Текст книги "Ухожу на задание…"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

4

Медицинские сестры Павлина Павленко и Антонина Рамникова считали себя старожилами военного городка. Еще бы! Прибыли сюда, в Афганистан, еще в прошлом году. Теперь-то медики в сборных домах разместились, с водопроводом и электричеством, а тогда были большие палатки, отапливаемые железными печурками. Не очень согреешь такую палатку зимней ночью, когда дует с далекого Гиндукуша ледяной ветер. В бочке вода замерзала. Девушки не ныли, не жаловались. Добровольцами ведь приехали. Думалось, ждут их выдающиеся события, подвиги, но здесь была почти та же самая работа, что и в обычной больнице. Травмы, ожоги, переломы. Только пациентов поменьше, да все сплошь молодые парни, неохотно воспринимавшие осмотры, лечебные процедуры. Однако привозили и раненых, чаще всего пострадавших от мин, и тогда девушки трудились, забывая о времени.

Весной в военном городке впервые устроили танцы. При острейшем дефиците представительниц прекрасной половины рода человеческого девушки вынуждены были танцевать, не считаясь с усталостью. Легли спать позже обычного. А среди ночи их разбудили – срочно потребовалась помощь. Наскоро умывшись, Павлина и Тоня отправились по вызову в операционную. У худенькой хрупкой Антонины слипались глаза, рослая и выносливая Павлина за руку вела подругу через плац.

Вошли в ярко освещенный операционный блок – и сонливости как не бывало! На столе, на белой простыне, лежала афганская девочка, не подававшая признаков жизни. Ее нашли разводчики в далеком кишлаке, в полуразрушенном доме, рядом с мертвой, изувеченной взрывом женщиной. На правой руке девочки были отсечены пальцы. Четыре (кроме большого) – по самое основание. Афганский фельдшер, оказавший ей первую помощь, остановил кровотечение, обработал рваные осколочные раны на бедре. Советские вертолетчики быстро доставили девочку в город, ее отвезли в больницу. И там обнаружилось самое опасное – проникающее ранение живота. Не нашлось медика, который взялся бы оперировать едва живую пациентку. Не делали в той больнице сложных операций. И тогда обратились к советским хирургам.

Рентген – мгновенно. Подготовка к операции – считанные минуты. Трое врачей перекинулись несколькими фразами. Медсестры заняли свои места. Но едва сделан был первый разрез, анестезиолог доложил: давление минимальное. Срочно нужна кровь.

– Этой группы у нас нет, – сказала Павлина Павленко. – Возьмите мою.

– Или мою, у нас одинаковая, – торопливо произнесла Антонина.

– Хорошо. Прямое переливание! – распорядился хирург.

Четыреста граммов крови сотворили чудо: восковые щеки девочки порозовели, шевельнулись густые черные брови.

Через три часа извлечены были осколки и предстояло обработать, зашить раны. Девочке сделали второе переливание. На этот раз донором стала Тоня Рамникова.

Утром, когда девочка была отправлена в реанимационное отделение. Павлина и Тоня, вернувшись в свою комнату, поставили на плиту чайник. Павлина сказала:

– А знаешь, мы с тобой теперь родственники. Две мамы одного ребенка…

Так появилась у них общая «дочка». Смуглая большеглазая, с резкими чертами лица, первое время пугливая и молчаливая. Даже когда разговаривал с ней специально приглашенный для этого афганский офицер – переводчик, пытаясь узнать, откуда она, кто родители, девочка отвечала односложно, укрываясь за широкой спиной Павлины, присевшей на ее кровать.

Все свободное время девушки по очереди проводили возле своей «дочки». Выходили ее. С помощью замполита разведроты Тургина-Заярного, знавшего местный язык, выучили несколько понятных девочке фраз. Имя свое она произнесла гортанно и быстро. Замполит сказал, что зовут ее Салией, но можно и Зульфией. Однако медсестры стали звать девочку Софией, Сонечкой, Соней. Созвучно ведь. И она охотно отзывалась на это имя.

