Текст книги "Нео-Буратино"

Автор книги: Владимир Корнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

XIV

Состояние его приближалось к обмороку. Тиллима одолевали сомнения в праведности совершенного поступка, он даже предположил, что сама бабка Авдотьи устроила все именно так, чтобы наказать его за непозволительное любопытство и за проснувшуюся в нем жадность. «От добра добра не ищут!» – старая пословица слишком поздно пришла ему на ум, впрочем, она тут же сменилась другой мудростью, которая показалась Тиллиму вполне своевременной: «Если тебе плохо, найди того, кому хуже, и помоги ему». Ухватившись за этот совет, как за соломинку, Тиллим бросился раздавать яблоки встречным детям. Найдя нищего, он выгреб из карманов последнюю мелочь и бережно опустил в шляпу, себе же оставил лишь жетон, вспомнив, что его звонка ждет Авдотья. Среди множества искалеченных автоматов он отыскал один исправный и стал набирать номер. Неоднократные попытки дозвониться до знакомой успехом не увенчались. В ответ на пароль из семи цифр в трубке слышались только короткие гудки. Ничего не оставалось делать, как только заглянуть к Авдотье в гости, и Тиллим побрел в сторону ее дома, то и дело задевая прохожих, в надежде, что его исключительные способности вот-вот вернутся. Однако чуда не происходило, чужие мысли и чувства не желали передаваться Тиллиму, его собственные иллюзии терпели крах, а заманчивые горизонты будущего становились недосягаемыми.

Он порывался хоть в чем-нибудь помочь встречным людям, но благие намерения незадачливого доброхота пресекались грубыми окриками. Заметив женщину, согнувшуюся под тяжестью продуктового груза, распиханного по хозяйственным сумкам, полиэтиленовым мешкам и каким-то нелепым сеткам, Папалексиев решил, что это и есть тот беспроигрышный вариант, который вернет все на свои места. Сам вид несчастной особы слабого пола взывал к состраданию: раскрасневшееся от перенапряжения лицо и шея, вздувшиеся на запястьях вены, пальцы, судорожно вцепившиеся в непосильную ношу, наконец, она не шла, а неуклюже переваливалась с боку на бок, что делало ее похожей на одинокую утку. Тиллим подскочил к ней любезным гоголем и предложил свои услуги, но из-под насупившихся бровей его смерил взгляд, красноречиво выражавший враждебность и презрение, а раздавшийся при этом меццо-сопрано объявил:

– Обойдемся без посторонней помощи.

Теперь у Папалексиева оставалась только надежда на скорую встречу с Авдотьей, только она могла утешить, поправить его бедственное положение своей дружбой. Правда, в планы Тиллима не входило докладывать внучке о знакомстве с ее бабкой, самолюбие не позволяло ему открыть Авдотье вчерашний сон и, таким образом, признать свое поражение в споре о достоверности старого дневника, к тому же он боялся, что, узнав о последствиях этого сна, Авдотья сочтет его помешанным. Однако нужно заметить, что загадочная судьба актрисы Троеполовой и ее теория происхождения войн уже не будили в Папалексиеве желания иронизировать и злословить.

Добравшись до знакомой двери, Папалексиев вздохнул так, будто с плеч его уже свалилось роковое бремя, и нажал черную кнопку звонка. Хозяйка встретила Тиллима спокойно, без удивления и излишней восторженности. Казалось, что она ждала его прихода. С порога он стал смущенно объясняться:

– Знаешь, я никак не мог тебе дозвониться. Наверное, какие-нибудь неполадки в сети. Так бывает: звонишь человеку битый час и постоянно занято, а потом выясняется, что он ни с кем не разговаривал или дома в это время вообще никого не было.

– Да нет, на этот раз действительно было занято, – улыбнулась Авдотья. – Я звонила тебе и тоже никак не могла дозвониться. Выходит, мы одновременно набирали номер. И такое случается… Ну, как живешь? Как дела?

– Ничего примечательного. Совершенно никаких новостей. Жизнь моя тиха и печальна, – меланхолично юродствовал Папалексиев.

– Что на улице? Какая погода? Я сегодня из дома не выходила, не знаю, что там творится.

– Погода обычная, в соответствии с прогнозом, – сочинял Тиллим, прогноза не слышавший. – На улицах ничего не творится, то есть ничего жизнеутверждающего. Беспорядков и несанкционированных скоплений пока не наблюдается – скучно! Народ снует туда-сюда, и все почему-то с мрачным видом. Не пойму, отчего такая перемена в наших людях?

