Текст книги "Время хищных псов (СИ)"

Автор книги: Влад Вегашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Вот только до Грифонов войска не дошли: на берегах Куальги их встретила регулярная армия Париаса. Седьмой легион перестал существовать, Единорогов уцелело двое: юные рыцари, едва год назад прошедшие посвящение, были отправлены прямо с поля боя в столицу магистром ложи, с наказом во что бы то ни стало сообщить императору о разгроме армии и предупредить о вторжении. Винсарт, услышав жуткие известия, немедленно связался с великим магистром Грифонов, требуя объяснений. Великий магистр вместо объяснения предложил императору посмотреть, что будет дальше, и хорошенько подумать: неужели Грифоны не заслуживают своих привилегий, ежедневно защищая империю от подобного нашествия воинственных париасцев, которым вечно не хватает своих территорий и которые не реже раза в пять лет пытаются прорваться на земли соседа. Также великий магистр попросил императора вспомнить, когда в последний раз он слышал о прорыве Париаса на территорию империи?

На следующий день после этого разговора Винсарт IV подписал указ о неотчуждаемости привилегий Грифонов. Через час после подписания бумаги Грифоны в полном составе ударили в тыл пропущенной ими ранее париасской армии и за несколько дней уничтожили ее полностью, после чего нанесли ответный удар, захватив несколько богатых золотых рудников. Великий визирь Париаса попытался высказать возмущение наглой провокацией ордена, пропустившего его армию, великий магистр в ответ на это лишь спросил императора: “Когда нам выступать и сколько легионов вы дадите нам в поддержку?”. Великий визирь, узнав об этом, ноту протеста отозвал и принес извинения.

Таким образом, государство Грифонов получило практически полную автономию. Однако Винсарт славился, помимо всего прочего, поразительным мастерством вписывать в документы незначительные, на первый взгляд, детали, впоследствии оборачивающие тот или иной указ против того, кто, казалось бы, получал по нему какие-либо права. Разозленный наглостью ордена в целом и великого магистра в частности, император добавил в приказ о неотчуждаемости один небольшой пункт, выглядевший как подтверждение прав ордена на такие привилегии, на самом же деле обязывавший Грифонов во веки веков выступать по первому слову императора, бросаться по его приказу в любой, даже самый безнадежный бой, причем вне зависимости от того, где проводятся боевые действия. Этот пункт позволил внуку Винсарта, Омилекту III Легату, во время войны с Сэйкароном свести до минимума потери среди легионов, поставив под основной удар фанатиков орден Грифона. Армия Сэйкарона, разгромив рыцарей, огнем и мечом прошлась по землям ордена, дойдя до Крылатого города Герельстана и обратив прекрасную столицу в груду развалин, но там же нашла и свой конец: спешно собравшиеся со всей империи Грифоны, при поддержке легендарного двадцать первого легиона, уничтожили армию до последнего человека. Великий магистр лично убил главнокомандующего, святого лорда Коргата, но и сам пал от руки его брата.

Увы, сражение на руинах Герельстана стало последним великим деянием ордена. Лишившись двух третей состава, в том числе всех магистров кроме одного, потеряв свой город, не имея поддержки при дворе, Грифоны оказались в шаге от гибели. Новый глава ордена, герцог фон Гаррет, один из богатейших дворян империи, отдал своей новой семье, ордену, все состояние, совсем немного оставив жене и дочери, от которых в связи с новым постом обязан был уйти. Но даже этих денег хватило только на восстановление выжженных Сэйкароном земель и постройку новой столицы, Хайклифа, после чего казна ордена вновь опустела. Последние лет сорок орден существовал только за счет нескольких богатых аристократов, живших на его территории и плативших весьма высокие налоги.

– А может, стоило просто столицу построить поскромнее? – язвительно поинтересовался Мантикора, прерывая несколько нудноватый, но все же интересный рассказ Гундольфа.

В общем-то, замечание полуэльфа казалось вполне резонным. Достаточно взглянуть на высившуюся впереди громаду Клюва, чтобы и впрямь задаться этим вопросом.

