Текст книги "Ухожу на задание…"

Автор книги: Владимир Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Опыт – дело наживное

Погода стояла жаркая. За день солнце накалило металл, в помещениях корабля было душно. Собрание комсомольской организации решили провести на ходовом мостике. Моряки расселись на раскладных стульях, на тумбе дальномера и просто на палубе.

Нужно было выбрать нового комсорга.

– Какие будут предложения? – спросил председатель. Кто-то назвал мою фамилию. Я пытался возразить:

– На корабле есть комсомольцы постарше, поопытней.

– Опыт – дело наживное, – сказал корабельный фельдшер лейтенант Зизенков. – Если будут трудности,

поможем, поправим.

Мне, разумеется, было приятно доверие товарищей. Но я понимал я другое: теперь надо особенно исправно нести службу. Это во-первых. А во-вторых, предстояла работа, которую я почти не знал. Раньше мне приходилось только выполнять отдельные поручения, а теперь требовалось самому распределять такие поручения, проявлять инициативу, проводить в жизнь наказы и пожелании комсомольцев. Пожеланий было много, но все они, в общем, сводились к одному: больше живого конкретного дела. Комсорг, которого я сменил, хорошо вел отчетность. Бумаги у него оказалась в идеальном порядке. И, как часто бывает в таких случаях, они заслонили от него людей. За это ему и дали по шапке.

Дня через три я собрал активистов нашей организации, стали обдумывать план работы на ближайший месяц. Общее собрание – это ясно. Культпоход в кино – тоже обычное мероприятие. Над нами тяготела сила инерции. Мы делали то, что и все. Но хотелось придумать нечто свое, новое. Долго ломали мы головы, пока кто-то предложил:

– Давайте устроим спортивное соревнование. Бег, прыжки…

– А где? Когда? – возразили ему. – У стенки почты не стоим, на корабле не разбежишься. Сплошные препятствия…

– Вот и давайте с препятствиями, да не только по палубе, но и по помещениям…

Идея обрастала новыми предложениями. Мы решили, что это будет не просто состязание в быстроте и ловкости, а своего рода проверка, как знают комсомольцы устройство нашего корабля. Договорились, что старт будет на корме. Надо спуститься в машинное отделение через один люк, вылезти через другой, побывать в котельном отделении, обогнуть торпедный аппарат, подняться на полубак, с полубака – на мостик и еще выше – до марса фок-мачты. Оттуда спуститься по вантам и вернуться на корму.

Для начала мы попробовали сами пробежать по предложенному маршруту и убедились, что без тренировки это непросто. В машинном отделении, лавируя между механизмами, насажали себе синяков. До марсовой площадки поднимались с трудом. Один из нас не решился спуститься по вантам.

Теперь надо было получить разрешение командования, Замполиту наша инициатива понравилась. Поддержал ее и командир корабля, посоветовал привлечь не только комсомольцев и молодежь, а вообще всех желающих.

Так и сделали. Объявили о предстоящих состязаниях, объяснили условия, маршрут. Почти все матросы и старшины принялись готовиться к бегу с препятствиями. Особенно загорелись старослужащие, знатоки корабля. Очень уж им хотелось утереть нос молодежи. Впрочем, они и сделали это, захватив призовые места. Но суть не в местах: польза-то была общая.

Для меня это состязание имело особое значение. Я впер вые почувствовал уверенность в том, что могу справиться с обязанностями комсомольского организатора.

Очень вежливый лейтенант

В воскресенье провели культпоход в краеведческий музей. Он близко от причалов, на улице Первого мая, как раз против парка флотского Дома культуры. Много интересного узнали мы в музее о природе, о богатстве и истории Приморского края. Особенно привлекла мое внимание большая фотография, на которой были изображены корабли интервентов в бухте Золотой Рог. Среди них, как гласила подпись японский броненосный крейсер «Ниссин». Из книг я знал, что в Цусимском сражении этот корабль особенно сильно пострадал от русской артиллерии. Почти сто убитых и раненных было на крейсере. А потом его, значит, подремонтировали, вернули в строй. Вот он где оказался!