Авдотья что-то невнятно ответила по поводу перемен (видно было, что эта тема ее мало волновала) и предложила Тиллиму чаю. Почаевничать он с удовольствием согласился: во-первых, потому что был голоден и измотан, во-вторых, он все же искал повод поговорить о прапрапрабабке с целью выудить как можно больше информации о ней. Прихлебывая из старинной фарфоровой чашки, он как бы невзначай полюбопытствовал:

– Авдотья, ты, кажется, что-то там утверждала о существовании неопровержимых доказательств, связанных с историей твоей прабабки?

– Папалексиев, давай не будем к этому возвращаться. Оставайся при своем мнении или считай, что я вообще ничего не говорила.

– Не дуйся, пора бы уже меня простить. Ну пожалуйста, покажи, что это за доказательства. Они, наверное, представляют историческую ценность, а я в этом кое-что смыслю, – упрашивал Авдотью Тиллим.

Надо сказать, что недоверие Папалексиева к семейным преданиям оскорбило ее, и она не желала возвращаться к разговору об откровениях своей прародительницы, чтобы не продолжать кощунство и не тревожить более ее память, но, с другой стороны, Авдотье хотелось убедить самоуверенного скептика в подлинности событий, описанных в дневнике, защитив тем самым честь рода и свое собственное достоинство. Это стремление взяло верх, и она все-таки решилась представить Тиллиму имевшиеся в ее распоряжении доказательства бабкиного существования. Для начала Авдотья прибегла к психической атаке, обрушив на собеседника весь запас красноречия, который был ей дан:

– Разве ты не знаешь, Тиллим, что древние очень часто считали женское начало воплощением зла? Они в страхе поклонялись ему, приносили обильные, даже человеческие, жертвы. И ты ничего не слышал о воинственной богине Иштар, которой поклонялся древний Восток, чьи святилища воздвигались финикийцами в легендарном Карфагене? Грозные воители-скифы повсеместно почитали могущественную Табити, богиню огня и стихии, помогавшую им в битвах. Вспомни ужасных греческих Эриний, безжалостных мстительниц, сеющих всюду смерть и хаос, вспомни всемогущую Кали, вершительницу зла, повергавшую в страх индийцев, или римскую Беллону, супругу и соратницу Марса. Этого тебе недостаточно? Обратись к мировой классике! О чем рассказывает нам Гомер в своих поэмах? О жуткой троянской бойне и ее печальных последствиях, а виной-то всему, как известно, – ссора строптивых богинь и любвеобилие Елены Прекрасной. Может, и она была простой смертной?! Вряд ли! А Цирцея, превратившая в свиней спутников Одиссея и его самого околдовавшая, и вовсе была натуральная ведьма. Возьмем еще «Песнь о Нибелунгах». Уверяю тебя, такого обилия страшных смертей и крови, пролитой из-за женщин, ты не отыщешь ни в одном произведении европейской литературы. В последних строчках этой кровожадной поэмы весь смысл истории:

 
За радость испокон веков
Страданьем платит мир.
 

Я бы даже уточнила: за радость обладания женщиной! Сколько рыцарей в разные времена стали жертвами дам сердца и даже собственных жен! Пример одной злодейки-мужеубийцы Клитемнестры чего стоит! А вспомни еще лермонтовскую царицу Тамару, которая была «как демон коварна и зла», Лорелею Гейне или совершенное чудовище – лесковскую Катерину Измайлову. История и литература целиком на моей стороне, Тиллим! Тебе мало этого? Тогда послушай одно интересное турецкое предание. Летом 1675 года хан Нуреддин со своими янычарами с трех сторон осадил Почаевскую лавру на Львовщине. После недолгой осады, утром 23 июля, турки были приведены в ужас открывшимся видением: в облаках над монастырским храмом явилась некая грозная жена, окруженная целым сонмом ангелов, держащих в руках обнаженные мечи. У лучников сдали нервы, и они принялись пускать стрелы в Деву на небе, но те возвращались и поражали самих турок, в войске возникла паника, обезумевшие воины стали убивать друг друга, а после обратились в бегство. Многие из них были пленены, некоторые будто бы даже приняли крещение и остались в монастыре. Разве не яркий пример влияния женщины на ход военных действий? Правда, монастырская летопись трактует это событие как чудесное явление Пресвятой Богородицы, вступившейся за православную обитель.