Даже на вид неприступный черный замок, действительно схожий очертаниями с гигантским клювом, опоясывала высокая зубчатая стена, окруженная в свою очередь рвом. На зубцах стены красовались фигуры расправивших крылья грифонов с вызолоченными головами и перьями. Ворота самого города, раскинувшегося у подножия замка, стерегли четыре огромных статуи тех же грифонов, изготовленных из цельных глыб сиаринита. И это были не украшения, точнее, не только украшения – при необходимости один из четырех Мастеров врат мог своей магией вдохнуть жизнь в исполинских стражей, и они стали бы сражаться, защищая Хайклиф. Или только Клюв – кто знает, какую программу и какие приоритеты заложил в них великий магистр при создании?

Город поражал строгой роскошью – сочетанием, которое сложно себе представить. Высокие, не меньше трех этажей здания – только из шлифованного, искрящегося в лучах солнца камня. Все дороги вымощены: где брусчаткой, а где и цельными плитами. Вывески таверн и лавок сработаны аккуратно, неброско, но заметно. Нигде не видно плохо одетых людей и тем более – нищих. Что характерно, нелюдей тоже не было – Орогрим и Талеанис привлекали немало заинтересованных взглядов, да и в город их пропустили без особого желания. И если полуэльф при должном старании еще мог сойти за человека, то огромного зеленокожего принять за кого-либо, кроме орка, нельзя было даже спьяну.

– Магистр фон Гаррет заботился о благе ордена, – нахмурился Гундольф, уязвленный замечанием Мантикоры. – По крайней мере, можно быть уверенными в том, что нашу столицу не возьмут штурмом и не сумеют запалить с четырех сторон, как это случилось с Герельстаном.

– Не уверена, что при нынешних обстоятельствах это можно назвать плюсом, – тихо вымолвила Арна, до того молча слушавшая исторический экскурс. Молодой Грифон вздрогнул, вскинулся – и тут же поник, вспомнив, что сейчас творится в городе, который он искренне и, в общем-то, небезосновательно считал столицей своего мира.

– Так ли это сейчас важно? – Талеанис попытался сгладить разговор. – Мне кажется, гораздо важнее решить, что мы делаем дальше: едва ли обстоятельства позволяют нам вот так вот напрямую ввалиться в зал этого совета магистров и во всеуслышание объявить, что вот он, настоящий фон Кильге, а тот, что у вас – демонская подделка, и вообще, зря вы так.

– Ну, это, конечно, было бы слишком… – протянул рыцарь, заслужив недоуменно-подозрительный взгляд полуэльфа.

– Ты же не хочешь сказать, что собирался так и поступить? – вкрадчиво поинтересовался полуэльф, чуть ускоряя шаг и заглядывая собеседнику в глаза.

– Конечно нет! – возмутился тот. – Я хотел встретиться лично с великим магистром, объяснить ему ситуацию и предложить проверить нас обоих, меня и эту… подделку. Уж сравнив нас, совет сразу же изобличил бы демона!

Орогрим едва сдержался, чтобы не фыркнуть насмешливо, Арна сочувственно вздохнула.

– Гундольф, подумай сам, – как можно мягче произнесла она, – неужели если бы у ордена были возможность и желание выявить поддельного тебя, они бы не использовали эту возможность после обвинения твоего отца, поддержанного одним из магистров? Увы, друг мой: либо твой враг способен пройти любые, даже самые сложные и хитроумные проверки, либо же…

– Либо совет ордена каким-то образом подчинен Левиафану, – горько закончил молодой человек. – Наверное, ты права. Но у меня есть мысль! – тут же загорелся он. – Арна, ты ведь умеешь читать чужие мысли, так?

– Так, – нехотя признала девушка.

– В таком случае, ты можешь прослушать мысли членов совета, в том числе – великого магистра, и выяснить, что они знают, почему верят самозванцу, и…

– Не так быстро, – оборвал его Орогрим. – Во-первых, для этого к твоим магистрам еще надо подобраться, а мне чего-то чудится, что сказать это куда проще, чем сделать. Во-вторых, если я правильно понял, что собой представляют Грифоны, то у совета этого такая защита должна стоять, что Арна хрен пробьется.

