Текст книги "Ухожу на задание…"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

19

Капитан Кругорецкий готовился к отъезду. Все, закончился срок его службы в ограниченном контингенте советских войск в Афганистане. Впереди – учеба в инженерной академии. Но когда его срочно вызвали в штаб, прямо из столовой, с обеда, он сразу понял: это не по поводу его отъезда. Опять, значит, какая-то неожиданность, задержка. Усмехнулся: этак ведь в академии из списка вычеркнут – за неявкой… Ничего, несколько дней в запасе у него еще есть…

Начальник штаба, моложавый лихой офицер, сам недавно окончивший академию, прекрасно понимал состояние капитана, настроившегося на отъезд. Коротко ознакомил его с обстановкой, подчеркнул важность доставки продовольствия голодающим жителям Загорной провинции, сказал:

– Желательно, чтобы вы, Владлен Николаевич…

– Уверен, оперативно-саперная группа справится без меня. Люди подготовлены.

– Наверняка справится, – согласился начальник штаба. – Но тут случай особый, Владлен Николаевич. Оперативность требуется, иначе застрянет большая колонна, первая такая колонна. И к тому же психологический момент. Представляете, боевая машина подорвалась, трое саперов! Нервы… Может, там действительно мины нового типа или какой-то новый «сюрприз».

Сейчас, как никогда, вы нужны. Именно вас просят направить.

– Кто просит?

– Старший напитан Джабар. И подполковник Астафуров.

– Они зря суетиться не станут.

– То-то и оно! – облегченно вздохнул начальник штаба. – Вертолет заказал. Сколько на сборы?

– Час, – ответил Кругорецкий, прикидывая, кого из людей взять, какое снаряжение захватить.

Все. Он отключился от других мыслей, забот и хлопот, уже видел перед собой только одну цель. Наверное, в умении отбрасывать все лишнее в критический момент, в способности полностью сосредоточиться на самом важном в своем деле – в этом, наверное, и была основа той удачи, которая сопутствовала Владлену Кругорецкому в трудной работе минера. В той работе, в которой, по присловью, ошибаются только два раза. Причем первый раз – когда ее выбирают…

За то время, пока саперы (пять человек и минно-розыскная собака) летели на вертолете до плоскогорья, пока тряслись в грохочущем бронетранспортере, поднимавшемся к перевалу, Владлен Кругорецкий ни разу не подумал об Академии, о предстоящем отъезде. Он мысленно был уже на месте происшествия, сопоставляя и анализируя те скудные сведения, которые сообщил ему начальник штаба. И еще в пути сделал первую прикидку: на какую хитрость пустились в этот раз душманы и какую ошибку допустили афганские саперы, не впервые обезвреживавшие мины? В узкости, на крутом повороте, они наверняка с миноискателями проверили дорогу перед машинами, но ничего не обнаружили. Почему? Там, в скалах, вполне вероятны выходы на поверхность железной руды. Значит, в наушниках миноискателей посторонние звуки, помехи. А первая мина, возможно, была итальянская, пластиковая, в ней всего семь граммов металла – боек взрывателя. Очень трудно обнаружить такую.

Что задумал коварный душман-изувер? Вторая мина была обычной, стандартной, без особых сложностей. Она-то и расхолодила афганских саперов, притупила внимание. Сняли ее привычно, поторопились взяться за следующую. А та была поставлена на неизвлекаемость. И – трех человек как не бывало!

А дальше? Если бандит-минер начал хитрить, он не одну ловушку устроил. Наверняка две-три следующие мины будут обычными, «легкими» для умелого сапера, а затем опять какая-нибудь подлость-головоломка.

