Текст книги "Мир приключений 1959 г. № 4"
Автор книги: Владимир Савченко
Соавторы: Михаил Ляшенко,Феликс Зигель,Кирилл Андреев,Всеволод Привальский,Соломон Марвич,Вл. Гуро,А. Дугинец,Виктор Пекелис,Е. Пермяков,Роман Романов
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 53 страниц)
Перед отъездом из Ленинграда Наталья Даниловна позвонила по телефону, который Платонов дал ей в Москве. В маленькой кондитерской состоялась встреча.
В светлом зальце было пусто. Наталья Даниловна лениво мешала соломинкой коктейль в высоком граненом бокале. Она знала того, кто должен был прийти. Раньше они работали вместе у Платонова. Встреча с ним была ей приятна. Это был способный сотрудник. Он вносил в свой нелегкий – Платонов был требователен – труд неутомимую молодость и пылкость.
Наталья Даниловна рассказала о том, что случилось в последние дни, особенно подробно о «сыне».
– Я в курсе дела. Уже давно этот «сын» привлекает к себе наше внимание. Вы подтвердили наши догадки. Это удачно получилось.
– Значит, я не сообщила вам новости?
– Иногда подтверждение стоит любой новости! Теперь о предстоящем. Сейчас уже можно примерно сказать, где намечается переход границы. Он будет трудным. Мы облегчим его тем, что на нашей стороне по вас не будут стрелять. Но физических трудностей перехода устранить нельзя. Если ваш партнер потащит вас в непроходимые болота, где и потонуть недолго, тут уж ничего не поделаешь. Вы вынуждены будете вернуться и начинать снова в другом пункте. Хватит у него на это энергии, выносливости?
– Надеюсь…
Через день поезд уносил Кууна и Наталью Даниловну на северо-запад.
В маленькое местечко в ста километрах от железной дороги Куун приехал как инспектор по лесозаготовкам. Вокруг бесконечные гати. Глушь. Нет даже электрического освещения. Они прожили здесь несколько дней, для вида занимались делами лесной промысловой артели.
Письмо Паккайнена передано молчаливому бородатому человеку, десятнику. Он и помогает переходу.
Наступает решающий день. Выгоревшая пустошь. Ее можно пересечь только ночью – здесь хороший обзор, могут заметить пограничники, говорит бородатый десятник. Наталья Даниловна знает, что в этом нет никакой опасности, знает одна из трех. И молчит.
И они ждут ночи, прощаются с десятником. Дальше одни, дальше топь, на которой растет сочная зеленая трава. Потом опять сухое место. Оно таит в себе опасность – после войны эта полоса не полностью разминирована. И снова топь по горло. Рудольф оказался выносливым.
В руках у них жерди. С ними легче продвигаться по этой топи. И вот кончилось самое глубокое место. Слышен крик петуха.
– Финский или советский? – шепчет Рудольф, замирает на месте и оборачивается к Наталье Даниловне.
Потом они услышали голоса. Сомнений не было – люди говорили по-фински. Узкоколейка. Рабочие грузят торф в вагонетки. И Наталье Даниловне стыдно показаться им на глаза, не потому, что она вся в грязи, в болотной тине. Нет, не потому!.. А Рудольф отряхивается, подходит к ним, что-то говорит, куда-то показывает рукой. Он держится уверенно и, пожалуй, властно. А люди в комбинезонах хмуро глядят на них обоих.
Десять дней в тюрьме пограничного города. Маленькая чистая камера-одиночка. Ее допрашивает молодой офицер-пограничник. Он неплохо говорит по-русски.
– Почему вы покинули родину?
– Из-за моих политических взглядов. В его глазах сквозит недоверие.
– Вы молоды. Когда же у вас успели сложиться такие взгляды? Ведь вы получили советское воспитание!
– Возраст сам по себе ничего не решает.
Он словно не слышит ответа.
– Переход границы – рискованное дело. Советские пограничники хорошо стреляют. Что же вас толкало на такой риск?
Он произносит как бы случайно несколько слов по-фински и следит за выражением ее лица. Наталья Даниловна не знает языка.
Потом ее уводят обратно в камеру. Должно быть, офицер запросит начальника, тот пошлет запрос выше.
