Текст книги "Антымавле - торговый человек"
Автор книги: Владилен Леонтьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
Пыныль – весть – не вызывают как хорошего духа для беседы и откровений. Она сама какими-то неизвестными путями вселяется в людей и тревожит умы.
Вести облетают тундру, словно у них есть крылья и быстрые ноги, не знающие преград и бездорожья.
Пыныль может быть маленькой, как только что родившийся мышонок. Взбудоражит людей на день-два и юркнет в норку, забудется. Может быть очень большой, как умка, и тогда годами держится в стойбищах, забываясь на некоторое время и снова возвращаясь.
Пыныль бывает хорошей и худой. Хорошая пыныль радует человека. А худая пыныль вселяет страх и тревогу, сжигает, как пламя горящей тундры, все, что осталось от хорошей пыныль.
Есть открытые и тайные пыныль. Открытая пыныль – родня хорошей, тайная – с злыми духами дружбу водит, передается из уст в уста шепотом. Ее не положено знать всем людям, но какой бы тайной ни обладала она, ее все равно знают все.
Встретится два человека в тундре, сообщат друг другу новости, и летят вести в разные стороны, расходятся, как волны по кругу от брошенного в воду камня.
Идут вести из стойбища Инрылин, идут вести в стойбище Инрылин.
Узнали далеко на востоке в Увэлене, узнали далеко на западе, в Рыркайпии, что победил в борьбе ничего не стоящий Антымавле силача-эрмечина Рэнто.
– Так и надо, не будет издеваться над слабыми, – говорили люди.
А потом узнали о подвиге Рэнто.
– Ка-а-комэй! – воскликнули люди. Погрузить два надутых пыгпыга в воду – это все равно, что байдару груженую поднять. Силен Рэнто!
Убили кита в Инчувине, а в Инрылине причмокивают губами, языками щелкают, словно у самих во рту побывал лакомый кусочек китовой шкурки.
– Ик-кай-ым! Какая сладость!
Доходили вести до Инрылина и от Амчо. Передавал старик, что совсем беспомощным стал. Звал Антымавле к себе. Говорил, что уже много оленей у Антымавле стало, хорошо жить будет, своя еда рядом. Етынкеу плохой хозяин. Задумывался Антымавле, но Тымнеквын с Имлинэ и слушать даже не хотели.
– Без моря с тоски умру, – отвечал Тымнеквын.
– Отца не брошу, – вторила ему Имлинэ, – слаб он.
«Лучше здесь останусь», – решил Антымавле.
Еще одна пыныль пошла из Инрылина. Она была непонятной и загадочной и быстро облетела все стойбища.
Проезжал как-то один русский человек. Долго пурговал в Инрылине, по-чукотски умел говорить немного, рассказывал:
– Скоро торвагыргин – новая жизнь будет. Уберут самого главного начальника – царя, от которого все несчастья идут.
«Как это один человек может делать всех людей несчастными? – думали инрылинцы. – Был, например, в Гуйгуне вор и обманщик Кэквыргин, всем мешал жить, так его выгнали из стойбища, и он заколол себя ножом. Не может человек жить без людей».
– Выгнать Тиркэрмечина – солнечного силача, и он сам себя убьет, – советовали инрылинцы и удивлялись, почему это русилин не может понять такой простой вещи.
– Нет, этого не выгонишь, у него много сильных помощников, поэтому нужно собраться всем людям вместе и прогнать…
– Зачем столько народу собирать? С Тиркэрмечином один человек справится, а помощники сами разбегутся, – недоумевали инрылинцы. – Может быть, он большой и сильный, как великан Лёлгылын, про которого в сказках рассказывают?
– Нет-нет, он маленький, как простой человек…
«Странно у русилинов жизнь построена – один человек над всеми командует…»
А потом, когда вез его Антымавле на собаках дальше на север, русилин, увидев на бугре старое захоронение, соскочил с нарты и лег на снег, притворившись мертвым.
– Вот так умрет Тиркэрмечин, – сказал он. – Вот в такой могиле будет лежать самый главный начальник.
– Что ты, что ты, зачем так делаешь? – испугался Антымавле. – Плохой дух увидит, что ты смерти хочешь, и поможет тебе.