Прибыв к месту взрыва, капитан Кругорецкий сразу понял: обстановка гораздо сложнее, чем он предполагал. Тот, кто выбрал участок для минирования, был не только коварен, но и весьма опытен. Здесь, на протяжении ста двадцати метров, дорога была вырублена в скалах, шла по самому краю глубокой пропасти. Примерно посередине – поворот, над которым козырьком нависал выступ горы. Расчет бандитов ясен: поставить неизвлекаемые фугасы. Если их даже и обнаружат, взорвать на месте обычным способом, накладными зарядами, невозможно – от взрыва нескольких мин рухнет в пропасть большой кусок дороги, обвалится нависший выступ. Понадобятся недели напряженного труда, чтобы заново пробить путь. А впереди зима, заносы, снежные лавины…

Пока это только предположения: надо было проверить их, а тогда уж принимать решение. Какое, этого Кругорецкий еще по знал. Сейчас, как говорится, действие первое – выявить мины.

– Заслоны выставлены? Не обстреляют нас? – спросил Кругорецкий старшего капитана Джабара.

Тот понял без помощи Тургина-Заярного, показал рукой:

– Один взвод поднялся выше дороги. Один – на склоне ущелья. Один – возле речки.

– Добро. – Капитан Кругорецкий повернулся к свозя саперам, окинул взглядом, привычно проверяя экипировку.

Ребята надели бронежилеты, настроили миноискатели. Младший сержант Михаил Усманов держал на поводке Гезу, собака перебирала передними лапами, предчувствуя работу. Поодаль, возле машин, стояли афганские солдаты. Кругорецкий попросил Джабара и Тургина-Заярного отойти туда же, в безопасное место. Улыбнувшись, сказал Усманову:

– Пускай свою красавицу!

Потрепав рукой густую шерсть на загривке собаки, младший сержант ласково подтолкнул ее: «Ищи, Гела! Ищи!»

Собака понятливо опустила к земле черный кончик носа осторожно шагнула вперед. За ней, уступом, в зону минного поля двинулись саперы. Наблюдая за их неторопливыми действиями, Кругорецкий с радостью и мимолетной грустью подумал: эти парни, с которыми он проработал целый год, вполне могут теперь обойтись без него.

20

В ту осень, когда Миша Усманов начал учиться в восьмом классе, выдался холодный, дождливый сентябрь. В одну из суббот Миша с родителями приехал на садовый участок, чтобы подготовить его к зиме. Совсем недавно здесь било тепло, зелено, радостно. Миша носился на велосипеде вместе с друзьями, ходил за грибами в старый таинственный лес. А теперь все было пустынно, уныло. Завяли цветы. От сырости потемнели постройки.

Кое-как обогрев выстывший домик электрокамином, поздно вечером улеглись спать. А на рассвете Миша пробудился от странного звука: кто-то повизгивал на крыльце и вроде бы скребся в дверь. Миша приоткрыл ее. Густой промозглый туман окутывал сад. Капало с крыши. Такая была сырость, что сразу повлажнело лицо. А щенок, оказавшийся на крыльце, был совсем мокрый, тощее тело содрогалось в ознобе. Миша схватил его, завернул в какую-то тряпку, прижал к себе. Отогрев, напоил молоком.

Откуда он появился? Из леса, где летом, случалось, щенились собаки, ила из соседней деревни? Или кто-то из садоводов, уезжая в город, бросил щенка на произвол судьбы? Скорее всего, из леса, потому что было в щенке что-то от волка: и окрас, и морда, и форма ушей. Хотя лапы, особенно задние, коротковаты и тонки, как у самой обычной дворняги. Этакая овчаро-дворняго-волчья помесь.

Родители не очень-то хотели брать приблудного беспородного щепка. Однако Миша заверил, что сам будет ухаживать за ним, сводит к ветеринару. И учиться станет не хуже, а даже лучше, чем прежде. Во всяком случае, без троек. И Геза поехала с ними в город.

Почему такая кличка – Миша не смог бы объяснить, она возникла как-то сама собой. Когда у Михаила спрашивали потом, он отвечал: а почему бывают Трезоры, Дины, Акбары? Ну, а Геза – кличка, по крайней мере, не затасканная.

