Текст книги "Мир приключений 1959 г. № 4"
Автор книги: Владимир Савченко
Соавторы: Михаил Ляшенко,Феликс Зигель,Кирилл Андреев,Всеволод Привальский,Соломон Марвич,Вл. Гуро,А. Дугинец,Виктор Пекелис,Е. Пермяков,Роман Романов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 53 страниц)
Теперь Наталья Даниловна по-новому осматривалась вокруг. Она замечала многое, мимо чего раньше проходила равнодушно. В мелочах вдруг оказывалось интересное и значительное. Даже тихие вечера, которые она проводила в гостиной тетки Амалии, расширяли ее представления об окружающем. Наталья Даниловна вышивала, как и подобает молодой одинокой даме, а тетка Амалия вязала из эрзац-шерсти перчатки для солдат. «Общество престарелых женщин, стоящих на страже интересов нации», в котором состояла Амалия, было завалено работой. Заготовлялись исключительно теплые вещи, какие не носят в Западной Европе. Кто вязал больше нормы, получал жетон со свастикой. Предстояла кампания в холодных краях. Старуха, проворно работая спицами, рассказывала:
– Фюрер сам обратился с речью к нам, старым женщинам. «О старые мамочки! – воскликнул наш сладкий (она так и сказала – „зюс“) фюрер. – Не жалейте глаз для сыновей нации, вяжите перчатки и подштанники! И вы увидите на склоне ваших лет новую, светлую жизнь в обновленной Европе»… И мы кричали: «Хайль!», пока не охрипли.
Тетка Амалия была из «истинно верующих». Ее долгая жизнь, лишенная каких бы то ни было событий, озарилась первым и последним увлечением. Она боготворила Гитлера.
Однажды Наталья Даниловна увидела у Амалии циркулярное письмо обер-группенфюрера «Об организации помощи старых женщин армии». На письме стоял штамп: «Фертраурих» – доверительно. В письме сообщалось о плане организации больших тыловых госпиталей в ряде пунктов, расположение которых позволяло догадываться о направлении главного удара.
Наталья Даниловна сообщила об этом Гедвиг.
Нет, дружба с теткой Амалией была безусловно полезна.
Однажды Наталья Даниловна приняла приглашение участвовать в воскресной прогулке «Общества престарелых женщин» в Грюнау – дачное место недалеко от Берлина.
Был арендован пароходик, ровно в шесть часов утра наполнившийся старухами, увешанными жетонами со свастикой. Перед отплытием прибыл прыткий молодой человек в форме «СС». Он, как фюрер подпрыгивая на носках, произнес краткую речь о роли престарелых женщин в защите государства от «восточного варварства». Когда оратор кончил, старухи кинулись к нему и с неожиданной ловкостью трижды подбросили его в воздух с криками «Хайль Гитлер!». После чего он быстро сбежал по трапу и уехал, на прощанье оглушительно протрубив клаксоном малолитражки.
Пароходик дал гудок, флаг с рогатым крестом взбежал по веревкам и взвился на мачте. Старухи запели дребезжащими голосами: «На зеленой травке стоит коричневый дом», и «безумный фрегат», как мысленно окрестила пароходик Наталья Даниловна, набитый старухами, двинулся по Шпрее.
Во время прогулки, когда престарелые женщины развеселились, требовали без конца пива в палубном буфетике и, взявшись за руки и раскачиваясь, запели «Деревенский вальс», – Наталья Даниловна познакомилась с вдовой полицейского чиновника, Бригиттой Шванке.
В довоенном Берлине на самой людной площади, на высоте четвертого этажа ежевечерне загорались огромные буквы: «А вечером в „Скала“…» Теперь реклама была скромнее, но все же достаточно броской. В зале варьете, однако, зияли пустотой незанятые кресла. Когда Наталья Даниловна с Мейснером проходили на свои места перед ложами, первое отделение уже началось. Эксцентрическая танцовщица-венгерка в форме альпийского стрелка исполняла «военный танец». То, что проделывала танцовщица, собственно, мало походило на танец и напоминало не то акробатические упражнения, не то занятия с новобранцами. Но вокруг раздавались крики восторга, и все уверяли, что это ново, свежо и «темпераментфоль», а главное – в духе времени.
Во втором отделении танцовщица появилась в ложе позади Натальи Даниловны и Мейснера в манто из «морских собак», с волосами, покрытыми золотым лаком. Вместе с танцовщицей вошел Зигфрид Келлер. Третьим в ложе был господин с огромным животом шибера[10]10
Шибер (нем. разг.) – спекулянт.
