Текст книги "Время хищных псов (СИ)"

Автор книги: Влад Вегашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Узкие переулки Хайклифа – это совсем не то же самое, что узкие переулки Внешнего города в Мидиграде, например. Великий магистр фон Гаррет строил свой город с размахом, не жалея ни сил, ни средств, ни места, ни тем более строителей. Ширина “узкого” переулка составляла не менее трех ярдов, в то время как в других городах встречались и “улицы” по два ярда, а то и меньше. Дома по обе стороны переулка – не меньше двух этажей, встречаются и трехэтажные здания. Мостовая – да-да, именно вымощенная камнем! – подметена, нигде не видно бродячих животных и нищих, нет и темных личностей, прячущих лица и в изобилии водящихся в переулках Нэтмайла, Кантара, Геленны и многих других городов.

Вот только внешний лоск и благопристойность отнюдь не всегда означают безопасность, и видимая пустота переулка не обманывала черноволосого. Он точно знал, что его здесь ждут.

Первый удар – традиционно в спину. Широкий короткий меч легко прорезает кожу куртки – и гнется, натолкнувшись на непреодолимую для обычной стали преграду. Но удар нанесен с нечеловеческой силой, и, избежав неминуемой гибели, человек все же падает, не удержавшись на ногах. Тут же перекатывается, вскакивает – но Ранн если и уступает ему в силе и скорости, то ненамного. Испорченный меч давно отброшен, в руке умелого воина оружие, которое больше ему под стать – тяжелый боевой топор, какими любят и умеют пользоваться низкорослые и мощные дворфы. В другой руке – дага-мечелов, отличающаяся от классической, используемой против шпаг и рапир: она не предназначена ломать клинок противника, только поймать и заблокировать.

Сталь звенит о сталь, черные клинки быстрее топора и даги Ранна, но все же воин держится, не позволяет себя достать или обезоружить. Да, он лишь защищается – но большего от него не требуется.

Второй удар, который обычно либо уже не требуется, либо наносится в лицо, опять приходит сзади. Легран знает, что противник обладает устойчивостью к большинству разновидностей ядов, но не к законам физики, и липкая густая смесь, до поры надежно сдерживаемая стеклянными стенками сосуда, расползается под ногами не успевшего среагировать на неожиданную и необычную атаку. Черноволосый дергается, пытаясь вырваться из ловушки – бесполезно, клейкая дрянь мгновенно застывает при контакте с воздухом. И что толку от скорости и силы, когда ты не можешь сделать и шага?

Только теперь т’Арьенга, не таясь, выходит из своего укрытия. Времени мало, в любой момент может появиться стража, а стража Хайклифа – это всегда молодые оруженосцы, готовящиеся стать рыцарями ордена, и справиться с ними – не самая простая задача, особенно когда при этом надо не сделать ничего такого, за что магистр фон Кильге может и обидеться на своих незадачливых знакомцев.

Шевалье не отличается особой силой или ловкостью, однако полная самых разнообразных приключений жизнь подарила ему немало различных навыков, многие из которых он отточил до уровня, близкого к совершенству. Коротко свистит лассо, опутывая катану чуть пониже цубы, резкий рывок – и клинок вырывается из руки черноволосого, звенит, падая на мостовую. Ранн тоже не ждет – вторая катана пленена в объятиях даги. Короткий, сильный удар в солнечное сплетение – жертва сгибается пополам, на несколько секунд забывая, как дышать. Этого времени вполне достаточно: запястья охватывают шелковые ленты, что прочнее любых цепей, еще миг – и руки вывернуты за спину. Удавка плотно ложится на горло, ловя первый после удара вдох.

Легран быстро вынимает еще один сосуд, на сей раз – металлический. Едко-зеленого цвета жидкость льется на клейкую массу, превращая ее в бесполезную слизь. Десять футов шелковой ленты лишают жертву последней возможности двигаться. И завершающий удар обухом топора по затылку надолго отправляет черноволосого в блаженное небытие.