К следующему лету Геза стала красивой и довольно большой собакой. Правда, короче и ниже овчарки, но все-таки… Выделялась она не размерами, а собранностью, сбитостью и необыкновенным окрасом, который специалисты называют чепрачным. Другого, общепринятого определения, пожалуй, не подберешь. Густая, вязкая шерсть у нее была изжелта-серой, стальной, палевой, темнея к спине и голове, светлея к животу и хвосту. Широкий, неярко выраженный черный ремень тянулся от головы и даже переходил на пушистый хвост, а вытянутая морда была почти черной. Грудь широкая, сильная, глаза карие, умные.

Ни на выставки, ни на занятия в клуб собаководов не ходил Миша со своей беспородной любимицей. Но вот однажды оказались они на площадке, где инструктор за плату обучал породистых псов правилам поведения и преодолению препятствий. Лениво, неохотно, за лакомство выполняли команды раскормленные собаки. Некоторые боялась подниматься по крутой лестнице, ходить по буму, прыгать через барьер. А Геза с первого раза ваяла все препятствия, причем сделала это играючи, весело, будто понимая, что доставляет Мише удовольствие. Или, может, без колебания подчинялась ему, испытывая полнейшее доверие…

Близилось время идти на военную службу, и Миша затосковал. Как же он будет без Гезы? А она без него? В военкомате просил: берите нас вместе! Заявление подал. Но вежливый пожилой майор, посмотрев на Гезу, сочувственно объяснил: такие не нужны. Розыскной, караульный пес должен быть сильным и злым. Какой прок в том, что Геза послушная, умная, даже смелая: задержать нарушителя помочь пограничнику она не сможет. Слаба.

Трижды ходил Миша просить в военкомат. С майором на улице здоровался, словно давний знакомый, но тот, вероятно не в состоянии был оказать содействие: ему дают распоряжения – он выполняет. В военкомате-то впервые и услышал Миша от уволенного в запас сержанта о собаках-минерах: мол подбирают для этого дела собак с тонким чутьем, натаскивают их. А ведь у Гезы чутье – на удивление. Причем не верхнее, а именно нижнее: голову к земле словно магнитом тянет. От предка-дворняжки или от предка-волка унаследовала Геза стремление кормиться самостоятельно. На улице ни одной косточки, ни одной куриной ножки, выброшенной из окна, не пропустит. Бранил ее за это Михаил, побирушкой звал, но в этом отношении Геза оказалась упрямой и не исправимой. К тому же, как известно, понятие собаки о чистоте и брезгливости отличается от человеческого, и с этим нельзя не считаться.

Смирившись с привычкой Гезы, Миша обратил внимание на ее особое чутье. Странно – десять, двадцать собак равнодушно пробегут по какому-то месту, не уловив запаха, не проявив ни малейшего интереса. Пробегут – и все. А Геза остановится, принюхается и начинает копать. То дохлого крота извлечет из земли, то старую, даже ей ненужную кость, то еще что-нибудь. Но ведь почувствовала, обнаружила!

Снова пришел Миша к майору, рассказал об этой особенности Гезы, и майор не выстоял, дал Усманову и его собаке направление в военную школу служебного собаководства. Может быть, даже какую-то инструкцию нарушил при этом. Сердечная благодарность тому майору. И не от одного Миши Усманова.

В школе собаководства Михаила встретили довольно прохладно – не первый раз прибывали такие энтузиасты со своими питомцами. Здесь служба, эмоции не в счет. И инструктор-прапорщик равнодушно проследил, как выполняет Геза команды, как работает на препятствиях. И зайца, дескать, можно научить спички зажигать… Красивая, ловкая волчица, да что проку – легковата… Однако был этот прапорщик большим знатоком и любителем собак и сразу изменил свое отношение к Гезе, едва началась проверка на чутье и сообразительность, оценил ее способности. Надо же, прошла зону без единой промашки! Талант!

То, что другим собакам давалось после многочисленных тренировок, Геза постигала сразу и безошибочно. Вроде бы даже недоумевала: почему волнуется хозяин, тревожится инструктор? Из-за этих вот несъедобных пустяков в земле, от которых идет такой едкий, противный запах, что не почувствовать его просто невозможно? Геза легко обнаруживала взрывчатку, улавливала даже запах рук, оставшийся на металле или пластмассе. Сразу понимала, где земля взрыта, разрыхлена. Для человеческого глаза незаметно, а она видела: здесь копали!..

