Текст книги "Нео-Буратино"

Автор книги: Владимир Корнев

20 апреля 1778 г. от Р. Х.

Вот уже несколько лет меня мучает пренеприятнейшая догадка: чудится, будто я стала рабой собственного актерского дара. Кажется, лицедейство не довело меня до добра. Некогда писала я о великой тайне, какая открылась мне при игре на сцене. Всюду я чаяла очаровывать людей силой, воплощенной в словах моих героинь, не было случая, когда бы это не помогло мне заполучить чье-то расположение, но потом стала я замечать: сия таинственная сила сама повелевает мной, пренебрегая моими желаниями и намерениями, бесцеремонно врывается в жизнь мою не токмо на сцене, но и во сне, и за приятной беседой. Я вдруг поняла, что роли вошли в мое существо и мне с ними ни на миг не расстаться. Вот в чем, оказывается, прикровенная опасность ремесла актерского! Вот почему так предосудительно взирают на комедиантов в обществе!

Когда же я поняла, что своей воли для противления непонятной силе мне недостаточно, решила я идти за помощью в Храм Божий. Каких усилий мне стоило совершить сей шаг! Долгие недели я усердно молилась, держала пост и наконец направилась к приходскому батюшке. Дрожащим голосом, то и дело сбиваясь, поведала я ему о своей беде. Святой отец внимал моим словам, проявляя ангельское терпение, а затем я услышала суровую отповедь:

– А что же мыслила ты, нечестивица, когда выбирала сию искусительную стезю, вводящую в соблазн слабую душу человеческую? Разве не было тебе ведомо, что лицедейство – ремесло бесовское, небогоугодное? Всемилостивый Господь дал нам единый лик, подобный своему, единый крест, а ты, аки мартышка заморская, поганишь образ Божий, корчишь рожи и смущаешь православный люд подложными харями, вместо же того, чтобы смиренно нести свой крест, то и дело облачаешься на сцене в чужую плоть и в чужой грех! Постыдное ремесло избрала ты, мать моя, богомерзкое. Да и в Храм Божий не часто заглядываешь. Когда, скажи, в последний раз причащалась Святых Таин Христовых? Что же не ответствуешь? Вот и овладел душой твоей враг рода человеческого, и немудрено: не блюдешь себя в чистоте, мало молиться, матушка! Вот и взошла в тебе гордыня бесовская, аки терние при дороге. Вот и надоумил тебя лукавый пустые слова, прощелыгой-виршеплетом измысленные, сравнивать со святой молитвою. Ему-то, окаянному, того и надобно: соблазнить душу христианскую, а за то и силу дает всякому, кто его послушается. Так что истинно говорю: чудодейство пиес твоих от диавола, не от Бога, и слова твои суть ведьмины заклинания! Оставь, оставь, несчастная, ремесло сие, а не то берегись: сведет оно в жерло адово тебя, а купно и других многих. Да ты и сама ведь чувствуешь уже, что бес тебя кружит, иначе ведь не пришла бы к исповеди.

Так увещевал меня батюшка, а после наложил суровую епитимью, велел держать строгий пост, каждый день читать сугубое молитвенное правило, Псалтирь и покаянные каноны.

Пришла я домой сама не своя, ума не приложу, что же делать теперь. Я молода, недурна собой, привыкла к жизни шумной и веселой. Неужто бросить театр, затвориться от общества в четырех стенах и с утра до вечера бить поклоны перед образами? Тогда уж лучше сразу в монастырь, да какая из меня Христова невеста! Нет, не для меня, заблудшей, Царствие Небесное. Знать, в том моя планида: служить Мельпомене и Венере, прогневляя Бога христианского.

13 сентября 1778 г. от Р. Х.