– Допустим, пробиться-то я пробьюсь. Вот только вряд ли при этом останусь незамеченной. Нет, Гундольф, извини – это на крайний случай. Да и вообще, сейчас нужно решить более насущные вопросы, например, что нам делать конкретно сейчас. Уже вечереет, а мы и так привлекли к себе слишком много лишнего внимания, в открытую войдя в город.

– Да уж, “слишком много” – это еще мягко сказано! – фыркнул Мантикора. – Спасибо еще, что господин рыцарь согласился грифоний меч спрятать, а не заявлять напрямую всему городу: “Смотрите, самозваный фон Кильге явился!”.

– Я не самозванец! – Гундольф побагровел от ярости.

– Мы это знаем, – тихо проговорила Арна, выделив голосом первое слово. – Но вот они – считают иначе.

Молодой человек опустил голову.

Несколько минут шли молча. Каждый думал о своем, но каждый так или иначе возвращался к мыслям о демоне и его приспешниках. Грозившее затянуться молчание прервал, как ни странно, Грифон.

– Я думаю, что мы можем обратиться к старому другу моего отца, барону ла Тарту. Он знает меня всю жизнь, и его я точно сумею убедить в своей подлинности. Он не выдаст и по крайней мере на одну ночь точно даст убежище.

– Далеко отсюда до его дома?

До дома барона ла Тарта оказалось более чем далеко: досточтимый рыцарь изволил поселиться у самых стен Клюва, в противоположной от ворот стороне, и усталые, измученные путники постучали в ворота высокого трехэтажного особняка, обнесенного решетчатым забором, когда уже перевалило за полночь.

– Доброй ночи, господа, – чопорно поклонился длинный сухой старик в старомодном камзоле с воротником “под подбородок”. – Чем могу служить?

– Здравствуйте, Галтар, – напряженно улыбнулся Гундольф. – Узнаете меня?

– Конечно же, сэр Гундольф, – взгляд дворецкого слегка потемнел, мужчина склонился в глубоком поклоне. – Простите, сэр, не признал сперва в темноте. Чем могу услужить? – повторил он, не поднимая взгляда.

“Он ненавидит тебя и презирает, и совершенно не боится, – прозвучал в голове рыцаря тихий голос Арны. – Он знает о том, что нынешний фон Кильге – подделка. Но не советую открываться ему сразу же, мало ли, как он среагирует, и поверит ли?”

– Я хочу видеть барона ла Тарта, – спокойно ответил рыцарь, стараясь не выдать интонацией охватившую его теплоту. – И чем скорее – тем лучше.

– Ваши спутники проследуют с вами? – безэмоционально поинтересовался Галтар, скользнув равнодушным взглядом по Арне, Орогриму и Талеанису. При виде орка в его глазах мелькнула тень удивления, но тут же уступила место прежнему безразличию.

– Да, они со мной. Доложи о нас барону и принеси чего-нибудь выпить.

– Конечно, сэр Гундольф. Прошу вас следовать за мной, я провожу вас в гостиную. Господин барон спустится минут через пять, – в очередной раз поклонившись, старик развернулся и пошел в дом.

Он не обманул – хозяин особняка и впрямь явился очень быстро: гости едва успели рассесться в гостиной и пригубить напитки – Грим и Мантикора вино, Арна, по обыкновению, сок. Лишь Грифон не притронулся к питью, он сидел прямой и напряженный, донельзя напоминая собственный рыцарский меч.

Барон ла Тарт оказался высоким, плотным мужчиной с вьющимися седыми волосами до плеч, немолодым, но все еще полным сил и энергии. Он почти бегом спустился по лестнице, видимой сквозь распахнутые двери гостиной, и замер на пороге, настороженно изучая визитеров. Прикусив губу, молодой рыцарь поднялся ему навстречу.

– Здравствуйте, дядюшка Фернан, – тихо сказал он. – Узнаете ли вы меня?