Летели дни. Соня начала ходить, аппетит у нее был хороший. Держать ее в доме, где лечились одни мужчины, было неудобно, а выписывать рано, врачи еще опасались осложнений. Тогда обе «мамы» решили взять «дочку» к себе. Конечно, комнатка у них маленькая – узкий пенал, но третья койка поместилась. А главное: чистота, режим и постоянное наблюдение за больной.

Для Павлины Павленко и Тони Рамниковой их смуглая длинноногая Соня действительно стала словно бы родной. Самой большой радостью для них было видеть девочку веселой, слышать ее тихий гортанный смех. Но смеялась она редко. И очень боялась выходить, даже с «мамами», за ограду военного городка. При виде бородатых мужчин в халатах она вздрагивала от страха, тянула «мам» назад, за надежные ворота с красной звездой.

Если девочка была дорога Павлине и Антонине, то можно понять, насколько привязалась к медичкам Соня, не имевшая теперь никого из родных. Понимали это и командир медицинского батальона, и начальник гарнизона, навестивший девочку после операции. Но не может же Соня постоянно находиться в воинской части. Надо как-то устроить ребенка.

Местные афганские товарищи пытались найти родственников девочки, но тот кишлак, где разведчики подобрали ее, был разорен душманами. И соседние тоже. Уцелевшие жители разбрелись кто куда. Оставалось одно: определить девочку в интернат, чтобы жила там среди ровесников и училась в недавно открытом женском лицее.

Обе «мамы» исподволь готовили свою «дочку», уже сносно понимавшую русскую речь, к предстоящему расставанию. Однако под тем или иным предлогом откладывали его со дня на день. А девочку ждали в интернате, в классах начались занятия.

И тут командир медицинского батальона, человек в общем-то душевный и мягкий, счел нужным проявить свою власть. Тем более что и предлог возник подходящий. Пригласил медсестер к себе в кабинет. Произнес ласково и вроде бы извиняясь:

– В командировку вам придется поехать.

– Когда? – шагнула к нему Тоня, сразу оценившая все последствия такого предложения. – На какой срок?

– В Загорную провинцию. Там наш гарнизон между Ближним и Дальним перевалами. Дорожники там наши, связисты, боевое охранение на дороге. Новых людей много. Ваша задача определить группу крови у всего личного состава. Работы на два дня.

– Вертолетом? – Павлина тоже начала понимать, чем все это оборачивается для «дочки».

– В Загорную провинцию идет наша автоколонна. Так что будьте готовы.

– А Соня? – в одни голос воскликнули девушки.

– Сами знаете, ей учиться пора. Пусть привыкает собственными ногами шагать, – отвел взгляд майор, чтобы девушки не заметили в глазах сочувствия, не «нажали» бы на него, рассчитывая побыть со своей «дочкой» хотя бы еще несколько суток. – Утром подойдет машина. Лейтенант Тургин-Заярный отвезет девочку в интернат.

– И я с ним, можно? – попросила Павлина.

– Да, конечно, – торопливо ответил майор, чувствуя облегчение от того, что трудный разговор близится к завершению.

Наутро у ворот военного городка как раз и состоялись те проводы, которые видел Абдул Махмат, направлявшийся в горы.

Лейтенант Тургин-Заярный, замполит по должности и востоковед по образованию, человек очень вежливый, скупой на слова, довез девочку до интерната. Повел ее в дом. А Павлина, поцеловав «дочку», осталась в машине. Боялась, что не выдержит, разревется. И Соне лишняя нервотрепка.

Когда захлопнулась за девочкой высокая дверь, заплакала Павлина по-бабьи, закрыв лицо рукавом. Зеленая ткань сразу намокла, почернела от слез.

5

В девять тридцать – инструктаж офицеров и прапорщиков, которым предстояло отправиться в рейс. Собрались в кабинете подполковника Астафурова, назначенного начальником колонны. Этот неторопливый сибиряк был человеком уважаемым, досконально знавшим свое дело, только выступал обычно длинно и скучновато. Хлебом его не корми, а дай возможность подчеркнуть важность воинов-автомобилистов в общей системе Вооруженных Сил. Особенно на данном этапе. Большинство собравшихся неоднократно выслушивали инструктажи Астафурова, вообще-то весьма нужные и полезные; каждый наизусть знал, с чего начнет Иннокентий Афанасьевич очередной разговор.