Долго разглядывал я старый снимок и думал о том, как странно у меня получилось. Жил в далеком сухопутном городке мальчишка, мечтавший о море. Делал из бумаги корабли, наши и японские, разыгрывал на полу огромные сражения. События 1904–1905 годов казалась почти сказочными. И вот подросший мальчишка во Владивостоке, где похоронены герои «Варяга», где живы еще многие участники русско-японской войны, революции, борьбы с интервентами на Дальнем Востоке. И уж, конечно, никак не мог я предположить, что события, начавшиеся на борту японского крейсера в ту пору, когда меня и на свете-то не было, в какой-то степени коснутся многих моих товарищей, жестоким огнем опалят нашу жизнь. Не все моя друзья вернутся после этих событий на родной берег. Но я вернулся и долгом своим считаю рассказать о виденном и пережитом.

Поскольку на некоторых страницах этой повести речь пойдет о разведчиках и контрразведчиках, можно было бы закрутить детективный сюжет, привлечь читательское внимание различными приключениями. Причем без выдумки. Но я сознательно отказываюсь от подобного приема, потому что главное все-таки, что довелось нам перенести, – это трудные военные будни. К тому же мы, рядовые бойцы, не знали в ту пору многих подробностей. Некоторые факты вообще стали известны лишь недавно – всему свое время. Поэтому приключения в моей невыдуманной повести присутствуют лишь в той мере, в какой они коснулись моих товарищей и меня.

Чтобы все было ясно, начнем, как говорится, с самого начала. Летом 1922 года в пасмурный теплый день жители Владивостока увидели серую стальную громадину, медленно вползавшую в бухту. Дымя трубами, крейсер «Ниссин» миновал мыс Эгершельд и бросил якорь неподалеку от своего собрата – крейсера, над которым развевался американский флаг. Корабли интервентов обменялись приветственными гудками.

Вскоре шлюпка доставила с «Ниссина» на берег молодого невысокого лейтенанта в безукоризненном мундире. Он легко спрыгнул на причал и не спеша, поглядывая по сторонам, направился в город. Вот и центральная улица – Светланская, искусно вымощенная брусчаткой. Лейтенант шагал по ней, придерживая саблю, вежливо улыбался встречным дамам. Улыбка была заученно-приятная. под рыжеватой щеткой усиков открывались ровные белые зубы. Узкие глаза лейтенанта при улыбке превращались в темные щелочки, и никак нельзя было разглядеть, какие они, что в них.

Всем он располагал к себе: доброжелательным видом, аккуратностью, хорошими манерами. Вот только руки у него были непропорционально длинные и, наверное, очень сильные. Пожалуй, лейтенант сам чувствовал, что руки привлекают внимание, и старался, чтобы они были менее заметны: одну не снимал с эфеса сабли, а второй почти не размахивал.

Никуда не сворачивая, он сразу направился в ресторан «Золотой РОГ», ПОДНЯЛСЯ на второй этаж и занял столик возле окна. Едва лейтенант вошел в зал, официант-китаец, собиравший посуду, пристально посмотрел на него, бесшумно попятился и исчез за дверью. А через несколько минут в зале появился смуглолицый человек, такой худой, что добротный чесучовый костюм болтался на нем, словно на вешалке. Спросив разрешения, он сел возле офицера и произнес тихо:

– Господин Минодзума, как хорошо, что вы здесь.

– Отцень рад вас видеть, – открыл лейтенант в улыбке ослепительные зубы. Он говорил по-русски старательно и почти правильно, только слово «очень» у пего почему-то но совсем получалось.

– Хорошо, что вы здесь, – повторил человек. – Боюсь, что белые не продержатся долго. Боюсь, что это конец.

– Не надо бояться, – успокаивающе произнес лейтенант. – Для нас конца пет. Для нас всегда есть война!

– Нужны указания. Нужны деньги и оружие.

– Все это будет.

– Вы как намерены – па берегу остановиться или на корабле?

– Я – помощник командира этого крейсера, – кивнул Минодзума в окно. – У меня там есть небольшой дело. Но главный дело будет теперь здесь.