И вот – Афганистан. Бывалые саперы, до минимума сводившие усилия душманов по «минной войне» на дорогах, считали, что Геза, несомненно, входит в число лучших минно-поисковых собак. Во всяком случае, более чем за год боевой работы Геза не ошиблась ни разу, не поставила под удар Михаила Усманова, капитана Кругороцкого, их товарищей по оперативной группе.

Горький запах тротила притупляет, убивает обоняние: чем оно тоньше, тем быстрее происходит губительный процесс. В один отнюдь не прекрасный день это может отразиться на работе. Кроме того, запах тротила постепенно разъедает легкие. Но это на поиски мин практически не влияет, а лишь со временем сказываются на здоровье собаки. Помня об этом, саперы – особенно, конечно, Миша Усманов – очень берегли Гезу. Собаке разрешалось работать не болев двух часов, потом отдых. В жаркую погоду, когда запах тротила становится особенно острым и вредным, собаку лучше вообще не выводить на поиск. Но иногда заставляет необходимость. Миша Усманов строго соблюдал для Гезы особый режим. В обычное время – не более полутора часов поиска. В жару – полчаса. Мало? Зато точность гарантирована, а это главное. Был недавно разговор нового начальника штаба с Михаилом Усмановым, вызванный тем, что у того приближался конец службы.

– Собаку отпустить не можем, – сказал ему начальник. – Уникальная собака. Сколько жизней спасла и еще сколько спасет! Вы сознаете это?

– Вполне. Но оставить Гезу нельзя. Поймите, я очень прошу вас, нашу с ней взаимную привязанность. Если я даже пересилю себя, если уеду, Геза работать не будет. Это конец для нее. Геза очень уважает капитана Круторецкого, слушается его, даже ластится, но работать отказывается наотрез.

– Значит, оставайтесь вместе. У вас за спиной техникум, вы отлично служите, награждены боевой медалью. Звания прапорщика достойны.

Так говорил начальник штаба. И капитан Кругорецкий тоже несколько раз беседовал с младшим сержантом: «Хочу, Миша, чтобы ты возглавил оперативно-саперную группу. Есть у тебя знания, есть опыт. Вы с Гезой здесь очень нужны…»

И вот любимый командир, сдержанный в разговорах, никогда не дающий в обиду своих подчиненных, на самые рискованные дела ходивший первым – этот командир, к которому так привык Миша Усманов, завтра отправится в академию. И просит заменить его. Хотя бы на первое время.

Командира можно понять. Но Михаилу так хотелось домой, в семью, к старым друзьям! А с другой стороны, если узнает, что без него погиб здесь кто-то из саперов, не простит себе этого! Будет думать: окажись там мы о Гезой, товарищ остался бы жив…

Сейчас, шагнув сладом за собакой в зону минного заграждения, младший сержант Усманов неотрывно наблюдал за реакцией Гезы, следя боковым зрением за соседом с миноискателем. Уехать или остаться здесь – этот вопрос он обдумает после.

Как Геза беспредельно верила своему хозяину, чувствуя его настроение, его желания, так и Усманов полностью доверял собаке, ощущая ее состояние. Он видел: Геза довольна, что есть работа, что на нее смотрят, что ее обязательно похвалят и приласкают, если она определит, откуда источается неприятный, но привычный для нее запах.

В такие минуты Геза поглядывала на людей, даже на своего хозяина, словно бы с лукавой, снисходительной насмешкой: эх вы, сколько у вас всяких железок, всяких приборов, приспособлений, а не можете уловить то, что я улавливаю одним лишь своим кожано-бархатистым носом! Это же так просто.

21

Асфальта здесь, на горной дороге, поблизости от перевала, не было. Геза, чуть натянув поводок, шла зигзагами от скалы к обрыву и обратно, особенно тщательно обнюхивая углубления, кучки мелких камней. Позади – метров десять. Собака вдруг замерла, приподняв правую лапу. Опустила ее не вперед, а назад, немного попятившись. И сразу же села, навострив уши, чуть пошевеливая хвостом.