В апартаментах, снятых Эльвереном, целых семь комнат: по одной для каждого из друзей, внутренняя и внешняя гостиные, комнатка рыжего мальчишки и помещение для двоих слуг. Казалось бы, более чем достаточно, но сейчас Легран, выгнавший Нэя спать во внешнюю гостиную, а теперь вынужденный ютиться в крохотной комнатенке, вполне достаточной для ночевки одного человека, но катастрофически тесной для алхимических опытов, так не думал.

На столе шипел и булькал котел на треноге, под которой ровным синим огнем горела магическая лампа. Рядом ровными рядами расположились всевозможные ингредиенты в банках, бутылках, пузырьках, коробочках, шкатулках, мешочках и Ярлиг знает в чем еще. На одних красовались надписи забавные, на других – пугающие, за содержимое третьих их обладателя немедленно отправили бы на эшафот, четвертые же и вовсе обходились без ярлыков – алхимик и так точно знал, что именно в них находится.

На кровати же были разложены листы бумаги. И если бы какой-нибудь из художников, кто работал в Шестом департаменте, составляя портреты разыскиваемых преступников, увидел эти листы, он бы умер на месте от зависти.

Больше двух десятков портретов Веги де Вайла. Анфас, в профиль, вполоборота, вид сзади, снизу, сверху и во всех прочих возможных ракурсах. Несколько рисунков с подробнейшей графикой шрамов на лице и шее, лист с тщательнейшим образом прорисованной формой чуть заострившихся ушей – в момент смерти даргел просто обязан был испытывать весьма сильные и, бесспорно, негативные эмоции.

А на отдельном подносе, в противоположном от котла углу комнаты – отрубленная голова. Ничем не примечательная голова обычного человека с длинными, чуть ниже пояса, каштановыми волосами.

Легран внимательно изучал рисунки, одновременно медленно перемешивая зелье в котле против часовой стрелки. Он еще ни разу не делал подобного, но заранее был уверен в успехе, так как знал: только эта уверенность и сможет гарантировать результат. Каждый раз, когда он сомневался – он проигрывал. А проигрывать т’Арьенга не любил.

Содержимое котла сменило цвет с буро-красного на светло-розовый, жидкость потеряла густоту, теперь по консистенции не сильно отличаясь от воды, и стала прозрачной.

– Пора, – прошептал алхимик.

Голову он взял вместе с подносом, избегая касаться холодной мертвой плоти. Осторожно подобрал пинцетом все волоски, прилипшие к коже, заплел волосы в косу на темени, и подвесил за эту косу на крюк. Второй конец крюка закрепил над котлом и медленно опустил голову в жидкость, одновременно с тем переворачивая три клепсидры: на час, десять минут и три минуты. Клепсидры связаны меж собой простеньким артефактом – когда истечет время первой, начнет переливаться из одной чаши в другую вода во второй, и только потом придет время третьей.

Ровно семьдесят три минуты на подготовку ко второму этапу.

Молодые маги, впервые столкнувшиеся с алхимией на втором курсе академии, где этот предмет входит в число обязательных, как правило, ненавидят лучшую из наук. Им претит бесконечная зубрежка названий, составов, ингредиентов, реакций. Им скучна ювелирная нарезка кореньев, перетирание в каменной ступке костей или зубов, вытачивание из дерева крохотных фигурок-активаторов. У них болят глаза и ноги, когда приходится полчаса стоять почти неподвижно, склонившись над пробиркой, и по капле отмерять состав, разливая его по склянкам.