Расчет Авдотьи оказался верным – Папалексиев слушал эти откровения раскрыв рот. В его голове, не приученной переваривать сразу столько информации, царил полный беспорядок, он был морально подавлен и мог только растерянно вымолвить:

– Так что же, выходит, твоя прабабка сама Божья Мать?

Авдотью эта наивность гостя здорово позабавила, ее охватил приступ смеха. Наконец, успокоившись и переведя дух, она сказала:

– Извини, Тиллим, я, наверное, что-нибудь не совсем понятно объяснила, или ты меня не так понял. В общем, это не важно, главное – будь внимателен сейчас. Мне как-то попало в руки французское издание воспоминаний исторических деятелей наполеоновской эпохи, ветеранов войны 1812 года. В этом томе собраны дневники, отрывки мемуаров и писем участников тех событий. Меня, конечно же, заинтересовали разнообразные мнения, связанные с причиной рокового для французов русского похода. Приверженцы принципа «Хочешь мира – готовься к войне» считали эту войну, как и всякую иную, необходимым жертвоприношением на алтарь будущего государственного благоденствия. Трезвые прагматики, отметая всякие сентиментальные причуды и мистические настроения, рассматривали войну как средство для захвата новых земель и рабов. Были, однако, и восторженные романтики, в большинстве своем боготворившие Наполеона как подлинного вождя нации, убежденные в том, что молодое поколение французов должно принести всему миру великие идеи новой цивилизации, родившейся в их отечестве, они жаждали окунуться в пыл битвы, пройти через испытания, уготованные всякому настоящему мужчине, и водрузить трехцветное знамя империи в русской столице…

– Ишь чего захотели! Они что, правда на это надеялись? – Папалексиев неожиданно перебил Авдотью, возмущенный наглостью чужеземцев.

– Успокойся! Ты же знаешь историю… Так вот, по поводу краха русской кампании в сборнике тоже можно найти разные точки зрения. Для одних участников этих событий, в основном родовитых дворян, поражение в России было карой свыше за недавнюю революцию, свергнувшую престол Помазанника Божия, утопившую Францию в крови и развратившую общественные нравы. Другие, по примеру посрамленных предшественников, склонны были объяснять свои неудачи лютыми русскими морозами, суровыми бытовыми условиями варварской страны и дикими нравами народа, который, вместо того чтобы встречать их как освободителей от векового рабства, взялся за дубинку и поступил с ними против общеевропейских правил ведения войны. И только в одном-единственном письме я натолкнулась на сведения о подлинном источнике катастрофы 1812 года, которые убедили меня в том, что моя прапрапрабабка вовсе не была выжившей из ума фантазеркой.

– Это же круто! – вырвалось у Тиллима, Авдотья же невозмутимо продолжала:

– Эта мудрая женщина считала, что кровавые бойни, чей водоворот затягивает мужчин, – следствие обманутых надежд, ущемленного самолюбия и мстительного честолюбия. Мужчинам суждено проливать кровь, пока женщины умываются слезами. Потери и несказанные слова, утраченные ласки и захлопнувшиеся двери, отстраненные объятия и молчаливые признания – все неслучившееся и канувшее в небытие по причине любовного эгоизма возвращается в мир в виде разрушений и войн. При этом погибает большинство мужчин, так как они первенствуют в изменах и сластолюбии. Оскорбляя и обманывая любящих женщин, они накапливают разрушительную энергию, и, когда та достигает критической массы, на землю текут потоки горя и смерти. Истребляющая сила отвергнутой любви иных женщин не уступает разрушениям, приносимым войнами. Увлекая несчастных дьявольским обаянием и опутывая их тонкими сетями, именуемыми в обществе политикой, они оставляют на челе порой даже невинных жертв печать проклятья и скорби. Воинам во сне является женщина, возможно, это сама прародительница Ева. Красота ее ослепительна и ужасна до беспамятства, поэтому запомнить ее не может никто. Совращенный ею оказывается целиком во власти этой губительницы мужских душ и на следующий день неизбежно погибает в бою. Так вот, в письме, о котором я уже сказала, содержатся очень любопытные сведения по этому поводу. – С этими словами Авдотья сняла с полки толстенный том и, найдя нужное место, стала вслух переводить с французского:

Его сиятельству графу де Банвилю.

Авиньон, 15 июня 1845 г.

