Текст книги "Ухожу на задание…"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

17

Обедали все вместе – и строители, и пограничники – в большом зале столовой, на втором этаже. Столы были сдвинуты длинными рядами, по-праздничному накрыты скатертями. В вазах красовались яркие осенние листья. Это забота комсомольцев столовой: они провели субботник на своих рабочих местах.

После обеда гурьбой отправились на крайний причал угольного комплекса, уже подготовленный к сдаче. Расселись на кипах свежих, пахнувших смолою досок, на ящиках с оборудованном, а некоторые устроились прямо на бетоне, подстелив для порядка газету.

Денек был сухой, теплый. Солнце не палило, а ласково, прощально пригревало с бледно-синего, чуть тронутого дымкой неба. Под солнечными лучами хорошо, а в тени сразу ощущалось дыхание осени, прихватывал холодок.

Вода в бухте спокойная, лишь кое-где темнели на стеклянной глади полоски ряби. Олег подумал: куда бы ни бросила жизнь, он всегда будет помнить морской простор, всегда его будет тянуть сюда, к волнам и сопкам. Наверно, о чем-то подобном размышлял и Алеша Тверцов, тоже смотревший вдаль с грустной улыбкой. Встряхнулся, заметив приближавшихся Дербаносова и Коренева, спросил беспокойно:

– Ребята не заскучают, Олег?

– С чего бы?

– От агитации и пропаганды. Поработали хорошо, все довольны, и хватит. Можно и без речей.

– Ты о Дербаносове? Он вообще у нас речей не произносит.

– Начальник политотдела – да чтобы без этого? – усомнился Тверцов.

– В общепринятом понимании речи у него не получаются, – продолжал Олег. – Не считая официальных докладов, когда по бумажке читает. Я сам у него учусь.

– Чему?

– С людьми говорить.

– Закручено излагаешь, прапорщик. Давай-ка лучше его послушаем.

У кромки причала стояли отдельно три ящика с оборудованием. Впритык: небольшой, затем высокий и еще один – средней величины. Три ступени, как пьедестал почета, на котором спортсменам медали вручают. Худощавый инженер легко вскочил на средний ящик, жестом приглашая Дербаносова повыше, но степенный тучноватый подполковник осилил только нижнюю ступень. Глянул на большой ящик – великоват, трудно. Да и зачем, если и отсюда ему видно всех и слышно будет.

– Хочу напомнить вам, товарищи, о событии, которое произошло в нескольких тысячах километров от нас, о котором мы читали в газетах, да, может, не обратили особого внимания. Много значительных событий вершится повседневно в нашей стране… – Голос у Дербаносова негромкий, парни и девушки затихли, кое-кто переместился поближе. – В холодный ноябрьский день строители центрального участка БАМа, которые вели трассу из Тынды на Беркакит, уложили рельсы в том месте, где Становой хребет разделяет Амурскую область и Якутскую автономную республику. Из путеукладчика, стоявшего на амурской земле, выдвинулось двадцатипятиметровое звено железнодорожной колеи, покрытое золотой краской. Медленно опустилось на заранее подготовленное полотно. Это, товарищи, были первые рельсы в северной республике, с этого «золотого звена» началась дорога к богатейшим природным богатствам Южной Якутии. В знак нерушимой дружбы народов и для увековечения трудового подвига там, на разъезде Якутский, открыт теперь монумент. Вы знаете, что Байкало-Амурская магистраль дает возможность создать несколько крупнейших промышленных районов. Я немного скажу лишь об одном из них, о Южной Якутии, которая давно славится золотом, слюдой. А еще геологи обнаружили там мощные залежи каменною угля. Пласты его протянулись на многие километры вдоль северного склона Станового хребта. Причем уголь превосходный, коксующийся. – Подполковник сделал паузу, улыбнулся. – Некоторые товарищи, вижу, недоумевают: мы, дескать, порт строим, а нам про якутский уголь рассказывают…

– В огороде бузина, а в Киеве дядька! – озорно крикнул кто-то.