– Гундольф… – мужчина неверяще покачал головой. – Ты… настоящий?

Напрягшись, как струна, Арна вчитывалась в слабый фон эмоций, пробивающихся сквозь защиту рыцаря. Удивление, недоверие, опасение – и ликование, смешанное с толикой страха, хищная радость напавшего на след охотника.

– Настоящий, – кивнул фон Кильге. И, одолеваемый сомнениями, посеянными Талеанисом и Орогримом, все же спросил: – Не хочу обидеть вас, но… вы сами – настоящий?

Ла Тарт опешил. Такого вопроса он никак не ждал…

– Я даже не знаю, что тебе на это ответить, – наконец пробормотал он. – Я, конечно, могу перечислить кучу всего того, что знаю о тебе, но ведь ты, как я понимаю, имеешь представление о возможностях нашего противника.

– Имею, к сожалению, – Гундольф вздрогнул, вспомнив холодные и умные глаза париасца, вытягивающего каждое его воспоминание. – Простите мне мою недоверчивость, дядюшка, но вы и сами понимаете…

– Понимаю, – серьезно кивнул барон. – Клянусь памятью твоего отца и собственной честью – я и есть настоящий Фернан ла Тарт, рыцарь ордена Грифона.

Мантикора скорчил недовольную рожу, когда услышавший эти слова молодой фон Кильге с облечением вздохнул и посмотрел на собеседника уже как на друга, без малейшей тени недоверия или хотя бы разумной настороженности. Он никак не мог понять привычку рыцаря безоговорочно верить, едва заслышав священные слова “клянусь честью”. Как только Гундольф ухитрился прожить двадцать с чем-то лет и до сих пор сохранить наивную уверенность, что клятва честью нерушима ни при каких условиях? Одно слово – идеалист. Порой эта черта рыцаря раздражала Талеаниса своей невероятной наивностью, с другой же – полуэльф порой задумывался: а не этот ли идеализм, эта непоколебимая вера в рыцарство и кодекс чести, в окружающих людей, эта почти детская уверенность в том, что стоит только сказать правду – и все поверят, не это ли все вместе взятое побуждало людей, защищавших последний оплот графства Сайлери, следовать за ним? Да и сам Мантикора, циничный и холодный наемник, преследующий исключительно собственные цели, и готовый, если понадобится, поднять меч против тех, с кем вчера делил стол и кров, не потому ли он сам безоговорочно поверил перед тем последним боем в молодого рыцаря?

Полуэльф сжал кулаки, отгоняя посторонние мысли, и вслушался в разговор.

– Тебя направил ко мне магистр де ла Мар? – поинтересовался барон, наполняя свой бокал вином.

– Нет, я не встречался с ним. Честно говоря, я даже не был уверен, что он жив – знал только, что ему удалось скрыться после провалившейся попытки отца раскрыть самозванца, – покачал головой молодой рыцарь. – А вы поддерживаете контакт с ним?

– Конечно же. Гундольф, ты же не думаешь, что Левиафану удалось обмануть или подчинить себе весь орден Грифона? – ла Тарт дождался, пока собеседник зальется стыдливой краской, и продолжил: – К сожалению, за магистров он взялся крепко, и мы можем быть уверены только в ла Маре. Зато многие из старой гвардии, из тех, кто принял рыцарскую цепь еще при Его Величестве Альваре, прекрасно понимают, что происходит. Мы делаем вид, что верим обманщику, мы не выступаем против твоего самозваного двойника, который практически заправляет всем в ордене, но лишь потому, что… Не знаю, как тебе объяснить так, чтобы ты понял, но не счел нас подлецами, – барон тяжело вздохнул, залпом осушил бокал, налил еще.

– Я понимаю, – глухо проговорил фон Кильге. – Это не та война, где можно победить, сражаясь по Кодексу. И как бы это ни было горько – это война, на которой нужно победить даже ценой собственной чести.