Не след, видно, верить разным бредням поповским. Жизни на театре и вне сцены для меня давно уже не имеют границы, слились в единое целое, переходят порой одна в другую, питая существо мое необычайной живительной силой, и теперь это приводит меня в восторг неописуемый. Роли дарят мне вечную юность, а какая дама не мечтает всегда быть молодой? Я желанна и любима, сколько привлекательных кавалеров, известных в свете, неустанно волочатся за мной, увиваются подле ног моих, как виноград на беседке! Веселье и салонный блеск следуют по пятам за моей персоной, гостиные лучших домов полнятся сплетнями о любовных похождениях Авдотьи Троеполовой; пускай, я нахожу в том наслаждение неизъяснимое, ведь в глаза всяк стремится засвидетельствовать мне глубочайшее почтение. Я недосягаема для лицемеров сих в своем царственном полете. Дни мои текут легко и беззаботно, словно журчащий горный ручеек, сверкающий в солнечных лучах. Роли… – нет, мои сладостные молитвы – не токмо омолаживают тело и душу, но даруют мне чувства и образы тех, кого я представляю на сцене. Ах, какое счастье в ночи вновь переживать то состояние, что еще несколько часов назад владело тобой на подмостках! Кому еще, кроме меня, дано знать, чем полнятся глаза мужчин, привлеченных на ложе любви моей способностью открывать образ неземной женщины, когда они получают то, о чем смели лишь мечтать, и смели ли? Но только немногие избранные удостаиваются моего внимания, и, пока чудесная сила не оставила меня, ни одному сыну Адама не открою объятий против своей воли и никогда, никогда я не буду несчастной игрушкой в руках мужчины.

15 августа 1780 г. от Р. Х.

Какой же душка этот гусарский ротмистр Верейский! Скоро месяц, как длится наш бурный роман, и пора бы уже поостыть, но я все еще без ума от этих огромных карих глаз и непослушных кудрявых локонов, а он, похоже, и не помышляет об иной даме сердца. Думал ли он весной, вернувшись невредимым из боевого похода, что летом стрела Купидона пронзит его сердце? И где – в театральной ложе! Когда я увидела со сцены этого красавца брюнета в расшитом золотой тесьмой алом доломане, с восторгом наблюдавшего за моей игрой, словно кто-то зашептал у меня над ухом: «Авдотья, сей доблестный муж должен сегодня же повергнуться на колени пред тобой!» Еще задорнее, еще неистовей играла я с той минуты, а после представления служанка принесла ко мне в уборную корзину белоснежных роз, в коей была спрятана записка следующего содержания:

«Mon ange, моя госпожа, моя Диана! Заметили ли Вы, что стрелы, пущенные из Ваших прекрасных глаз, смертельно ранили одного несчастного воина, пронзив самое его сердце? Смею ли я надеяться хоть на какую-то благосклонность со стороны несравненной охотницы, или Вы будете невозмутимо взирать на страдания Вашего отныне верного рыцаря? Сжальтесь же над тем, кто готов отдать живот свой за одно невинное лобзанье госпожи!

Ваш покорнейший слуга

Гусарского Александрийского полка ротмистр

Верейский»

Чудные молитвы, как всегда, помогли: еще один мужчина стал моим рабом. Через несколько минут я уже возлежала на подушках роскошной кареты, а ее хозяин осыпал поцелуями мои руки, обещая бросить к моим ногам все свое немалое состояние, а в это время кони уже замедлили бег перед подъездом моего дома. Не сомневаюсь, что ротмистр надолго запомнит ту ночь, равно как и остальные ночи наших свиданий. Мне же в память о сих сладостных встречах останется чувство обладания еще одним молодым, сильным мужчиной да перстень с изумительным бриллиантом чистой воды. Но полноте: на часах уж четверть одиннадцатого и скоро снова явится мой неистовый любовник!

4 мая 1782 г. от Р. Х.

Намедни моя коллекция мужских сердец пополнилась еще одним прелюбопытным экземпляром. Очередной жертвой моей увлекательнейшей молитвы стал коллежский советник Кандидов. Он служит в департаменте Министерства просвещения по части инспекции Институтов благородных девиц, блестяще образован. В обществе сей молодой человек имеет репутацию знатока изящной словесности, сочинителя недурственных виршей, которые он сам исполняет, аккомпанируя себе на клавесине. Вчера же я имела возможность оценить его таланты в области художеств, а равно и в искусстве страсти. Признаться, во втором он куда более искушен.