– А вот и не так! – возразил Дербаносов. – Совсем даже не так! Уголек этот пойдет не только для нужд нашей страны, но и во многие зарубежные государства. Каким образом? По железной дороге доставят его в морские порты, в том число и в этот, который возводится здесь. Мы ведь с вами находимся сейчас на первом причале угольного комплекса, в этих ящиках привезено к нам уникальное оборудование. Любой моряк знает: океанское судно загружается углем суток восемь – десять. А здесь с помощью новейшей техники судно будет загружаться за несколько часов. Представляете, какая экономия, какая выгода?!

И ведь у нас тут не только угольный комплекс, но и контейнерный терминал, и лесные причалы, и перегрузка нефтепродуктов будет. Тот, кто работает здесь, с уверенностью и гордостью может сказать: тружусь на самом передовом рубеже пятилетки. Вот у меня и всё. Теперь попросим товарища Коренева…

Алеша Тверцов повернулся к Сысоеву:

– А ты говорил, не умеет речи-то подполковник.

– Да разве это речь?

– А что же?

– Слово к друзьям, беседа.

Инженер Коренев одним рывком поднялся на самый большой ящик. Возвышался на нем, как памятник. Пиджак расстегнут, всем корпусом подался вперед. Говорил быстро, жестикулируя правой рукой, но и быстрота, и резкая жестикуляция только мешали слушать, рассеивали внимание, хотя рассказывал-то инженер об интересном, о том, что хорошо знал. О красавце городе для портовиков, который раскинется между сопками среди зелени. Дома в пять, девять, двенадцать этажей. В устье речки – большой парк с каналами для катания на лодках. Вон на том утесе – Дворец культуры. Но чтобы возвести этот сказочный город, требуется много людей. Если кто из демобилизованных останется здесь – будут приняты с превеликим удовольствием. Специальности по желанию: от самых простых до наиболее сложных. К примеру – автоматика, электроника. Без них не обойтись. Бухта, конечно, обширная и удобная, но, когда все причалы вступят в строй, в ней будет одновременно столько судов, что управлять ими без особой аппаратуры невозможно. Как самолетами на крупном современной аэродроме. Уже завезено оборудование станция наблюдения за размещением и движением судов в порту. Полтора десятка компьютеров. А ведь их монтировать надо, работать с ними. Кому как не молодым!

Для пограничников то, о чем говорил Коренев, было ново, а Тверцов слушал рассеянно, думая о своем. У основания причала стоит блок подсобных помещений, построенный комсомольско-молодежной бригадой. Шутка ли, одно из первых зданий в порту. Однако сейчас Алеша при виде своего детища не испытывал особого удовлетворения. Блок – пройденный этап. Закладываются крупные, сложные сооружения. Способен ли он работать на них, возглавляя бригаду? Он и на строительстве блока не раз ощущал недостаток знаний. А ведь его мечта – даже не эти трудные здания, а причалы.

Чем больше приглядывался он к гидротехническим сооружениям, тем сильнее они привлекали ого.

Вот здесь, где собрались сейчас комсомольцы, не так давно гуляли по мелководью волны, лениво плескались о камни. Земснарядам, землечерпалкам много пришлось потрудиться. Углубили дно настолько, что скроется пятиэтажный дом. И не только углубили, но и выровняли, зачистили, не оставив бугров и выступов. Лишь после этого предъявили дно строителям. Те проверили и взялись за свое. Плавучий кран вбивал в грунт длинные металлические шпунты. Сотни шпунтов. Сцепленные друг с другом, они надежным стальным барьером отгородили участок бухты, определив границу причальной стенки. Одновременно создавалась и территория причалов. В одном месте намывали морской песок, в другом сыпали щебень, валили камни. Затем укладывали массивные плиты, бетонировали фундаменты для различных построек. Прокладывали коммуникации, железнодорожные рельсы.