Легран всегда относился к этим молодым и глупым студиозусам с нескрываемой насмешкой и презрением, также он считал, что преподавать алхимию в качестве обязательного предмета глупцам, неспособным оценить всю ее глубину, красоту, всесилие и мощь – непростительное преступление против великой науки. Он бесконечно обожал и процесс подготовки, и нарезку кореньев, и измельчение кости, и пар над котлом, и ожоги на руках, и медленное разливание наполовину готового декокта по колбам, и прекраснейшие в его жизни мгновения, когда травы, отвары, камни, пыль, шерсть, и все, что только может быть, превращаются в его котле в очередное произведение алхимического искусства. Когда готовый эликсир, для чего бы он не был создан – отнять ли жизнь, изменить ли структуру предмета, вылечить от смертельной болезни, или же просто создать в нужное время звуковой эффект – тонкой струйкой, или тягучим студнем, или бурлящим водопадом проникает в горлышко сосуда, которое после плотно закрывается крышкой, или же оставляется открытым и ставится на свое место в специальном сундуке. Работа завершена, новое создано. И где-то в сердце, где до того момента кипело, шипело, бурлило новое зелье, уподобляясь своему материальному подобию на алхимическом столе, остается тянущая, ноющая пустота. Легран любил это чувство и ненавидел его. Любил – за возможность заполнения, ненавидел – за то, что оно всегда возвращалось.

Легран т’Арьенга врал, врал всем, и себе в первую очередь. Он мог бы прожить без приключений, причем достаточно легко. Но без алхимии жить он просто не стал бы.

В котле булькало зелье, меняя цвет на чистый алый, без примесей и оттенков. Вода во второй клепсидре подходила к концу, оставалось буквально четыре минуты. Теперь от котла нельзя было отходить ни на шаг – полминуты промедления, и материал будет испорчен.

Последняя капля воды сорвалась с кончика воронки верхней чаши.

Легран подхватил голову за косу, отцепляя ее от крюка, и осторожно извлек из котла. Повесил в стороне – через двадцать минут нужно будет вернуться к работе, а пока что надо поставить вариться второй состав.

Лет десять назад он купил у бродячего торговца мелкий артефакт, очищающий поверхность от любой грязи – беда только в том, что поверхность эта должна была быть не больше двух квадратных футов, а со своей работой артефакт справлялся не менее десяти минут, да и энергии требовал немало. Но алхимика, вынужденного таскать с собой множество котлов только потому, что некоторые эксперименты требовали поставить второй или третий состав почти сразу после первого, такой артефакт более чем устроил.

Очистив котел, наполнив его водой, травами и порошком серебра, шевалье вернулся к голове. Еще раз посмотрел на рисунки, глубоко вдохнул, на несколько секунд погрузил кисти рук в заранее подготовленный таз со специальным раствором – и принялся за дело.

Легран был талантлив. Больше того, Легран был почти гениален. Если бы он того хотел, то мог бы стать известным художником или знаменитым скульптором. Но он предпочел стать авантюристом, путешественником и алхимиком… что, как ни странно, не отразилось на его прочих талантах.

В его сильных, ловких пальцах невыразительное лицо менялось, оплывало и тут же обретало четкость черт, но – уже других. Он менял все: линию бровей, форму носа, изгиб губ, очертания скул и подбородка, лоб, челюсти… Желтоватые крупные зубы под пальцами скульптора уменьшились, стали ровными и белыми. Губы – тоньше, скулы – резче, глаза – более глубоко посажены. Волосяные луковицы, скрытые в коже над верхней губой, на подбородке и щеках, исчезли.

Потом настало время шрамов. Тщательно сверяясь с рисунками, Легран вывел два шрама на шее, один полностью, второй – наполовину обрезанный линией, по которой голову отсекли.

Последние штрихи – слегка заострить и вытянуть уши.

Самое же главное – цвет, густота и общий состав крови – изменились еще под воздействием состава.

Голова, до последней черточки копирующая голову Веги де Вайла, но на чужой каштановой косе, вновь опустилась в котел. Теперь – совсем ненадолго. А Легран уже смешивал средство для окраски волос.

Спустя час почти все было готово. Голова де Вайла, уже с черной гривой, лежала на подносе, а т’Арьенга осторожно подстригал непослушные пряди, копируя прическу Веги. Закончив, он отошел на несколько шагов, полюбовался своим творением, потом вдел в заранее подготовленную дырку в правом ухе серьгу, идентичную той, что носил оригинал, и начал медленно и осторожно покрывать кожу, в том числе – под волосами, специальным составом, который сохранил бы “сувенир” на многие века. После вновь вымыл и высушил волосы, протер кожу, где на нее попала вода, полотенцем, и лишь после этого взглянул на часы.