Спустя несколько дней она в этой же комнате встречается с Рудольфом. Он широко улыбается и указывает на человека, который любезно кланяется Наталье Даниловне.
– Вот наш избавитель! – говорит Рудольф.
Высокий, очень худой человек, с болезненным лицом, с острым черепом представляется.
– Вольфганг Мейснер к вашим услугам, фрау Натали, – говорит он по-немецки.
Пограничник-офицер недовольно смотрит на всех. Он ругает себя за недогадливость. Он думал, что эта женщина послана к финским коммунистам, что ценности, обнаруженные при ней, предназначены для каких-то тайных целей, а дело совсем в Другом.
Начиная с этого дня Мейснер надолго стал спутником Натальи Даниловны.
Через час они подъезжали в машине Мейснера к ресторану при маленькой гостинице. По улице шагали германские солдаты.
– Здесь стоит одна из наших частей, – сказал Мейснер.
В БЕРЛИНЕИ вот она в Берлине…
Наталья Даниловна была благодарна здешним понятиям о приличии, наконец-то разлучившим ее с Рудольфом. Ее поселили у тетки Рудольфа – Амалии. Дом, по старой привычке, назывался виллой (когда-то район был загородным), а дорога, проходившая вдоль ограды сада, – «Частной дорогой» («Приватвег»). В большом доме давно никто не жил, пожелтело и объявление на окне – «продается».
Амалия занимала флигель в саду, предназначавшийся когда-то для тех гостей виллы, которых не очень ценили. Здесь стояла светлая, легкая мебель, висели в овальных рамах портреты членов семьи Куунов, и в двухэтажных клетках прыгали веселые, холеные канарейки.
Тетка Амалия, старая дева с постным лицом, была молчалива и доброжелательна. Здесь, в этом тихом уголке, Наталья Даниловна могла немного отдохнуть от напряжения, в котором прожила первые дни на этой земле. Порой ей становилось очень тяжело, и она теряла надежду освоиться с окружающим.
Она видела своры эсэсовцев с кривулями свастик на красных повязках, опоясывающих рукава черных мундиров. Перед ней проплывали тупые морды, стиснутые лакированными ремешками фуражек с высокими тульями. Она встречала повсюду воинственных парней в коричневых рубашках с ножами за поясом. Она слышала Геббельса в Спортпаласе и глядела на тех, кто, беснуясь, аплодировал карлику, кривлявшемуся на трибуне. О чем он говорил? Какие мысли крылись за бурным потоком бессвязной, бредовой речи? Смогут ли потом эти люди рассказать о том, что они слышали? А они ревели от восторга, вскакивали с мест, размахивали шляпами, вынесли на руках оратора.
Не речь опьяняла их, а триумф победоносной войны, угар реванша. Уже было завоевано несколько стран. Мировое господство мерещилось тем, кто шел за Гитлером, твердо надеясь на легкий успех.
Омерзение ко всему тому, что она видела, было так велико, что на первых порах оно заглушило у Натальи Даниловны чувство опасности. Опасения пришли потом. Уже несколько месяцев она прожила в Берлине, а положение все еще оставалось неопределенным. Прием, оказанный Рудольфу отцом, был холоднее, чем ожидали. По-видимому, в семье Рудольфа ждали «тона», который зададут «маасгебенде крайзен» – «дающие мерило круги». Дядя Гуго-Амадей – вот кто должен дать решающее указание. От того, как он примет племянника, зависело дальнейшее. Дядя Амадей занимал не очень видный пост в министерстве почт и телеграфа, но кому полагается знать – знали о значительной роли, которую он играл в организационном отделе нацистской партии.
Часто у Натальи Даниловны в это время бывал Вольфганг Мейснер. Она присматривалась к нему и не могла решить, по своему желанию он бывает у нее или подослан.
Порой неясное ощущение опасности появлялось у Натальи Даниловны при встречах с Мейснером, при виде его длинной, тощей фигуры, желтого лица с синеватыми мешочками под глазами, с заострившимся носом и узким лбом под зализами лысины, которую ему не удавалось скрыть.
Казалось, такому болезненному на вид человеку недолго осталось жить. Но он жил и процветал, все знающий, все успевающий Вольфганг Мейснер. Служебное положение его было неясно. Он всегда при ком-то состоял, кого-то сопровождал, ожидал месяцами вызова куда-то.