Сколько вложено во все это идей, точных расчетов, смелых решений! Конечно, при всех технических новинках, при всей механизации и автоматизации не обойтись без тех простых зданий, одно из которых завершила бригада Тверцова. Только гордиться-то особенно нечем. Вот сидят здесь пограничники, для них все пока внове, они начинают трудовой путь, а он, Алеша, уже прошел определенный отрезок, пора всерьез подумать о будущем. Прав инженер Коренев – надо ехать учиться! Передать эстафету молодым парням – и в институт…

Занятый этими мыслями, Тверцов не заметил, как ушли подполковник и главный инженер, начали расходиться ребята и девушки. Сысоев окликнул его:

– Ты куда сейчас?

– Здесь побуду.

– Как знаешь, – Олег не расспрашивал: у выхода с причала его поджидала Женя. Быстро направился к ней и смутился немного, когда она прямо при всех взяла его под руку. Неловко, скованно чувствовал себя под взглядами своих комсомольцев. Они вроде не очень-то удивились, но все равно неудобно.

– Ты что? – спросила Женя, уловив его напряженность.

– Ни разу так не ходил.

– Ей-богу?! – воскликнула она. – Ну и повезло мне! А как же ты знакомых своих провожал?

– За локоть брал. А так очень уж солидно вышагиваем.

– Мне нравится, что солидно. Потерпишь?

– С удовольствием.

– Ну насчет удовольствия-то не знаю…

– Все равно привыкать надо, – улыбнулся Олег.

От причала до стоянки «Юпитера» растянулась пестрая цепочка зеленых гимнастерок, ярких девичьих кофточек, темных спецовок. Хозяева и гости шли вперемешку: группами, парами. Младший сержант Игнатиков увлеченно толковал о чем-то с водителем МАЗа, на котором ездил днем. Сержант Агаджанов шагал вразвалочку, помахивая веткой. Рядом, задирая голову, семенила Дора. Может, они и в сторону бы свернули, к танцевальной площадке «Каравелла» или на сопку с якорем, но следом за ними неотступно плелись моторист Листван и лохматый Расстрига.

– Эх, жизнь, – ворчал моторист.

– Не жизнь, а малина.

– Только червивая…

Дора прикрикнула:

– Не возникай! – Глянула на приятелей затуманенными шальными глазами, упрямо склонила голову на крепкой шее: – Спокойной ночи, малыши! Слышали?

Приятели поотстали.

– Вечно они глаза мозолят, – сказала Женя. – Мало таких непутевых, вот они и выделяются, мельтешат.

– Не обращай внимания, – посоветовал Олег. – По крайней мере сейчас… Волосы у тебя полынью пахнут…

– Это от рук. Люблю полынь растирать в ладонях. Не правится?

– Наоборот, хорошо. Природный запах, никакими духами не заменишь.

Возле парохода на площадке, где работали с утра, кто-то запел песню. Сначала слышались только девичьи голоса. Неуверенно вплетались мужские. Присоединилась гитара. Постепенно хор набирал силу.

– Новое что-то? – прислушался Олег. – Мотив не знаю, слов не улавливаю. Новое, да?

– Девочки сами придумали. Понимаешь, такая у нас жизнь необычная, столько удивительного кругом, что песня прямо-таки носится в воздухе, только в руки не дается.

– Поймали же!

– Самодельная. Стихи не знаю чьи, а мотив Зина со Светой подобрали… Припев повторяют, слушай!

В рыбачьем краю, среди скал и утесов,

У бухты зеленой, в огне фонарей

Раскинется город – любимец матросов,

Желанная гавань для всех кораблей!

В вечерней тишине над стройкой песня разносилась далеко, поднималась к сопкам и уплывала в море. Голоса пограничников слились воедино с голосами строителей.

18

Сразу после работы Женя быстренько помылась и переоделась. Весь день было тепло и даже душно, словно в парилке, но на всякий случай она прихватила вязаную кофту. Хотелось погулять подольше, последние вечера такие хорошие, потом и вдвоем-то не побудешь, негде.

Олег должен был ждать ее у поворота дороги между новым и старым портом. Женя не торопилась – как раз успевала. Встретившаяся женщина, с картошкой в авоське, поздоровалась и улыбнулась понимающе:

– Твой уже разминается там.