Весь процесс, от которого Легран не отвлекался ни на секунду, занял больше тридцати часов. И только теперь, когда все закончилось, и законную гордость и радость алхимика сменяла тянущая, болезненная пустота, т’Арьенга понял, насколько же он устал…

Курьер поставил лакированную шкатулку на стол, подождал, пока магистр распишется, получил серебряную монету, поклонился и вышел, забрав с собой учетный лист.

Хозяин кабинета, оставшись один, тщательно запер дверь, обследовал принесенное на предмет ловушек и только после откинул крышку.

Основной объем шкатулки занимал бархатный мешок, поверх которого лежал сложенный вчетверо лист дорогой бумаги. Развернув его, Маар-си прочел:

“Ваш добрый друг. Отчет – под подарком.

Л.т.А.

P.S. С нетерпением жду встречи как с вами, так и с…

Осторожно развязав мешок, париасец долгое время изучал его содержимое.

– Пусть и поддельная, но она великолепна, – усмехнулся он. – Это стоит оставить на память. На память о шевалье Легране т’Арьенге.

На отчет он даже не взглянул. Художественная проза у Леграна выходила куда хуже, чем скульптура.

Глава VIII

Долгий путь к зеркалу

Позже, вспоминая тот разговор, она никак не могла понять – почему Маар-си ей поверил?

Когда париасец – впервые за все время заключения девушки! – без стука вошел в ее комнату, отобрал книгу и не предложил, не попросил, а приказал следовать за ним, узница было подумала, что на этом ее злоключения закончатся вполне закономерным, хоть и весьма печальным образом. Однако то ли богиня, к которой она не раз обращалась с тех пор, как Маар-си забрал ее из дома, услышала мольбы несчастной полуэльфы, то ли ей просто повезло, но, помучив узницу вопросами минут пять, париасец отпустил ее, и вроде как даже и в самом деле поверил.

Самым сложным оказалось выждать некоторое время, пока Маар-си успокоится и в самом деле удостоверится в невиновности девушки. Каждый день тянулся так долго, что она уже к полудню начинала подсознательно бояться, что проклятый тюремщик наложил на нее какое-то страшное заклинание и вечер не наступит уже никогда… Но вечер наступал, за ним приходила ночь, и вновь – бесконечно длинный день.

Терпения девушки хватило на целых шесть суток. Но на сей раз она, уже наученная горьким опытом, не стала рисковать. Просто медленно обошла комнаты париасца, убедилась, что в зале с книгой ничего не изменилось, и вернулась к себе.

Тем же вечером полуэльфа засела в библиотеке, с головой зарывшись в книги, в особенности в те, где рассказывалось о различных авантюристах, ворах, грабителях и прочих сомнительных личностях, которым так или иначе по роду деятельности могло понадобиться очень быстро скопировать какой-либо текст или рисунок. Оставалась, конечно, еще нерешенная загадка с неожиданно подчинившимся ей големом, но девушка решила, что этот вопрос пока что подождет.

На третий день ее деятельность увенчалась успехом: в тяжелом томе “Мемуаров похитителя тайн”, среди изощренных словесных кружев и бесконечного авторского самовосхваления, нашлись подробнейшие описания приготовления особого состава, готовящегося из ингредиентов, имеющихся почти что на каждой кухне. Будучи нанесен на простую бумагу, этот состав бесследно впитывался, но при контакте с высохшими чернилами давал какую-то реакцию и менял цвет.

Вооружившись переписанной на бумажку инструкцией, узница направилась в кухню. Прожив в башне несколько месяцев, она вдоль и поперек изучила каждый закоулок открытой для нее части помещений и нашла не только кухню и библиотеку, но и кузницу, столярную мастерскую, огромную комнату, заваленную тканями, нитками, кружевами, лентами и всевозможными прочими швейными принадлежностями, и еще несколько не то мастерских, не то кладовых, предназначение которых определить так и не получилось. Единственным, чего так и не нашла девушка, оставались живые обитатели башни, и чем дальше, тем больше она убеждалась, что кроме нее и хозяина эти стены не видят ни единого живого человека… или же нечеловека. Откуда брались яства, проявляющиеся в столовой по требованию узницы, кто убирал комнаты и стирал белье и одежду, так и оставалось загадкой.