– Ты вырос, мой мальчик, – немного удивленно сказал ла Тарт. – Теперь ты понимаешь, что не все можно измерить идеалами и не все позволительно подгонять под относительность понятий чести. Нет-нет, не пойми меня неправильно! Я не считаю, что на войне все средства хороши. Но я, как и магистр ла Мар, как и все, кто его поддерживает, прекрасно осознаю, что будет, если мы выступим против де Аббисса в открытую. А будет следующее: за день или два нас вырежут до последнего человека. И не знаю, как ты, а я не смог бы с чистой совестью умереть, зная, что за мою незапятнанную честь заплатили жизнями сотни или тысячи людей, что цена этой моей чистой совести – гибель страны, которую я люблю.

В словах барона не было горячности или свойственного некоторым рыцарям излишнего романтизма, только усталость немолодого человека, и в то же время – спокойная, взвешенная решимость идти до конца и защищать свой устоявшийся мир даже ценой собственной чести, не говоря уже о жизни.

Они говорили еще долго, и за окном поднялась высоко в небо почти что полная луна. Часовая стрелка больших каминных часов со щелчком перешла на цифру II, и только тогда ла Тарт спохватился.

– Ох, Гундольф, да что же это мы? Разговариваем как ни в чем не бывало, в то время как вы наверняка проделали долгий и непростой путь и явно ужасно устали, особенно дама! Миледи, простите старика – я давно не видел сына моего друга и давно не имел возможности просто провести время за приятной беседой с человеком, с которым можно говорить, не оглядываясь на необходимость постоянно следить за каждым своим словом. Но я полагаю, мы сможем продолжить разговор завтра. Я утром же приглашу сюда магистра ла Мара, и мы уже вместе сможем обсудить наши дальнейшие действия. Я ведь правильно понимаю, что вы прибыли в Хайклиф для того, чтобы присоединиться к борьбе с нашим врагом – Левиафаном?

– Разумеется, – кивнул Гундольф.

Арна поднялась на ноги.

– Я безмерно благодарна вам за ужин и приют, а также за предложенный отдых, – проговорила она, тщательно подбирая слова. – Однако время не терпит, да и для тайного передвижения по городу ночь подходит больше, чем день. Если это возможно, мы бы хотели встретиться с господином магистром как можно скорее. Это слишком важное дело, чтобы откладывать его из-за всего лишь усталости.

Барон встал и поклонился девушке.

– Я восхищен вами, миледи. Конечно же, я полностью с вами согласен, но счел невежливым настаивать на скорейшей встрече с магистром до того, как вы хоть немного отдохнете. Но раз вы и сами понимаете всю серьезность ситуации и готовы ради дела поступиться отдыхом – я немедленно отправлюсь за ним.

– Кстати, а где он? – вклинился Гундольф. – Насколько я понимаю, после неудавшегося разоблачения он скрывается…

– Увы, это так, – вздохнул ла Тарт. – За его голову назначена награда, и еще больше обещано тому, кто доставит его живым. Потому магистр вынужден прятаться поочередно в домах тех, кто не поддался на провокации Левиафана, и никто никогда не знает, когда и где именно он будет. Однако свои способы связи у нас всех все же есть, и я немедленно отправляюсь на поиски магистра. Сейчас уже два часа ночи… Не думаю, что мне удастся привести его раньше шести. Потому повторю свое предложение: ложитесь и поспите хоть немного, вам понадобятся силы. Как только мы с ла Маром вернемся, я немедленно вас разбужу.

Слова барона звучали вполне резонно, и друзья не без радости приняли приглашение. Старого дворецкого рыцарь забрал с собой, предоставив уставшим путникам в полное распоряжение двух слуг, которые спешно подготовили ванны и свежую одежду, а также четыре комнаты и подали легкий второй ужин в малой гостиной на втором этаже, в которую выходили двери всех гостевых покоев.

Помывшись и переодевшись, все четверо собрались за ужином. Приготовившие все слуги незаметно испарились, словно бы их здесь и не было.

