Текст книги "Мир приключений 1959 г. № 4"

Автор книги: Владимир Савченко

Соавторы: Михаил Ляшенко,Феликс Зигель,Кирилл Андреев,Всеволод Привальский,Соломон Марвич,Вл. Гуро,А. Дугинец,Виктор Пекелис,Е. Пермяков,Роман Романов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 53 страниц)

Захватив и двойника Юры, храбро принявшего на себя первый удар, вертолет, словно траурная колесница, грузно полетел к «Ильичу».

То, что шторм начинается в тропиках внезапно, Василий Иванович, конечно, слышал, однако он не мог оценить зловещего значения темного пятна, возникшего на востоке, среди веселых кучевых облаков. Но Тобука и все гребцы взволнованно показывали на это крохотное черное облако и, на этот раз не дожидаясь согласия Василия Ивановича, развернули свой нехитрый корабль и помчались к острову. Ни Василий Иванович, ни тем более ребята не могли оценить серьезность надвигавшейся угрозы.

Между тем темное пятно стало уже огромной иссиня-черной тучей, налитой до краев дождем. Неожиданно холодный ветер резкими толчками повалил лодку набок, кидая ее с волны на волну. Нинка посинела, зубы у нее стучали, и даже Бубырь покрылся гусиной кожей.

Огромная тень от тучи неумолимо двигалась на лодку и наконец накрыла ее. Сплошные потоки воды, подобные лавине ревущего водопада, обрушились на лодку. А в нескольких десятках метров, словно наблюдая, как здорово все это получается, насмешливо сверкало солнце.

Лодку захлестывало водой. Огромные волны в гривах белой пены, рыча, шли на нее одна за другой. Отплевываясь от соленой воды, до того мокрые, что казалось, будто даже кожа у них промокла насквозь, Нинка в облепившем ее сарафане и неповоротливый Бубырь торопливо вычерпывали длинными черпаками воду из лодки, то и дело сваливаясь под ноги гребцам. По черным, равномерно сгибавшимся спинам гребцов текли потоки воды. По другую сторону от ребят орудовал ведром Василий Иванович. В уныло обвисшей шляпе, с закатанными брюками на волосатых ногах, он походил на дачника, попавшего на рыбалке под ливень.

Бубырю уже показалось, что впереди мелькнул тот самый островок, около которого они несколько часов назад беспечно ловили черепах, когда огромная косая волна, величиной с многоэтажный дом, неожиданно накрыла лодку… Часть гребцов, растерявшись, в ужасе выпустила весла. Лодку понесло боком, и в следующее мгновение она опрокинулась, бросив в океан гребцов, Тобуку, Василия Ивановича и Бубыря с Нинкой.

Глотая воду, фыркая, чувствуя, что погибает, что соленая вода беспощадно забила нос, боясь открыть рот и бешено перебирая ногами и руками, Бубырь, подхваченный следующей волной, вылетел на поверхность и жадно глотнул вместе с солеными брызгами изрядный запас воздуха.

«Кораблекрушение! Шторм! Акулы!» Один страх в воспаленном мозгу Бубыря сменялся другим. И вдруг самое страшное заставило его выпрыгнуть из воды по пояс. «А где Нинка? Она же не умеет плавать!..»

Он оглянулся и только сейчас увидел, что он не один. Волны то разбрасывали, то снова сближали черные тела гребцов; среди них он различил Тобуку. За нос опрокинувшейся лодки упорно держался Василий Иванович; другой рукой он поддерживал Нинку, которая что-то орала, задирая кверху белобрысую голову с жалко повисшими косичками… Кажется, она ругала океан.

Обрадованный Бубырь поплыл к ним. Хотя это было очень трудно и, подплывая, он несколько раз больно стукнулся об лодку, до крови распоров бок, все же Леня добрался к Василию Ивановичу и подхватил яростно плюющуюся Нинку с другой стороны.