– Да нет никаких духов, – засмеялся русилин. – Это же не на себя я показываю, на царя.
– Каждая вещь имеет своего хозяина, духа – убеждал его Антымавле. – Вот тот камень тоже своего келет имеет. Келет может не понять, что ты смерти желал другому, и направит всю силу на тебя…
– Чепуха!
Не понял последнего слова Антымавле, но как-то не по себе стало, что посмеялся русилин над его советом. Ведь он только хотел предостеречь его от плохого. Обиделся, долго не разговаривали, молча ехали.
Потом русилин опять разговорился, и Антымавле узнал интересные вещи. Оказывается, не все русские хорошо живут, бедные и богатые есть. Но что-то не верилось Антымавле, еще ни одного бедного русского не видел он.
– Вот у вас тоже есть богатые, – убеждал незнакомец.
– Да, Рэнтыгыргин богатый. Но у него есть морское счастье, а кто имеет счастье, тот живет хорошо. Пылёк обладает оленным счастьем.
– Вот у Тымнеквына тоже есть морское счастье. Но вы разве хорошо живете?..
«И верно – все говорят, что у Тымнеквына есть морское счастье. Но почему он живет не так, как Рэнтыгыргин?» – впервые задумался Антымавле.
Пока довез Антымавле русилина до Нутепынмына, понимать немного стал, о чем говорил приезжий. Рассказал все инрылинцам.
Услышали через некоторое время инрылинцы, что убили на севере веселого русилина другие танныт.
«Зачем убивать веселого человека?.. Никому плохого не сделал, не обманул никого. Интересные вести рассказывал…» – недоумевали люди.
– Смеялся он над келет – злыми духами, вот и наказали они его, – заявил шаман Ринтылин.
А однажды пришла в Инрылин тревожная весть.
Две зимы тому назад построили танныт в Увэлене большую, как скала Сенлюквин, деревянную ярангу. Никто не жил в ней, и поэтому сделалась она пристанищем духов. Сейчас танныт хотят собрать туда детей, чтобы научились они понимать чужеземные откровения. Боялись отцы и матери, что вселятся таннытские духи в детей, испортят их. Потом старики додумались: яранга-то построена здесь, и вселились в нее, конечно, чукотские духи. «А со своими духами как-нибудь разделаемся», – решили старики. И самые смелые стали посылать детей в деревянную ярангу, но давали им лакомства, чтобы дети перед тем как входить, могли задобрить духов.
Но вот маленький сын Тутая, самого лучшего бегуна в Увэлене, забыл про духов и съел все лакомства. Ужас! Ринтылин сказал, что его скоро возьмет к себе дух самой страшной болезни Ивметун.
– Одна жалость! – сокрушенно вздыхали женщины, жалея маленького Тутая.
Потом эта весть исчезла, как исчезает песец в тундре перед глазами плохого охотника, и пришла через две зимы новая весть.
Появился в Увэлене человек высокого роста, даже выше Эвыча, в шапке, похожей на скалу Пыркапыр с острой вершиной, с красной, как оленья кровь, звездой на лбу и красными полосами на груди. И зовут этого человека Пыськов[3]3
Пыськов – Бычков, уполномоченный Камчатского облнарревкома, прибыл в Уэлен в 1920 году с секретарем Рудых.
[Закрыть]. Говорят, что приехал он новую власть делать. А какая новая власть?
Ринтылин объяснил людям, что власть может иметь тот, у кого товары есть, а у Пыськова ничего нет. Вот, например, американ Чаре имеет много товаров, и его все люди слушаются.
Но после люди были озадачены другой вестью. Пыськов оказался сильнее Чаре и заставил его платить за два песца винчестер. Это было неслыханно. Раньше добрый Чаре брал за винчестер шесть шкурок песцов и еще в придачу шкуру белого медведя, а за наперсток с парой иголок, которые так нужны женщинам, – олений выпороток. Все понимали, что товары дорогостоящие, и никто никогда не возражал. Как смог победить Пыськов Чаре, было непонятно. Ринтылин вынужден был уединиться, чтобы выяснить все у келет.
Более просто объяснил все Рэнто, сказав, что Пыськов, наверно, самый большой силач, и даже высказал желание побороться с ним.
Но вскоре произошли такие события, что люди по-другому стали говорить о новой власти.