С поднятой рукой, рявкая: «Хайль!», он был всегда в первых рядах, когда под рез оркестров в зал или на площадь вступал Гитлер или его тучная тень – Геринг.
Вольфганг говорил о своем родстве с «знаменитым» Мейснером, тем самым стариком, чиновником кайзеровских времен, которого Гинденбург сделал на долгие годы своим анекдотическим статс-секретарем.
– Я ничего не знаю о вашем влиятельном родственнике, – сказала однажды Наталья Даниловна.
Мейснер расхохотался:
– О, святая простота! Вы прибыли из другого мира, потому и не слыхали о нем. А здесь он был видной фигурой.
– Чем же он замечателен?
– Тем, что служил ходячей памятью покойному президенту.
Среди нацистов было принято подсмеиваться над Гинденбургом, конечно, не там, где собиралось много людей, и с должным тактом.
– Уважаемый покойный президент, фрау Натали, в последние годы катастрофически терял память и тем не менее любил выступать с речами с балкона. Он останавливался на полуслове, теряя нить, но это не было непоправимой бедой. Мой уважаемый родственник прятался за портьерой и подсказывал уважаемому президенту, как суфлер подсказывает артисту. Забавно, не правда ли?
– Нисколько не забавно.
– Но почему, фрау Натали?
– Мне не нравятся насмешки над старостью.
Мейснер был удивлен.
Мейснер?.. Пустой человек или соглядатай, которому она поручена?
Вот сейчас послышался его голос в саду.
Наталья Даниловна распахнула широкие стеклянные двери террасы.
Рудольф и Мейснер шли по аллее к дому. Рудольф был радостно возбужден.
С первых же его слов Наталья Даниловна подумала, что произошла какая-то важная перемена в его положении, и не ошиблась.
Когда они остались вдвоем, Рудольф рассказал, что сегодня его принял дядя Амадей Куун. Прием был теплый.
– Не думайте, Наташенька, – говорил Рудольф, – что мое отношение к вам изменилось. Но должен был пройти какой-то срок для того, чтобы я почувствовал себя здесь совсем уверенно и мы могли заняться своими личными делами. Вы умница! Вы не в обиде на меня за эту задержку, за то, что я уделял вам мало внимания все это время?
– О нет, нет, Руди! Я и не думала обижаться.
Голос Натальи Даниловны прозвучал вполне искренне.
– У меня был деловой разговор с дядей. Он дал мне поручение, и, я думаю, вы сможете мне помочь. Сейчас требуется много людей для посылки в Россию со специальными заданиями. Мы на пороге новой войны. Кто так знает советские условия, как мы с вами? Кому еще в таких деталях известны требования, которым должны отвечать эти люди. Их надо искать среди русских. Здесь они есть, надо только уметь найти среди них нужных нам.
– А почему ваш дядя занимается этим?
– Есть такая организация – Фербиндунгсштаб.
– Руди, когда у вас будет приличное произношение?
– А что, разве так плохо?.. Дядя имеет отношение к этому штабу. В него ведь входит сам фюрер, и Геббельс, и Риббентроп, и Розенберг…
– Что ж, мне кажется, дядино поручение вполне в вашем вкусе, в ваших возможностях.
– И в ваших, Наташенька.
– Да, но я до сих пор не познакомилась с моей здешней родней.
– Стоит ли торопиться с этим? Думаю, что вам не будет там весело.
– Но приличия требуют…
– Наташенька, вы становитесь добропорядочной немкой. Это скучно.
– Есть остроты, Руди, которые мне не по вкусу.
Надо было нанести визит матери Келлера.
Наталья Даниловна знала все мелочи семейной жизни Келлера и носила на груди медальон с миниатюрной фотографией и собственноручной надписью Отто Келлера: «Милой женушке от ее Отто». Брошь в виде подковы и пестрый шарфик были на ней. Но кто знает, какие вопросы подскажет материнское сердце? Ведь ей предстояла встреча с матерью, братом, сестрой.
Инженер Отто-Генрих Келлер служил в германской разведке. Знали ли об этом его родные? Что они знали о жене Отто?
