изгоняете из моего родного города? Неужели мы такие закоренелые преступники? Вы считаете, что нас наказали недостаточно строго, так хотите нас совсем добить?

– Поймите, это делается для вашего же блага. Во-первых, вам в Москве находиться небезопасно, учитывая ваши отношения со спецслужбами противника. Мы не в состоянии обеспечить вашу безопасность. Во-вторых, здесь, в верхах, много людей, которые настроены против вас, и в ваших же интересах будет отсидеться где-нибудь в провинции, пока улягутся круги на воде. Кроме того, вам придется держаться подальше от иностранцев, включая граждан из соцстран. Не вступать ни с кем из иностранцев в какой бы то ни было контакт. Не устраиваться ни на какие предприятия, связанные с секретами или с обороной страны. Вам обоим придется дать подписку.

– Ив какой же город мы собираетесь нас выселять? – спросила «Веста» охрипшим голосом.

– Почему вы так говорите: выселять? Я же говорю вам, что это делается в целях вашей безопасности…

– Только не надо лапши, В, E.! Не надо! Какая, к черту, безопасность? О чем это вы? Вы нас посылаете, вот и все! Безопасность! А если я не хочу никуда уезжать? С какой это стати я должна уехать из своего родного города? И что вообще это значит? Мы что, сюда больше никогда не вернемся?

– Да вернетесь вы, вернетесь. Как вы не понимаете, что в ваших же интересах сменить на какое-то время место жительства, обстановку. Налицо явно положительный исход всего вашего дела. Ведь все обстоит гораздо серьезней, чем вы думаете. Ваше дело рассматривалось в самых высоких инстанциях (Ю. В. Андропов, ЦК КПСС). Все могло окончиться гораздо хуже для вас.

– Все нас тюрьмой пугаете? – спросила жестко «Веста». – Если надо – отсидим, а из Москвы я никуда не поеду. Это мой родной город, я здесь родилась и выросла. Здесь все мои родственники и друзья. Почему это я должна куда-то ехать? Никуда я не поеду. Это нарушение наших гражданских прав. И давайте не будем больше говорить на эту тему.

– Ну, давайте не будем. Пока. Сегодня. Но я вам советую подумать. Это окончательное решение руководства и обсуждению не подлежит. Вы же отлично понимаете, что так или иначе, уехать придется. У нас есть к вам еще одна маленькая просьба. Нужно написать письмо на имя Председателя,[59]59
  Имеется в виду Председатель Комитета государственной безопасности Ю. В. Андропов.


[Закрыть] в котором вы выразили бы благодарность руководству за заботу и чуткость, проявленные при рассмотрении вашего, откровенно говоря, столь непростого дела.

– Еще и благодарственное письмо, что ли? – вскипела «Веста». – За то, что нас, как преступников, высылают из Москвы? За это, что ли, благодарить?

– Но вы же не можете сказать, что мы для вас ничего не сделали. А чего нам стоило вытащить вас оттуда! Ведь вы себе представить не можете, каким сложным и запутанным является ваш случай, сколько пришлось нам за вас побороться.

– Бороться? Против кого это?

– Ситуация не раз складывалась не в вашу пользу, поймите вы это. Многие были настроены против вас. И настроены агрессивно. Вы должны понимать, что ваш провал был чреват последствиями: нарушение и даже свертывание некоторых участков нашей работы, сломанные карьеры… Да всего и не перечислишь. Вы не в состоянии все охватить.

Мы договорились, что я должен буду позвонить В. Е. на следующий день.

Мы с «Вестой» долго шли молча по набережной. Сильный холодный ветер пронизывал насквозь.

– Ну, что будем делать? – спросила наконец «Веста».

– Я слишком хорошо знаю нашу систему, чтобы советовать тебе что-либо иное, кроме как подыскивать себе другой город, пока есть выбор. Ты же сама понимаешь, что нас все равно вышлют со скандалом или без. Могут и с применением силы. Арестуют и вышлют. Если надо где-то отсидеться – отсидимся. Затем постараемся вернуться, поскольку ты все-таки москвичка. Мне труднее, я – иногородний, поэтому инициатива должна будет исходить от тебя. А я уж продумаю, как это сделать. Мы обязательно вернемся. Ты мне веришь? Ведь я обещал тебе еще там, в плену, что мы все уйдем? И мы здесь. Ты мне веришь?

– Верю. А благодарственное письмо?

– Сейчас пойдем домой и сочиним что-нибудь.

– Ничего писать не хочется. Противно как все это! Как они себя подстраховывают. Перестраховщики!

Дома я сел и написал письмо. В нем мы благодарили Председателя КГБ за чуткость, заботу и гуманное отношение, проявленные к нам в нашем сложном деле. «Веста» его просмотрела, кое-что подкорректировала, и на следующий день я передал его В. Е.

Мы взяли атлас автомобильных дорог страны и стали подыскивать город, где нам предстояло поселиться. Остановились на дальней точке– Новосибирске, и на ближней – Обнинске. «Веста» хотела в Новосибирск, я же настаивал на Обнинске, потому что оттуда было рукой подать до нашей деревни, где все лето могли бы находиться дети, где было вдоволь молока, овощей и фруктов. Да и до Москвы близко.

Я позвонил В. Е. Он сказал:

– Ваше письмо получилось, мягко говоря, несколько суховатым. Я думаю, что его следовало бы переписать.

– Написали, как могли, и переписывать ничего не будем. И вообще, зачем вам это письмо?

– Ну, вы же сами понимаете…

– Понимаем. Но переписывать не будем.

– Я вас прошу завтра в десять ноль-ноль еще раз прийти с «Вестой» на конспиративную квартиру. Вас хочет видеть Шеф.

– Шеф? Хорошо. Мы придем.

Шеф пришел дать нам последние напутствия. Он привел аргументы, диктовавшие необходимость отъезда из Москвы.

– Не приставлять же к вам здесь охрану? – говорил он. – А опасность здесь для вас в известной степени существует. – Ему трудно было скрывать фальшивые нотки в голосе.

«Уж не от своих ли? – подумалось мне. – Потому что ЦРУ мы совершенно не нужны. Опасность!»

– Там, где вам придется жить, – продолжал Шеф, – не связывайтесь с обиженными, а их ведь у нас немало по стране. Живите своей жизнью. Растите детей. Это у вас сейчас основная цель жизни. А вот письмо Председателю у вас действительно получилось суховатое, – посетовал он, явно кривя душой. – Ну, да уж ладно, какое есть.