И действительно, с этого дня Мияодзума зачастил в город. Появлялся и днем, и вечером, то в форме, то в штатской одежде. Удивительно, как мог он заниматься многочисленными обязанностями помощника командира корабля, да и занимался ли ими вообще? Зато в городе он успел сделать порядочно. Снял две квартиры, познакомился с людьми: с матросами и торговцами, с трамвайщиками и банковскими служащими. Но особенно часто бывал он в глухих переулках, где ютилась китайская и корейская беднота, где находили пристанище бандиты и спекулянты, где в тайных притонах курили опиум.

Шли дни. Наступил ДОЖДЛИВЫЙ октябрь. С севера все ближе подкатывался к городу фронт. Один за другим покидали Владивостокский рейд корабли интервентов. Почти не осталось японских солдат. Белогвардейцы приступом брали в порту редкие пароходы. Ушел на восток крейсер «Ниссин», последним неохотно покинул порт американский корабль.

в толпе ликовали, кричали «ура!» и бросали вверх шапки. Минодзума тоже кричал что-то, но свою лисью шапку берег – она у него была совсем новая.

Обращаясь к соседу в толпе, пожилому интеллигентному человеку в пенсне, Минодзума спросил с улыбкой:

– Почему всем так радостно? Рабочий пролетарий радостно и буржуи тоже радостно?

– Навидались мы за пять лет всяких заграничных друзей, наслушались обещаний. Каждый старался кусок повыгодней отхватить. А мы – русские, и все здесь вокруг принадлежит нам. Доступно это вашему пониманию?

– Отцснь хорошо понимаю, – смиренно кивнул Минодзума.

Толстая тетка в теплой шали поверх плисовой кацавейки покосилась на узкоглазого и сказала, всхлипывая от радости:

– Свои ведь пришли, мил человек!

Возвратившись домой, Минодзума сразу принялся писать донесение в Токио. Он сообщал, какие войска вступили в город и кто ими командует. Особо отметил, что население очень тепло встретило Народно-революционную армию. Даже местный богач – банкир выступил па митинге, приветствуя бойцов, завершивших освобождение русской земли.

Утром мелкий торговец – «ходя», из тех, которые часто «бегали» за товаром в Северную Корею, шагал по приморской тропе, изредка ощупывая подкладку старой дырявой куртки, в которую было зашито письмо на тонкой рисовой бумаге.

Несколько недель Минодзума выжидал, пока наладится в городе нормальная жизнь, начнут действовать новые советские учреждения. А потом снова надел военную форму и заявил местным властям, что он представитель военно-морских сил Японии. И предъявил соответствующие документы.

Вскоре новоявленным «представителем» заинтересовались работники только что созданного Приморского губернского отдела ОГПУ, иначе говоря – чекисты. Слишком уж бурную деятельность развил этот вежливый, всегда улыбающийся японец. Несколько десятков агентов снабжали его информацией. Неугодные ему люди навсегда исчезали где-то в тайных притонах. Через его руки прошла большая партия опиума. И в конце концов стало известно, что агенты Минодзумы готовят диверсию в порту. Чекисты решили: хватит. Японца арестовали.

Было достаточно фактов, достаточно юридических оснований для того, чтобы раз и навсегда оборвать карьеру этого шпиона-дипломата, вычеркнуть его из всех списков. Но Советская, власть проявила гуманность: Минодзума был просто выдворен за пределы нашей страны.

На некоторое время Минодзума исчез с горизонта. Года два или три о нем ничего не было слышно. Вероятно, отдыхал, подучивался, повышал спою «квалификацию».

В начале тридцатых годов советские моряки захватили в наших территориальных водах корейское рыболовное судно. Когда обследовали его, оказалось, что рыбку-то оно ловило не ту, которая плавает в море. Шхуна была оборудована для наблюдения за оборонительными работами, развернувшимися на советских берегах. Экипаж составляли специально обученные японцы.