У Жени даже лицо зарделось. И женщина-то малознакомая. Твой – говорит… Еще неизвестно, чей…

Увидела его – и едва сдержалась, чтобы не побежать. Крикнуть хотела: «Мой! Обернись!» Но подошла ровным шагом, даже улыбку пригасила, мысленно настраиваясь на будничный тон, чтобы не бросилась ему в глаза радость. Нарочно подумала: китель все-таки подогнать надо. Малость болтается. Олег считает, что так свободней, лучше. Но и про красоту забывать не следует.

Однако, как ни старалась, справиться с собой не могла. И глаза, и голос выдавали ее состояние.

– По пути к тебе новость узнала. Тетка встречная заявила, что ты – мой!

– С картошкой которая? – догадался Олег.

– Она самая.

– А ведь действительно везет тебе.

– Почему?

– Мне вот ни одни человек, хоть с картошкой, хоть без картошки, не сказал, что ты моя.

– Сам спроси.

– Спрашиваю, – посерьезнел Сысоев.

– А не видишь?

– Не очень.

– И не догадываешься?

– Пытаюсь.

– Тогда закрой глаза, только покрепче.

Олег сомкнул веки, и сразу руки Жени легко легли на его плечи, он ощутил ее теплоту, почувствовал ее дыхание. Мгновение – и она отстранилась.

– Теперь понял?

– Да, – сказал Олег. – Но для большей уверенности еще…

– Не надо, – попросила она. – Пойдем. Ты обещал сводить на смотровую площадку.

Взявшись за руки, направились они к бывшему непропуску, который высился впереди темной громадой, заслоняя половину горизонта. Свернули на дорожку, серпантином петлявшую по крутому склону. Под ногами хрустел гравий.

– Не торопись, – посоветовал Олег. – Устала ведь на работе-то?

– Ничего… У меня новость серьезная, – замедлила шаги девушка. – Заявился сегодня в обеденный перерыв Алеша Тверцов…

– Я скоро ревновать начну…

– Поздно хватился. Уезжает он в институт на подготовительное. Все уже решено. И веселый он, и грусть чувствуется… Есть, говорит, Гречихина, такое мнение: выдвинуть тебя начальником комсомольского штаба стройки. Ребята все «за», и в райкоме не возражают… Веришь, Олег, я прямо на лавку шлепнулась в бытовке нашей от неожиданности… Да ты, говорю, что это! Со своей работой едва справляюсь, на жесткий совмещенный график переходим, чтобы без простоев. Обязательства повышенные взяли. На свидания ходить некогда.

– Так и сказала?

– Конечно. Он же все знает, этот Тверцов… Срезу возразил: «Как так некогда, через день с Сысоевым встречаетесь!».

– А ты?

– А я говорю: «Мне этого мало, каждый день видеть хочу!» А Тверцов свое: это, мол, эгоизм и индивидуализм, три вечера в неделю можно и нужно общественным делам посвятить. Доводы он очень убедительно излагал. Ты, мол Гречихина, фактически была заместителем начальника штаба, в курсе всех событий. И вообще Гречихина молодец…

– И ты согласилась?

– С чем?

– С тем, что молодец? – Олег, посмеиваясь, ждал ответа.

– А кто же с такой похвалой не согласится? – шутливо повела плечами она.

– От скромности ты не умрешь.

– Другие причины найдутся… Короче говоря, Олег,

будут меня утверждать на заседании штаба. Не сумела я отказаться.

– И не надо. Попробуй свои силы. Алеша вон как справлялся!

– Он парень, ему легче, да и своих забот меньше. Но теперь уже поздно назад поворачивать.

– А я одобряю, коллега.

– Спасибо, – улыбнулась она.

Сделав еще несколько поворотов, дорожка вывела их на смотровую площадку, к клумбе с увядшими цветами, почерневшими от ночных холодов. Здесь, на юру, где всегда гулял ветер, сейчас было непривычно тихо и столь же тепло, как и внизу. Жене даже кофточку надевать не понадобилось. Она разглядывала контейнерный терминал, удивляясь: до чего же красиво! Но предполагала, что сверху эта махина похожа на ящик с яркими кубиками. И вообще вид отсюда удивительный. Сопки – как гряды застывших волн, все выше и круче. Склоны их уже не многоцветные, осенние краски поблекли. Облетает листва, изредился лес, заметнее проступила темная зелень хвойных массивов.