Вскоре к лодке подплыли Тобука и другие гребцы. Тобука, все еще пытаясь улыбаться, посадил Нинку на плечи и, держась за лодку рядом с Василием Ивановичем, печально покачал головой. Они могут спастись, только если утихнет шторм и если до этого не появятся акулы, а их тут много…

Акулы!.. Леня перестал слышать грохот океана, не замечал ливня, не видел многосаженных волн. До боли в глазах он вглядывался в мутно-сизую воду; ему то и дело казалось, что из неведомых глубин всплывает длинное, сильное тело с разинутой зубастой пастью и косым плавником…

Но вместо акулы Леня увидел… Муху! Это было невероятно, но он ясно видел на гребне взметнувшейся волны, рядом с собой, мордочку Мухи. Еще не веря себе, забыв об акулах и не обращая внимания на крики Василия Ивановича и Тобуки, Леня ринулся туда, где волны подбрасывали и вертели блестящий, черный, почти безвольный, но еще живой комок. Муха была совсем близко, он видел ее блестящие глаза, лапы, упрямо колотившие взбешенный океан, задранный кверху клеенчатый нос. Но, злобствуя, злорадно воя, волны откатывались в стороны, и снова между Леней и Мухой лежала седая, в клочьях пены, жадно дышавшая пропасть…

Ему помог Тобука. Он поплыл следом за мальчиком и, поняв, что надо добыть собаку, ловко скатился по взмыленному гребню прямо на Муху, успев подхватить ее за дрожащую шкурку. В следующую секунду океан снова вырвал Муху, но теперь Леня был рядом. Он обхватил собаку вокруг бьющегося, как в лихорадке, туловища и, тут же хлебнув с ведро воды, едва не пошел на дно. Его удержал Тобука… Так они и плыли втроем. Муха из последних сил все старалась выпрыгнуть из воды, хрипло взлаивала и, захлебываясь соленой пеной, облизывала Леню.

– Лает она все-таки по-русски… – едва выговорил довольный Бубырь, когда они добрались до опрокинутой лодки, где с нетерпением ждали их Василий Иванович, Нинка и гребцы.

Потоки воды по-прежнему с ревом валились на них, холодный ветер пытался оторвать их от лодки или размозжить об нее, когда Василий Иванович, взглянув на небо, радостно крикнул.

Над ними стоял вертолет.

Через несколько минут все было кончено. В огромное теплое брюхо вертолета поднялись по бешено качавшейся лестнице не только все тридцать гребцов во главе с Тобукой, не только ребята с Мухой и Василий Иванович; туда же с трудом втянули и славное каноэ деревни Вангуну.

Грузно покачиваясь под ударами дождя и ветра, вертолет уже проходил над пенными бурунами прибоя, когда с востока, с противоположной стороны острова, до них донесся сквозь вой урагана протяжный рык артиллерийской канонады… Крейсеры, входящие в состав седьмого флота, дали первый залп по Фароо-Маро…

Глава четырнадцатая
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ

Залпу предшествовали переговоры. С крейсера «Атлантида» был продиктован ультиматум королю Биссы:

«Предлагаю в течение шестидесяти минут обсудить и дать свое согласие на следующее:

1. Вами интернируется советское судно „Ильич“.

2. Вверенная мне эскадра оккупирует Биссу.

В случае отказа или промедления корабли начнут обстрел Биссы».

Шестьдесят минут нужны были для того, чтобы корабли могли занять боевую позицию…

Радиостанция Биссы и «Ильича» немедленно сообщили о новой провокации. Но печать и другие средства оповещения западного мира, явно повинуясь невидимой указке, скрыли от населения своих стран зловещий ультиматум. Зато все средства пропаганды этих стран были мобилизованы на то, чтобы внушить необходимость оккупации Биссы и правильность действий командующего седьмым флотом.

«Большевики вывозят черепах Крэгса! – вопили газеты и радио. – Мы не допустим воровства! Все на защиту цивилизации!»

По истечении тридцати минут с момента приема ультиматума радио Биссы заявило:

«Предупреждаю командующего седьмым флотом и командующего эскадрой в составе авианосца „Океан“, крейсеров „Атлантида“ и „Колумб“, что вход в территориальные воды Биссы запрещен. Нарушение территориальных вод повлечет немедленное насильственное выдворение эскадры. Крэгс».