[Закрыть] и с умными, хитрыми глазами, полуприкрытыми тяжелыми веками.
Зигфрид представил Наталье Даниловне своих спутников – танцовщицу и толстяка. Так состоялось ее знакомство с Германом Веллером. Наталья Даниловна понимала, что оно произошло на глазах у невидимого «хозяина».
Она не видела Рудольфа около месяца. Он уезжал с отцом в Рурский угольный бассейн. Опыты, которыми занимался отец Рудольфа, были секретными. Он совершенствовал способы обогащения коксующихся углей. Это было связано с производством высококачественных сталей.
Вернувшись из Рура, оживленный, бодрый Рудольф рассказывал, блестя глазами и загорелым голым черепом. Наталья Даниловна не торопилась с расспросами. Она знала: у Рудольфа сейчас не будет от нее тайн.
Он стал объяснять ей детали, доказывающие значение открытия его отца. Разговаривая, они медленно ходили по саду тетки Амалии. Время от времени они останавливались, и Рудольф писал тонким прутиком на песке химические формулы.
Желтые и красные листья, кружась, падали вокруг них. От медленного, как бы задумчивого их лёта на Наталью Даниловну повеяло невыразимой грустью. Родина! Как горько вдали от тебя думать, что осень бредет в твоих березовых рощах и свежими утрами первый иней уже ложится на необозримые поля!..
– Помните, Рудольф, – вдруг неожиданно для самой себя спросила Наталья Даниловна, – наши таежные, сибирские ночи, и реку, и сплав?
Рудольфа передернуло.
– По ночам я все это вижу в страшных снах!
Она проводила его до ворот и, возвращаясь той же аллеей, где они бродили вдвоем, заучила формулы, написанные прутиком на песке.
ПРОВАЛ?!Чем могла она заинтересовать Германа Веллера? Он не ухаживал за ней. Всем была известна его связь с танцовщицей венгеркой Ренатой. Она была давней и крепкой: квартира танцовщицы была обставлена красиво, даже роскошно. Не было и деловых мотивов к этому интересу. А между тем прокурист фирмы инженер Веллер проявлял не только интерес, но и благожелательность к фрау доктор Келлер. Он передал ей часть тех дел, которыми должен был заниматься сам. Может быть, он сделал это из лености? Нет, он был трудолюбив. Когда ей попали в руки данные о новых конструкциях предприятий концерна, выпускающего отравляющие вещества, с расчетами, чертежами и сметами под штампом «строго доверительно», Наталья Даниловна заподозрила ловушку. Но нет, Веллер просто доверял ей. А между тем из документов, с которыми теперь запросто знакомилась Наталья Даниловна, видно было, что здесь деятельно готовятся к войне с Советской страной. И эта война обещала быть ужасающей, судя по тем средствам уничтожения, которые готовили фашисты.
Чувство опасности никогда не покидало Наталью Даниловну, но порой это бюро с белыми шторами, со счетной машиной для сложных вычислений, с аккуратными настольными корзинками для бумаг казалось ей надежным местом.
Иногда Веллер приглашал ее провести вместе вечер. Он садился за руль своего серого «Мерседеса», и они ехали обычно в Грюневальд. Там они заходили в круглое кафе. Серый, под цвет машины, дог с достоинством следовал за ними. Веллер любил этот круглый зал, потому что сюда пускали с собаками. Он расспрашивал Наталью Даниловну о России. Однажды он осведомился, бывала ли она на Украине. В бюро, в минуту отдыха, он также как-то заговорил об Украине. Что заставляло его вспоминать о давно покинутой им стране?
Сегодня они оказались в кафе почти одни. Танцующих не было вовсе. Веллер пил коньяк, Наталья Даниловна медленно тянула ликер.
Разговор не налаживался, но это как-то не стесняло их.
Веллер, отдуваясь – он страдал одышкой, – наконец заговорил:
– Я не хотел бы сделать вам неприятность. Нет, меньше всего я бы хотел этого, но должен все же сказать вам, моя дорогая фрау доктор… – Умные глаза Веллера под тяжелыми веками приняли печальное выражение. – Я лично знал покойного инженера Келлера. И во время моего приезда в Москву он познакомил меня со своей женой, Натальей Даниловной Келлер. И это не были вы. Вы похожи на нее, да, но вы не та дама, которую я видел…
Ну, вот и конец! Конец всему: работе, свободе, может быть, жизни…
Наталья Даниловна ответила тотчас:
– Вы стали жертвой шутки. Мой муж любил шутить!