Как положено, как учили: перед миной – мордой к мине. И сидела так не двигаясь, пока вокруг шарили миноискателями, пока Усманов не воткнул рядом с ней красный флажок – сигнал опасности. Только после этого собака и проводник столь же осторожно двинулись дальше.

Первые мины, как и предполагал капитан Кругорецкий, оказались обычными, если вообще можно говорить про обычность при поиске и обезвреживании взрывоопасных предметов. Итальянские мины механического действия. При массовой постановке они, конечно, очень опасны. Но для квалифицированного специалиста это в общем-то простая арифметика. Важно обнаружить. Потом зацепи «кошкой», спрячься в укрытие, дерни шнур, вытащи мину из гнезда. Если в течение двух минут не грянет грохот, значит, мина без «сюрприза». Две минуты – это с перестраховкой. Затем иди, вывертывай взрыватель. У пластмассовой мины хозяйственный сапер снимет еще и верхнюю часть – крышку. Из крышек получаются хорошие абажуры: ребристые, прозрачные, желтые. Отверстие для взрывателя соответствует размеру электропатрона. Но это, разумеется, на любителя.

Может, итальянцы специально делают подобные корпуса мин с расчетом на разные нужды, чтобы убытка не потерпеть? Не будет спроса в одном качестве – реализуют в другом. Унификация! Только не очень-то гуманны эти их унифицированные поделки.

Владлен Кругорецкий называл обычные мины «заманихами». Они снижали психическое напряжение, настраивали на определенный лад, на конвейерную работу: успокаивали, вселяя уверенность. Молодой минер может расслабиться. А Кругорецкий приучал подчиненных всегда быть в форме, всегда начеку, подходить к каждой мине как к совершенно неизвестной, способной преподнести любую неожиданность. Поспешишь – на воздух взлетишь… Владлен Николаевич прежде всего старался уяснить: почему именно в этом месте противник поставил такие мины?

Главное – понять вражеский замысел.

Особое внимание Кругорецкого привлекла четвертая мина. Она была поставлена на значительном удалении от предыдущих. За ней ровной цепочкой вытянулись еще шесть красных флажков. И весь этот комплект – с четвертой по десятую – на самом опасном участке дороги. От нависшего над шоссе выступа до крутого поворота, вырубленного в скале. При взрыве одного заряда сдетонируют другие, и тогда…

Странно вела себя Геза. Обычно она не подходила больше к обнаруженной мине, над которой стоял флажок. А сейчас, возвращаясь от поворота, задержалась возле четвертой мины, опять села мордой к ней. Принюхивалась, недовольно фыркая.

– Что, волнуется? – спросил Усманова капитан. – Или устала, отдохнуть пора?

– Вероятно, очень сильный запах раздражает ее. Может масса больше обычной?

И миноискатель здесь, несмотря на помехи, давал особый, высокий звук. «Возьмусь сам», – решил Кругорецкий, твердо придерживающийся правила: наиболее трудное, наиболее опасное – командиру. У него самый большой опыт, самые глубокие знания, самое отточенное мастерство. Без этого командирами среди минеров не становятся. А если и становятся, то ненадолго…

Малой саперной лопаткой Кругорецкий осторожно снял верхний слой каменистой сухой почвы. Рыхлая была почва, копали, вероятно, минувшей ночью. Саперы издали наблюдали за действиями командира и Михаила Усманова. Поблизости находилась лишь Геза. Лежала метрах в пяти, вывалив красный, копьеобразный язык, не сводя внимательных карих глаз с Кругорецкого и Усманова. Это была всеми признанная привилегия Гезы: следить за тем, как откапывают обнаруженные ею мины. Может, интересно ей было знать, что это за штуки, которые источают такой неприятный запах. А может, не оставляла надежды на то, что из какой-нибудь ямки появится не бесполезный вонючий предмет, а нечто вкусное, вроде любимых Гезой куриных ножек, которых она совсем не получала здесь, на военной службе. Кормежка была хорошая, сытная, но очень уж однообразная.