Вдали, над самыми высокими сопками, небо было чистое, прозрачное, кромка гряды словно бы плавилась в лучах заходящего солнца. И над головой, над портом, небо тоже было светлое, голубое, с мягкими оттенками – от розового до зеленоватого. Зато со стороны океана медленно наползали длинные узкие полосы легких облаков. Словно бы серебристая дымка затягивала небосвод, и дымка эта становилась все плотней, беспросветней. Ниже ее, скрыв от глаз водный простор, густела серая, клубящаяся завеса. На бухту надвигался туман.

Поняв это, Олег не выдал своего беспокойства, но настроение его резко изменилось. Темная осенняя ночь с туманом – самое тревожное время. Мысленно он был уже в порту, на контрольно-пропускном пункте…. Может, подполковник Дербаносов получил извещение об ухудшении погоды и сейчас разыскивает Сысоева, чтобы предупредить, напомнить?..

– Нет, ты скажи, нарочно, что ли, их так красят? – Женя продолжала восхищаться контейнерами. – Блестят, словно лакированные… Давай сядем.

– На море взгляни.

– Серость там. Сыро будет.

– Часа через два туман накроет всю бухту.

– Тем более посидим, пока есть время. После тумана дожди зарядят.

– Вниз пора.

Она внимательно посмотрела в лицо Олега, уловила его нетерпение.

– Спешишь?

– Надо в часть.

– А говорил – весь вечер…

– Нет, не получается.

– Объясни. – Она никак не могла уразуметь, что произошло… Может, он вдруг заболел?.. Или другая ждет? Олег не такой. Но почему эта деловитость, непонятная настороженность?

– Пойдем, прошу, – настаивал он.

– Мне и здесь хорошо.

– Пойми, Женя, – он колебался. – Пойми, у меня задание…

– Может, свидание?

– Не надо, – мягко возразил Олег. – Ты прекрасно знаешь, что этого не может быть.

– Я ничего не знаю. Двадцать минут назад ты шутил и собирался гулять до полуночи. А теперь какое-то задание. Ты что, плохо себя чувствуешь?

– Не могу сейчас объяснить. Так нужно. Пойдем.

– Я не тороплюсь. А ты – пожалуйста.

– Скоро сумерки, здесь пустынно.

– Скажите какая забота!

– Зачем ты усложняешь, Женя? Я еще успею проводить тебя.

– Спасибо. Я остаюсь здесь! – резко произнесла она. – Каждый поступает как хочет. Вполне демократично.

– Поверь, это необходимо. – В голосе его было столько тревоги, что Женя на секунду дрогнула, готова была согласиться. Но обида за испорченный вечер и уязвленная гордость оказались сильнее.

– Не спорь, иди, – сказала она.

– До завтра?

– Возможно! – Женя отшатнулись, не позволив Олегу обнять себя.

выпустила из виду: ведь Олег– то военный! Привыкла, что он – просто человек, который ей близок и дорог, помнила, что он комсомольский работник, но в голове не держала, что кроме всего прочего – и это, наверное, самое главное – он прапорщик, пограничник. У него есть и будут дела, о которых не имеет права рассказывать даже ей. К этому следует привыкнуть, чтобы не случалось разных недоразумений. Но как привыкнешь? Служебная ли обязанность заставила его сейчас прервать свидание, испортить вечер?

Он же сказал – задание! Разве этого мало? Может, это опасно, а он ушел от нее такой огорченный!

Женя вскочила и бегом бросилась со смотровой площадки. Догнать Олега она не надеялась. Просто противно и нелепо было теперь сидеть здесь.