Как большинство моих любовных приключений, сие тоже имело начало в театре, на представлении Шакеспеаровой комедии «Сон в летнюю ночь». Пиесу сию я ставлю превыше других у знаменитого аглицкого сочинителя, играю уже в который раз, и всегда с молитвенным усердием. Царица фей Титания (в сей роли, если верить поклонникам, я неотразима) так мила мне, что я полностью в нее перевоплощаюсь. Сердце поэта не могло совладать с бурей чувств, вызванных моей игрой в его душе. Тем же вечером он сидел за клавесином в моем будуаре, исполняя мадригал, будто бы только что сочиненный в мою честь. Среди прочих были там и такие стихи:

 
Чем больше я прельщен, тем больше я молчу:
Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!
Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!
Счастливее того, кто нравится тебе,
В благополучии кого сравню себе,
Когда златых оков твоих несть буду бремя?
 

Таковы все мужчины: пребывая в заблуждении, что слабый пол безнадежно глуп, они под видом собственных виршей готовы читать даме сочинения господина Державина, обращенные к его невесте, и воображают, будто предмет вздыханий тотчас примет их недвусмысленное предложение руки и сердца. Но сие и неудивительно: на какие уловки не пустишься, чтобы добиться благосклонности воплощенного идеала собственных любовных грез? И хоть мне чужда сама мысль о том, чтобы в ближайшие годы стать чьей-нибудь супругой, потеряв всю прелесть свободы, которую дает мне ремесло актрисы, я все же отвечала очарованному поэту одной из реплик Титании:

 
Прошу, прекрасный смертный, спой еще!
Твой голос мне чарует слух, твой образ
Пленяет взор. Достоинства твои
Меня невольно вынуждают сразу
Сказать, поклясться, что тебя люблю я!
 

После произнесения сей чувствительной тирады, обращенной скорее к воображаемой зрительной зале, нежели к кавалеру, замершему в томительном ожидании, мне оставалось только призвать его на ложе, сказать точнее – на бабкин щит, сопровождая манящими жестами другую реплику из той же роли:

 
Могуществом я высшая из фей.
Весна всегда царит в стране моей.
Тебя люблю я. Следуй же за мной!
К тебе приставлю эльфов легкий рой,
Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,
Баюкать средь цветов во время сна.
Я изменю твой грубый смертный прах:
Как эльф витать ты будешь в облаках.
 

Магические слова немедленно возымели действие. Простодушнейший Кандидов оказался превосходным любовником, и я благодарна ему за те приятные часы, которые мы проводим вместе. Владычица любовных ласк, прекрасная Венус, по-прежнему благоволит к своей преданной жрице.

3 июня 1789 г. от Р. Х.