По всему северному побережью, от Увэлена до Рыркайпия, ожидался голод: все лето от берега не отходил лед, моржовых лежбищ не было, и люди не смогли сделать запасов на зиму. И когда уже совсем не осталось надежды на лучшее, счастье вернулось к людям, и они даже не ожидали, что оно может быть таким большим. Давно не появлялись у берегов киты-йитивы, но в месяц сокращения дней люди услышали в море тяжелые выдохи, пыхтение: с севера шло большое стадо китов. Киты выныривали в узких трещинах, взламывали тонкий лед в разводьях и долго держались на поверхности, чтобы набрать воздуха и свободно преодолеть под водой широкое поле льда. И люди воспользовались этим. С легкими гарпунными пушками за плечами, похожими на древние длинные копья, смельчаки шли по льду, вставали у узких трещин и ожидали китов.
Убил кита увэленский Гальмо, убил кита науканский Ненны, убил кита инчувинский Пены, а потом люди потеряли им счет. Киты тут же шли ко дну, но через некоторое время всплывали, взламывая молодой лед. И там где всплывал кит, собирались собачьи упряжки, пешие люди. Резали длинные полосы светлого чистого жира со шкурой-иттилгын, снимали китовый ус, вырезали огромные куски мяса. И люди словно ожили. Но море стало особенно щедрым в тот год. Не успевали срезать мясо и жир увэленцы, как лед трогался и относил тушу убитого кита к Чегтуну. Чегтунцы не теряли время даром и пока лед медленно несло дальше на север, они успевали снять столько мяса и жира, что хватало на всю зиму. А море как будто говорило: «Хватит вам, другим оставить надо», – и несло тушу дальше. Льды сжимались, двигались, грохотали, переворачивали тушу на другой бок, спрятав во льду срезанную часть, и чистой неразделанной стороной подносили к Энмыну, Нешкану, Инрылину. Море всех снабдило пищей и теплом на долгую зиму.
– Это все так, потому что новая власть пришла, – говорили в стойбищах знающие.
Не было у Пыськова с помощником столько товаров, сколько у Чаре, но все о них стали говорить с уважением: хорошие они мысли высказывали, никаких торговцев не боялись и даже заставили их торговать правильно. Через одну зиму Пыськов с помощником проехали по всем стойбищам. Приятные, радостные вести рассказывали они. Но вдруг о Пыськове не слышно стало. Может, убили, может, уехал. Толком никто не знал.
Но время шло. Взбудоражили, всколыхнули людей вести о новой жизни, передавались из уст рассказы Пыськова, а жить легче не стало.
Каждое лето встречали инрылинцы в море усатые лодки находили на льдинах обезглавленные туши моржей. Хорошо, что моржи не успевали протухнуть и их подбирали.
Не раз встречались охотники в море и со старым знакомым капитаном Каттелем. Как свой родной дом, знал море Каттель. Ни тумана, ни льда, ни шторма не боялся. Шхуна у него была крепкая, команда из старых матросов-китобоев. Но странно, к берегу Каттель теперь всегда старался подойти, когда в море стоял большой туман, словно боялся кого-то.
И торговцев еще больше стало. Наверно, так надо. Живет в стойбище Пыркатагин старый знакомый Антымавле трясучка Пьёт. В Кувлючинской губе на мысе Анаян, что напротив залива Камака, пристроился Коноп, а в Энмыне – Соколоп, всегда сердитый и страшный, который говорил:
– Раз новая власть и жизнь новая, то и торговать надо по-новому, справедливо. Я вот торгую так, чтобы все видел покупающий. Кладу на весы плитку чая и пачку патронов, а ты кладешь на другую сторону шкурки песцов. Как только весы выправится – бери все, что лежит на моей чашке. Справедливо?..
– Ии, – уныло соглашался человек, видя, как исчезают в мешке пушистые шкурки.
И приходилось людям брать то, что предлагал Соколоп. В факториях дешевле продают товары, но до Кенискунской фактории пятнадцать дней пути, и до Рыркайпийской также. А не возьмет товар чаучу, раздумывать начнет, так разругается торговец, что от страха деваться некуда. Не любят люди, когда сильно кричат на них, теряются и становятся послушными, как маленькие дети.
