Текст книги "Ухожу на задание…"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Японские летчики, встреченные дружным огнем, не решились, вероятно, выйти в атаку. Они сбросили бомбы где-то в стороне. Лишь несколько самолетов с ревом промчались над бухтой, обстреляв из пулеметов десантные корабли.

Справа остался длинный волнолом. Впереди, загораживая полнеба, высились темные горы. У подножия их, в

порту, горели пакгаузы. При свете пожаров видны были причалы, затонувшие возле них корабли, ажурные башни кранов. До нас доносился частый сухой треск выстрелов. Казалось, что трещат и рушатся постройки, охваченные огнем. В бухту то и дело падали снаряды. Изредка посвистывали шальные пули. Ходить по палубе било опасно.

Я перебежал в рубку автосигнальной связи. Здесь нес вахту радиометрист Александр Куколев. Он не покидал свой пост со вчерашнего дня, с той минуты, как мы вышли в море. Вглядываясь воспаленными глазами в светящийся экран. Куколев озабоченно сказал:

– Боюсь, аппаратура не выдержит. Перегрелась без отдыха.

Я невольно позавидовал ему: «Вот человек занят нужным делом, а я только болтаюсь из рубки в рубку. Трансляционный узел работает нормально, вахта закрыта. Неужели так и придется мне до конца похода оставаться праздным наблюдателем?»

Торпедные катера уже взяли с «Вьюги»

часть морских пехотинцев и ушли к берегу. Мы ожидали, когда они вернутся за остальными десантниками.

Раздался привычный щелчок пускача. Я инстинктивно посмотрел на приборы: вольтметр, амперметр, накал – все в порядке.

– Корректировочной группе приготовиться к высадке!

Из радистов в корректировочную группу входил старшина 2-й статьи Гребенщиков. Незадолго до войны у корректировщиков была тренировка. Гребенщиков высаживался с рацией на различных островах, и я держал с ним связь.

Сейчас у Федора сто забот. Надо получить оружие и патроны, одеться, проворить рацию. Я поспешил на помощь ему.

Радиостанция РБМ была упаковала в два довольно тяжелых металлических ящика с заплечными ремнями. В одном – аппаратура, в другом – аккумуляторы и сухие батареи. Один ящик должен нести сам Федор, второй – сигнальщик из группы прикрытия. Кроме рации на Гребенщикове противогаз, наган в кобуре, гранаты. В руке брезентовый мешочек с запасными частями. Нагрузился так, что шагнуть трудно.

– Федя, я с тобой пойду!

Он обрадованно взглянул на меня.

– Правильно! Вдвоем надежней. Если один того…

Гребенщиков выразительно махнул рукой. – Спроси Карнаухова!

Старшину группы пошел в радиорубке. Он был занят. От сотрясения во время боя нарушился контакт в передатчике. Карнаухов проверил схему, искал повреждение. Он не сразу понял, чего я прошу. Потом покачал головой: зачем же рисковать еще одним человеком?

– Товарищ главстаршина, – взмолился я, – Гребенщикову тяжело, а у меня сейчас никаких дел!

– Ладно. Ступай к командиру. Доложи, что главстаршина не возражает.

Бегом к мостику. Капитан-лейтенант Кузьменко спускался по трапу, на ходу отдавая распоряжения помощнику. Я стал на его пути:

– Разрешите обратиться?

– В чем дело?

Торопливо пересказал ему то, о чем только что говорил с главстаршиной. А в это время у трапа появился и сам Карнаухов, запыхавшийся, с засученными по локти рукавами кителя.

– Отпустить Успенского? – спросил его командир.

– Следовало бы.

– Идите.

Я бросился в коридор кают-компании. Схватил винтовку, подсумок с патронами. Засунул в карман брюк несколько гранат. Кто-то подал тяжелую каску. Вася Кузнецов помог надеть ящик с радиостанцией. И хотя утро было прохладным, после такой беготни, да еще с грузом, мне сделалось жарко.

Прозвучала команда:

– Корректировочной группе построиться на шкафуте!