Как и прежде, ход жизни моей определяют роли. Любовные похождения комедийных персон, как в зерцале, отражаются в моих амурных делах. Так, в одном французском водевиле случилось мне играть оперную примадонну, за которой одновременно волочатся двое молодых людей из приличных семейств, причем и тому и другому оказывает она знаки внимания, в финале же ее благосклонности удостаивается некий сказочно богатый маркиз, о коем раньше не шло и речи. И вот после одного из представлений встречи со мной стали упорно домогаться молодой граф Надеждин, по слухам, владелец тысячи душ в малороссийских губерниях, и очаковский герой, поручик лейб-гвардии Аморозов. Я же сочла, что оба поклонника могут быть мне весьма полезны; честно признаться, за последние месяцы я сильно поиздержалась и надобно было как-то поправить положение. В разные дни я назначала им rendez-vous в своей уборной. Ни тот ни другой не могли и помыслить о том, что очаровательная особа, позволяющая каждому уповать на скорое воссоединение с ней, на самом деле водит за нос обоих. Когда моим гостем был господин Надеждин, я старалась выглядеть благосклонной к нему, не лишать его надежды (каков каламбур!) на положительный ответ, и он в свою очередь, в знак преклонения перед дамой сердца, подносил мне то изысканные французские ароматы, то прелестный чайный сервиз севрского фарфора, а однажды подарил мне прелестное бриллиантовое колье, о цене коего я даже боюсь помыслить. В иные вечера мне наносил визиты поручик Аморозов. Мы проводили время за чаем, причем дундук кавалерист, занятый подбором в своем скудном лексиконе уместных выражений для объяснения овладевших им чувств, даже не подозревал, кем презентована чашечка, из которой он пьет. Впрочем, и сей господин тоже не поскупился на подарки: отрез великолепных брюссельских кружев, изящная табакерка чистого серебра, туалетный столик аглицкой работы в моем будуаре да несколько дорогих безделушек на нем суть доказательства щедрости гвардейского офицера. Дальнейшие события также развивались в соответствии с сюжетом игривой пиесы. Однажды вечером (к тому времени мнимые женихи мне уже изрядно надоели) оба воздыхателя нос к носу столкнулись в прихожей моего дома. Нужно ли говорить, что это произошло не случайно? Для них, впрочем, сия встреча была столь же неожиданна, сколь и неприятна. На следующий день они уже дрались на шпагах, кажется, где-то в Полюстрове, я же отыграла в очередной раз в упомянутом водевиле, да так вдохновенно, что меня неоднократно вызывали и за кулисами все было уставлено корзинами с цветами. После представления меня посетил статский советник К. Он хоть и не молод, зато, говорят, сказочно богат и имеет Владимирскую ленту через плечо. Словом, новому другу я в тот же вечер уступила то, чего безуспешно домогались двое его предшественников, и до сих пор мне не пришлось жалеть о сем ни минуты, ибо в награду от милого старичка я получила гораздо больше и теперь нисколько не беспокоюсь о состоянии своего кошелька. Как выражаются французы, c’est la vie!

29 декабря 1799 г. от Р. Х.

Странное предчувствие не дает мне покоя: кажется, вот-вот произойдет событие свойства мистического. И с чего бы это? Праздник на дворе. Петербург разговляется, приятного течения жизни ничто не нарушает; мои спектакли по-прежнему имеют успех у столичной публики, от поклонников нет отбоя, ибо мои чудесные способности не иссякают: как и прежде, я получаю силу и власть над людьми в награду за блистательную игру. Что же повергает меня в мрачные размышления? Может быть, я устала от любовных приключений, каковые в последнее время все чаще повторяют друг друга, теряют свежесть искреннего порыва? Может, меня мучит то, что сердце мое спит и ни один мужчина не заставляет его трепетно биться? Давно уж никому не принадлежит оно… Да и амплуа актрисы комедийной не столь привлекает меня, как в оны годы. Страшно подумать: вот уж скоро тридцать лет Авдотья Троеполова лицедействует на театре! Но как уследить за быстротекущим временем, коль оно не меняет твой облик? А на носу ведь новый век, и несет он что-то непонятное, что-то тревожное. Вот, к примеру, вчера ночью с Симеониевской церкви сорвало крест, и теперь вся округа только и говорит, что о грядущем Антихристе, и хотя толпе свойственно ошибаться, однако происшествие неприятное, если не сказать зловещее, тем более что произошло оно в Святочную неделю. Сегодня же собралась я впервые за долгое время к ранней литургии, а юродивая старуха с паперти бросилась на меня с клюкой, крича: «Изыди, изыди, окаянная, нет на тебе образа Божия!» Насилу ее оттащили, и я, признаться, так испугалась, что опрометью бросилась домой. Видно, нет прощения грехам моим… Но прочь, прочь мрачные мысли! В театр – только там я могу развеять дурное расположение духа!

4 генваря 1800 г. от Р. Х.