19

У каждого молодого солдата бывают в начале службы свои трудности. Одному тяжела физическая нагрузка, другой долго не может освоиться в новом коллективе, третий медлительный, опаздывает в строй… А рядовому Руслану Чапкину невмоготу было сразу, без обдумываний и рассуждений, выполнять приказы. Парень смекалистый, начитанный, он прекрасно понимал: если подчиненные начнут обсуждать распоряжения старших, особенно в боевой обстановке, – пиши пропало! Пока вопросы да ответы – враг разобьет все войско. И вообще это будет не армия, а так, общественная организация, клуб любителей задушевного слова.

Умом-то Чапкин понимал, но натура его противилась всякий раз, когда требовалось выполнять приказ, целесообразность которого ему, Руслану Чапкину, не была совершенно ясна. Что поделаешь, такая у него дотошная, въедливая натура, из подобных людей получаются хорошие следователи, бухгалтеры, ревизоры. Ему бы расспросить, узнать все досконально – тогда он с охотой. А здесь коротко: выполнить и доложить!

Чапкин и выполнял не хуже других, и докладывал как положено, только с натугой, ломая себя. Зато особенно любил, когда на заставу или на контрольно-пропускной пункт приходили политработники. С ними побеседовать можно, они на какой хочешь вопрос ответят. Особенно прапорщик Сысоев. В нем Чапкин угадывал даже свои собственные черточки. Сысоев беспокоился: а все ли ясно солдатам, нет ли каких сомнений?

Нынче Руслан Чапкин был удовлетворен полностью. Сначала пограничников инструктировал старший лейтенант Шилов. Дольше и подробней обычного. У причала, дескать, стоит беспокойное судно, доставившее контейнеры. Моряки этого судна отмечают сегодня свой национальный праздник. Надо особенно тщательно выполнять все правила и соблюдать хладнокровие. Люди веселятся – нельзя им мешать. Но чтобы никаких провокаций. И безусловно, учесть погоду. Туман сильнейший. Бдительность должна быть предельная.

Вот о тумане и говорил потом прапорщик Сысоев. Напомнил, что обе кражи на терминале произошли при такой видимости, о точнее, при отсутствии всякой видимости. Давно не выпадала столь мрачная ночь, удобная для преступников. Так что у комсомольцев сегодня не только задача, но и сверхзадача – внимание не ослаблять ни на секунду. Пре любом подозрении реагировать немедленно.

Как и всегда. Сысоев без спешки, подробно ответил на заданные ему вопросы, но было в поведении прапорщика что-то не совсем обычное. Сразу-то Руслан и не разобрался. Лишь приняв в два часа ночи пост у трапа иностранного судна и оставшись один, Чапкин припомнил инструктаж, сообразил: расстроен был прапорщик, очень расстроен. Ни разу не улыбнулся. И вид усталый. Ближе к полуночи обошел прапорщик вместе со старшим лейтенантом весь контейнерный терминал, а потом сел играть в шахматы с Чапкиным.

Вообще-то он не слабак, но сегодня допускал непростительные промахи.

Впрочем, обо всем этом Чапкин подумал вскользь и сразу отогнал посторонние мысли. Никаких отвлечений, только смотреть, слушать, соображать.

Ночка действительно выдалась не из лучших. Белесая влажная муть затянула все вокруг. Прожекторы на причалах и судовые огни не в силах были пробить тьму и туман, тусклыми оранжевыми кругами светились во мраке. Смотришь на них – и видно: плывут, колеблясь, клубящиеся волны тумана. Иногда они густели, почти совсем заслоняя огонь, иногда свет разгорался ярче, белесая муть отодвигалась, открывая темный борт судов, портовый край, несколько ближних контейнеров. А потом опять все поглощала мгла, и напарник Чапкина, патрулировавший причал, надолго скрывался из глаз.

На судне, вопреки ожиданиям, было спокойно: моряки уже отгомонили, легли спать. Даже пьяные не рисковали, наверное, блуждать в таком тумане по палубе. Раздались несколько раз хмельные голоса, потом что-то звякнуло, словно стекло разбилось, и стало совсем тихо.