Адмирал расхохотался, получив этот ответ. Боевые корабли эскадры через двадцать минут вошли в территориальные воды Биссы и заняли боевую позицию. Жерла орудий, как огромные указательные пальцы, были направлены на Фароо-Маро и стоявший по ту сторону острова «Ильич»…

Последовала новая радиограмма командующего эскадрой:

«Через пять минут начинаю обстрел».

Радиостанция Биссы ответила:

«Руководствуясь человеколюбием, вторично предупреждаю: любое враждебное действие вызовет выдворение эскадры. Крэгс».

По истечении пяти минут последовал залп…

Это был тот самый залп, который был слышен на вертолете, спасшем Юру и всех потерпевших кораблекрушение на каноэ деревни Вангуну.

Казалось, содрогнулась не только громада кораблей, но и весь остров и океан до самого горизонта… Бледно-кровавые вспышки пламени вспыхнули на волнах багряными бликами…

Одновременный залп орудий «Атлантиды» и «Колумба» был достаточен, чтобы стереть с лица земли два таких острова, как Фароо-Маро.

Командующий, стремясь наверняка покончить с Биссой и «Ильичей», распорядился пустить в ход атомную артиллерию…

Снарядам с «Атлантиды» и «Колумба» надо было всего десять секунд, чтобы преодолеть расстояние до Фароо-Маро. Однако прошло десять, двенадцать, пятнадцать минут после залпа, а на острове не наблюдалось никаких последствий страшного огневого удара. Ни мечущихся, еще уцелевших жителей, ни рушащихся зданий, ни гибнущих пальм, ни языков пламени, сливающихся в один грандиозный пожар. Ничего. Не было слышно даже взрыва… На берег лагуны не торопясь вышли туземные женщины, видно не понявшие, что крейсеры начали обстрел острова. Оживленно переговариваясь, они расположились полоскать белье.

Только теперь новая радиограмма Крэгса была выслушана и изучена на «Атлантиде» с должным вниманием и тревогой.

«Крейсеры произвели обстрел ядерной артиллерией. Одного залпа было более чем достаточно, чтобы полностью уничтожить Фароо-Маро. Как видите, вы бессильны. Я предупреждаю в последний раз. Предупреждаю командующих флотом и эскадрой, их офицеров и матросов. Предупреждаю правительство и народ вашей страны. Прекратите безумие. Еще один залп, и эскадра будет превращена в ничто, так же, как я уничтожил посланную вами на остров смерть. Крэгс».

Крейсеры дали второй залп. На острове это снова не произвело никакого впечатления. Женщины как будто и не слышали ничего: горланя по-прежнему, они полоскали белье.

– Еще залп! Еще! – Командующий тряс кулаками перед своими офицерами. – Пока мы не найдем щель…

Бледный от ужаса радист, заглянув в рубку, молча сунул адмиралу радиограмму.

– Что там? – крикнул командующий, вырывая послание. – Опять угрозы?

Он прочел: «Всем правительствам мира. Сообщаю, что эскадра, атаковавшая Биссу, в течение трех секунд выброшена вон».

– Пропаганда!.. Этот Крэгс сошел с ума… – выговорил адмирал, бросая бумажку, но это было его последним словом и последним жестом.

Женщины, весело полоскавшие у берега лагуны белье, заметили, как словно молния сверкнула там, где только что стояли грозные корабли. Вспышка, затмившая солнце, мелькнула над океаном и исчезла. И кораблей не стало. Океан свободно, до горизонта катил свои могучие лазоревые волны…

* * *

В этот яркий, солнечный день все золотистые пляжи Великой песчаной косы, которая от побережья Флориды тянулась на десятки миль в сторону Мексиканского залива, были усеяны тысячами отдыхающих пловцов и любителями подводной охоты. Веселый гомон развлекающейся человеческой толпы заглушал не только пронзительные крики чаек, но даже могучий рез океана. Гремели импровизированные оркестры; стонали банджо и гитары; шутливо покрикивали продавцы мороженого, соков и горячих сосисок; целая компания подводных охотников в своих причудливых ластах и аквалангах пыталась на кромке берега у воды изобразить только что изобретенный танец Нептуна…

Все было, как в обычное солнечное воскресенье. Поэтому, когда странный солнечный зайчик остро резанул всех по глазам мгновенной ярчайшей вспышкой, это восприняли, как чью-то шутку.