На правом фланге встали мы, двое радистов. Потом старшина 1-й статьи Михайлов, командир корабельных пулеметчиков, пожилой, спокойный человек и отличный знаток своего дела. На плече у него ручной пулемет. Дальше – молодежь: сигнальщик Василий Басов, рыжий балагур Василий Кузнецов, артиллерийский электрик Александр Кузнецов, торпедист Александр Платонов и еще человек пять, все с винтовками: автоматов на корабле еще не было.

Капитан-лейтенант Кузьменко вышел к нам с незнакомым офицером.

– Это капитан-лейтенант Собачкин. Он поведет вас на берег. Желаю успеха, товарищи.

– На катер! – скомандовал Собачкин.

Матросы прикрытия быстро попрыгали на палубу катера. Мы с Гребенщиковым спустились осторожно: с нашим грузом не разбежишься.

На шкафуте столпились друзья. Кто-то подал хлеб, консервы. Из радиорубки выскочил Олег.

– Володя, адрес! Адрес домашний!

Я бросил ому записную книжку. Там адреса, а главное – стихи. Олегу можно доверить и это.

– Бескозырки взяли? – напомнил старпом.

Все лезут за пазуху, проверяют. Конечно взяли. На головах у нас каски: так положено. Но когда начнется бой, каски поснимают. И не только потому, что в них неудобно. Испокон веков так: в атаку моряки идут в тельняшках и бескозырках…

О событиях, которые развернулись на «Вьюге» после отправки корректировочной группы, я узнал через некоторое время от своих товарищей. Сторожевик получал распоряжение подойти к берегу и высадить прямо на причал остатки десанта, выгрузить боеприпасы. Японцы, засевшие в прибрежных каменных постройках, стремились помешать этому, стреляли по десантникам и кораблю. Но врагу мешала плохая видимость.

На причале пусто, некому принять с корабля бросательный конец. «Вьюга» остановилась. Еще минута-другая – и корму занесет в сторону. Тогда нужно будет делать новый заход.

– Двоим на берег! – распорядился капитан-лейтенант Кузьменко.

Комсомольцы Скачок и Лазицкий быстро сбросили себя одежду и прыгнули в воду. Плыли среди разбитых ящиков, бревен, отталкивая трупы. Плыли к берегу, занятому противником.

Прикрывая смельчаков, с кормового мостика «Вьюги» ударили крупнокалиберные пулеметы. Здесь же, на корме, устроились с винтовками лучшие наши стрелки.

Старшина минеров Баклыков принес противотанковое ружье и прямо с палубы открыл огонь по окнам дома, из которого бил японский пулемет. После нескольких выстрелов пулемет замолчал. А Баклыков выискивал все новые и новые цели.

Скачек и Лазицкий благополучно доплыли до берега, вылезли на причал и, пригибаясь под пулями, приняли концы, вытянули и закрепили трос. Началась выгрузка.

Японцы нажимали. Предприняв контратаку, они прорвались к самой бухте. Рукопашный бой завязался прямо на причале. Густо летели пули. Одна па них разбила иллюминатор в каюте командира корабля. Появились пробоины в дымовой трубе. Но «Вьюга» не покинула десантников. Когда возникла опасность, что японцы ворвутся по трапу на палубу или забросают корабль гранатами, Кузьменко только оттянулся на швартовых метров на двадцать.

Предчувствуя близкий успех, противник усилил натиск. В просветах между горящими складами появились новые подразделения. И тогда вступили в дело 102 миллиметровые орудия «Вьюги».

Артиллеристы дали восемь залпов картечью. Очевидцы говорили, что это было страшное зрелище. Пушки били почти в упор, и картечь буквально сметала самураев. А то из них, кому посчастливилось уцелеть, в панике бежали с причалов.

Наш скромный капитан-лейтенант, который в базе швартовался всегда с такой осторожностью, в тот раз поразил своей смелостью и решительностью самых завзятых лихачей.

Командир батальона морской пехоты, дравшегося на причалах, прислал на «Вьюгу» связного с короткой запиской: «Сердечно благодарим за поддержку. Перехожу в наступление».