Будь Чапкин менее дотошным, не проникнись он нынче особым чувством ответственности, наверняка не уловил бы едва слышного стука металла по металлу, а уловив, не придал бы значения: мало ли что может стукнуть. Но Чапкин весь превратился в слух, вытянулся на носках и даже дышать перестал. Вот еще… Или только мерещится?

Перевел дыхание, глянул мельком на часы: два тридцать. И опять услышал, как тенькнуло, даже засек направление. Звук долетел не с судна, не с причала, а из глубины контейнерного терминала.

Ни секунды не мешкая, Чапкин дал условленный сигнал в дежурную комнату.

…Едва лишь на пульте вспыхнула лампочка, Олег Сысоев привычным движением тронул кобуру пистолета. Шагнул к двери. Следом трое пограничников и портовик – работник терминала. Старший лейтенант Шилов остался в дежурке – так условились заранее. Он должен руководить дальнейшими действиями в зависимости от обстоятельств. Оцепление, группа прочесывания, вызов служебных собак – это на нем.

Работник терминала уверенно вел Сысоева по прямой к причалу. Бежать невозможно – лоб расшибешь. Приходилось вытягивать руки, чтобы не стукнуться об угол контейнера. Народ был подобран опытный: сержант Агаджанов, ефрейтор Кондин и еще один солдат из старослужащих – Рыжов. Ни разу не звякнуло оружие, в тишине раздавался лишь шорох ног да легкое дыхание. Когда портовик кашлянул, зажав рот шапкой, – вроде бы хрюкнул, – звук этот показался слишком уж громким.

Олег мысленно выругался: с курильщиками лучше не связываться! Прихватило не вовремя! И потом помянул портовика плохим словом, когда шепотом разговаривал с Чапкиным. Оказывается, Руслан уловил этот кашель. Могли и другие услышать.

Чапкин указал направление, откуда долетали удары металла о металл.

– Расстояние? – спросил Сысоев.

– Не разобрал, туман глушит.

– Пойдете с нами. Рыжов, подмените его!

В глубь терминала двинулись медленно, ориентируясь по оранжевому пятну на кране-перегружателе. Агаджанов освещал сильным электрическим фонарем запоры и пломбы контейнеров. Рядом с ним – портовик и Чапкин. Чуть в стороне, прислушиваясь, вглядываясь в тьму, бесшумно ступали Сысоев и Кондин, готовые ринуться на любой шорох.

Глухой удар раздался впереди, приглушенный возглас. Рухнуло что-то тяжелое. Сысоев бросился туда, чуть не сбил Агаджанова.

– Товарищ прапорщик, вот… Упаковка!

Луч фонаря уперся в картонный ящик, валявшийся посреди узкого прохода между контейнерами. Над ним склонились Чапкин и портовик.

– Что произошло?

– Чапкин ногой зацепил, упал.

Портовик выпрямился, произнес уверенно:

– Вчерашний груз, сорокафутовые контейнеры надо смотреть.

– В упаковке что?

– Кассетные магнитофоны. Малогабаритные, последняя зарубежная новинка.

– Товарищ прапорщик! – позвал Агаджанов. – Сюда. Вскрытый контейнер!

– Свети! Так, понятно. Ни к чему не прикасаться. Сколько ящиков взято?

– Штук десять.

– Значит, орудовали минимум двое. Чапкин. доложи старшему лейтенанту.

– Есть!

– Как думаете, – повернулся Сысоев к портовику. – Вспугнули преступников или они сами ушли?

– Убегали. Иначе ящик не бросили бы.

– В какую сторону им удобной?

– Не к проходной… На пирсах наряд. Слева, за забором, шоссе. Скорой всего в дальний конец подались, к угольному комплексу. Там ночью глухо, причалы еще не действуют…

– Останетесь здесь, объясните все старшему лейтенанту.

– Одному остаться? – оробел портовик.

– Не бойтесь, преступники не вернутся.

– Я укроюсь, – сказал портовик.

– Только не очень, – усмехнулся Сысоев. – Наших не прозевайте… Чапкин пусть догоняет меня… Кондин, готовы? Сержант, гасите фонарь.

Трое пограничников исчезли во мгле.