Как много неясного в положении! Может быть, именно там, у Келлеров, ждет ее конец, провал, гибель…
В один из погожих солнечных дней Наталья Даниловна вышла из подземки на Ноллендорфплац.
Она быстро разыскала нужный ей дом.
Серое, скучное здание. На двери в квартире третьего этажа дощечка с надписью: «Вход только для господ», и плакат: «Покончить с шептунами и критиками!» Номер «Фелькишер Беобахтер» торчит из почтового ящика, и медное кольцо для собаки начищено до ослепительного блеска.
Наталья Даниловна передала пожилой горничной визитную карточку: «Фрау доктор Натали Келлер», и вошла в залу. Это была старая, давно обжитая квартира. В зале стояла старинная мягкая мебель. На стенах висело множество вышивок под стеклами в аккуратных рамках, мешочки для газет и сигар. На каждом готическими буквами было вышито назначение вещи: «Для газет», «Для сигар». Комната напоминала картинку из старого немецкого учебника, под которой стояла подпись: «Опишите, что находится в этой комнате».
Дверь в кабинет была открыта, и там были видны старые кожаные кресла, старые птичьи чучела на старых шкафах. Новым был здесь только портрет Гитлера. Чтобы повесить его, пришлось, видимо, снять висевший тут раньше портрет какого-нибудь предка, больший по формату. Портрет фюрера был обрамлен полосками невыцветших обоев, словно орнаментом из дешевой бумаги в зеленых цветочках. Фюрер был изображен в три четверти, в момент произнесения речи, с открытым, как у рыбы, ртом. Художнику удалось передать с большой точностью идиотическую неподвижность взгляда и страшное напряжение позы. Под портретом на полочке стоял букет бессмертников. Жесткие лепестки мертвых цветов упирались в живот Гитлера.
Было слышно, как на кухне шипел газ и звенели стаканы. В полуоткрытую дверь Наталья Даниловна увидела ослепительно белые полки и живо представила себе всю эту кухню – святилище хозяйки. Одинаковые фаянсовые банки с надписями: «соль», «перец», «рис» и так далее. На совочке для мусора также надпись: «мусор», и даже на ручке метлы мелкой готикой: «метла». Каждая вещь должна иметь свое назначение, а назначение определяется надписью. Надпись – это приказ.
Вошла высокая седая женщина в черном старомодном платье, вышитом стеклярусом. Сердце Наташи дрогнуло. Мать… Что она спросит? Что захочет узнать о последних днях сына? Старуха прижимала платочек к глазам, но они были сухи. И вдруг Наталья Даниловна почувствовала, что разговор будет нетрудным для нее, что он не потребует особой настороженности, острого напряжения всех сил. Что же вызвало это чувство?
Сухие глаза, глаза без единой слезинки к которым старая женщина манерно прижимала, кружевной платочек.
…Да, она ждала фрау Натали Келлер. Она получила ее открытку по городской почте во вториик в четыре часа. Она медлила с приглашением, ожидая воскресенья. В воскресенье вся семья собирается к ней на кофе. Сын Зигфрид приводит свою невесту Лизелотту. Они обручены два года назад. Но жизнь теперь так тяжела! Приходится ждать лучших времен, чтобы вступить в брак. Лизелотта служит стенографисткой у «АЭГ».[6]6
«АЭГ» – «Всеобщая электрическая компания».
[Закрыть] Вы знаете: «Альгемайне электрише Гезельшафт», – но в ближайшее время предвидится вакансия корреспондентки. Тогда она будет зарабатывать значительно больше. Старуха принялась нудно к длинно подсчитывать будущие заработки будущей невестки. Наконец она заговорила о погибшем сыне:
– Отти, бедный Отти! Ему не следовало ехать в Россию, в эту страшную страну. Но мы так нуждались. Ведь мы всё потеряли во время инфляции. И вот он поехал… Он зарабатывал там большие деньги, не правда ли? Иначе, зачем было ехать в дикую страну? Фрау Натали, вероятно, скажет ей что-нибудь о наследстве. Разве Отти ничего не оставил бедной матери? В России все дешево. Может быть, меха или какие-нибудь ценные вещицы?