Через несколько дней пограничники задержали в таежном районе двух лазутчиков, пытавшихся пробраться на советскую территорию. Выяснилось, что и у шхуны, и у лазутчиков один хозяин – японская военно-морская миссия в Северной Корее, разместившаяся в порту Сейсин, в 126 милях от Владивостока. А возглавляет эту миссию старый знакомый приморских чекистов, который, оказывается, не воспользовался их добрым советом.

Чекистам удалось даже раздобыть фотографию главы миссии. Минодзума посолиднел, лицо стало строгим и властным, и при всем том было видно, что он, как и раньше, в любую секунду готов изобразить заученную приятную улыбку.

Давайте оставим пока Минодзуму в его миссии. Мы еще возвратимся к нему. А пока перенесемся на полтора десятилетия вперед.

Боевая проверка

В середине июля «Вьюга» возвратилась из дозора во Владивосток. Люди устали от долгих вахт и бессонных ночей. Палуба потемнели от соленых брызг. Всем хотелось выспаться и отдохнуть. И вдруг с поста СНиС сообщили: через несколько часов на корабль прибудет адмирал, начнется инспекторская проверка.

Забегали, засуетились боцманы и старшины. Матросы драили палубу, мыли надстройки, чистили медные части, проверяли механизмы. Специалисты осматривали свои заведования. В спешке не обошлось, конечно, и без казусов.

Главный старшина Карнаухов поручил самому молодому нашему радисту Олегу замерить плотность электролита. Подавая ему ареометр – хрупкий, похожий на большую ампулу прибор, сказал:

– Управляйтесь поскорее. Только осторожно, не разбейте.

Олег, подвижный матрос, присланный на корабль из школы юнг, бегом бросился к кранцу с аккумуляторами.

А через несколько минут вернулся и доложил упавшим голосом:

– Готово.

– Что «готово»? – не понял Карнаухов.

– Разбил, товарищ главстаршина.

Пришлось просить ареометр у радистов соседнего корабля.

Меня Карнаухов послал па ходовой мостик помогать сигнальщикам. К сигнальщикам я всегда ходил с большой охотой и немного завидовал им. Трудная у них специальность, но интересная. Радист сидит в рубке, в четырех стенах, слушает морзянку. А сигнальщик следит за морем, держит связь с соседними кораблями, все видит вокруг, все знает. Заметив, что я интересуюсь их службой, сигнальщики охотно посвящали меня и свои тайны. Командир отделения, компанейский ростовчанин, учил набирать флажные сигналы, работать ратьером, передавать и принимать флажный семафор. Дружил я и с краснофлотцем Василием Басовым, скромным, неповоротливым на первый взгляд увальнем. На корабле он сначала держался в тени, а потом как-то сразу выделился среди молодежи, стал одним из лучших специалистов, ему доверяли трудные вахты. К тому же он был активистом КОМСОМОЛЬСКОЙ организации, а это еще больше сблизило нас.

Едва мы навели на мостике порядок, последовало распоряжение переодеться в чистые робы. Для встречи приготовили парадный трап. Команда построилась на корме.

Адмирал, обойдя на катере вокруг корабля, поднялся на палубу. Был он сравнительно молод, худощав, энергичен. Поздоровавшись с моряками, осмотрел строй, поговорил о чем-то с командиром и подозвал боцмана. Белоснежным носовым платком провел по стволу орудия, по кормовой надстройке, по крышке люка. На платке не осталось ни единого пятнышка. Боцман заулыбался. Адмирал посмотрел на часы, повернулся к капитан-лейтенанту Кузьменко.

– Прикажите изготовить корабль к походу и бою.

Едва вышли в море, Кузьменко обратился ко всей команде по корабельной трансляции:

– Адмирал приказал действовать, как в настоящем бою. Без всяких условностей.

И хоть усталыми были люди, хоть и капризничала в тот раз погода, экипаж «Вьюги» сумел показать свою выучку.

Вот вдали, на фоне серого неба, чуть заметно проектируется цель. Заучит сигнал боевой тревоги. Четкие доклады поступают на мостик:

– Носовое орудие к бою готово!

– Второй автомат к бою готов!