Каких только торговцев не видели инрылинцы! Встречались с большими, как у морского топорка – паннатьек, носами, попадались такие, лица которых немного похожи на лица оленных людей, правда, глаза уже, и от носа один кончик на улицу выглядывает. И разговор у всех разный. Одни говорят, как вороны каркают, другие все равно что гуси-итуит во время полета разговаривают, третьи, как утки крякают. Одни предлагали табак в красивой обертке, странно пахнущий, другие – просто в связках; подобно связкам соломы на стельки для торбасов. У одних кусочек сахару положишь в чай и не чувствуешь, что сладкий, а у других кое-как отколешь тупой стороной ножа, и на две кружки хватает.
Ездили торговцы зимой на собаках, не страшась ни ветров, ни пург, летом – на шхунах, вельботах, байдарах и даже пешком, как праздноходящие из стойбища в стойбище переходили.
– И откуда их столько появилось? – удивлялись инрылинцы. – Наверно, на родине у танныт земля перевернулась…
Были и свои кавралины – объезжающие землю. Но они не торговали, их даже не называли торговцами. Они просто предлагали свои услуги, чтобы избавить людей от дальних поездок. Брали у анкалинов лахтачьи, нерпичьи шкуры, ремни, жир и везли это к чаучу, обменивая на камус, пыжик, короткошерстные шкуры оленей. Чаучу, в свою очередь, доверяли им свои вещи и просили обменять на нужное у анкалинов. Так и ездили кавралины, помогая и тем и этим. А потом кавралины стали обменивать вещи и в факториях. «Ведь мы же не танныт, делаем как настоящие люди, – говорили они. – Мы просто помогаем». Анкалины и чаучу доверяли им ценные вещи, но потом кавралины напоминали, что они много корма затратили, ехали долго, полозья у нарт тонкими стали, вот-вот сломаются, и человек, сочувствуя горю кавралина, отдавал часть выменянного. Кавралины пробирались в такие места, в которых даже и не мечтал побывать самый отчаянный таннытский торговец. Так и жили инрылинцы, пользуясь услугами торговцев и кавралинов.
Но однажды осенью, когда к берегу подошел лед и стал смерзаться, пришла с севера весть. Зажало льдами недалеко от стойбища Валькар усатые лодки Ысвенсона. Говорили, товаров много на них, а в стойбищах патронов нет, винчестеров нет. Голодно.
Зимой, как установилась санная дорога, прошло через Инрылин много собачьих упряжек на север. Собак у приезжих столько, что не смогли инрылинцы накормить всех, но поделились последним. Танныт в остроконечных шапках со звездами, совсем тонкие, как Пыськов. Наверно, его братья. И едут на север, чтобы забрать со шхун Ысвенсона товары и дать всем людям.
Уехали дальше люди с добрыми вестями, а Ринтылин тут же разъяснил, что не могут они забрать чужие вещи, так же, как не может один человек снять кухлянку с другого.
Правильные слова сказал Ринтылин, умные, но сомневались люди – эти танныт совсем не такие, каких раньше встречали…
Узнали после, что товары не забрали, но заставили торговать так, как заставил торговать в свое время Пыськов Чаре.
Стойбище Инрылин стояло в стороне от больших дорог, никаких больших событий в нем не происходило, только вестей стало так много, что люди не успевали все осмыслить. И пока доходила до сознания одна весть, появлялась другая…
Дошли слухи до инрылинцев, что выбирают в стойбищах главных начальников. Все хорошо знали энмынского Рагтыгыргина, а теперь ему дали новое трудное имя – Пыретсетатель.
Приезжал один человек в Инрылин, говорил, нужно выбрать одного председателя на несколько стойбищ, так как маленькие они, хватит одного на всех. И помощников к нему.
А потом, когда удлинились дни, приехал из Увэлена один чукча. Интересным словом себя называл – Рикылин, говорил, что он новая власть, советская.
– Какая ты власть? – рассмеялся Ринтылин. – Такой же, как и мы.
Не обратил внимания на насмешку приезжий, сообщил, что собирается Большое собрание[4]4
Первый районный съезд туземных Советов, состоявшийся 12 марта 1928 года в Уэлене.
[Закрыть], от каждого стойбища посыльного надо выбирать. Должен поехать человек и от Инрылина.