И тут Наталья Даниловна почувствовала твердую почву под ногами. Нет! Это была не та мать, которая всю жизнь горюет о потере сына, не та мать, о которой на языках всех народов слагают задушевные песни. Жалкое, жалкое существо находилось перед ней. И Наталья Даниловна вынула из сумки сафьяновый футляр:
– Я позволю себе предложить матери моего покойного, горячо любимого мужа вот эту вещь, этот жемчуг…
Тяжелые желтоватые зерна блеснули на синем бархате.
И тут старуха прослезилась.
Ценный подарок был тем ключом, который открыл приезжей сердца обитателей этого дома.
И Зигфриду Келлеру, молодому человеку в роговых очках, с прекрасным пробором, и его невесте Лизелотте, тридцатилетней девице в таких же очках, и даже четырнадцатилетней Анни с косичками и в коричневой форме «гитлер-медхен»[7]7
«Гитлер-медхен» – член гитлеровского союза девушек.
[Закрыть] – всем им сразу же стал близким этот человек, которого они еще не знали вчера.
«Форнееме даме», «достойная дама», «приличная», «порядочная» – так думали здесь о Наталье Даниловне, солидной, представительной, в дорогом темном костюме и серьгах, в которых играло солнце, с белокурыми, уложенными в сложной прическе волосами под шляпкой с траурным крепом. «Форнееме даме» означало, что она была принята в доме, желанна в нем. Это не значило, что ее признали родной, что с нею вошло в дом воспоминание о близком, дорогом человеке. Нет, это было другое! В тяжелые дни эта дама явилась к ним не за поддержкой. Напротив, она сама могла оказать ее. Имя Кууна, оброненное в разговоре, было знакомо всем. Приезжая стала ценным приобретением семьи, как бы вкладом в их благополучие.
Если бы в эту минуту Наталья Даниловна осталась одна, она сказала бы себе: «В страшный мир ты попала, Вера». Но, ведя непринужденную беседу с этими людьми, она не могла ни на одно мгновение стать Верой. Все ее силы уходили на то, чтобы казаться Натальей Даниловной – женщиной, отрекшейся от своей страны, готовой помочь врагам родины.
Настали сумерки. Зажгли большую стоячую лампу под шелковым абажуром – в зале стало уютнее. Разговор не угасал ни на минуту. Наталья Даниловна услыхала то, что ей отчасти уже было известно из торгово-промышленного справочника с длинным названием, который она долго штудировала. «Дипломирте инженер» Зигфрид Келлер служил уже двенадцать лет в крупном химическом концерне, в отделе монтажа. Зигфрид Келлер был, несомненно, деловой человек. Ему были совершенно понятны слова Натальи Даниловны о том, что ей положительно необходимо какое-то занятие. Хотя она и не нуждается в заработке, но она получила высшее экономическое образование, знает иностранные языки, стенографирует… Она привыкла иметь свое место в деловом мире. Ей скучно сидеть дома и заниматься вышивкой, хотя она и не прочь это делать в часы отдыха…
Да, Зигфриду Келлеру это было близко.
– Деловые люди всегда поймут друг друга, – сказал он.
Он сумеет даже помочь ей. Русский отдел их концерна в последнее время потерял многих сотрудников. Им ведает старый прокурист[8]8
Прокурист (нем.) – доверенный.
[Закрыть] фирмы – крупный коммерсант Герман Веллер. Он выходец из России. Зигфрид сможет порекомендовать ему фрау Натали…
В этот вечер Наталья Даниловна сделала предварительный вывод: ни мать, ни брат Келлера не знали о том, что Отто работал в разведке.
ПО ОБЪЯВЛЕНИЮ В ГАЗЕТЕУже несколько дней они жили в Гамбурге. Рудольф был занят делами, а вечный их спутник Мейснер назойливо старался угодить Наталье Даниловне «экзотическими» развлечениями.
В матросском притоне им показали «женскую борьбу» – отвратительное зрелище. Наталья Даниловна морщилась, Мейснер хохотал. На ковре сцепились две рослые, жирные участницы чемпионата, зрители бешено аплодировали им. На другой день вместе с тем же Мейснером она отправилась на ежегодную гамбургскую ярмарку. Пестрая толпа всякого сброда слонялась по площади. Люди горланили, хрипло распевали пошлые песенки, останавливались у мелких лавчонок, опустошали бутылки и, нацепив на пуговицы всякую всячину – игрушечных кукол, картонных зверей, бумажные фонарики, купленные тут же, – брели дальше. На площади горели разноцветными огнями балаганы, свистели дудки, трещали хлопушки, завывали саксофоны.