Но тотчас огромный многокилометровый пляж, буйно гудевший весельем, оцепенел, застыв в самых неожиданных позах.

В следующее мгновение все шумно ринулись бежать, но остановились, задержанные не то страхом, не то любопытством.

Всего в нескольких десятках метров от берега, там, где только что лишь солнечные блики сверкали на гребнях волн, где на ослепительно синем небе мелькали ярко-оранжевые клювы чаек, стрелой падавших на летучих рыбок, там теперь лежали огромные корабли. Они были несуразны к страшны… На берегу не сразу поняли, что это военные корабли – два крейсера и авианосец – и что корабли находятся в самом неестественном положении: стоят на песке, медленно, но неотвратимо заваливаясь набок… Не сразу увидели с берега и людей – моряков. Похоже было, что моряки не то долго спали, не то перенесли какое-то потрясение, от которого не могут оправиться. Люди на берегу и люди на кораблях пришли в себя примерно в одно и то же время. Пока на берегу знатоки флота и политических событий, прочитав названия кораблей – «Атлантида», «Колумб», «Океан», – обменивались недоуменными репликами о том, что ведь эти суда входят в состав седьмого флота и крейсируют где-то между Австралией и Индонезией, на кораблях послышались нервные, торопливые команды…

Первые репортеры – кто захватив у берега лодки, кто просто вплавь – уже вертелись около гигантских стальных громад, силясь жалкими человеческими голосами в самодельные рупоры прокричать свои вопросы. Но еще до этого пришедшие в себя радисты кораблей, убедившись, что связь работает, передали в эфир сенсационные сообщения.

В это невозможно было поверить! Как? Три первоклассных корабля общим водоизмещением едва не сто тысяч тонн, вооруженные атомной артиллерией, имея на борту почти тридцать тысяч человек и пятьдесят реактивных самолетов, были, словно ничтожная пыль, брошены в воздух и перекинуты за тысячи километров!.. Все они оказались аккуратно посаженными на песчаные отмели у пляжей Флориды. И это сделал какой-то ничтожный король Биссы!

Мир испытывал необычайное потрясение. Злодейское нападение на Сергеева, которого уже газеты всех континентов называли «Человек-луч» и «Герой человечества», вооруженная агрессия седьмого флота против беззащитной Биссы и научного судна, не имевших никакого вооружения, и, наконец, чудесное и загадочное поражение седьмого флота, выброшенного на людные пляжи Флориды, за много тысяч километров от берегов Биссы, – все это повергло мир в необычайное волнение.

В газетах промелькнуло интервью с академиком Андрюхиным, которого все эти события застали в самолете, на пути к Биссе, куда он вылетел, получив сообщение об исчезновении Сергеева. Академик Андрюхин заявил: «Мир сейчас неуязвим. Война бесцельна. Вы можете бросить весь флот, всю авиацию к берегам Биссы, но ни один снаряд и ни один солдат не достигнут этих берегов Король Биссы не нападает. Он защищается».

В специальных выпусках газет, посвященных этому заявлению, ядовито намекали, что некоторые воинствующие правительства претендовали на мировое господство, но не могут справиться с игрушечным королевством, где постоянно проживает всего двести человек белых, весь флот состоит из нескольких туземных лодок, авиация – из двух спортивных самолетов, а артиллерия – из фейерверков; ими, как говорят, премьер-министр Хеджес любит отмечать всякое знаменательное происшествие…

Все эти тревожные часы Юра находился между жизнью и смертью. События развивались с такой стремительностью, что невозможно было поверить, будто с момента появления Юры над океаном и до настоящего времени прошло менее четырех часов.