Вот, кажется, и свершилось ожидаемое! Господи, неужели я снова влюблена? Волнуюсь, как юница! А кто скажет, что я не юна? Кому придет в голову, что мне скоро… Впрочем, даже бумаге не стану доверять тайну своего возраста: пусть сие останется ведомо лишь мне да Творцу. Но что это я? Как бьется сердце! Да было ли со мной когда такое? И все он, этот прекрасный француз! Мне представили его вчера на балу у графа Агнивцева. Достаточно было лишь увидеть его, чтобы понять – вот тот мужчина, которого я ждала долгие годы. Он высок, статен, у него большие серые глаза, каштановые вьющиеся волосы, модные бакенбарды; губы у него тонкие, что выдает натуру ранимую, поэтическую, на подбородке премилая ямочка. И сейчас предо мной дорогой облик: ни в чем не вижу изъяна. Правду говоря, когда он прикасался губами к моей руке, внутри у меня все так и таяло. С этого момента я старалась очаровать столь милого француза, но ни откровенные взгляды, коими я пыталась привлечь его внимание, ни какие-либо иные женские хитрости не возымели действия. В тот вечер он оставался холодно учтив в обращении со мной. Подобное было и во вторую нашу встречу, на другом приеме. На сей раз мне показалось, что он вообще не заметил моего присутствия. И это в то время, когда на меня были устремлены восторженные взгляды множества светских львов, мечтающих хоть о малейшем знаке внимания с моей стороны! Но я не почувствовала обиды. Будь на месте этого monsieur кто другой, я, несомненно, нашла бы способ проучить подобного невежу, и он пожалел бы, что пренебрег вниманием Авдотьи Троеполовой; в сем же случае я сама осталась огорчена тем, что не вызвала в таинственном иностранце интереса к своей персоне. Впрочем, не стоит так уж печалиться: я не использовала еще своего главного средства, дабы овладеть его сердцем! Доброжелатели, кои всегда готовы услужить, уже шепнули мне, что monsieur Б. будет завтра на моем спектакле, и уж тогда-то ему не удастся ускользнуть от стрелы Амура.

P.S.Вот еще что: виновник моего сердечного недуга имеет титул маркиза, в Россию прибыл с дипломатической миссией по военным делам (впрочем, я в этом ничего не смыслю). Да! Говорят, будто богат он сказочно. Право же, странно: раньше я запомнила бы сие первым делом и только о том и мечтала бы, как получить доступ к его кошельку, теперь же, запечатлев в душе милый образ, я чуть не забыла о том, что предмет сердечной страсти ко всему еще и состоятелен. Чудно!

5 генваря 1800 г. от Р. Х.

Увы и ах: любезный сердцу соловей избежал моих силков, и если я была когда-то по-настоящему раздосадована, то именно сегодня. В который раз в театре нашем представляли комедию-оперу «Мельник – колдун, обманщик и сват», сочинения господ Аблесимова и Соколовского. Сия веселая пиеса из жизни простолюдинов вот уж лет двадцать имеет множество восхитившихся спектатеров и вызывает самые бурные рукоплескания, даже иностранцы слушают с любопытством. И сегодня, как всегда, принимали благожелательно. Я играла крестьянскую девушку Анюту, желающую воссоединения с возлюбленным. Маркиза Б. заметила я фазу: он сидел в окружении французских дипломатов в одной из лож бенуара. С первых минут представления все мои чувства устремились к нему, в уста Анюты я вкладывала всю нежность свою, всю неутоленную страсть, обращая взгляд в сторону желанного гостя:

 
Кабы я, млада, уверена была,
Что дружку свому хоть чуть-чуть я мила,
Я бы всякий день немножко
С ним видалась хоть в окошко
И не в скуке бы жила.
 

А когда разыгрывали сцену гадания на жениха, в коей героине моей является суженый-ряженый, я чуть было не упорхнула в залу к своему избраннику со словами:

 
Ай!.. Кто это? Он… так, он!
 