Разговор не клеился, да и сил на долгие беседы ни у кого не оставалось. Мантикора с Орогримом быстро умяли по ломтю мяса с овощами и хлебом, выпили на двоих три бутылки вина, а вот Гундольфу кусок в горло не лез. Он задумчиво крутил в пальцах полупустой бокал, не прикасаясь к вину, и мрачно разглядывал украшающие стены гобелены.

– Талеанис, Грим, может, вы все же ляжете? – мягко поинтересовалась Арна, ощущая, что те уже просто засыпают в креслах. – Завтра и впрямь тяжелый день.

Полуэльф пробормотал что-то невнятное, поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к ближайшей комнате. Плечом распахнул дверь, не зажигая свечу, прошел дальше, с грохотом отшвырнул с пути стул и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Через несколько секунд негромкий храп возвестил о том, что до постели он добрался вовремя: промедли Арна с предложением идти спать хоть на минуту – храпел бы Мантикора в кресле, и вряд ли кто сумел бы его разбудить в ближайшие пару часов. Орк тоже подчинился просьбе сестры, хотя и не так охотно. Разумеется, спать пошел он не в отдельную комнату, специально подготовленную для него, а в комнату Арны, где привычно расположился на полу рядом с кроватью и мгновенно уснул.

– Отчего ты не сама не пойдешь спать? – без особого интереса спросил Гундольф.

– Не хочу оставлять тебя наедине с мрачными мыслями, – честно ответила девушка.

– При всем моем уважении, я бы не хотел, чтобы ты и дальше читала мои мысли, – недовольно пробурчал рыцарь.

– А я не читаю, – она пожала плечами. – Я вообще очень редко это делаю, только по необходимости. От тебя просто такой эмоциональный фон идет, что его не чувствовать просто невозможно. И мне нет никакой надобности читать твои мысли, чтобы понять, о чем ты думаешь.

– И о чем же я думаю? – язвительно поинтересовался Грифон.

– О том, что сказал барон про понятие чести. О том, действительно ли можно ему доверять. Об убитой семье, и о том, как ты страшно отомстишь, и о том, кажется ли тебе, что когда ты думаешь о мести, ты становишься сам себе противен. Ну и, конечно же, о том, что делать дальше, – не задумываясь, ответила она.

Рыцарь удивленно воззрился на Танаа.

– И это все ты поняла только по моим эмоциям, не читая мыслей? – недоверчиво спросил он.

– Да. Гундольф, знать о чем и как человек чувствует – это гораздо важнее и информативнее, если можно так сказать, чем знать о чем и как человек думает. Эмоции – они всегда содержат в себе гораздо больше, чем голые мысли. И телепата, не способного улавливать чувства, обмануть гораздо легче, чем эмпата, не умеющего читать мысли. Разум проще контролировать, нежели сердце.

– Я думал, наоборот. Впрочем, тебе виднее. А что ты сама думаешь о том, что сказал дядюшка? Про слишком высокую цену за чистую совесть.

Арна на минуту задумалась и потом заговорила, тщательно взвешивая каждое слово.

– Я думаю, что разумный, способный по-настоящему, а не в качестве оправдания собственным желаниям, приносить свою честь, свое нежелание творить зло, на алтарь торжества добра, справедливости и жизни – достоин величайшей награды, какой он только мог бы пожелать, – медленно произнесла она. Перед внутренним взором девушки стояло лицо лорда Птицы, убитого ею.

– Какой же награды может желать для себя человек, совершающий подлость во имя торжества справедливости? – чуть насмешливо спросил Гундольф.

– Забвения, – коротко ответила Арна.

– Забвения?

– Да. Бывает так, что ради великого блага приходится идти на преступление против своей совести, поступаться честью ради жизни и счастья других. Это великий подвиг, но… Вряд ли можно желать в награду за этот подвиг чего либо, кроме как чтобы этот подвиг навсегда стерся из памяти разумных, равно как и тот, кто этот подвиг совершил.

– Забвение… – негромко проговорил рыцарь, словно пробуя слово на вкус. – Никогда бы не подумал.

Наступила тишина, прерываемая лишь тиканьем часов. В этой густой, наполненной мыслями и чувствами тишине прошли долгие пятнадцать минут.