За этот бой Игорь Кириллович Кузьменко был награжден орденом Красного Знамени.

Один за всех

Сейсин (ныне Чхончжин) был ключевой позицией японской обороны в Северной Корее. Здесь находились большие заводы и склады. Сюда с трех сторон тянулись стальные железнодорожные пути. Хорошо оборудованный порт способен был принимать корабли всех классов.

Город, живописно вытянувшийся вдоль берега, словно самой природой был приспособлен к длительной обороне. На западе высились горные хребты с голыми скалистыми пиками. Оттуда к Сейсину не пробьешься. С севера – тоже горы. А на подступах к порту горбатился лесистый мыс. Японцы умело использовали географическое положение города, разместили на господствующих высотах артиллерийские батареи, доты и дзоты.

Долговременные огневые точки были подготовлены и в самом порту, и на городской окраине, и на гряде сопок, отделивших город от порта. Для обороны использовались все каменные здания. Имелась целая система траншей, ходов сообщения, проволочных заграждений, минных полей.

Гарнизон Сейсина состоял из полка пехоты, нескольких жандармских отрядов и сводного батальона, который был укомплектован слушателями офицерской школы усовершенствования и курсантами военного училища. Это были потомственные самураи, слепо преданные своему «божественному микадо» и воспитанные в духе самопожертвования.

В общей сложности японский гарнизон насчитывал около трех с половиной тысяч человек. Кроме того, возле Сейсина формировалась добровольческая бригада из полицейских и чиновников, из тех корейцев, которые предали интересы своей родины и перешли на службу к оккупантам. Эта бригада к началу войны не была еще обучена. Однако японцы ввели в бой и ее.

Противник стремился во что бы то ни стало удержать порт и железнодорожный узел, эвакуировать на юг свои главные силы, отступавшие под ударами советских войск из Северной Кореи. Наш десант был для японцев как кость в горле. Или вытащить, или задохнуться – третьего они не имели.

Я пишу обо всем этом для того, чтобы читатель понял, почему бои за Сейсин оказались очень жестокими и кровопролитными. Хотя вообще-то война с Японией была кратковременной и обошлась для нас без больших потерь. Сказался огромный опыт советских полководцев, сказалась боевая выучка советских войск, приобретенная в битвах на западе.

В Сейсине столкнулись две силы: отборные самурайские подразделения и советская морская пехота. Когда отзвучали последние выстрелы, на улицах этого сравнительно небольшого города было собрано около двух тысяч японских трупов. А раненых, как известно, бывает в несколько раз больше.

Однако вернемся к началу боев. Японцы не ожидали нашего прорыва в Сейсин морем. Это представлялось им слишком дерзким. Полагаясь на свои укрепления, они оставили в городе лишь небольшие отряды, а главные силы гарнизона вывели на север, чтобы прикрыть важную дорогу.

В ночь на 13 августа в порт полным ходом ворвались четыре советских торпедных катера под командованием капитана 3 ранга Кострицкого. Это была разведка боем.

Но боя, собственно, не произошло. Темный берег безмолвствовал.

Советское командование не стало терять времени на размышления о столь, странном положении дел. Тотчас в Сейсин были отправлены еще два торпедных катера с группой автоматчиков. На рассвете они вошли в порт, ошвартовались у мола и высадили автоматчиков на берег. Бойцы осторожно прошлись по пустим причалам. Они видели многочисленные укрепления, но не встретили ни одного человека, не услышали ни одного голоса. Казалось, порт вымер.

Чтобы засвидетельствовать свое пребывание в порту, катерники сделали суриком надпись на бетонной стенке мола: «13 августа 1945 года здесь побывали торпедные катера Кострицкого. Лейтенант Бочарников, лейтенант Головинкин, лейтенант Алексеев, главный старшина Молевинский». Эта своеобразная расписка долго украшала сейсинский мол.

До сих пор неизвестно, почему японцы не открыли огонь по нашим разведчикам. Возможно, это была первая хитрость из целой серии хитростей и ловушек, с которыми пришлось потом столкнуться десантникам.