Капитан и младший сержант между тем работали саперными лопатками. Вскоре Кругорецкий, отстранив Усманова, достал нож. Легкими движениями, миллиметр за миллиметром, соскабливал он грунт до тех пор, пока тускло не блеснул металл. Левой рукой капитан отгреб мелкие камешки. Окопал «клад» с боков: образовалась довольно обширная яма, углубленная по краям. Кругорецкий и Усманов переглянулись: ясно – самодельный фугас. Металлический бак литров на двадцать пять, наполнен тротилом. Наверное, в ближайшем кишлаке реквизировали бак душманы. Пара тонких проволочек, присыпанных землей тянулась от него к следующей мине. Значит, точно: расчет на то, чтобы разом взорвалась вся цепочка мин, обрушив в пропасть участок дороги. Хитер подлец – бандитский минер!

Обезвреживать нестандартные, самодельные фугасы особенно трудно и опасно. Никакие правила, никакие инструкции здесь не помогут. Постановщик мины, в зависимости о намеченной цели, от настроения, даже от своего характера, может снабдить заряд самыми неожиданными сюрпризами. Попробуй зацепить, оборвать какой-нибудь проводок, чуть сдвинуть корпус фугаса – и грянет взрыв. Такой бак с тротилом разнесет все вокруг!

Кругорецкому известно было, что афганские товарищи-саперы называют его счастливым, везучим. Да и в своей части он считался удачливым. Но разве суть в везении? Просто он знал те качества, которые помогали ему в сложной обстановке. Прежде всего – точный расчет, основанный не только на доскональном знании своих действий, но и на угаданных замыслах противника. Выдержка, хладнокровие, терпение. И осторожность. Глубокая осторожность, сама по себе отрицавшая работу для быстроты, для показухи. И если одна способность – предварять поступки размышлением, умение анализировать, проникать мысленно в планы противника, – если эта способность была дарована ему от природы и он только развивал ее, то своей выдержкой, хладнокровием, терпеливостью он мог гордиться: эти качества выработал в закрепил и себе сам.

Был в его жизни такой случай. После школы пошел он работать на плавучий кран, где долго, до самой пенсии трудился его отец. Хорошее, интересное дело. На реке со сменой мест, без однообразия. К концу лета поставили их углублять фарватер обмелевшей реки. Могучие металлические клешни черпали со дна песок, переносили на баржу, которая доставляла его к берегу, для городских строителей. Однажды вместе с песком подняли продолговатую, проржавевшую, много лет проложившую в реке авиабомбу. У крановщика хватило разума и выдержки плавно опустить бомбу в трюм баржи. А затем крановщик кубарем скатился по трапу и на глазах изумленного Владлена в чем был кинулся в реку. За ним, посрывав верхнюю одежду, сиганул весь «экипаж» – двое усатых тридцатилетних мужиков.

Владлен был поражен их трусостью, слепым, животным стремлением поскорее бежать от опасности. Ему было стыдно за них. Сам он мог бы тогда обрубить якоря и отвести плавкран от баржи. Но презрение к этим трусливым эгоистам удержало его: он не желал опуститься до их уровня. Остался один на один со ржавой, уже потревоженной бомбой. Она могла ахнуть каждую секунду, но могла не взорваться и долгое время, как все те годы, которые пролежала после войны. Владлен думал: неужели ей приспичит именно сейчас? Но если бы он даже знал, что бомба вот-вот рванет, самолюбие все равно не позволило бы ему позорно бежать с плавкрана, как бежали заднепровские бахчевики, устроившиеся летом «зашибить деньгу» на кране…

Владлен вскипятил воду и заварил чай, поджарил себе яичницу с маслом. Отвлекают такие занятии. Попытался даже читать книгу о выдержке и мужестве полярников, но его вce время тянуло взглянуть на бомбу.