– Наверное, я все же пойду спать, – Арна поднялась с кресла, взяла со столика стакан воды и, подумав, поставила его обратно. Пить не хотелось. – Не сиди долго. Завтра будет непростой день.

– Конечно, я знаю, – отмахнулся Гундольф, совершенно не собираясь следовать совету.

– Как хочешь, – она вздохнула и осторожно коснулась его разума, омывая усталое сознание волной доверчивого, искреннего тепла.

Когда дверь за девушкой закрылась, рыцарь позволил себе то, чего так давно и страстно желал: он сбросил обувь, забрался в кресло с ногами, обхватил колени и спрятал лицо, позволяя накопившимся боли, горю, тоске по погибшим родным, страху перед туманным будущим, в котором не признался бы даже знающей обо всем Арне, прорваться, пролиться слезами облегчения, которых никто не должен был видеть… которых никто и не видел.

Минут через пять стало легче, словно исчезла плотно сдавливающая горло на протяжении последних дней удавка. Молодой человек встал, вытер лицо смоченной в кувшине с водой салфеткой, бросил мокрую ткань на стол. Погасил свечи и лампы, подошел к окну, распахнул рамы, полной грудью вдыхая воздух города, который хоть и не был местом его рождения, но все же стал родным.

И испытал нечто вроде детского обиженного удивления, когда шеи коснулось острое лезвие, а хрипловатый и очень знакомый голос за спиной тихо, но очень жестко произнес:

– Шевельнешься – перережу горло. Быстро отвечай, где твои спутники?

Глава III

Шевалье Легран т’Арьенга

Полированную поверхность стойки между подставкой для кружек и стопкой подносов покрывал тончайший слой пыли. Практически неразличимый, он тем не менее не ускользнул от внимательного взгляда Менкаса Гарта, с унылым видом изучавшего след в этой пыли, оставленный двумя серебряными монетами. Единственными монетами, коснувшимися сегодня стойки.

– Талька, зараза растяпистая! – резко распрямившись, рявкнул трактирщик. – Почему пыль не вытерла?

– Как не вытерла, дядька Менкас? – из-за ведущей в кухню двери высунулась румяная мордашка племянницы. – Все вытерла!

– Ты мне тут не заливай! Ну-ка быстро, тряпку взяла, и за дело! И пока все тут не заблестит, чтоб не смела сбегать!

Проворчав что-то себе под нос, девушка мрачно поплелась за тряпкой. Дядька Менкас был человек добрый и отходчивый, но когда он пребывал в таком настроении, как сейчас, лучше бы его слушаться беспрекословно, а не то могло и влететь.

К сожалению, чем дальше, тем чаще Менкас Гарт находился именно в таком настроении. И у него были на то причины – ну какой трактирщик может радоваться жизни, когда суточная прибыль его таверны редко превышает хотя бы пять золотых имперских марок? А ведь еще каких-то несколько месяцев назад Менкас порой выручал и пятнадцать, и двадцать золотых! Конечно, большая часть этих денег уходила на уплату налогов, обучение дочери и племянницы, после смерти сестры трактирщика оставшейся на попечении дядюшки, на закупку продуктов и на жалование немногочисленным работникам лучшей таверны Хайклифа, но и себе оставалось немало. Не то что теперь…

– Совсем с этими новыми законами житья не стало, – пробурчал Менкас и тут же всполошено огляделся – не слышал ли кто? За такие слова можно было враз украсить собой одну из многочисленных виселиц, любовно понатыканных за Клювом молодыми рыцарями, последователями магистра фон Кильге.