Зато кухня оказалась в полном распоряжении полуэльфы, чему она была крайне рада. Едва ли удалось бы разумно и логично, не наводя на нехорошие подозрения и не вызывая лишнего интереса объяснить, для чего ей потребовались три вида уксуса, номиканские приправы, живой кролик, два перепелиных крыла, змеиные яйца… да, пожалуй, автор “Мемуаров” имел довольно странное представление об “обычной кухне”.

Сложнее всего оказалось зарезать кролика. Но, припомнив все, чему ее учили эльфы, среди которых девушка провела первые четырнадцать лет жизни, она все же вспомнила ритуальную друидическую фразу, вежливо извинилась перед ушастым зверьком и уже почти без содрогания аккуратно перерезала ему горло, внимательно следя за тем, чтобы ни капли драгоценной крови не пролилось мимо заранее подставленного глиняного кувшина. Инструкция предписывала не использовать при приготовлении состава никакой посуды, кроме глиняной, в особенности же избегать контактов смеси с металлом и деревом.

Первые пять попыток оказались неудачными. Перепортив корзину яиц, всю полученную от кролика кровь, немалую часть приправ и полностью выщипав перья из одного крыла, девушка сдалась, решив попробовать уже завтра.

Но вечер только начинался, спать не хотелось совершенно, и полуэльфа решила потратить оставшееся время с пользой, то есть – провести его в библиотеке. Пока еще были надежды на рецепт “похитителя тайн”, она не хотела искать другие варианты. Тем более, что стоило подумать и о странном поведении голема.

Время приближалось к утру, когда девушка наконец оторвалась от книги и устало потянулась.

– Странное дело, – пожаловалась она самой себе вслух. – Обычно когда находишь новую информацию, ситуация должна становиться яснее. А теперь все только больше путается…

И в самом деле сложно не запутаться, когда и книги, и непосредственный опыт общения со стальным истуканом говорили одно, а обычная логика – совершенно другое! Если верить семи различным работам семи авторов, живших в разное время, принадлежавших к разным расам и даже говорившим на разных языках, то голем мог подчиниться полуэльфе только в том случае, если ее голос был заранее внесен в его память с указанием “беспрекословно подчиняться”. Еще, конечно, была вероятность, что она случайно произнесла кодовую фразу, но, поразмыслив, девушка отбросила этот вариант. Вряд ли кто-нибудь мог бы догадаться запрограммировать голема на подчинение после слова “пусти”.

Но не более вероятным казалось единственное остававшееся объяснение: голем изначально должен был подчиняться ей. Впрочем, проверить это предположение казалось совсем несложным: опять проникнуть в покои Маар-си и заставить голема выполнить какой-нибудь приказ узницы. Всего-навсего.

Но сперва – сварить состав и приготовить бумагу.

Выспавшись, полуэльфа вновь заняла кухню. Второго кролика прирезать оказалось почему-то проще… И к вечеру в пузатом глиняном кувшинчике, плотно заткнутом пробкой, плескался кристально-прозрачный, несмотря на количество входящей в него крови, измельченных специй, яиц и прочей дряни состав.

Удостоверившись, что париасца в башне нет, девушка быстро собрала рюкзачок, уложив в него кувшин со смесью, пачку тонкой полупрозрачной бумаги – автор “Мемуаров” настоятельно рекомендовал использовать именно такую, похожую на пергамент, объясняя это последующей простотой чтения копий – и собственноручно сшитую из кожи папку-конверт.

Благодаря подготовленным в прошлый раз “ступеням” из подсвечников, подниматься оказалось гораздо проще и быстрее – не прошло и пяти минут, как она уже перелезала через перила открытой террасы, опоясывавшей этаж Маар-си.

Задерживаться в комнатах и оружейной она не стала, сразу направившись в залу с зеркалом. Сдерживая страх, толкнула тяжелую створку двери.