Долго думали инрылинцы, стоит ли ехать на Большое собрание? Сомневались. И уже было решили не ехать, как случилось такое, что все перевернулось в головах инрылинцев. Забрали торговца Соколопа из Энмына, хотя он тоже был русилин, и увезли куда-то. Исчез из Анаяна Пьёт. А в Увэлене кооперат – новый торговый дом открылся. Говорят, откроют и в Энмыне. После приезжающие подтвердили слухи.
– Что же, можно съездить, – сказал свое слово Ринтылин. – Можно послушать. От этого, конечно, сыт не будешь, но интересно все же…
И выбрали инрылинцы от себя своего односельчанина Эвыча.
– Ладно, пусть послушаю, – согласился Эвыч.
Рассчитали инрылинцы: семь дней туда, семь обратно, четыре дня в Увэлене. Следовательно, надо ждать Эвыча, когда солнце начнет заходить за гору Пырканай.
Дождались наконец.
Ходит Эвыч из яранги в ярангу, рассказывает, о чем на Большом собрании говорили. Интересные вести. Следуют инрылинцы за Эвычем, еще и еще раз хотят послушать.
– Самый большой пыретсетатель много говорил, даже все люди вспотели. Надо, говорит, пыретсетатель во всех стойбищах выбрать. У чаучу тоже пыретсетатель должен быть. Будут пыретсетатели с помощниками – легче жизнь новую строить…
– Верно ли? – сомневаются инрылинцы.
– Коо? – сомневается Эвыч и рассказывает дальше. – правильно говорил, голодают в стойбищах часто. Надо большие увераты делать, мяса больше запасать…
– Кэйвэ! Кэйвэ! – поддакивали люди.
– Кооператы будут везде открывать. Пыретсетатель говорил, чтобы все в кооператы вступали. Три нерпы в долг отдать надо. Можно не сразу. Покупать в кооперате дешевле можно.
– Врут танныт, – заметил Ринтылин. – Кооперат хорошо, это не пыретсетатель, у которого никаких товаров нет. Но как верить? Все танныт такие. Вот было же так в Янракынноте. Тымнеквын помнит. Торговал сначала Ысвенсон, потом другой америкалин пришел, дешевле продавать стал. Янракыннотцы у второго все покупали, ему сдавали шкурки. Тогда Ысвенсон снова вернулся, сказал: «Я хочу хорошо сделать, берите как даром». Янракыннотцам лучше стало, почти все даром. Экимыль был – весело. Первый америкалин ушел, прогнал его Ысвенсон и опять по-старому стал торговать. Обманул америкалин. Так и сейчас. Одни танныт прогнали других, а потом все по-старому будет…
– Ка-а-ко! – воскликнули люди и согласились с Ринтылином.
Смутился Эвыч, умолк.
– Ладно, дальше сказки рассказывай, – подбодрил Ринтылин. – Сказку всегда приятно слушать.
– Охотиться всем вместе надо, то-ва-ри-че-ты-ва организовать, – с трудом выговорил новое слово Эвыч. – Что убьем – всем поровну делить…
Антымавле не вмешивался в разговор. Человек имеет право высказываться тогда, когда он уже станет настоящим хозяином. «А может, верно, так лучше будет? – размышлял он. – Кооперат свой, товары дешевле…» – и робко попросил Эвыча рассказывать дальше. Остальным тоже было любопытно.
– Где товаричетыва будут, вельботы дадут. Долг отдавать за вельбот не сразу – за двадцать лет…
– Вельбот? – встрепенулся молчавший до этого Тымнеквын. – Это хорошо, но как долг платить будем? У нас ничего нет. Лучше не брать.
– Я тоже так думаю, – согласился Эвыч.
Много говорили люди. И вдруг кто-то вспомнил:
– А сын Тугая жив?
– Ии, живой еще. Даже охотником настоящим стал.
– Говорили, что его Ивметун заберет.
– Келет не сразу забирают душу. – вмешался Тымнеквын. – Кто знает, может, еще что и случится.
– Летом на таннытскую землю поедет, чтобы еще лучше разбираться в чужеземных откровениях. Там его Ивметун не тронет. Далеко. Не любят наши духи чужих земель…
Долго обсуждались вести, привезенные Эвычем. Люди и верили и не верили, сомневались и колебались.