Адмирал усложняет задачу:

– Налет вражеской авиации. Орудиям – бить по кораблю «противника», командирам зенитных автоматов и пулеметов – стрелять самостоятельно, отражая атаки с воздуха!

«Вьюга» мчится стремительно, вздымая бурун, маневрирует, спасаясь от «бомб». Палуба кренится. Гулко ухают орудия главного калибра. Там опытные старшины. Они знают свое дело, им не в новинку такой бой. Вторым залпом вдребезги разнесли щит. Зенитчики тоже сразу схватили цель и бьют без поправок. Несутся ввысь цветные пунктиры. А с мостика раздается новая команда:

– На торпедном аппарате! Начать наводку!

Через несколько секунд торпедисты докладывают:

– Цель поймана!

Раздается резкий хлопок. Сигарообразное тело торпеды плавно уходит в воду. Десятки глаз внимательно следят за пенящейся дорожкой. Не утонет ли торпеда, не свернет ли с курса? У командира побелели суставы пальцев, стиснувших бинокль. Игорь Кириллович ужо видит, что торпеда прошла под целью, все в порядке. Но по спешит объявлять об этом, ждет доклада сигнальщиков…

Адмирал не скупится на распоряжения. Начинается поиск подводной лодки. Потом – постановка трала.

В общем, в этот раз с «Вьюгой» произошло все, что только могло бы произойти в боевых условиях. У нас, у радистов, «вышел из строя» основной передатчик, и мы перешли на запасной. Потом «сбило» антенну, и мы поставили новую. В это время меня «ранило», чем я был скорее обрадован, нежели огорчен. Появилась приятная возможность отдохнуть на диване в кают-компании, временно превращенной в перевязочный пункт. Веселый и румяный фельдшер лейтенант Зизенков не докучал нам, «пострадавшим», излишними процедурами.

Через пару часов, ночью, «раненых» послали помогать аварийной партии. Пришлось лезть за борт, чтобы завести на «пробоину» тяжелый пластырь. Несколько раз меня захлестнула волна. Поднялся на палубу мокрым с ног до головы.

И тут последовал отбой.

Пока «Вьюга» тащилась в базу, матросы успели сделать приборку. Смыли грязь, копоть, надраили палубу, вычистили медяшки. Корабль будто и не был в море.

Личный состав снова выстроился на юте. Адмирал медленно прошел вдоль строя, вглядываясь в усталые, осунувшиеся лица. Сказал коротко: «Молодцы!»

Щупальца Спрута

Теперь расскажу о людях, с которыми я в ту пору еще не был знаком.

…Вторые сутки поисковая группа лейтенанта Крыгина преследовала преступников. Их было трое. Они явно намеревались пересечь границу, но не где придется, а в наиболее безлюдном таежном районе. Они упорно стремились на север, пробиваясь через буреломы и непролазные заросли, обходя болота. Следом за ними, не отставая, двигалась группа следопытов-чекистов.

Люди выбились из сил, шагая почти без отдыха по каменистым тропинкам, по сырым распадкам, переходя вброд ручьи и небольшие речушки. Расслабляла влажная духота. Некогда было обобрать клещей. На открытых местах тучами набрасывались оводы.

Вечером нахлынул туман. Он заполнил все низины, медленно клубился среди деревьев. Лишь вершины сопок, словно черные островки, возвышалось над белесой мглой. На одной ид таких вершин Крыгин приказал группе остановиться.

Сел на поваленный ствол, тяжело дыша. Гимнастерка изодрана колючими ветками, левая нога стерта в кровь. Все тело ноет. Даже ему, закаленному, тренированному, легкому в ходьбе, и то трудно. А каково бойцам?

Он снял фуражку и сразу ощутил, кик распрямились его зачесанные назад волосы. Вот ведь двое суток фуражка на голове, а они не улеглись. Такие пружинистые, непослушные – беда с ними! Но что это он о себе? О деле надо сейчас, только о деле!