Что еще могла она придумать в эту минуту?
Патрон, вздохнув, небрежно ответил:
– Да-да, возможно…
После этого вечера отношения их остались прежними.
Он, как и раньше, доверял ей. Ничего угрожающего вокруг она не замечала. Но было бесспорно одно: ее разоблачил человек из враждебного лагеря. Зачем ему понадобилось открыть свои карты, предупреждать ее? Для чего?..
Вечером, лежа в мягком кресле парикмахерской фрау Гедвиг, Наталья Даниловна попросила передать Вольфу, что она находится под угрозой и на свидание с ним не придет.
Но через несколько дней фрау Гедвиг, укладывая волосы Натальи Даниловны, шепнула ей, что Вольф будет ждать ее в субботу, в десять часов, в месте прошлой их встречи. Боясь навлечь опасность на Вольфа, Наталья Даниловна передала, что она раскрыта Веллером. И снова она получила предложение быть на свидании в субботу. На этот раз оно было передано «амтлих» – в форме приказа, требующего беспрекословного исполнения.
Встреча должна была состояться в кабаре «Дом Европы». Внизу, в винном погребе, было бомбоубежище, вверху гастролировала модная певица. Чтобы установить, нет ли за ней слежки, Наталья Даниловна пошла пешком через парк. Падал снег, он тут же таял. Пронизывающий ветер шумел в деревьях. Изредка пробегали машины с притушенными фарами. Нищие продавали на углах улиц спички, шнурки для ботинок, камни для зажигалок: неприкрытое нищенство каралось концлагерем. Около Бранденбургских ворот пожилая певица в поношенном манто, известная всему Берлину, протягивая руку, пела романс Шуберта. Ее выгнали из оперы, когда выяснилось, что дед ее мужа был евреем. Оборванный подросток спал на скамье под липой.
Охраняя все это «благополучие», на перекрестке аллей стоял огромный шупо.[11]11
Шупо (нем.) – полицейский.
[Закрыть] Было холодно.
Никогда еще Наталья Даниловна не шла с такими опасениями на встречу. Она была раскрыта. И все же ее вынуждают продолжать связь, ставить под удар ценного человека. Она тепло подумала о молчаливом, всегда усталом, уже немолодом Вольфе.
Зал «Дома Европы» был полон. Хохот и хлопки неслись со всех концов. Выступала популярная исполнительница так называемых берлинских песенок. Не на эстраде, а посреди зала, между столиками, стояла женщина лет пятидесяти, нарочито просто одетая, с красным лицом стряпухи. Хриплым голосом, полуречитативом, с вульгарными взвизгами, она не то пела, не то говорила, прерываемая смехом и аплодисментами. Успех вызывался не тем, что она пела двусмысленные куплеты, – это не было ново, – а тем, что исполнительница передавала их с исключительной лихостью, жаргоном берлинского «дна», тем, нигде не записанным диалектом воров и сутенеров, который вошел в моду за последние годы и дополнялся гаммой междометий, ужимок и гримас.
Едва Наталья Даниловна, толкнув вертящуюся входную дверь, очутилась в зале, она увидела Вольфа. Он был не один. Молодой, как ей показалось с первого взгляда, человек, с военной выправкой, с гладкими, «арийского» цвета волосами, сидел с ним за столиком, уставленным бутылками. Левая рука молодого человека была в перчатке.
Вольф познакомил их. «Эрнст Медер», – назвал себя незнакомец. Произношение его было безупречным, наружность также. Все – от нелепого ярко-желтого галстука до ботинок с тщательно спрятанными узлами шнурков – было «ново-немецкое», «арийское».
Вольф объяснил:
– Всякое может случиться. Я, Вольф, например, могу стать жертвой… ну, уличного движения.
Все трое сдержанно улыбнулись шутке.
Кроме того, он подлежит мобилизации – да-да, он еще не так стар. Он в запасе первого призыва, он еще вояка, да-да…
Вольф был в хорошем настроении, шутил. Спутник его слушал почтительно. Наташа заметила, что вместо левой руки у Медера был хорошо сделанный протез.
– Вот наш друг Эрнст. Вы будете с ним связаны, когда меня не станет с вами… Но не раньше.