Саперов тогда прибыло двое: красивый, надменный с виду лейтенант в высоких сапогах и узкоглазый кривоногий молоденький солдатик, наверное из какой-нибудь кавалерийской семьи, из казаков, а скорее – из калмыков. Что поразило Владлена – оба были совершенно на равных, этот заносчивый красавец лейтенант и скромный невидный солдатик. Различие в званиях, в возрасте, во внешности – ни что не отражалось на взаимоотношении этих соратников, вместе идущих на смертельный риск. И наверняка не в первый раз.

А как они работали, эти саперы! Осмотрели, ощупали ржавую бомбу, вроде бы даже обнюхали ее. Казалось, взорвут здесь, на рейде, и дело с концом. Но нет, они сами усложнили задачу. Взрывать бомбу в черте города, недалеко от причалов, от новых домов – опасно. Ее надо везти в безлюдное место. Таким был их вывод.

Насколько эти двое отличались от тех трусливых калымщиков! Вот люди так люди! Не о себе думали, не рассчитывали, что им выгоднее, а осознанно шли на риск. Владлен будто духовную родню встретил, надежных товарищей, с которыми можно идти уверенно по жизни…

Он счастлив был, что лейтенант разрешил ему тогда остаться на кране, работать вместе с саперами. Подцепив бомбу железными челюстями, Владлен осторожно перенес ее с баржи в кузов автомашины. Он с гордостью осознал себя человеком, который способен рисковать раде других и имеет право за это уважать себя. А такое уважение, если разобраться всерьез, удел далеко не каждого. И Владлен уже не мог отказаться от этого права. Он стал сапером. Это был его единственный и окончательный выбор…

Сейчас для Владлена Кругороцкого главным было терпение. Методично, осторожно, очень медленно ощупывал и вынимал он каждый камешек, расковыривал, раскапывал почву вокруг бака. И одной лишь левой рукой, не щадя ее, оберегая правую, чтобы пальцы правой не поранились, не утратили чувствительности до той поры, когда придется делать самое тонкое, самое опасное… Ныли ссадины на левой руке, сочилась кровь из-под ногтя, но он терпел. Необходимо было терпеть.

Жарко, душно. Нагревшиеся за день камни источали тепло. Глаза заливал едкий пот. Очень хотелось пить. Но нельзя отвлекаться, нельзя хотя бы на секунду прерывать ритм, настрой, ощущение удачного проникновения во взрывоопасный комплекс. И Владлен копал. Лишь когда нащупал закругленность, главный обвод днища, переменил позу. Вытянул из ямы онемевшую левую руку, опустил правую. Подумал: а сколько же он работал? Минут десять? Час? Каким долгим кажется время в моменты смертельной опасности…

Кругорецкий провел кончиками пальцев правой руки под днищем бака, разыскивая тонкие проволочки, а обнаружил не только их, но и нечто иное: холодные, конусообразные чушки… Вот оно что! Под фугасом, оказывается, есть еще один «этаж» – артиллерийские снаряды. Ясно! Саперы попытаются извлечь бак из земли, но «довесок» выполнит свою функцию. Громыхнет взрыв – горы содрогнутся окрест!

Что может и должен сделать сейчас минер? Разорвать страшную цепочку. Вот они, тонкие проволочки под днищем бака, ведущие к заряду, который обеспечивает неизвлекаемость фугаса. «Ловушка» очень сложная – опасная. Верно. Во всяком случае, после нее душман вряд ли устроил еще какой-нибудь «сюрприз». Надо учитывать: бандиты работали в темноте, торопливо.

Будешь слишком хитрить, извращаться в такой обстановке – запутаешься, подорвешь сам себя.

Все это взвесил капитан Кругорецкий, прежде чем сделать главное – разъединить провода. На всякий случай приказал Михаилу Усманову отойти за выступ скалы и увести туда Гезу. Младший сержант повиновался молча и быстро. Михаил знал закон минимильного риска. Порог этого риска может быть очень высоким, очень тяжким, но нарушать его сапер не имеет права. Что бы ни случилось с Кругороцким, начатую им работу обязаны довести до конца его товарищи. И прежде всего младший сержант Усманов – самый опытный в группе после капитана.