Не знаю, понял ли француз, к кому обращены сии слова, но, к моему великому расстройству, он и бровью не повел, будто не слышал ни слова, не встретил моего взгляда! Верно, он плохо разумеет по-русски, однако как все же обидно! После спектакля один уважаемый господин, заслуживающий всяческого доверия, заметил мне, что иностранец считает комедию легкомысленным развлечением, пригодным разве лишь для того, чтобы время от времени разогнать скуку, и никогда не признает искусством. Вкус его воспитан будто бы высокой трагедией древних авторов, равно как и драмами Корнеля и Расина, а не дурачествами комедиантов. Так-то вот! Помнится, укорял меня один батюшка на предмет моего ремесла, а я не вняла его наставлениям. Что же делать теперь? Разве думала я когда, что чье-то сердце окажется для меня крепким орешком?

10 генваря 1800 г. от Р. Х.

Вот уж почти целую неделю ночи напролет размышляю о превратностях судьбы. До сих пор все желаемое в мире сем давалось мне шутя, воистину играючи, но вот пришел, знать, час, когда и мне придется потрудиться для собственного счастья. Три десятилетия выхожу я на сцену в роли каких-то чувствительных пейзанок, нимф, коломбин и даже непотребных девиц, служа тому лишь, чтобы вызывать смех или грубые страсти у пресыщенных особ в зале. Даже у Шакеспеара я умудрялась до сих пор играть только в комедиях! Сколько же это может продолжаться? Наконец-то послан мне знак свыше, а проводник воли небесной – мужчина моей судьбы, не ставящий ни во что шумное веселье на сцене. И вот третий день уже я разучиваю роль в трагедии одного французского сочинителя, которая давно уже готовится к представлению у нас на театре. Ну разве не перст судьбы указал милейшему господину С., нашему антрепренеру, именно меня, когда он искал актрису, коей можно доверить главную роль? Кто бы мог подумать, что после блестящей карьеры комедийной примы я переменю амплуа и, несомненно, сам ход моей жизни на Парнасе? И всему виной недуг любовный! Да любила ли я кого доселе? Мнится мне, что до сих пор никого не любила и теперь желала бы изгнать из памяти всех мужчин, снискавших когда-либо мою благосклонность, дабы освободить место для единственного Господина. Мне кажется, что еще ни одна роль не вызывала у меня столько усердия, столько трепета при разучивании. Я живу грезами о дне премьеры, когда стрела Амура наконец-то поразит желанную цель и мы воспылаем одной страстью. О Венера, распали во мне желание любовное, чтобы оно придало сил воплотить в новой роли неземное чувство, охватившее мою душу!

5 июня 1800 г. от Р. Х.