Если это так, то японцы в какой-то мере достигли своей цели. В предшествующие дни десанты Тпхоокеанского флота освободили без серьезных боев два небольших порта – Юки и Расин, расположенные севернее Сейсина. Исходя из опыта этих десантов и донесений капитала 3 ранга Кострицкого, командование Тихоокеанского флота сделало вывод, что в городе либо совсем мет противника, либо он очень малочислен и серьезного сопротивления не окажет. Поэтому решено было послать в порт только разведчиков старшего лейтенанта Леонова и автоматчиков старшего лейтенанта Яроцкого.

Перед началом высидки в Сейсине хорошо поработала советская авиация. Она нанесла массированные удары по порту и береговым укреплениям. Но как только катера с десантом приблизились к бухте, по ним с нескольких направлений открыла огонь неприятельская артиллерия.

Не так-то просто было попасть в маленькие, быстро несущиеся суда. Катера прорвались и порт.

Японцы вначале сопротивлялись слабо, их действия носили разрозненный характер. Но они быстро сообразили, что главный удар по городу наносится не с суши, а с моря, и возвратили в Сейсин весь гарнизон. Сюда же были направлены другие войска, отступавшие с севера. Наши десантники сразу почувствовали себя скверно.

Отряд Леонова состоял из опытных разводчиков. Взводами командовали Герои Советского Союза, отделениями – орденоносцы. Даже среди рядовых бойцов почти не было новичков. Естественно, что действовали леоновцы умело и гибко. Отражая натиск японских подразделений, леоновцы в несколько бросков отошли к сопкам, закрепились на высотах и организовали круговую оборону. Потерь леоновцы почти не понесли. Вместе с ними отражал вражеские атаки и капитан Семин.

Гораздо хуже получилось у Яроцкого. Его автоматчики встретили сильное сопротивление японцев, многие бойцы были убиты или ранены. Сраженный пулей, упал командир.

Особенно не повезло тем десантникам, которые шли на концевом катере. В тумане, в дыму, лавируя среди взрывов, катер потерял ориентировку и налетел на мол. Здесь, в стороне от главных сил, были вынуждены высадиться два десятка автоматчиков и лейтенант Крыгин. Навстречу им из-за пакгаузов высыпали японцы. Целая рота. Десантники залегли под сильным огнем, отвечая врагу короткими очередями. Надо было пробиться в рыбную гавань, к главным силам, но как? Вскочил командир взвода, парторг роты старший сержант Ушаков:

– За мной, ребята! Вперед! – И рухнул навзничь, не пробежав десяти шагов.

Только узкий проход между складами был еще свободен. Надо скорей воспользоваться им, пока японцы не догадались закрыть ого!

– Внимание! Слушай мою команду! – закричал Крыгин. – Короткими перебежками к железнодорожной насыпи. Слева по два! Вперед! Живо!

Это было правильное решение. Часть людей перебегала, а те, кто успел уже залечь, автоматными очередями прижимали японцев к земле. Последним перебегал лейтенант. Несся пригнувшись, за плечами развевалась зеленая плащ-палатка. Что-то хлопнуло по ней. За железнодорожной насыпью Крыгин, отдышавшись, посмотрел: на плащ-палатке несколько пулевых пробоин.

Автоматчики быстро шагали вдоль улицы. Им удалось оторваться от праследователей. Самураи стреляли и кричали где-то позади, потеряв из виду десантников, скрывшихся за пеленой дыма и тумана.

Кажется, совсем уже недалеко до своих. Но за поворотом столкнулись со взводом японских солдат. Наверно, это был резерв. Японцы отдыхали, сидя на земле, прислонив винтовки к стенам домов. Вражеский офицер взвизгнул от неожиданности и скомандовал что-то. Солдаты, галдя, вскакивали на ноги.

– Бей в упор! – крикнул Крыгин. – Круши!

Несколькими прыжками настиг японского офицера, прикладом свалил с ног, полоснул очередью по сбившимся кучей солдатам.

– Вперед! Вперед! – торопил он, пропуская мимо себя бойцов.