Подполковник поднялся, произнес, растягивая в окончаниях слов гласные буквы:

– Для новичков скажу, а для других повторю: в Афганистане нет железных дорог. Совсем нет. И с автомагистралями не густо. Некоторые районы вообще отрезаны горами. С ними связь авиацией или по караванным тропам. Шоссе здесь как артерии, питающие жизнь. Душманы учитывают это. Они превратили транспортные линии в главный объект своих нападений. А кто, спрашивается, может перевезти грузы, доставить все необходимое нашим войскам в гарнизоны, помочь афганским друзьям? Частично вертолетчики. Но главным образом – мы, автомобилисты. В таких условиях роль автомобильных войск вообще, каждого командира и солдата в частности, особенно велика… Попрошу некоторых товарищей не улыбаться. Я не устану напоминать о важности нашей работы, о нашей особой ответственности. И вы не забывайте говорить об этом своим подчиненным…

Вступление окончено. Голос Астафурова зазвучал громче:

– Обстановка. В Загорной провинции голод. Весной душманы разгулялись там, пользуясь тем, что дорога на перевалах обледенела, была засыпана снежными лавинами. Бандиты запретили дехканам обрабатывать землю, чтобы не кормить, дескать, партийцев, сарбазов и гяуров, то есть нас. Будто мы когда-нибудь хоть зернышко. В общем, пристреливали крестьян, которые решались сеять. Большинство полей осталось пустыми. Да еще засуха. Запасы продовольствия там на исходе, а впереди зима. Вертолетами-то все не перебросишь, – не упустил Астафуров возможности хоть косвенно похвалить автомобилистов. – Афганское руководство обратилось к нашему командованию с просьбой: пока перевалы открыты, доставить в Загорную провинцию рис, зерно и другие необходимые грузы. Первая колонна в составе сорока восьми грузовиков и двух спецмашин к отправке готова. Сопровождает колонну разведывательная рота старшего лейтенанта Вострецова… Василий Васильевич?

Вскочил невысокий офицер в выгоревшей на солнце форме. Лицо словно из темной бронзы, а брови и усы белые, будто чужие, приклеенные. Зубы в улыбке сверкали, как у шахтера, поднявшегося из забоя. Молодые командиры взводов смотрели на него восторженно, с завистью. Кто в гарнизоне не знал Вострецова?! Это ведь он весной на марше получил радиограмму: душманы жгут кишлаки в предгорьях. Оставив боевые машины на окраине кишлака кинулся Вострецов со своими разведчиками в огонь, в пылающие дома. Сколько они тогда детей, женщин, стариков от мучительной смерти спасли! А сами сколько получили рубцов и ожогов! Но дело сделали мужественно, лихо и расчетливо – без потерь. Отсюда и слава у Вострецова, и новенький орден.

– Садитесь. – Подполковник был явно доволен бравым видом разведчика. Поискал глазами: – Заместитель командира разведроты по политической части лейтенант Тургин-Заярный, он же будет главным нашим переводчиком.

Поднялся офицер, по внешнему виду которого опытный военнослужащий сразу определил бы: не кадровый. Форма на нем вроде бы как у всех. И портупея, и белый подворотничок. Но чего-то ему недостает. Одежда малость мешковата, кобура чуть-чуть съехала на живот, да и встал он медленнее, чем подобает лейтенанту.

– Кто не знаком, прошу любить и жаловать. – Сказал Астафуров.

Дальше последовало главное, то, что будет изложено в письменном приказе. Но лучше узнать подробности пораньше, чтобы обдумать, потолковать с подчиненными. Маршрут. Наиболее опасные участки. Сигналы управления. Группа технического замыкания… Офицеры записывали – кому что было важнее.