Голема видно не было, но полуэльфа прекрасно понимала, что это еще ничего не означает – в конце концов, в прошлый раз она его тоже не видела.

Сделав несколько шагов от двери, узница собралась с силами.

– Эй, покажись! – проговорила она, искренне надеясь, что голос не очень сильно дрожит.

Буквально в паре ярдов от девушки воздух слабо задрожал, и в нем проступили очертания стального охранника.

Он был около восьми футов в высоту, нижние опорно-двигательные конечности походили на человеческие ноги, но вместо рук голем обладал четырьмя парами гибких многосуставчатых “щупалец”. Узница непроизвольно потерла шею – она хорошо помнила, как эта кошмарная металлическая тварь стиснула ее горло в прошлый раз.

– Отвечай на мои вопросы, – медленно произнесла девушка, про себя повторяя мантру, посвященную Мерцающей звезде. Ей было очень страшно. – Ты подчиняешься мне?

– Да, – проскрипел голем, и полуэльфе стало стыдно за собственную глупость: естественно, подчиняется, если отвечает на вопросы, а не атакует!

– Почему ты подчиняешься мне?

– Не понимаю вопроса.

– Тебе кто-то приказал подчиняться мне?

– Не понимаю вопроса.

– С какой целью ты подчиняешься мне?

– Не понимаю вопроса.

Помучившись еще минут пять, она плюнула на это бесперспективное занятие. Велев голему не мешать и предупредить, если кто-нибудь еще появится, новоиспеченная ученица автора “Мемуаров” взялась за дело.

Для начала она открыла книгу на самой первой странице и быстро пробежалась по строчкам. Ничего интересного – вся первая глава посвящена теории магических зеркал. Книг на эту тему полно было в библиотеке. Во второй главе речь шла о конкретно этом зеркале, но ее девушка копировать не стала, только прочла. Третья и четвертая главы подробно рассказывали о возможностях зеркала, пятая – о вероятных проблемах и о том, чего делать не следовало ни в коем случае. Например – разбивать зеркало. Сделавшему это фолиант грозил страшной карой, неудачами, демонами и Ярлиг знает чем еще.

А вот с шестой по десятую главы шло все самое интересное: подробные описания ритуалов и всяческих действий с зеркалом. Особенный интерес у полуэльфы вызвали главы, где рассказывалось, как через артефакт общаться на расстоянии, как наблюдать за каким-либо объектом или местом, и как при помощи зеркала построить портал. Правда, портал предполагался в один конец – но девушку этот вариант более чем устраивал.

Выбрав нужные листы, она смочила прихваченный из швейной мастерской кусочек сукна прозрачным составом и осторожно протерла раскрытые страницы. Сосчитала про себя до пяти, быстро накрыла страницы пергаментом и с силой провела вторым куском сукна, сухим.

Тут же стало понятно, почему “похититель тайн” рекомендовал брать полупрозрачную бумагу: проступившие буквы легко читались на обратной стороне листа, а если бы девушка взяла бумагу обычную, плотную, то разбирать скопированное пришлось бы при помощи зеркала.

Отложив первые листы на пол, просыхать, полуэльфа принялась за работу. Она тщательно перекопировала четыре главы и семь приложений, в которых описывались ингредиенты и рецепты приготовления смесей для использования зеркала. Сделать это оказалось, с одной стороны, гораздо проще, чем девушка предполагала изначально, но с другой – значительно сложнее. Проще – она не рассчитывала, что состав позволит и впрямь так быстро сделать прекрасно читаемые копии, а сложнее потому, что каждую минуту она вскидывалась, настороженная каким-нибудь посторонним звуком. Кровь холодела в жилах, когда она представляла, что сделает Маар-си, если застанет ее за этим занятием…

На то, чтобы сделать все необходимые копии, ушло около часа, и это был самый напряженный час в ее жизни. Наконец, закончив, она быстро собрала листы пергамента в папку, спрятала в рюкзак и, напоследок велев голему никому не говорить о ее визите, покинула покои тюремщика.