Свершилось! Позади бесконечные месяцы постановочных мучений. И вот вчера вечером наконец-то прошла премьера. Мои самые сокровенные грезы облекаются в плоть, сны оборачиваются прекрасной явью! Я добилась-таки своего! Между прочим, в финале трагедии есть такая сцена: героиня гибнет, испив таинственный напиток из бокала, который протягивает ей злодей любовник, сам же он разбивает богемское стекло со сладострастным питьем и остается в полном здравии. В ту минуту я старалась придать своим словам (или словам героини?) особенно глубокий, мистический смысл, и, когда сии молитвенные пиесы лились с уст моих подобно дурманящему сладостному нектару, чувство, переполнявшее мое существо, наконец-то передалось маркизу. Публика была в восторге, аплодисменты долго не смолкали. Многие пришли с одной лишь целью: увидеть несравненную Авдотью Троеполову в неожиданном образе трагической героини, и я не обманула их ожиданий незабываемого зрелища. Множество поклонников стремилось в тот вечер за кулисы, чтобы выразить свое восхищение, вся труппа поздравляла меня с небывалым успехом, у ног моих росла гора прекрасных цветов, но сие признательное отношение я принимала как должное, ибо отдала игре весь запас сил и умудрялась держаться достойно лишь потому, что мне не терпелось видеть перед собой единственного рыцаря. Кажется, ни одна сцена мира не видела до сих пор такого огромного количества роз, как наш театр вчерашним вечером. Как только иссяк поток восторженных зрителей, мой милый маркиз, обычно степенный и чопорный, точно мальчишка ворвался в уборную и буквально упал на колени. Меня столь взволновала сцена, открывшаяся взору, столь восхитительно было ощущение моего триумфа, что я совсем потеряла голову. Букеты, преподнесенные назойливыми почитателями, ни в какое сравнение не идут с роскошными алыми розами, брошенными к моим ногам желанным гостем и так щедро усыпанными бриллиантами росы, словно они сорваны в лучах Авроры на склонах Олимпа. Я не заметила, как оказалась в апартаментах французского посольства. Здесь и суждено было мне провести первую ночь с возлюбленным. Возможно ли доверить бумаге или хотя бы передать изустно то, что происходило с нами в те чудесные часы? Признаюсь лишь, что пребывала в райских кущах. Ночь любви пролетела как единый миг, а когда наступило неумолимое утро, маркиз предложил мне испить некий напиток. Я убеждена, что то была божественная амброзия, нектар страсти! В мгновение ока у нас в руках появились бокалы, наполненные до краев жидкостью пурпурного цвета. Б. незамедлительно пригубил содержимое своего бокала и протянул его мне, давая понять, что, выпив оставшееся, я навсегда заболею любовью к нему. Какая милая причуда! Маркиз не мог не заметить, что я давно уже без ума от него, и сладостные ощущения бурно проведенной ночи были лучшим тому доказательством, но пылкому сердцу француза сего оказалось недостаточно: очевидно, симфонию нашей первой встречи он желал завершить мистически – возвышенным аккордом. Сие было так трогательно, так романтично, что я с радостью повиновалась воле возлюбленного. Теперь ему оставалось исполнить свою часть таинственной церемонии. В тот миг, когда Б. подносил к губам мой бокал, он выскользнул из рук его и разбился о мраморный пол. Не раз я убеждалась в том, что взволнованный мужчина порой ведет себя как слон в посудной лавке, однако сей пример неловкости, кажется, грозит обернуться самыми печальными последствиями. Но прочь печальные мысли! Красивая сцена не удалась из-за ошибки партнера. Только и всего! Мало ли подобных забавных случайностей было в моей игре на театре? Нельзя же всерьез считать, что сущий пустяк может как-то повлиять на отношения с маркизом. Рассудив так, я спешила успокоить Б., он же бросился собирать осколки хрусталя. Бедняжка: я заметила, как дрожали его руки! Он попросил у меня платок, а когда я исполнила его просьбу, все, что осталось от сосуда любви, бережно завернул в шелк и произнес:

– Сии драгоценные осколки я буду хранить до конца дней своих.

При этих словах я увидела в его руках розу – ее лепестки словно впитали содержимое разбитого бокала. Каких только чудес не являет нам любовь! Роза, конечно, предназначалась мне как знак рыцарского преклонения и в утешение за пережитые неприятные минуты. Я с радостью взяла цветок, но чуть не расплакалась от досады: острый шип пребольно уколол палец. Тотчас, в довершение ко всему, маркиз объяснил мне, что должен сегодня же вечером ехать в Париж, ибо дипломатическая миссия его исполнена и сам Буонапарте ждет его с докладом, так что наши отношения должны прерваться на неопределенный срок. Вот тут из глаз моих действительно брызнули слезы. Жестокая планида: не успев сполна утолить жажду обладания любимым, приходится уж расставаться! Маркиз бросился на колени, и слова утешения полились сплошным потоком. Сказать, что речь его обнадежила меня, – значит не сказать ничего. Любимый обещал непременно вернуться, как только позволят обстоятельства, и увезти меня в свое родовое имение где-то в Провансе. Он подробнейшим образом описывал наиболее живописные уголки апартаментов, кои будут мне отведены, рисовал заманчивые пейзажи земельных угодий, коих я буду безраздельной владычицей, невероятные картины нашей будущей семейной жизни в роскошном дворце, где мне предстоит осчастливить его дюжиной младенцев. Под конец он намекнул на то, что подарит мне собственный театр! Сколько мужчин пытались поразить мое воображение разного рода посулами, но ни одному я не верила, ибо никто из них не заставлял трепетать мое сердце, маркиз же обещал мне невиданные сокровища, рай земной, и я готова верить каждому его слову! Ну разве сие не лучшее доказательство подлинности моих чувств? Итак, теперь я совершенно спокойна, счастлива и готова смиренно ждать его возвращения. В конце концов, мне наскучила бесконечная смена однообразных любовников, каждому из которых я спешила изменить, как только он закрывал дверь моей спальни. Теперь, когда в душе моей поселилась истинная любовь, мне не страшна никакая временная разлука с тем, к кому обращены все мои помыслы.