В лазарет на «Ильиче», где лежал Юра, не доносилось ничего из бурного потока событий, потрясших весь мир. Юра все еще не приходил в сознание. Ни врачебные советы, которые шли теперь со всех концов мира, ни молитвы простых людей – итальянцев и индийцев, англичан и тибетцев – кажется, уже не могли его спасти.

Лицо врача становилось все более мрачным; он опасался даже того, что не сумеет еще хоть на час-два поддержать едва тлевшую в Юре жизнь.

– Вы можете умереть сами, убить любого из нас, – заявил профессор Паверман, сверкая глазами и колотя при каждом слове сухоньким кулачком по столу, – но Сергеев должен жить до приезда Андрюхина!

И теперь врач через каждые полчаса, с лицом все более откровенно тревожным, докладывал Паверману, что пока его приказ выполняется.

– Не мной, – прибавлял врач, – я бессилен… Самим Сергеевым. Как он живет, чем – не знаю… Но положение – безнадежно…

Бубырь и Нинка сидели безвыходно в тесной клетушке у Пашки Алеева, в его, как он говорил, персональной каюте. Они больше молчали, то и дело по очереди принимаясь тискать Муху. Но она, словно что-то понимая и чувствуя, что эти ласки предназначаются не ей, не прыгала, не лаяла, а только тихонько повизгивала, глядя на них удивительно умными глазами.

– А может, им нужна кровь? – вдруг зашевелился Бубырь. – У меня знаете ее сколько!

Но Пашка, сердито отмахнувшись, заявил, что он сразу же предлагал, но крови не нужно.

– Изобретают эти ученые, изобретают, – зло пробурчал Пашка, – а того не могут, чтобы за нужного человека другой бы пусть помер, ненужный!..

– А может, этот другой, – с испугом пробормотала Нинка, смотря на Пашку сквозь слезы, – может, он тоже когда-нибудь станет очень нужный!..

После поражения седьмого флота премьер-министр Хеджес явился к своему королю в явно ненормальном состоянии Нет, он был трезв, великолепно одет и даже пытался вести себя с достоинством, но руки его лихорадочно вздрагивали, глаза были воспалены – все выдавало, что Хеджес находится во власти новой аферы.

– Что еще? – простонал Крэгс. Менее чем кого-нибудь ему хотелось видеть Хед-жеса в момент, когда горе от надвигающейся на Юру смерти вместе с неотвязной мыслью о последствиях столкновения с седьмым флотом сливались в какой-то кошмар. – Что вам нужно?

– Если около вас не будет Хеджеса, – заявил его премьер-министр, – вы умрете таким же невинным ребенком, каким были всю жизнь! Кто вам сказал: держитесь Эндрюхи? Я! Вы послушались – и вот результат! Теперь слушайтесь дальше. Хватит этой мышиной возни в каком-то забытом богом и людьми ничтожном углу Южных морей! Пора выходить на авансцену. Черт возьми! Пора от обороны переходить к наступлению. Мы завоюем весь мир!

– Что?! – крикнул Крэгс, не веря своим ушам.

– Да, да! – продолжал бесноваться Хеджес. – Но это только начало. Планета признает вас своим властителем! Вы властелин мира, а я…

– Вон! – заорал Крэгс, не в силах далее переносить бред своего премьер-министра. – Вон! Я снимаю вас с поста премьер-министра! Вы назначаетесь… назначаетесь… – Он никак не мог подобрать ничего подходящего, но наконец его осенило: – Я назначаю вас заведующим королевской бильярдной! А теперь оставьте меня в покое…

На крупнейших биржах началась паника. Обычно неколебимо стоявшие на бирже ценности, прежде всего акции многочисленных и наиболее могущественных компаний, связанных с производством военных материалов, неудержимо катились вниз. На улицах Нью-Йорка и Чикаго появились войска и танки. Но солдаты охотно обнимались с демонстрантами, требующими мира, – прежде всего мира! – и не возражали, когда группы девушек с цветами в руках забирались на танки… И танки, и солдаты, и толпы демонстрантов безмолвно стояли у репродукторов, передававших последние бюллетени о состоянии здоровья Юрия Сергеева… Человек-луч умирал.

В палате госпиталя врач и его ассистенты уже ни на секунду не отлучались от него.