– Напомните людям: при нападении, если колонна встанет, четные номера занимают оборону слева, нечетные – справа… Вы свободны, товарищи… Разводчикам остаться. Сюда, поближе.

Бесшумно передвинув стул, Вострецов сел напротив Астафурова. Рядом Тургин-Заярный.

– Наше выступление откладывается на двадцать часов, – сказал Астафуров. – Отправляемся завтра. Предвижу вопросы и объясняю: сейчас по нашему маршруту двинулся афганский боевой агитационный отряд. Афганские товарищи сочли, что так безопасней. Отряд расчистит путь и проведет работу среди населения. Наша задача несколько упрощается. Но очень важно наладить тесное взаимодействие с отрядом.

– Чей БАО пошел? – поинтересовался Вострецов.

– Командир БАО старший капитан Али Джабар. Мы с ним обговорили детали.

– Толковый парень, – сказал Вострецов.

– Какой он парень, Василий Васильевич? – укорил щепетильный Астафуров.

– Офицер толковый, – поправился разведчик.

– Другой разговор, – кивнул подполковник и повернулся к Тургину-Заярному: – Вам придется контактировать с ними.

– Знаю. Мне объяснили в политотделе.

– С этим покончено. Теперь про особый груз. У нас две спецмашины с толом для афганских строителей. В бутощебеночный карьер.

– Заботка! – сказал Вострецов.

– И еще, – подполковник весело прищурился, – с вами две медсестры до Дальнего перевала. Тоже особого внимания требуют.

– Не меньше, чем тол, – поддержал шутку старший лейтенант Вострецов. – Две среди мужиков… Но это не по моей части, это для замполита. Радуйся, Юрий Сергеевич, скучать не придется.

– Сделаем все, что нужно, – ответил замполит, обращаясь не столько к командиру разведроты, сколько к подполковнику Астафурову. – Куда их? В середину колонны?

– Думаю, в самый конец. Следом, с установленным интервалом, пойдут спецмашины, техническое замыкание и боевое охранение. А бандиты с нашей боевой техникой не очень-то любят связываться. Ну и в смысле мин безопасно, столько колес перед ними…

– Насчет этого я спокоен, – сказал Вострецов. – БАО дорогу проверит.

– Все может быть, – предупредил Астафуров. – В один момент душманы мину поставят. Так что не расслабляйтесь… Девушек посадите в кабины к лучшим водителям.

Когда молодые офицеры были уже у двери, подполковник спросил весело:

– Ну, как вы теперь, дружно животе?

– Да, – бросив взгляд на Вострецова, ответил лейтенант Тургин-Заярный. – Почти сработались.

– Надеюсь, Василий Васильевич… Ну, все. Вы свободны.

Выйдя из штабного дома, офицеры остановились возле крыльца. Старший лейтенант озорно толкнул замполита твердым, словно бы каменным, плечом, произнес:

– Слушай, Юрий Сергеевич, сейчас мы с тобой, можно сказать, ни в чем не расходимся. А что было-то, помнишь?

– Ничего особого и не было. Процесс становления.

– Процесс! – крутнул головой Вострецов. – Вежливый ты человек, Юра. Не зря тебя Аспирантом кличут!

– Кто? – удивился Тургин-Заярный.

– Солдаты наши. Сам слышал.

– Мало ли что они придумают. Пошли…

Месяца три назад, когда Тургин-Заярный только начинал службу в разведроте, ни он, ни командир не могли предположить, что будут они разговаривать вот так – на равных, по-дружески. Причин тому имелось много. Предыдущий замполит был под стать Вострецову – отважный, всегда веселый, за словом в карман не лез. Жили они душа в душу. Вострецов знал: оставь роту на замполита – можно быть спокойным, вполне управятся. Но ранен был тот отличный товарищ в ночной перестрелке. А вместо него прислали в боевое подразделение полугражданского интеллигента. Вострецов аж выругался мысленно, когда замполит очки напялил, чтобы разобрать мелкий текст. И это – офицер разведроты, которой положено быть всегда впереди, в самых горячих местах!