Забираясь через окно в свою комнату, девушка думала, что ни за что не сумеет уснуть. Но нервное перенапряжение сделало свое дело – не прошло и пяти минут, как полуэльфа уже спала…

– И что нам это даст? – скептически проговорила Арна, вслушиваясь в общий фон города, и пытаясь уловить хоть что-то, что… что? Она и сама толком не знала, но раз за разом вновь и вновь пыталась найти хоть что-нибудь, что сможет сделать самоубийственный план Гундольфа хотя бы чуточку менее самоубийственным.

– Не знаю, – мрачно отозвался рыцарь. – Но других идей нет ни у тебя, ни у меня.

– Я могла бы попробовать…

– Да, я помню: прокрасться внутрь, усыпив всех, кто встретится тебе на пути, найти камеры, усыпить стражей, забрать ключи и тихо вывести наших друзей наружу, – раздосадовано оборвал он Танаа. – Только ты почему-то постоянно забываешь, что имеешь дело не с обычными тюремщиками и воинами, а все-таки с рыцарями-Грифонами, опытными и закаленными. А еще ты забываешь, что каждый рыцарь-Грифон – маг, причем не самый слабый. И поверь, камеры там стерегут тоже далеко не худшие бойцы. Так что у нас было бы больше шансов прорваться с боем, постаравшись как можно сильнее запутать противника, но и в таком случае я не оценил бы эти шансы выше, чем один из двухсот.

– Я знаю, что ты прав, – тихо сказала девушка, мягко накрывая напряженную ладонь молодого человека своей рукой. – Но я никак не пойму, что нам даст наблюдение за особняком.

– Я сам еще не знаю, – признался Гундольф после секундной заминки. – Но интуиция мне подсказывает, что это наш единственный реальный шанс вытащить друзей и сэра Лайорна. А моя интуиция с некоторых пор перестала ошибаться…

Он тяжело вздохнул. Арна понимающе обняла друга за плечи. Она знала, как тяжело Грифон переживал потерю магического Дара и как горько ему было говорить о том случае – ведь получилось, что сжег себя ни за что, совершенно бесцельно, бессмысленно и неоправданно. И, конечно же, даже многократно обострившаяся интуиция не могла примирить молодого человека с потерей Силы.

– Я верю тебе, – шепнула Танаа на ухо Гундольфу.

Они лежали на крыше трехэтажного особняка, принадлежавшего некогда лорду Истарго, а нынче перешедшего к его сыну, который имел некоторые… разногласия с политикой ордена и в Хайклифе практически никогда не показывался. Дом стоял пустой, с заколоченными окнами и дверьми, но друживший в детстве с сыном лорда Гундольф неплохо знал его планировку, включая потайной ход, начинавшийся за огромным старинным гобеленом в гостиной и ведущий в Северный парк – скрытый в корнях столетнего дуба и заросший вересковым ковром деревянный люк был совершенно необнаружим. Именно по этому ходу Арна и рыцарь проникли в особняк, где переждали день, а теперь с крыши наблюдали за домом, в подвале которого держали Орогрима, Талеаниса и, скорее всего, сэра Лайорна. Наблюдали, ожидая, пока интуиция Гундольфа в очередной раз себя оправдает и случится нечто, что позволит вытащить друзей.

А пока ничего не происходило, им оставалось только лежать на прихваченном со второго этажа особняка старом ковре, наблюдать за светящимися окнами дома напротив и искренне надеяться, что орк и полуэльф еще живы.

Да и рыцарь, в общем-то, тоже.

Арна много думала о человеке, который спас их с Гундольфом. Она не обманывалась, прекрасно понимая, что без воздействия на его психику сэр Лайорн ни за что не пошел бы на нечто, направленное против действий его братьев по ордену, но в то же время понимала: сэр Лайорн был единственным, кто вообще готов был оказать помощь, не требуя сперва железных доказательств, какой-либо выгоды или чего-то еще. А орден Грифона вообще чем дальше, тем больше не нравился Танаа. Рыцари, казалось, полностью забыли, для чего они существуют, в чем их долг и принятая на себя задача, занимаясь исключительно преследованием личных целей. Сэр Лайорн же казался девушке близким к эталону правильного Грифона.