Решили выждать немного.
Весной открылось в Энмыне отделение Увэленского кооператива, нарт много пришло с товарами из Увэлена. А перед самым бездорожьем, когда вот-вот должны были тронуться реки, приехал в Инрылин на трех нартах начальник Энмынского кооператива Глебов. Говорил, что по всем стойбищам проедет, узнает, какие товары людям нужны, предлагал вступать в кооператив. Но боялись, инрылинцы, не верили.
– Нарт только много надо, чтобы можно было возить товары по стойбищам, – пожаловался Глебов Тымнеквыну и предложил Антымавле стать каюром.
– Коо, – неопределенно ответил Антымавле.
Антымавле – торговый человекБежит по снегу шестерка собак. Покачивается нарта на застругах. Доволен собаками Антымавле. Хорошо их выращивает Имлинэ. Не перекармливает, но держит всегда сытыми. Не допустит, чтобы собаки на ночь на улице оставались, заведет их в чоттагин. У нерадивых хозяев собаки пакостят: ремни едят, края шкуры у яранг обгрызают, постромки жуют. Нельзя таких собак без присмотра оставить, а за своих Антымавле не беспокоится.
Остановил упряжку недалеко от места, где капкан должен быть, пошел пешком. Еще издали заметил, что в капкане зверек.
– Что такое? – удивился Антымавле, высвобождая зверька. Морда и голова его были желтыми от жира.
Второй капкан оказался пустым. Третий стоял на месте настороженным, был умело накрыт сверху пластинкой плотного снега, но рядом ясно виднелись следы лыж-ракеток. Человек ступал, широко расставляя носки, волоча и закидывая ноги. Но следы еще не улика: взял человек песца или нет – не скажешь. И если бы не черточки от когтей зверька и пластинка снега, положенная чужой рукой, трудно было бы определить, что в капкане был песец.
«Следы Рэнто, – догадался Антымавле. – Только он так ходит».
После приезда Эвыча с Большого собрания серьезных изменении в стойбище не произошло. Правда, изредка инрылинцы наведывались в Энмын, брали кое-что в кооперативе, но вступать в него не хотели.
Прошло лето, наступила осень, потом – зима. Охота в море была удачной, в ярангах были мясо и жир.
Антымавле, как только выпал настоящий снег и шкурки песцов стали совсем белыми, выставил капканы. Если море дает еду, то песец даст то, чем можно добыть ее, а также те вещи, без которых уже не обойтись чукче. Тымнеквын тяжело страдал, когда в доме не было чая и табака.
Антымавле оказался умелым не только в море, но и в тундре. Этой зимой ему особенно везло. Еще летом нашел Тымнеквын два песцовых выводка. Хотя и слаб был старик, но на месте усидеть не мог, все время пропадал в тундре или в море. Он сумел подкормить выводки, и до самого снега молодняк задержался на месте. Тымнеквын даже точно знал, сколько молодых песцов появилось в каждой норе, и строго предупредил Антымавле, чтобы вылавливал не всех, иначе на следующий год песца на этом месте не будет.
Второй раз проверял капканы Антымавле. В первый раз он принес двух и сейчас вез домой одного зверька. Но его беспокоило, что морда песца в жиру. Значит, нашли они другую приманку, могут стронуться с места.
Все рассказал Антымавле Тымнеквыну, только о пропаже умолчал.
– Завтра еще съезди, по следам пойди, – посоветовал Тымнеквын. – Где-то падаль море выбросило.
Еще затемно выехал Антымавле. Стояла тишина, было пасмурно и тепло. Тундра и небо сливались в одно целое, и трудно было определить край земли.
Следы песца вели к большой горловине Кувлючинской губы.
Антымавле проехал далеко стороной и спустился с пологого холма на песчаный берег. Следы вошли в тропку, которая повела вдоль ледяного выступа, намытого волной еще осенью. Видно было, что не один песец ходит в ту сторону.
Проехав дальше, Антымавле увидел у противоположной стороны косы что-то огромное, черное. Послышалось предупреждающее тявканье песцов, несколько теней прошмыгнуло в сторону – и собаки, сбившись в кучу, резко остановились перед черной громадой. Это был кит, выброшенный на берег южным ветром из губы.