Лицо у лейтенанта свеженькое, чистенькое, продолговатое. На длинных пальцах ни ссадин, ни царапин. И очень уж вежливый: все «пожалуйста», «извините», «кстати». Вострецов же с детства терпеть не мог этаких ученых мальчиков, принадлежавших, в его понимании, к разряду «дачников». Насмешливое, неуважительное отношение к ним унаследовал он от родителей, главным образом от отца, имевшего добротное хозяйство в подмосковной деревне на берегу роки.

Рос Васька Вострецов парнем крепким, задиристым, верховодил среди сверстников. Лазал на деревья разорять птичьи гнезда. На санках съезжал с самой крутой горы, рискуя свернуть себе шею. Летом с утра до вечера пропадал на речке, прыгал в воду с высокого обрыва на зависть и удивление ребят, дрался отчаянно, – все было. Но учился неплохо. Отец хотел вывести Ваську в инженеры, за его занятиями следил и успехи поощрял. После восьмого класса купил ему мотоцикл и пообещал автомашину, когда станет студентом.

Столица была рядом, местность вокруг их деревни живописная, весной отбоя не было от горожан, желавших снять дачу. Хозяева брали с них немалые деньги. Но и завидовали: тут, мол, возишься в земле, гнешь спину, добывая копейку, а эти, чистенькие, вон с какими деньгами приезжают. Легко, значит, они им даются. И невдомек было дачным хозяевам, тем более озорному, бездумному Ваське, что дачу снимают горожане лишь по крайней необходимости, чтобы вывезти на воздух, на свежие продукты, к реке своих детей, стариков, да и самим укрепить здоровье; что всю зиму копят деньги, отказывая себе во многом, чтобы на три летних месяца выехать на лоно природы.

Семья Тургиных-Заярных, жившая в большом среднеазиатском городе, была как раз такой «дачной»: Юру и двух его сестер каждое лето вывозили отдыхать, не считаясь с расходами. Отец и мать, преподавали иностранный язык в школе, а учительский заработок был невелик. Если Василию Вострецову без особого ущерба для бюджета купили мотоцикл, то для Юры большим и памятным событием было приобретение настоящего взрослого велосипеда. «Жигули»-то ему, конечно, никто и не обещал, хотя Юрий с детства испытывал тягу к автомашинам.

Василий учился ради награды, подгоняемый поощрениями. Юрий же охотно, с радостью впитывал разнообразные знания. И вполне естественно: встретились бы они до армии – не нашли бы общего языка. Вострецов и сам понимал, какой перелом свершился, когда попал он в высшее военное училище.

Крепкому, выносливому Василию служба давалась легко. К дисциплине постепенно привык, характер имел общительный. Его выдвинули на должность младшего командира, появилось чувство ответственности. Да и возраст пришел такой: пора было соображать, каким делом заниматься всерьез. Принялся наверстывать то, что было упущено прежде. Не пропускал ни одного культпохода в театр или музей, крепко нажал на художественную литературу. Танцами увлекся. Бальные осилил – это ли не шик! А по военным наукам (они ему особенно нравились) вообще шел одним из первых на курсе.

Полюбив воинскую службу, Василий Вострецов снисходительно поглядывал на студентов, на гражданских парней. Настоящим мужчиной может быть только военный. Кадровый офицер знает и умеет все: разбирается и в искусстве, и в самой современной технике. Может подолгу находиться в лесу, в пустыне, под дождем, на морозе. Надо – он строитель. Надо – отличный стрелок. В любой обстановке постоит за себя. А тут явился в разведроту мешковатый, молчаливый лейтенант с университетским значком: ни внешнего вида, ни командирского голоса. В штаб бы его или в политотдел. А насчет того, что языки знает, – еще посмотреть надо. Сержант Ширинбаев, из Таджикистана товарищ, с обязанностями переводчика худо-бедно справлялся, хоть и без диплома. К тому же отличный командир бронетранспортера.