Цыгане водили медведей, клоуны зазывали в павильоны посмотреть на всякие чудеса. На помосте фокусник вытаскивал из ушей живых лягушек. Крошечный мальчик висел наверху высоченного шеста, укрепленного на поясе отца-акробата. Великаны пугали публику. С электрических гор неслись крики и визг. Но больше всего здесь было уродов. Показывали даже женщину-паука-карлицу с восемью недоразвитыми конечностями. Она сидела в искусно сделанной паутине.
Сославшись на головную боль, Наталья Даниловна оставила спутника и пешком отправилась в отель.
Беспокойными были ее мысли. Вот уже несколько месяцев она здесь, а до сих пор нет связей, нет настоящего дела.
На углу громко кричал газетчик: «Свежие берлинские газеты! Второй вечерний выпуск!»
Наталья Даниловна взяла газету. Каждый день она покупала этот второй вечерний выпуск, каждый день она внимательно просматривала лист объявлений, напечатанных мелким готическим шрифтом. Но в них не было того, что она искала.
Но сегодня…
Наталья Даниловна не сразу поверила своим глазам. Вот оно, настоящее дело. Ее искали, искали ту, которая приняла имя Натальи Даниловны Келлер… Она нужна, она снова в строю.
Две строки петита на плохонькой, военного времени газетной бумаге: «Продается пелерина из семи черно-бурых канадских лис на атласной подкладке. Смотреть по вторникам и средам с четырех до шести».
Адрес она запомнила, а газету бросила в урну.
Вечером она спросила Рудольфа:
– Когда мы возвращаемся в Берлин?
– Как, вам тут скучно, Натали?
– У меня головная боль от этого крикливого средневековья.
Вернувшись в Берлин, Наталья Даниловна сразу же отправилась по адресу, указанному в газетном объявлении.
Дом был с удобствами. Посетитель у парадной двери называл свое имя в переговорную трубку. Наталья Даниловна сказала: «По поводу продажи меха». Было слышно, как в верхней квартире открылась дверь. Хорошо одетая дама сама проводила посетительницу в комнату. Седые волосы, по моде высоко поднятые надо лбом, придавали лицу женщины выражение спокойного достоинства.
Квартира была обычная, буржуазная. Наталья Даниловна села, подняла вуалетку:
– Я прочла в газете о том, что вы продаете мех.
– Да, пожалуйста. Мадам может посмотреть.
Дама вышла и немедленно вернулась с пелериной. Этой пелерины могло и не быть, но Наталья Даниловна подумала, что по объявлению, вероятно, ходили и другие покупатели и им тоже показывали пелерину. Она повернула мех к свету, сказав старательно, как на уроке:
– В одной лисе имеется брак – у нее пришитый хвост.
Дама быстро ответила:
– Мадам ошибается, меха привез мой дядя из Канады в прошлом году. Они безупречны.
Дама говорила с легким венским акцентом.
«Попробуем дальше», – подумала Наталья Даниловна.
– Мне нравится эта вещь, хотя в лисах мало седины…
Теперь было уже достаточно. Наталья Даниловна поняла это по лицу собеседницы – оно стало приветливее, проще. Хозяйка поднялась, приглашая следовать за ней:
– Здесь рядом находится один господин. Он также… интересуется мехами.
Пройдя через столовую, сверкнувшую хрусталем, они вошли в кабинет. Наталья Даниловна подумала, спросят ли у нее ее имя. Нет, ее ни о чем не спрашивали. Навстречу поднялся пожилой мужчина в дымчатых очках, в костюме, «как у всех», с лысиной, «как у всех». Он протянул руку. Пожатие было крепким, не по-европейски.
– Мое имя Вольф, – отрекомендовался коротко мужчина. – Вы будете встречаться с этой дамой и держать связь со мной через нее. Ее зовут Гедвиг Шульц. У нее свое дело: парикмахерская недалеко от ЦОО.[9]9
ЦОО (нем. сокр.) – зоологический сад.