Дорогой Альбер, я был приятно удивлен, найдя в утренней почте Ваше письмо. Вы еще молоды и малоопытны, не могли испытать подобное, но постарайтесь представить себе, что значит для старого воина послание сына верного боевого друга, от коего вот уже пять лет не было решительно никаких известий. Я так растроган, что берусь писать ответ немедленно после прочтения Вашего письма. Прежде всего просил бы засвидетельствовать глубочайшее почтение Вашему отцу и заверить, что мои дружеские чувства к нему нисколько не остыли, а память о военных походах, когда нам не раз приходилось выручать друг друга в самых жарких схватках, живет в моем сердце. Печально было узнать из Вашего письма, что старик совсем сдал и уже не поднимается с одра тяжкой болезни. Милый Альбер, если бы ты знал, каким крепким мужчиной, доблестным воином, каким блестящим офицером, являвшим пример для своих солдат, был твой отец! Надеюсь, Альбер, ты не обидишься, что я обращаюсь к тебе в столь фамильярном тоне? Что нам чиниться, ведь я и сам вполне гожусь тебе в отцы. Если бы ты мог помнить свои младенческие дни, то непременно вспомнил бы, как я принимал тебя от Святой купели в парижской церкви Св. Женевьевы. Да, в молодости мы были большие друзья с твоим отцом. Ты, наверное, и не знаешь, что я жизнью своей ему обязан. То было при подавлении испанского мятежа. Наш корпус вошел тогда в предместья Мадрида, была полная неразбериха, толпа на улицах, и вот из этой толпы выскочил вдруг какой-то отчаянный разбойник и бросился на меня, размахивая навахой. Если бы не меткий выстрел твоего отца, уложивший наповал злодея, лежать бы мне тогда на мадридской мостовой с перерезанным горлом. А что за впечатляющее зрелище являл собой твой родитель в Бородинском бою! Сражался как лев! Однако я ударился в воспоминания… Любезный Альбер, меня, признаюсь, весьма обеспокоила та часть письма, где ты пишешь о своих спорах с отцом, о том, как он тяжело переживает нестроения в твоей супружеской жизни. Не беспокой старика, не отравляй его последних дней! Он был всегда примерным семьянином и никак не заслужил, дожив до седых волос, увидеть крушение семейства собственного сына. Я понимаю, что тебе могут казаться причудой слабеющего старческого сознания его предостережения о том, что твой развод может повлечь за собой страшные несчастья не только для тебя, но, возможно, для всей Франции, ты можешь считать галлюцинациями его рассказы о роковой женщине из сна, но поверь мне, Альбер, это сущая правда! В ту памятную ночь перед сражением при Шернишне многие в моей дивизии видели эту соблазнительницу, и действительно, те, кто последовал с ней на ложе любви во сне, наутро пали в бою. Уверяю тебя, твой родитель находится в здравом уме и память ему не изменяет даже в деталях! Эта коварная особа на самом деле была не властна опутать мужчину, чье сердце уже принадлежало единственной женщине, а именно таким был в те годы твой отец. Его верность твоей матери была поистине замечательна! Сомневаюсь, что в русском походе он имел хоть какую-то самую безобидную интрижку. Не помню, чтобы он когда-то позволил себе даже невинный флирт: всегда оставался стоек и невозмутим, как египетский сфинкс. Иногда он шутил: «Изменить Франсуазе для меня так же невозможно, как изменить Франции». Неудивительно, что какая-то обольстительница из сна не смогла в достаточной мере поразить его воображение. Взывая к твоему благоразумию, Альбер, я настоятельно прошу тебя следовать в семейной жизни примеру отца и моему совету. Перед моими глазами и сейчас твоя супруга с малолетним сыном на руках. Когда они гостили в моем скромном поместье пять лет назад, я не мог налюбоваться на радостную мать с прелестным младенцем, всякий раз, глядя на них – да простит меня Господь! – я представлял себе саму Мадонну и Богомладенца. Вспомни, что ты католик, вспомни о долге доброго христианина, и ты отменишь свое в высшей степени легкомысленное решение. Супружеская верность – не только добродетель, без которой немыслима примерная жена, но и достоинство, необходимое всякому уважающему себя мужчине. Послушай старика: быть добрым семьянином куда спокойнее, а всякая измена несет в себе такие печальные последствия для души и тела, коих ты и вообразить себе не можешь. В ранней молодости я и сам предавался любовным утехам, но в 1812 году был уже отцом семейства, имел детей. Жену свою я боготворил, и мысль об измене этому ангелу во плоти не могла и закрасться в мое сознание с самого дня нашего венчания, и по сегодняшний день я остаюсь верен супруге, данной мне Богом. Видишь, как мы схожи с твоим отцом? Схожи и наши судьбы. Мне ведь тоже в дни русского похода являлась во сне коварная соблазнительница, я видел ее неоднократно, и всякий раз она искушала меня, но я отвергал ее домогательства, хладнокровно разбивая бокал с губительным питьем, который она мне протягивала. Я знаю, что в те ночи меня хранила любовь к спутнице жизни и тот образ Пресвятой Девы, который она своими руками надела мне на шею в день расставания. Чем больше я думал о драгоценной супруге, тем реже меня посещала ночная гостья, и – что самое удивительное! – видимо, из-за того, что ей не удавалось добиться своей цели, с каждым новым посещением она становилась все менее привлекательной, старела буквально на глазах, так что внешность ее стала совершенно отталкивающей и не смогла бы, наверное, вдохновить на любовные подвиги даже самого невзыскательного сына Адама. Со временем она совсем перестала мне являться, оставив в покое. Но если бы ты знал, скольких верных солдат императора лишила жизни эта фурия! С тех пор, как стало ясно, что она вторгается в сны моих воинов, я не уставал увещевать их, призывая хранить священные супружеские узы… Никто не желал меня слушать, многие смеялись мне в лицо, однако неминуемая смерть, настигавшая их после грехопадения во сне, подтверждала мою правоту. И сейчас меня часто посещает жуткая мысль: именно ненасытная дьяволица подставила под русские штыки груди тысяч лучших сынов Франции. Но, в конце концов, верить в это или нет – твое личное дело, я лишь на правах крестного отца, убеленного сединами и умудренного житейским опытом, спешу предостеречь тебя от досадных, непоправимых ошибок, которые неизбежно повлечет за собой твой развод. Ну да тебе уже наверняка надоели скучные наставления, с которыми я столь бесцеремонно вторгся в твою жизнь… Прости старого ворчуна и помни, что я желаю тебе только добра и каждый день молюсь о здравии всего вашего семейства. Бог да сохранит тебя, твоего незабвенного батюшку и весь славный род Б. в благополучии на долгие годы, Пресвятая Дева оградит твой семейный очаг от житейских бурь!