В армии, конечно, сослуживцев не выбирают. Прислали – надо взаимодействовать. Первое время Вострецов с замполитом почти не разговаривал. Лейтенант тоже редко обращался к Вострецову. Присматривался, беседовал с людьми. Через неделю, наверно, произошел один случай. У бронетранспортера заглох двигатель. «Колдовали» над ним безуспешно три водителя. Вострецов поторапливал.

Подошел Тургин-Заярный, аккуратно снял фуражку, отдал ее солдату, попросил одного из водителей подвинуться, протянул руку с длинными, как у музыканта, пальцами.

– Товарищ лейтенант, не замарайтесь, – с плохо скрытой иронией произнес сержант Ширинбаев. – Мы уж как-нибудь сами.

Бойцы затихли. Вот сказанул сержант! Интересно, что ему замполит ответит?! А Тургин-Заярный словно не уловил насмешки. Тщательно вытер ветошью пальцы, ответил:

– Спасибо, товарищ сержант. Верно, причина такая, что ее обязан устранить водитель без посторонней помощи.

Слышавший все это Вострецов мысленно одобрил тогда поведение замполита. Правильно поступил лейтенант. Без крайней необходимости не следует офицеру подменять подчиненных. Пусть думают и работают сами.

Текли дни. Лейтенант вместе с ротой выходил на задания, занимался всем тем, чем положено заниматься замполиту, особенно заботился о досуге, об отдыхе солдат и сержантов. Организовал выпуск фотогазеты. И хоть времени было в обрез, начал готовить вечер «Представляюсь коллективу». Пусть каждый боец роты выступит перед товарищами. Один песню спеть может, другой на гитаре сыграть, третий собственные стихи прочитает, четвертый спляшет, пятый фокус покажет… Интересно ведь, когда твой товарищ по службе откроется вдруг с совершенно новой стороны.

Дела у замполита вроде бы шли неплохо, но все же он еще не стал своим в роте, не тянулись к нему люди. Продолжало влиять отношение командира. Это ведь Вострецов сказал про намеченный вечер: «Поменьше бы художественной самодеятельности, на обслуживание техники часов не хватает». «Люди целый день на занятиях, им разрядка нужна», – ответил замполит.

В июле потребовалось как-то доставить на дальнюю точку двух корреспондентов, а заодно и почту. Маршрут был не только опасный, но и трудный, с крутыми подъемами и спусками. Вострецов получил приказание отправить боевую машину и бронетранспортер. Старшим обязательно должен быть офицер. Скрепя сердце назначил старшим Тургина-Заярного и при этом опять разозлился на него. Новичок ведь, заволновался бы, расспросил, что да как. А замполит воспринял распоряжение с полным спокойствием. «Марку держать умеет», – подумал Вострецов.

Первая половина пути прошла благополучно. Тургин-Заярный доложил по радио: все в порядке, готовимся в обратную дорогу. Оставив на точке корреспондентов, взяли там несколько бойцов, отслуживших срок. И вот после длительного крутого спуска боевая машина пехоты, двигавшаяся головной, вдруг остановилась. А местность очень даже подходящая для бандитов. Высокий кустарник, глыбы камней.

– Ширинбаев, помогите водителю, – приказал лейтенант, а сам быстро организовал охранение, выдвинул на опасные участки парные дозоры. Затем поспешил к БМП.

– Что случилось?

– Заклинило бортовую передачу, – доложил водитель.

И Ширинбаев поддержал: точно заклинило.

– Подробности, – потребовал замполит. – Припомните пожалуйста, как все было.

Водитель рассказывал поспешно, волнуясь. Машина закапризничала, сделалась вдруг непослушной, из-за ребристого листа показался дым.

– Стоп! – прервал Тургин-Заярный. – Oткиньте лист.

– Зачем, товарищ лейтенант? – удивился Ширинбаев. – Бортовая передача…

– Это не передача, – прервал замполит. – Думаю, зажаты тормозные ленты. Давайте посмотрим.