Черная туша наполовину вмерзла в лед. Снег кругом был истоптан следами песцов и ворон. Попалось несколько свежих следов и белых медведей. Песцы, видимо, давно уже обнаружили эту кормежку и прогрызли в ките целые норы.
«Какая удача!» – обрадовался Антымавле и пожалел, что у него всего три капкана.
– Это хорошо, – сказал Тымнеквын, когда Антымавле рассказал про выброшенного морем кита. – Не уйдет песец в море, до самой весны у кита держаться будет.
Через несколько дней встретился Антымавле с Рэнто.
– Зачем песца из капкана взял? – постеснялся сказать Антымавле позорное слово «украл».
– Разве ты видел?
– Следы твои, только ты так ходишь. А на левой лыже косточка-заплатка продавливается в снег.
– Следы не лицо, которое ты видишь, а лыжи могут быть чужими. – Рэнто нагло уставился в глаза Антымавле.
– Издеваешься…
– Тебе счастье, почему мне нет? Я хочу, чтобы одинаково было, потому оставил тебе одного, – сознался Рэнто и переступил с ноги на ногу, готовясь разрешить спор по-другому. Антымавле подумал, что сейчас, пожалуй, не одолеет Рэнто, повернулся и молча пошел в сторону, а Рэнто проводил его удовлетворенным взглядом…
– Ну-ка, посмотри, – сказал Тымнеквын Имлинэ, показав глазами на две песцовые шкурки, натянутые на правилках. – Может, готовы?..
Имлинэ отложила в сторону лахтачьи подошвы для весенних торбасов Антымавле, у которых аккуратно прокусывала рант, сняла с балки подсыхающие шкурки, пощупала.
– Уже высохли. Жир соскоблить надо. – И принялась счищать маленьким пекулем жир.
– Может, отвезти? – обратился старик к Антымавле.
Старику уже давно хотелось побывать в Энмыне и узнать, что это за новый кооператив, о котором так много говорят люди. Он чувствовал себя лучше, да и пешком не идти – довезут собаки. Почему же не поехать? Тем более, что в доме нет чая, табака. Нужны капканы, патроны к винчестеру.
Антымавле ни разу не продавал свою добычу торговцам. Всегда этим занимался старик: он был более опытным в обменных делах, лучше знал нужды хозяйства и привозил самое необходимое.
– Ну что же, поезжай, – согласился Антымавле.
Дней через пять старик вернулся. Вид у него был бодрый, веселый.
– Я сначала принес одного песца – посмотреть, что даст Клепов, – рассказывал Тымнеквын, по-своему выговаривая имя Глебова. – Думал, если плохо, то пусть поеду в Кенискун в факторию. Клепов долго смотрел песца, дул на шерсть, дергал рукой шкуру. Он, оказывается, амыныкачкен – однорукий. Потом сказал: «Хороший песец. Давай еще». Я ответил: «У меня нет». Он говорит: «Смотри, бери что хочешь. Еще бы один песец такой же – новый винчестер можно взять». Дешево товар отдавал. Я долго смотрел и попросил, две плитки чая, мешочек сахару, две пачки патронов. Клепов засмеялся и добавил мне еще кусок красивого материала. Я подумал: хорошая камлейка Имлинэ. Возьму. «А может, ты ошибся?» – спросил я. «Нет». Тогда я принес второго песца. Опять засмеялся Клепов. «Не бойся, – говорит. – Новая власть не обманывает, торгует честно». – «А ты разве власть?» – спросил я. «Нет, – говорит. – Я только продаю то, что дает мне новая власть». – И Тымнеквын стал выкладывать из нерпичьей сумки одно за другим. – Смотрите, сколько привез…
– Кыкэ! – радостно воскликнула Имлинэ, увидев нарядный ситец, пощупала руками, примерила и тут же выбежала на улицу, чтобы разнести подарки соседям.
– Потом Клепов про кооперат говорил. Если будешь в кооперате, можно в долг брать. Я сказал: «В долг брать не хочу. Лучше сразу привозить буду». Много говорил про кооперат, я не понял. Но, наверно, все же кооперат хорошо…
К весне, когда шкурки стали плохими и песцов уже нельзя было ловить, Тымнеквын напомнил Антымавле:
– Теперь ты съезди в Энмын, песцов сдай. Может, поможешь Клепову. Ему много нарт надо, товары по стойбищам возить.