Еще один бросок – и группа почти у цели. До рыбной гавани метров триста. Но тут, на перекрестке, – небольшой отряд автоматчиков. Крыгин остановил своих, оценил обстановку. Судя по стрельбе, главные силы десанта отошли к берегу. Расстояние невелико, можно прорваться. Но надо ли? Очень уж удобная здесь позиция, автоматчики держат под обстрелом шоссе, прикрывают десант с фланга.

Спросил:

– Кто старший? Ко мне!

Подбежали двое.

– Сержант Бахно!

– Краснофлотец Плоткин!

– Замполит, что ли? – пошутил Крыгин.

– Нет. Из разных взводов остатки. Восемнадцать человек.

– И со мной двенадцать. Передайте людям, будем держаться. Чтобы ни один японец не прошел в рыбную гавань.

– Понятно, – ответил сержант Бахно. Он стоял широко раздвинув крепкие ноги, наклонив голову на могучей короткой шее. – Понятно, товарищ лейтенант. Только патронов у нас мало. Два часа отбивались, пожгли.

– Ложись! – крикнул лейтенант. – Осколка ждешь или пули? Вот так… А патронов у нас тоже не густо. Стреляйте прицельно. Ваш участок – шоссе. Плоткин!

– Слушаю!

– Вы – на перекрестке. Я со своими людьми возле этого здания.

– Товарищ лейтенант, тут еще наши есть. Матросы с кораблей. Их ночью на поддержку прислали. Человек семь осталось.

– Где?

– Вон в тех развалинах, – показал Бахно. – Музыку слышите?

– А я думал, что чудится. – удалялся Крыгин.

– Там у них один парень отчаянный. Баяном ребят подбадривает.

– Позови!

Через несколько минут к лейтенанту, пригнувшись подбежал рослый моряк, совсем еще молодой, лет восемнадцати. Обгорелая форма висела на нем клочьями. Упал рядом, доложил:

– Краснофлотец Филиппов по вашему приказанию…

Лицо, покрытое копотью, черное, как у шахтера, блестят зубы и белки глаз.

– Где тебя так разукрасило?

– Японцы поджарить хотели, товарищ лейтенант! Мы на втором этаже держались, а они первый подожгли. Дом деревянный, сухой. Едва вырвались!

– А баян не бросил?

– Я без него – как без души. – улыбнулся Филиппов, и лейтенант проникся симпатией к атому спокойному и, вероятно, веселому парню. Спросил:

– Сибиряк?

– Из Курганской области.

– А зовут как?

– Сашей.

– Александр, значит. Ну так держи, Александр, развалины до последней возможности. Пока приказ дам.

– Ясно! – посерьезнел краснофлотец. – Подвал у нас надежный. Пулемет бы еще!

– Нету пулемета. На всякий случай путь отхода наметь. Но только по команде. И чтобы без лихачества. На баяне потом поиграешь.

– Это делу не помеха, товарищ лейтенант. Ребята музыки требуют. А так вы не сомневайтесь. Я везучий. У маня старший брат всю войну па западе прошел – и нечего. И мы ночью из такого пекла выскочили…

– Ладно, везучий, давай к себе!

– Есть!

Проводив моряка взглядом, Крыгин добрался ползком до полуразбитого каменного дома. Встал возле окна. Отсюда видно было, как перебегают вдали согнутые фигурки. Японцы, укрываясь за постройками, сближались для атаки. Михаил еще раз окинул взглядом позицию и остался доволен. Очень удобное место. Пока его люди держат под огнем шоссе, японцам не пройти к берегу. Он поманежит тут самураев.

А наши тем временем закрепятся возле причалов.

Тревожило Крыгина только одно. Что с Николаем Ивановичем? Жив ли? Резиденция полковника Минодзумы близко, но разве туда прорвешься?! Продержаться бы, пока пойдет второй эшелон десанта…

Ах, черт! Японцы совсем рядом! Бегут из-за угла, выставив винтовки со штыками. Офицер крутит над головой сверкающим лезвием сабли:

– Банзай!