В 16 часов 45 минут судорога прошла по большому телу Юры. Медленно, словно отлипая, раскрылись стекленевшие глаза. Дрогнули крупные запекшиеся губы. Врач прильнул к нему, пытаясь разобрать, что он хочет сказать.

– Ко-онец? – вздохнули черные губы. Врач подумал, что Юра говорит о себе.

– Очнулся? Великолепно! – заговорил он поспешно тем нарочито веселым, бодрым голосом, который пускает в ход врач, когда исчерпаны уже все средства для спасения больного. – Теперь будешь жить! Теперь, брат…

– Ко-онец войне? – с невыразимой мукой упрямо выдохнули губы.

И врач, позабыв все, чему его учили, позабыв, что он врач, неожиданно став смирно перед этим умирающим, хотел что-то сказать, но, чувствуя, что злое, ненужное рыдание прерывает его голос, только строго и выразительно принялся кивать головой.

Ассистенты врача, профессор Паверман и вошедший в палату Крэгс, не шевелясь, замерли там, где их застала эта неожиданная сцена.

В глазах Юры на мгновение словно проскочила искра. Рука его дрогнула. Врачу показалось, что Юра тянется куда-то. Шагнув вперед, врач хотел помочь, но не успел. Тяжелая рука Юры безвольно проползла по простыне и повисла вдоль кровати.

Прошло, наверное, не более минуты, самой мучительной минуты в жизни всех присутствующих.

Старый врач, стоя в ногах постели, выпрямившись, как часовой, сказал, глядя прямо в лица товарищей:

– Все… Наступила клиническая смерть…

Было так тихо, что все они услышали осторожные, почти бесшумные шаги профессора Павермана, услышали, как он взял телефонную трубку и, что-то выслушав, неожиданно резко сказал:

– Всем слушать мою команду! Немедленно доставить Сергеева в фотонную камеру линкора… Великий хирург Синг Чандр предлагает свои услуги…

Обернувшись к радисту, Паверман коротко приказал ему:

– Свяжитесь с самолетом Андрюхина. Сообщите ему и Шумило, пусть возьмут курс на Калькутту.

В сверкающей серебром металла и белизной калькуттской хирургической клинике, у пустого операционного стола, рядом с Синг Чандром, стояла в напряженной позе Анна Михеевна Шумило. Оба были в белых хирургических масках, в их руках тускло поблескивали инструменты. Окружившие их ассистенты держали наготове перевязочный материал и шприцы.

Лишь один посторонний был допущен в эту хирургическую, где еще не было больного, но он мог возникнуть ежесекундно… Этим посторонним был Иван Дмитриевич Андрюхин. Сидя в стороне, под бесшумным вентилятором, он считал:

– Семнадцать… Шестнадцать… Пятнадцать…

Голос его глухо звучал сквозь плотную марлевую повязку.

Группа врачей застыла, как мраморные изваяния. Растопырив пальцы в маслянистых перчатках, наклонив крупную курчавую голову, увенчанную белоснежной шапочкой, впереди неподвижно стоял великий кудесник Синг Чандр, не отводя глаз от пустой, блестящей белизны стола.

– Шесть… Пять… Четыре… – все тише, но напряженнее считал Андрюхин.

И, словно подчиняясь его голосу, Чандр и Шумило непроизвольно нагнулись над столом.

– Один! – неожиданно громко сказал Андрюхин.

Искры полыхнули по острым ребрам стола, над ним заколебалось искрящееся туманное облачко. Врачи, жмурясь, невольно выпрямились. Но тотчас шагнули вперед. Когда они открыли глаза, на столе, несколько набок, в неудобной позе, было уже распростерто мертвое, слегка тронутое желтизной тело Юры Сергеева…

– Внимание! – глухо произнес Синг Чандр, нагибаясь над этим огромным, бессильным и все же прекрасным телом.

Андрюхин, коротко вздохнув, направился к двери, за которой его ждали сотни представителей печати и радио, – ждал весь мир, притихший от томительной неизвестности, от острого страха за судьбу Человека-луча…