Тургин-Заярный сам занялся регулировкой. Работал он настолько привычно и быстро, что Ширинбаев не переставал удивляться: откуда такая хватка у лейтенанта? И когда замполит распорядился: «Закройте лист. По машинам!» – сержант пробормотал смущенно:

– Простите меня, товарищ лейтенант!

– За что?

– За ту шутку глупую, когда советовал не замараться.

– А-а, – усмехнулся замполит. – Забыто, Ширинбаев. Полностью. Понятно?

– Так точно! – повеселел сержант.

Случай этот, разумеется, стал известен всей роте. Бойцы поглядывали на лейтенанта с уважением. Определить такую неисправность в полевых условиях способен далеко не каждый. Даже Вострецов, не удержавшись, высказал Тургину-Заярному свое одобрение:

– Молодец, лейтенант! А я, знаешь, не сообразил бы. Не сразу, во всяком случае… Конечно, после спуска… Ты этот, гуманитарий, а сработал как технический специалист.

– У гуманитариев кругозор шире, – не без иронии произнес Тургин-Заярный.

– Зато у технарей знания глубже в своей области.

Вострецов не заметил, как перешел в разговоре на «ты», будто с давним приятелем. А замполит сразу уловил доверительно-дружеский оттенок, ответил тем же:

– Прежде чем звездочки на погоны дать, учили меня кое-чему. А раньше, понимаешь ли, автоспортом увлекался. В гонках участвовал, разряд у меня.

– Чего же молчал?

– А ты спрашивал?

– Верно, – признался ротный, – однобоко я на тебя смотрел.

– Ты и сейчас однобоко смотришь. В твой стереотип политработника я не укладываюсь, а потому раздражаю тебя. Но привыкай. Люди ведь все разные.

После этого разговора начал таять ледок между командиром и замполитом. Вострецова одолевало любопытство: что за человек этот Тургин-Заярный?

– Слушай, ну и фамилию ты себе отхватил! – полушутя сказал он однажды, когда остались вдвоем в ротной канцелярии.

– Какую? – чуть пожал плечами лейтенант.

– Ну, это… – щелкнул пальцами Вострецов, – очень роскошную. Из дворян, что ли?

– Среди дворян, кстати, было немало революционеров, – как школьнику, пояснил Тургин-Заярный. – В том числе и большевики, создатели нашей партии.

– В учебниках читал. Мне про тебя знать интересно.

– На какой предмет?

– В разведку, может быть, на смерть, вместе пойдем.

– Это аргумент, – согласился замполит. – Мой прадед, получивший эту двойную фамилию, был офицером. Похоронен, кстати, в Бухаре. Мой дед, штабс-капитан, погиб в пятнадцатом.

– Ого! – Рука Вострецова потянулась к затылку.

– Отец в сорок первом командовал батальоном. Кстати, разведывательным батальоном. Знал немецкий и польский. После второго ранения списан по чистой.

– Ну, а ты что же? С таким, понимаешь, наследством в шляпе ходил?

Удивление командира роты было настолько искренним, что Тургин-Заярный не удержался от улыбки:

– Кстати, сейчас я здесь. Где стреляют.

– А ведь точно, – произнес Вострецов уважительно. – Ты что же, прямо из университета к нам?

– Нет, работал. Последний год был инструктором горкома партии.

– Ну, лейтенант, с тобой не соскучишься! – хлопнул себя по колену Вострецов. – Дальше в лес – больше дров! Ты хоть солдатам все это о себе расскажи!

– Зачем? Слова…

– Так ведь слово у политрука вроде бы основное оружие. А из тебя каждую фразу клещами тащить приходится. Редкий случай, чтобы политработник – такой вот молчун!

– Лучше одно маленькое дело, чем сто слов.

– Ну, слова тоже требуются, – не согласился Вострецов. – В трудной обстановке завернешь покруче – людям сразу веселее становится.

– Насчет твоих «завертываний» мы еще потолкуем, – нахмурился тогда Тургин-Заярный.

А Вострецов подумал: «Да, с характером замполит. И вежлив, и голоса никогда не повысит, а от своего – ни на шаг!»