Ну, получи, гад! Крыгин бросил в окно гранату. Блеснуло пламя. Японский офицер медленно опустился на колени, со звоном ударились о камни мостовой самурайская сабля. Михаил вскинул автомат – и вдруг шатнулся от удара в грудь. Боли сперва не почувствовал, только тошноту. Скосил глаза: китель словно распорот ножом, тельняшка почернела от крови. Но дышать ничего, можно. Кажется, пуля прошла по касательной.

В проем окна со свистом влетали пули, грызла штукатурку на стене и на потолке. Обнаружили его японцы, били прицельным огнем. Волоча автомат, он выполз из дома и присоединялся к десантникам, лежавшим в кювете. Двое стреляли, третий перевязывал раненого. Еще один лежал, устремив в небо застывшие немигающие глаза.

– Слева смотри, слева! – услышал он голос сержанта Бахно. – Пулемет за тумбой!

Крыгин выстрелил несколько раз – пулемет не отвечал. Японцев не было видно. Опять отошли, что ли? Вероятно, они только прощупывали позиции, готовя решительную атаку. На перекрестке и на шоссе вспыхнуло несколько разрывов. Самураи били из пушки небольшого калибра или из гранатомета.

Боец обмотал грудь лейтенанта бинтом, но сделал это поспешно и неумело, кровь продолжали сочиться. Михаил ощущал, как покидают его силы.

После шестой или седьмой атаки Крыгина ранило третий раз. Он так ослаб, что едва выполз из кювета, чтобы осмотреться. Японцев они уложили порядочно. Самураи валялись на шоссе, на улице, на перекрестке. Но и наших теперь совсем мало. И нет патронов.

Следующую атаку отразить будет нечем. Японцы сомнут десантников, прорвутся в порт.

Полтора десятка молодых жизней… Как отвести людей? Надо ведь выносить раненых. А японцы пойдут по пятам, перестреляют бойцов на открытом месте… «Пойдут по пятам? Нет!»

Сам он уже не способен двигаться. Но он еще может стрелять!

– Бахно! Плоткин!

Оба появились, словно только и ждали его слов. У сержанта окровавленное лицо. Плоткин сильно прихрамывал.

– Ранен?

– Зацепило малость.

– Быстро все патроны собрать и сдать мне. У мертвых возьмите. Два автомата оставьте возле меня.

– Товарищ лейтенант!

– Молчать! Выполняй приказание!

– Товарищ лейтенант, я с вами! Вдвоем…

– Как тебя зовут?

– Костя, а что?

– Ты, друг Костя, давай к Филиппову. Который с баяном. Пусть берет раненых и отходит. Живо!

– Есть!

Сержант Бахно тяжело сопел, обшаривая сумки убитых. Вздрагивающими руками вставлял в автоматы заряженные диски.

– Ну? Все? – торопил Крыгин. – Сейчас опять полезут! Отходите!

Десантники один за другим исчезали среди дымящихся руин. Японцы сразу заметили их отход. Кинулись на перекресток, крича и стреляя. Крыгин, приподнявшись, выпустил по ним весь диск. Заставил залечь.

Вскочили опять – полоснул еще раз. Каждый выстрел больно отдавался в плече, и боль эта становилась все нестерпимее, проникала в каждую клеточку тела. Он боялся, что потеряет сознание. Еще бы продержаться несколько минут. Товарищи успеют отойти. Пятнадцать человек – пятнадцать жизней!

Опустел последний диск. В пистолете – ни одного патрона. Расстрелял вгорячах, даже для себя не оставил.

Неподалеку поблескивало лезвие офицерской сабли. Михаил подполз к ней, поднял. Клинок острый, если навалиться грудью… Нет, советский офицер должен до последней секунды…

Враги уже совсем близко. Они видят, что он один. Не стреляют, хотят захватить живым. Михаил, собрав все силы, поднялся на ноги, вскинул над головой саблю и шагнул к набегавшим японцам. Вид у него был грозный и страшный. Японцы шарахнулись в стороны. Прогремело несколько выстрелов.