И Антымавле уехал в Энмын.
Трудно было Антымавле объясняться, с Глебовым: один не знал русского языка, другой – чукотского. Глебова очень интересовали люди, и всегда перед выездом в стойбище он расспрашивал Антымавле, используя небогатый запас чукотских слов, мимику, жесты.
– Эттырультин нымельхин? – смешно выговаривал Глебов.
– Вот такой… – Антымавле делал страшное лицо, произносил короткие, отрывочные фразы, резко размахивал руками.
– А Эмлынто?
– Такой… – На лице Антымавле появлялась глупая улыбка, голос становился тихим, заискивающим.
Чтобы нагляднее было, Антымавле соскакивал с нарты, смешно вывертывал ноги и ковылял, доказывая походку человека. Глебов порою не выдерживал, хохотал, хватаясь за живот.
Первый раз Антымавле с Глебовым проехали по всем береговым стойбищам до самого Нутепынмына. Везде Глебов говорил о Советской власти, которая хочет помочь людям, о кооперации. Люди стали кое-что понимать, вступали в кооператив, но многие колебались. Переводчики, плохо знавшие русский язык, не могли правильно перевести слово «пай» и прибегали к старому «ачын» – долг. Это отпугивало людей. Некоторые прямо говорили, что не хотят кооператива, не хотят Советской власти. Но товары у Глебова брали охотно. Их дешевизна действовала более убедительно, чем слова.
Антымавле нравился «однорукий», как называл Глебова Тымнеквын. Он оказался совсем не похожим на тех танныт, с которыми приходилось встречаться раньше. Глебов чем-то напоминал того проезжего, который показал, как умрет Тиркэрмечин.
Антымавле страшно переживал, что люди не понимают Глебова, но сам, тоже не сознавая, что значит кооператив, вступил в него.
Когда вернулись из поездки по стойбищам, Глебов сказал, что ему причитается плата. Он может взять ее товарами или деньгами.
– Разве я тебе сдавал пушнину? – недоумевая, спросил Антымавле.
– Нет. Но ты работал, а за каждую работу положено платить.
– Мне ничего не надо. Я просто помог тебе, – робко возражал Антымавле.
– Бери, бери, – настаивал Глебов.
– Ну, раз ты хочешь, пусть, возьму.
Однажды Глебов пожаловался, что не может все время развозить товары, так как и на месте хватает работы, и предложил Антымавле:
– Попробуй один, сам.
– Разве я умею понимать русские черточки, разве я смогу отпускать товар? – испугался Антымавле.
Но Глебов решил пойти на риск. Еще в первую поездку он обратил внимание, что Антымавле точно запомнил весь ассортимент товаров. Он свободно перечислял по памяти, сколько и кому они отпустили плиток чая, сколько должно быть плиток сейчас у них, называл имена людей, которым отпускался товар. Глебов был поражен памятью Антымавле.
– Ничего запомнишь. Я дам тебе штучный товар.
Антымавле не умел отказываться, когда его просили, и согласился.
На складе Глебов отложил товары и стал объяснять ему стоимость каждой вещи. Люди деньгам не доверяли, больше брали в обмен натурой. Глебов клал нерпичью шкуру – и рядом две пачки патронов, винчестер – двух песцов. Это была цена. Так они перебрали все товары.
– Зачем так много? – спросил Антымавле, окидывая взглядом груду товаров. – Первый раз кит-кит – чуть-чуть надо.
– Ничего, ничего, – успокоил Глебов. – Надо объехать всех членов кооператива, принять других. С тобой еще поедет энмынский каюр Како.
Како был самым лучшим каюром на побережье. Антымавле хорошо его знал и был рад предложению Глебова. Антымавле критически осмотрел товары и кое-что отложил в сторону.
– Ноткэн этки – это плохо. Широкоствольное ружье сейчас никто не возьмет. – И осторожно отложил пару дробовиков. – Весной нужно будет, когда утки полетят. Брезент всегда нужен, патроны, чай тоже…
– Вот, а ты боялся, – похвалил Глебов. – Ты же лучше меня знаешь, в чем нуждаются люди.