Наташа вдруг увидела, как сильно постарел Вольф за эти месяцы, какие тусклые у него глаза, как сгорбились плечи.
Но как можно было сейчас говорить о будущем? Лицо-маска Веллера с тяжелыми веками, прикрывшими хитрые глазки, неотступно стояло перед ее глазами.
С досадой она заметила:
– Но положение мое сильно изменилось. Ведь я передавала вам, обо мне знают…
– Потому-то я вас и вызвал. Эрнст получил возможность ознакомиться с одним письмом. Речь в нем идет о вас. Одно учреждение – мы полагаем, что за ним скрывается канцелярия Амадея Кууна, – запросило у доверенных лиц в концерне вашу характеристику. И прокурист Веллер представил вас в самом положительном свете, добавив, что имел случай познакомиться с вами в России еще при жизни вашего супруга и тогда еще убедился в полной вашей благонадежности. Вы удивлены?
– Ошеломлена!
– Я давно думал о Веллере. Это делец. Он умен. Он не хочет идти ко дну с утлым ковчегом фюрера. Веллер не прочь застраховаться. Он ищет дружбы с нами. И поверьте моему жизненному опыту, когда-нибудь он окажет нам большие услуги.
ДЕЛОВОЙ ЧЕЛОВЕКДождь прошел. Веллер велел вынести столик на террасу. Улица замирала в вечерний час. Постепенно стихали шумы дня, и реже скользили по мокрому асфальту прохожие, складывая зонтики. Они были одни на террасе кафе, не считая дога, положившего большую голову на колени хозяина.
– Вы похудели за последнее время, фрау Натали.
– Моя жизнь не очень спокойна, герр Веллер.
– Догадываюсь.
– Я давно ищу случая выразить вам свою благодарность за помощь. Вы проявили, признаться, неожиданное для меня мужество…
– Но ведь вы проявляете его ежечасно! – прервал Веллер.
– Для меня это долг. А вы следовали умному, далеко идущему расчету.
– Вот как!
– Вас удивляет моя прямота?
– Какими же вы себе представляете мои побуждения?
– Побуждениями здравого рассудка.
– Пожалуйста, подробнее! – Веллер откинулся на спинку кресла с зажатой в зубах сигарой.
– Вы человек с кругозором. Вы видите, что происходит вокруг нас с вами. От политики я отвлекаюсь… Останемся в области экономики. Вы ведь знаете, что уже многие годы Германия проедает свой основной капитал. Даже некоторые нацистские теоретики говорят о невозможности возместить истощение хозяйства страны.
– Теоретики этого толка уже в концлагере, но выводы их, к сожалению, верны, фрау Натали.
– А финансовая система? Пока удается сдерживать инфляцию, но ведь неизбежность финансовой катастрофы ясна каждому, кто видит дальше собственного носа. Правители же райха не заботятся об устойчивости валюты.
– Все верно, фрау Натали. Да, это какой-то экономический авантюризм, пиратство в экономике!..
Пусть фрау Натали поймет его правильно. Он не политик. Но он сторонник здоровой коммерции. Ему не по пути с коричневыми. Нацисты фиглярничают на краю пропасти. Пусть дураки верят в коричневый рай, а ему ясно, что вся Германия пойдет по миру с таким хозяйствованием! Никто больше не в состоянии обеспечить себе спокойную старость. Он не социалист, он, Веллер, коммерсант, но может твердо заявить, что то, что делают в Советском Союзе, – делают солидно. У него бывали деловые связи с Москвой. Он никогда в этом не раскаивался и надеется возобновить их в будущем. Германия идет к хозяйственной катастрофе, и естественно, что у здравомыслящего человека есть стремление к иному порядку вещей…
– Меня очень, очень интересует ваша страна, фрау Келлер!
Веллер произнес фамилию «Келлер» с еле заметной улыбкой, подчеркнувшей его дружелюбие.
– Мне почему-то кажется, что у вас есть какие-то личные причины, заставляющие вспоминать о нашей стране, герр Веллер…
– Вы правы. Причины эти возникли давно, в молодости… – Эти слова Веллер неожиданно сказал по-русски, с легким акцентом, какой бывает у обрусевших немцев. – Радость, которую человек испытывает в молодости, не забывается, фрау Натали, – добавил он уже по-немецки.
Веллер обрезал кончик сигары, зажег ее и начал свой рассказ.