С совершеннейшим почтением

бесконечно преданный вашему семейству

маркиз де Себастьяни.

Авдотья еще не успела закрыть книгу, а возбужденный Тиллим уже спешил выразить свое отношение к прочитанному:

– Капитально же попали эти французы! И ведь сколько лет уже молчат! Почему? Наверное, не хотят ворошить прошлое, пересматривать историю. А может, они просто в это не верят? Эх, прочитать бы им дневник твоей бабки!

Он окончательно уверовал в могущество актрисы Троеполовой. Письмо заслуженного генерала, напечатанное в толстой книге, было в его глазах слишком весомым аргументом, неопровержимо доказывающим реальное существование и роковую сущность старой Авдотьи. Он словно бы открыл для себя что-то очень важное, чего прежде упрямо не желал понимать. Вырвавшись на Миллионную, он даже закурил от волнения. Стены домов теснили душу, готовую вырваться из тела, и он устремился на простор Дворцовой. Здесь, на площади, Тиллима всегда посещало желание воспарить над миром, уподобившись Ангелу-Крестоносцу, но сейчас слух его привлекла речь экскурсовода, окруженного толпой внимающих туристов:

– Обратите внимание на триумфальную колесницу со статуями греческой богини победы Ники и двух воинов, ведущих ее, венчающую арку здания Главного штаба. Эта скульптурная группа отлита из бронзы по модели Демут-Малиновского в память о победе над полчищами Наполеона в 1812 году. В соответствии с канонами величественного стиля ампир, что в переводе с французского означает «имперский», скульптор воспел в металле боевую мощь русского оружия. Крылатая Ника как бы покровительствует русскому воинству, осеняя его лавровым венцом славы и вознося на недосягаемую высоту герб Российской Империи.

Папалексиев поднял голову и увидел то, о чем вещал экскурсовод. Привычный образ колесницы и крылатой богини представлялся ему теперь в новом свете. На фоне голубого неба в окружении пышных белоснежных облаков застыла в полете мистическая фигура извечной вершительницы судеб мужской половины человечества.

– Да-а-а! Оказывается, жизнь – не самое смешное в этой жизни, – невольно вырвалось у Папалексиева, и эта многозначительнейшая фраза властно овладела его сознанием.