5 июня 1803 г. от Р. Х.

За окном белая петербургская ночь. Бледно-золотой Ангел со шпица Петропавловского собора парит в перламутровом небе, осеняя крестным знамением дремлющую столицу. В гостиной тихо, слышно, как потрескивают свечи в канделябрах. Стол накрыт на две персоны: изыски французской кухни, заморские фрукты, превосходные пирожные и «Мадам Клико» во льду. Сегодня к ужину я ожидаю единственного желанного гостя, а он все не спешит исполнить данное мне обещание. Три года назад, день в день, маркиз Б. покинул Петербург. Сие значит, что уже 36 месяцев я вздрагиваю от каждого подозрительного шороха, с надеждой глядя на двери, все кажется, вот сейчас они распахнутся настежь и возлюбленный, отстранив глупого слугу, спешащего доложить о самоуверенном визитере, бросится к моим ногам, как в тот незабвенный вечер за кулисами, подхватит меня на руки и, осыпая поцелуями, унесет в свой роскошный экипаж, который умчит нас из Петербурга с его суетным одиночеством и пустыми интригами в далекую сказочную страну, где меня ждет все, о чем любая женщина может только мечтать. Последние годы, прошедшие во власти всепоглощающей любви, были овеяны тихой грезой и светлой грустью. Я продолжала самозабвенно играть, повторяя свои роли-молитвы, оставаясь, как и прежде, молодой обворожительной барышней: время, неумолимое для всех других людей, по-прежнему не властно над моим обликом. Поклонники по-прежнему не дают мне прохода, но их внимание для меня теперь ничего не значит. Я сама поражаюсь перемене своей натуры, причина коей кроется в любви: я стала невозмутимой, как мраморная статуя, и недоступной, как крепостные бастионы. Однако таинственная сила, скрытая в молитвенных пиесах, к чьей помощи я более не прибегаю, уже без моего ведома порабощает мужские сердца. Никогда бы не подумала, что мне будет больно видеть мучения мужчин, плененных моей игрой, крушения их судеб, дуэли и самоубийства из-за безответности чувств. Теперь мне претит сама мысль об измене возлюбленному, и я иногда даже подумываю: а не оставить ли сцену? Ведь актриса в глазах общества выглядит если не публичной женщиной, то уж, во всяком случае, особой весьма легкомысленного поведения, что никак не совместимо с положением дамы, чье сердце отдано единственному мужчине. С другой стороны, страшно подумать, что придется добровольно расстаться со своими героинями, своей публикой, наконец, в одночасье разрушить свою артистическую карьеру, устроению коей отданы десятилетия. Единственное, что я могу сейчас себе позволить, дабы не искушать судьбу и не испытывать понапрасну сверхъестественного дара, управлять коими не в моей власти, – не брать ролей, сулящих мне новые любовные похождения, романы, изобилующие головокружительными взлетами и стремительными падениями. Я готова следовать такому правилу: не изучать новые тексты, а роли, превращенные мной в искусительные молитвы, вспоминать лишь во время представления. Впрочем, есть надежда, что все эти ухищрения не понадобятся. Налью шампанского и выпью с верой в то, что сейчас произойдет чудо: долгожданный гость возникнет на пороге и в тот же миг решится судьба моя!