Незадолго до первой мировой войны в Киевском политехническом институте учились два молодых человека, связанные дружбой. Русский, воспитанный немецкой семьей директора русского отдела кредитного банка «Дисконтогезельшафт», Герман Веллер и сын русского инженера Олег Карцев. Они вместе изучали химию, чудесными украинскими ночами бродили по берегам Днепра, с гурьбой студентов ходили вечерами по Крещатику, распевая старинную студенческую песню «Гаудеамус», и дразнили городовых.
Прекрасны были вечера на даче Карцевых. На всю жизнь запомнилась ему скромная святошинская дача. Дребезжащая на все голоса извозчичья пролетка останавливалась у высокой калитки, скрипевшей на блоке… И вот он с волнением прислушивается к песенке, звучащей в сиреневой аллее, и с бьющимся сердцем видит, как мелькает между кустов белое платье. Марина Карцева, сестра Олега, была красива, добра, умна… По мнению Германа, она обладала лучшими качествами женской натуры… Незабываемы были вечера в Святошинском бору, прогулки на лодке по зеркальному пруду…
Все оборвала война. В 1914 году семья германских подданных Веллеров оказалась у себя на родине.
Так в разных лагерях очутились два друга – Герман Веллер и Олег Карцев.
В 1916 году Веллер, контуженный, вернулся с фронта в Берлин. Связи его приемного отца и состояние, которое увеличилось за годы войны, открыли ему двери в жизнь. Герман Веллер стал дельцом.
В 1932 году советский ученый Олег Карцев приехал в Берлин в научную командировку. Друзья встретились. Всеми своими корнями Веллер уже врос в деловой мир послевоенной Германии. С грустью он смотрел на друга молодости. «Где Марина?» – «Давно замужем, давно стала матерью». – «Бываешь на святошииской даче?» – «Дачу сожгли белые во время гражданской войны». – «Итак, ты, Олег, человек из страны экспериментов?» – «Не считай, Герман, это экспериментом, ты ошибаешься». – «Олег, мечтания к лицу юности, а мы уже не юнцы».
Веллер звал друга к себе, обещал обеспеченность, большое дело. Упрямец не согласился.
Они расстались. Снова встретились. Опять расстались.
Веллер читал русскую прессу. Имя друга часто упоминалось в ней. У него была кафедра, лаборатории. Последний раз они встретились в 1934 году. Веллер был откровенен с другом. Он продолжал богатеть, но будущее страшило его. Кругом кричали о «возрождении нации под эгидой великого фюрера», а Веллер видел впереди крах…
– Вам понятно, фрау Натали, почему я был откровенен с Карцевым, с вами?
Она понимала. Веллер был трезвым, дальновидным, расчетливым дельцом.
«ЗАБЫТЫЙ» ПОРТФЕЛЬВ этом кругу не принято было принимать гостей в русском смысле слова – за столом, уставленным бутылками и блюдами, с шумной застольной беседой, с песнями за полночь. Это было чуждо всему укладу здешней жизни. Приглашение гостей означало совместное посещение кафе или ресторана с уплатой «каждый за себя», откуда и пошло выражение «на немецкий счет».
Так тетка Амалия каждую субботу приглашала вдову полицейского чиновника Шванке. Кафе называлось «Орхидея», помещалось в садике с единственным деревцом посередине, – тихое, недорогое кафе, подходящее для беседы двух старых женщин. У дружбы старух были глубокие корни.
Единственный сын фрау Шванке, Карл, состоял в «Гитлерюгепд». С детских лет он бегал по улицам столицы с железной кружкой. На кружке была изображена свастика, внутри позвякивали монеты. Карл собирал пожертвования в пользу многочисленных обществ, призванных обновить Европу.
Карл Шванке учился на казенный счет, успехов в науке не проявил, но стал гонщиком-велосипедистом первой категории. Как вполне надежный и достойный юноша, он был принят посыльным в военное учреждение. Старуха Шванке могла бы жить без особых забот, если бы не пагубная страсть сына. Он играл на бегах. И однажды проиграл много больше, чем мог заплатить. Тетка Амалия спасла подругу от беды, одолжив ей крупную сумму под умеренные проценты.
Наталья Даниловна узнала и самого Карла Шванке. Изредка он заходил за матерью в кафе, всегда со своим приятелем Иозефом Лимкемпером. Это были юноши в коричневой форме, каких встречаешь на каждом углу. Только Шванке был туп и громоздок, Лимкемпер – юрок, хитер и нечистоплотен, как хорек.