Собственно, именно оный магистр и был повинен во всех бедах и горестях Гарта. После введения новых законов таверна “Рыцарский конь”, ранее так горячо любимая молодыми Грифонами, оставлявшими в ней немалую часть жалования, потеряла эту статью доходов: теперь орденская молодежь собиралась в основном либо дома у фон Кильге, в отличие от прочих магистров совершенно не пытавшегося держать приличествующую его положению дистанцию, либо и вовсе в Клюве, где регулярно проводились какие-то парады и праздники. Да и вообще, посерьезнели с появлением нового магистра молодые рыцари, построжели, прониклись своей избранностью, о которой так проникновенно умел рассказывать фон Кильге. Теперь все больше не в кабаках за пьянками проводили время, а на тренировочных площадках и полигонах да в библиотеках. Оно, конечно, в чем-то и к лучшему, но все ж в меру хорошо? А что самое главное: Менкас прекрасно понимал, что все эти нынешние изменения – лишь начало чего-то гораздо большего. Он достаточно долго пожил на этом свете, многое повидал, и сейчас, как и большинство жителей Хайклифа, видел: Гундольф фон Кильге собирает свою маленькую армию отнюдь не для того, чтобы потешить собственное самолюбие, и даже не для того, чтобы занять пост великого магистра ордена Грифона, нет – у этого молодого и честолюбивого и в то же время фанатично преданного некоей не совсем еще понятной посторонним идее рыцаря планы куда более масштабные. Вот что удивляло трактирщика, так это то, что люди, имевшие в Хайклифе реальную власть и силу, фон Кильге либо поддерживали, либо хотя бы не мешали, несмотря на то, что должны были бы понимать: он рядом с собой никого не потерпит, такие молодые – они самые клыкастые и жадные. Однако как магистры ордена, так и лорды города – никто из них не предпринимал никаких действий, призванных ограничить аппетиты фон Кильге, а если и предпринимал – то не очень-то успешно.

Если бы кто-нибудь мог бы прочитать эти мысли Менкаса, он бы, наверное, удивился, что простой трактирщик так много знает о происходящем на недосягаемых для него верхах власти. Но тому было два объяснения: во-первых, троюродный брат хозяина “Рыцарского коня” сам являлся старшим рыцарем-Грифоном, и о том, что не являлось внутренней тайной ордена, нередко любил потрепаться, а во-вторых… Во-вторых, и, наверное, даже “в-главных”, Гарт все же был трактирщиком. Именно к нему так или иначе стекались разнообразнейшие сплетни со всего города, а, имея достаточный опыт и умение делать выводы, из сплетен несложно вычленить настоящие сведения о происходящем. И сведения эти Менкаса не радовали: как минимум никакого достойного заработка ему в ближайшее время не светило.

Тихо, еле слышно, скрипнула входная дверь. Трактирщик, приученный улавливать этот звук даже сквозь шум и гам полного зала народу, оторвался от созерцания так до сих пор не стертой пыли и, натянув на лицо дежурную улыбку, посмотрел на вошедших.

К стойке танцующим шагом направлялся удивительно красивый эльф. Длинные волосы цвета золота свободно струились по спине из-под модной шляпы с заколкой; сшитый явно на заказ из дорогой, красивой и очень прочной материи дорожный костюм сидел как влитой; изумрудные глаза смотрели чуть насмешливо, но в то же время как-то неуловимо настороженно. На расшитой перевязи покоилась богато украшенная шпага, выдавая в эльфе жителя столицы – нигде, кроме Мидиграда, не носили такого оружия, совершенно неприспособленного для боя, но очень вычурного и иногда даже красивого.

Вслед за эльфом вошли двое мужчин, похожих друг на друга как родные братья. Одеты оба в неброские темные костюмы, вооружены лишь длинными кинжалами – скорее всего, слуги, опытным взглядом определил Гарт.

– Доброго вам дня, любезнейший хозяин, – эльф протанцевал к стойке, окинув взглядом внутреннее убранство таверны. – Стражи на воротах отрекомендовали ваше заведение как лучшее в городе, и не только в плане подаваемых блюд, но и в качестве постоялого двора. Так ли это?

– Смею полагать, что да, господин, – а еще наметанный взгляд Менкаса определил толщину и вес эльфийского кошелька. А также – скрытую под курткой перевязь с метательными ножами, которые наверняка были лишены роскошных узоров и драгоценных инкрустаций, зато так же наверняка обладали прекрасным балансом и острыми лезвиями.