Она много думала о нем. И, наверное, очень удивилась бы, узнав, что он о ней думал не меньше. Все то время, что они с Гундольфом сперва искали вход в особняк, потом пробирались по подземному коридору, потом обследовали дом, обсуждали дальнейшие действия и лежали на своей наблюдательной крыше, сэр Лайорн думал об Арне. И выводы, к которым приходил немолодой рыцарь, его тревожили.

Он достаточно быстро понял, что синеглазая девушка каким-то образом воздействовала на него, а вспомнив, где он видел подобный стиль боя и такие узоры на широком поясе, догадался, что имел дело с монахом ордена Танаа. А это уже могло означать очень многое – сэр Лайорн в свое время изучал некоторые париасские монашеские ордена, и знал позицию Танаа: невмешательство в дела внешнего мира. Отдельные монахи этого ордена странствовали по миру, собирая информацию о нем и помогая порой отдельным людям, но никогда не вмешивались ни в политику, ни в войны, ни в интриги, предпочитая уделять свое время книгам и совершенствованию боевых искусств. Но эта странная девушка… она явно оказалась рядом с молодым фон Кильге не просто так, да и происшествие с сэром Дильгертом тоже не могло быть случайностью. Вообще, в смерти предателя Дильгерта было слишком много странного, и чем дольше сэр Лайорн размышлял о ней, тем больше находил вопросов и меньше – ответов.

Во-первых, рыцаря настораживал способ убийства. Известно, что Танаа отвергают магию, считая, что она очень часто ведет к саморазрушению. Но синеглазая убила Дильгерта именно магией, сэр Лайорн очень четко ощутил выплеск совершенно чудовищной силы в момент его смерти. На классическую школу, которой владел он сам, это не было похоже, но рыцарь прекрасно знал, что кроме нее, в мире существуют еще сотни школ, и некоторыми из них владеет всего несколько человек. В любом случае, это была некая магия, причем скорее всего – прирожденный дар конкретно этой девушки. В таком случае то, что Танаа владеет Силой, имело хоть какое-то логическое объяснение: далеко не от каждого прирожденного дара можно отказаться, да и отказ, как правило, несет за собой крайне тяжкие последствия – Пресветлый Магнус не терпит пренебрежения своими подарками.

Во-вторых, совершенно непонятно было, почему Танаа не выждала более удачного момента, а убила Дильгерта при всех, тем самым подставив и себя, и фон Кильге, не говоря уже о двоих их друзьях, томившихся в камере в другом конце коридора.

В-третьих, странным казался способ бегства, выбранный ею: ведь сэр Лайорн мог просто не захотеть помочь убийце брата по ордену, и тогда все ее воздействие прошло бы впустую: оно лишь усиливало собственное желание сэра Лайорна, а не навязывало приказ извне.

Было еще немало пунктов, но хватало и первых трех. И чем больше рыцарь размышлял, тем меньше он понимал Танаа и ее логику.

Время текло медленно и тягуче. Сэр Лайорн знал, что сегодня в полночь состоится суд над ним, и на этом же суде будет решено, что делать с оставшимися в руках ордена сообщниками фон Кильге, как теперь относиться к самому Гундольфу, как найти и покарать посмевшую поднять грязную лапу на Грифона париасску и какое наказание определить предавшему интересы ордена сэру Лайорну. На большую часть этих вопросов рыцарь знал ответы: орка и полуэльфа казнят, фон Кильге найдут и допросят с пристрастием, при помощи магии, железа и огня вытянув из молодого человека все, что он знает о Левиафане, Танаа будут искать всеми силами, а когда найдут – жестоко казнят. Самого же сэра Лайорна либо также предадут смерти, либо в ближайшее время отправят на какое-нибудь задание, не предусматривающее сохранения жизни. Он был готов к этому, и жалел лишь об одном: что не увидит больше синих глаз спасенной Танаа и так и не услышит ответов на свои вопросы.