И оба они сияли в эти весенние дни. Но не весна действовала на них, а легкая победа на Балканах.
– Фрау Натали, это легендарная операция! – наперебой кричали рослый Шванке и маленький Лимкемпер, когда германские парашютисты опустились на Крите. – Мы, немцы, господствуем на земле, в воздухе, под водой. Мы будем господствовать на воде. Англии капут! Мы займем Россию и поставим англичан на колени.
– Это мудрость группенфюрера, которую они повторяют, – брезгливо проговорил Вольф, когда Наталья Даниловна рассказала ему о Шванке и Лимкемпере. – Штампованные типы! Крит – это еще один шаг к катастрофе!
Наталья Даниловна рассказала Вольфу о юношах в связи с неясными подозрениями, мелькнувшими у нее: Карл Шванке стал тратить большие деньги. Откуда они у него?
Вольф улыбнулся, когда услышал об этом. Он знал источники доходов Карла и всю его несложную историю.
Однажды вечером, когда свежий ветер играл в полосатых тентах над трибунами ипподрома, средних лет человек, приятный, хорошо одетый, не назойливый, коснулся локтя Шванке:
– Прошу извинить. Мне кажется, я имею дело с знатоком. Ваше мнение о шансах «Сюрприза»?
Он внимательно выслушал советы польщенного Шванке. Затем он проиграл и добродушно посмеялся над своим проигрышем. Юноша с уважением отметил, что ставка была не маленькой.
В ресторане при ипподроме за столиком незнакомец представился:
– Доктор фюр националь-экономи Бруно Гайге.
Шванке знакомство польстило.
В следующем заезде они выиграли, потом проиграли оба. Новый знакомый покрыл долг Шваике… Мелочь, стоит ли говорить, всего пятьдесят марок!
Потом они снова поставили, проиграли, потом выиграли… И стали друзьями! Долг Шванке вырос. В следующее воскресенье он достиг довольно крупной цифры. И новый друг попросил расписку. Такой знаток беговых лошадей, как Карл Шванке, конечно, выиграет и покроет долг.
Шванке иногда выигрывал, чаще проигрывал. Он засиживался с новым респектабельным знакомым в ресторане, а долг рос и рос. Наконец в беседке, в садике при пивной, произошел разговор. Речь шла о небольшой, в сущности, услуге.
Фирма, в которой работает доктор Гайге, вполне солидная фирма, заинтересована в военных заказах. В этом деле есть конкуренция. Поэтому фирма интересуется документами учреждения, в котором служит Шванке. Требуется только кратковременное ознакомление в течение каких-нибудь двух часов. Обеспечены и тайна и вознаграждение. Ничего исключительного в этом нет. Коммерсантам приходится бороться за заказы – это эпизод борьбы, и только.
Шванке попытался подсчитать, на какую сумму он выдал расписок доктору Гайге, запутался, согласился принять предложение… Он боялся задавать дополнительные вопросы.
С этих пор он, как обычно, мчался на велосипеде с почтой. У безлюдного сквера курьер останавливался, садился на скамейку. Закуривал. Портфель с пакетами он клал рядом с собой. В это же время на другом конце скамейки усаживался с книжкой молодой человек в темных окулярах.
Покурив, Шванке уходил, «забыв» на скамейке свой портфель. Карл Шванке ехал развозить остальные пакеты, находящиеся в ящике под седлом его велосипеда. Через определенный промежуток он появлялся у другого сквера. Здесь он снова встречал того же молодого человека, только уже без очков и в другом костюме. На этот раз портфель «забывал» незнакомец.
А в промежутке между встречами человек, получивший портфель Шванке, заходил в полутемный подъезд какого-то дома, снимал очки и прятал их в карман вместе с париком и кепи. Затем, несколько раз меняя автобус, он доезжал до отдаленной части города. Тут он походкой гуляющего направлялся к крошечной лавке филателиста. Несколько минут он рассматривал витрину с марками. В зеркальном окне прекрасно отражались редкие прохожие. Потом он входил, после чего на двери появлялась карточка: «Закрыто на обед».
В задней комнате лавки быстро производили обработку и фотографирование документов…
…Лавка филателиста была известна Вольфу как явочная квартира английской разведки.
Обо всем этом Вольф рассказал Наталье Даниловне, добавив:
– Я хотел бы, чтобы вы знали всю историю Шванке. Может быть, она когда-нибудь вам пригодится.