[Закрыть] Просматривайте рекламу в газетах. А теперь я вас слушаю. Мой доверитель приказал мне самым подробным образом осведомиться о вашем положении…
Он выражался несколько тяжеловесно, по-стариковски. Рассказывая, Наталья Даниловна заметила, как вспыхнул огонек интереса за очками незнакомца, когда она упомянула об обещании Зигфрида Келлер познакомить ее с Веллером.
Она рассказала о том, что за это время сделал Рудольф. Наталья Даниловна знала об этом с его слов и по документам, которые он ей показывал.
Рудольф объяснил Наталье Даниловне, что ему поручено подобрать людей для разведывательной работы в России, предпочтительно русских по национальности.
Он должен найти таких людей, предварительно переговорить с ними. Остальное же – проверка их, подготовка – его не касается.
Переброска агентов в Россию пойдет по двум линиям: в настоящее время Германия имеет оживленные торговые связи с Советским Союзом, объяснял Рудольф, и было бы преступлением не использовать этого; кроме того, разведчики будут нелегально переходить государственную границу СССР.
– Это было связано с нашей поездкой в Гамбург, – сказала Наталья Даниловна.
В Гамбурге Рудольф встретился с неким Хасановым, который выдает себя за азербайджанца. Хасанов кончил техническое училище в Германии. Он вступил в студенческую корпорацию гитлеровского толка и после прихода Гитлера к власти получил «первоклассные права на существование». Его предполагалось послать в Баку с паспортом купца «из восточной страны».
– А что еще известно о Хасанове? – спросил слушавший.
– Вот его визитная карточка. Здесь указан адрес транспортного общества, в котором он работает. Он специалист по транспортировке грузов. В разговоре упоминалось, что он живет около рыбного рынка.
– А приметы его вы могли бы описать?
– Среднего роста, сухощав, черные волосы с проседью зачесывает назад, на вид лет сорока, глаза карие с темными веками, нос большой, мясистый, носит короткие английские усы. Один передний зуб вверху золотой… По-немецки говорит с легким акцентом, по-русски – как русский. Холост. Больше мне о нем ничего не удалось узнать.
– Вполне достаточно. А какое задание намечается для него?
– Кроме того, что он должен обосноваться в Баку, я ничего не знаю…
– О ком вы еще узнали?
– О чете Дурново.
– Кто они?
– Юрий Мариусович Дурново и жена его Вильгельмина, урожденная Майнеке. Он эмигрант, петербуржец, женат на немке. Идет на эту работу, как говорит, «по идейным соображениям». Для поездки в Россию они получают шведские паспорта. Ему пятьдесят лет, высокий, полный, носит русую бородку, лысый, глаза светлые. Жена – маленькая блондинка.
– На какие средства они сейчас существуют?
– Очень бедствуют. Он служил кельнером в русском ресторане «Медведь». Теперь жена его открыла прачечную в Кепенге.
– Вы, кажется, еще с кем-то встречались в Гамбурге?
– Мейснер познакомил там нас с одной супружеской четой, но Рудольф отказался от их вербовки.
– Кто это?
– Курт Фанге и жена его Клара… Угадыватели мыслей…
– Что?
– Цирковые артисты. Сейчас они выступают на гамбургской ежегодной ярмарке. Это очень талантливая пара. Клара обладает феноменальной памятью. Их система «угадывания мыслей» основана на сложном словесном шифре. Она с завязанными глазами на сцене отгадывает, что делает ее муж в зрительном зале, что ему говорит на ухо кто-либо из зрителей, какие предметы ему передают. Он сигнализирует ей условными словами, звуками, акцентом. Кроме того, оба полиглоты. Жили в России.
– А почему Куун отказался использовать их?
– Считает, что они подозрительны. Подозревает, что они работают на англичан.
Вольф проводил Наталью Даниловну в переднюю и церемонно подал ей пелерину из семи черно-бурых лис.
– Вы должны быть в ней в четверг на вечернем представлении в «Скала». Наш хозяин вас хочет видеть… Издали. Вы должны приколоть к меху белый цветок.
У Натальи Даниловны неожиданно мелькнула мысль, что ее хочет видеть Платонов. Это была нелепая мысль. Ведь он узнал бы ее и без меховой пелерины, и без цветка. И все же до самого четверга Наталья Даниловна не могла расстаться с нелепой, но приятной мыслью.