Выдохлась группа, что верно, то верно. Однако и преступники не железные, они тоже идут без отдыха. Днем и то, наверно, спотыкаться начали от усталости. А сейчас им и смысла нет лезть напролом через темную туманную тайгу, когда в пяти шагах ничего не видно. Летняя ночь короткая, и преступники наверняка используют ее для того, чтобы восстановить силы, а на рассвете сделать левый бросок. Граница близко, завтра они могут рвануться через нее.

Поглядывая то на карту, то но темные острова, плывшие над белым туманом, Михаил Крыгин пытался представить себе дальнейший маршрут преступников. Через крутую сопку они не полезут, не будут терять время и силы. Через широкую реку переправляться не станут. Значит, у них три пути. Один – назад. Но они знают, что за ними следуют чекисты, назад они не повернут. Проселочная дорога среди сопок тоже не для них. Они не дураки, соображают, что дорогу пограничники перекроют в первую очередь. Остается только старая, давно заброшенная тропа, по которой когда-то ходили хунхузы и контрабандисты. Местами она еще заметна, а кое-где совсем заросла, затерялась в чащобе. Но, судя по всему, забытая тропа известна преступникам, они воспользовались ею, обходя днем болото.

Михаил, накрывшись плащ-палаткой, осветил карту карманным фонариком. Вот здесь, километрах в шести от группы, тропа проходит по склону сопки. Слева – тонкий распадок. Справа – отвесные скалы. Если бы устроить в этом мосте засаду! Замаскироваться на тропе, ошеломить врага громкой командой. А двух-трех человек оставить на хвосте у бандитов, чтобы те не повернули назад! Все это хорошо. Но шесть километров по ночной тайге, по буреломам. Люди на пределе… К тому же шесть километров – это по прямой. А ведь надо сделать крюк, обогнуть распадок, в котором укрылись где-то бандиты. Получится не шесть, а все десять. И до рассвета только три часа.

Несколько секунд он боролся с собой. Вздрагивали тонкие чуткие ноздри, болезненно кривились полные губы. Наконец он вскочил, посмотрел на недвижно лежавших бойцов и, скрывая сочувствие, скомандовал строго:

– Подъем! Быстрей, товарищи, быстрой!

Почти на ощупь шагали люди вслед за своим командиром. Натыкались на пни, на деревья. Ползли среди бурелома. Колючие ветки и кровь раздирали кожу. Одежда превратилась в клочья. А они все шли и шли молча, стараясь, чтобы не звякнуло оружие. Даже падали на вытянутые руки, чтобы поменьше производить шума.

Рассвет застал их па тропе. Поголубело небо, где-то за сопками уже взошло солнце, а в лесу было еще сумрачно и сыро. Высоко под головой сплетались, образуя сплошной полог, не пропускавший света, густые кроны могучих ильмов, кленов и тополей. Крупными каплями росы осел ночной туман. Усталые люди начали подрагивать от сырого холода.

Преступники появились неожиданно. Они шли по тропе быстро и беззвучно, как ходят опытные таежники, готовые в любую минуту встретиться с опасным зверем, вскинуть оружие.

В утренней тишине резко и громко прозвучал голос Крыгина:

– Стой! Руки вверх!

Первый бандит мотнулся за дерево. Но короткая автоматная очередь, хлестнувшая по ногам, свалила его. Двое других не двигались.

Их быстро обыскали, связали за спиной руки. Один из преступников был человеком пожилым, не моложе пятидесяти. Высокий, худой, одежда на нем болталась, словно на вешалке. Лицо смуглое, морщинистое, глаза немного раскосые. У него в подкладке нашли пакет, который лейтенант Крыгин сразу же распечатал. Там оказался план города с военными объектами, с местами расположения зенитных батарей. Перечислялись названия железнодорожных станций, на которых в последнее время выгружались советские воинские части, прибывавшие с запада после разгрома Германии.

– Кому адресовав пакет? – спросил Крыгин.

Задержанные молчали. Лейтенант повторил вопрос, глядя в лицо высокого пожилого преступника.

– Спруту, – неохотно ответил тот.

– Куда?

– В Сейсин.

– Точнее.

Высокий преступник, понизив голос, назвал адрес сейсинской военно-морской миссии.