Текст книги "Два лика одиночества. (СИ)"

Автор книги: Влад Вегашин

Глава XVIII

СУД ДОВЕРИЯ

Арна поправлялась долго – несколько дней девушка даже не вставала с постели и только еще через неделю смогла самостоятельно ходить, пока еще опираясь на вырезанную для нее Орогримом трость. Нет, физически‑то она была уже, по сути, здорова, но последствия чудовищного энергетического истощения давали о себе знать. Ее ежедневно навещали друзья, а кто‑нибудь, как правило, и вовсе весь день проводил в обществе Танаа. Взяв из замковых конюшен самую спокойную лошадь, Орогрим и Эстис каждый день возили Арну на прогулки по графству, рассказывая ей, что изменилось за то время, что она была в коме.

Вторую деревню стремительно достраивали, на полях понемногу всходили посадки, и уже никто не сомневался, что урожай поспеет до зимы. Наемники, принимавшие активное участие в строительстве и понемногу осваивающие земледелие, уже не воспринимались жителями графства, как их лютые враги. Около десяти человек из злополучного отряда строили себе дома, шестеро собирались жениться… Казалось, в жизни графства Сайлери наконец‑то наступила белая полоса…

Спустя полтора месяца со дня смерти Птицы был запланирован праздник по случаю новоселья – деревню достроили, сработали мебель, и подготовили дома к окончательному вселению. Об этом Арне сообщил Эстис, за день до праздника примчавшийся к ней.

Танаа обрадовалась Змею, как и всегда, хотя как обычно, от ее чувств не укрылось то, что Эстис, несмотря на напускное веселье, с которым он говорил о предстоящем празднике, все же чем‑то расстроен и даже подавлен.

– Вечером же будем отмечать свадьбы, все семь, – продолжал он рассказывать о планах.

– Вроде должно было быть шесть? – удивилась девушка.

– Вчера еще Кенин пришел. Тоже решил осесть здесь.

– Хорошо, что они сумели научиться не ненавидеть себя, – с облегчением выдохнула она. – Надеюсь, теперь у всех этих людей, которым пришлось столько всего пережить, все будет хорошо…

– Я бы хотел в это верить, – пробормотал Змей, тщетно пытаясь скрыть сомнение.

 
Арна натянула поводья, останавливая свою лошадь.
 

– Эстис, давай начистоту, – серьезно сказала она. – Я же чувствую, тебя что‑то гложет. Что случилось?

 
Граф помолчал.
 

– Ты же знаешь, что далеко не все жители деревни смогли понять и простить то, что сотворили Улькар и его подчиненные, – наконец начал он. – Конечно, всем множество раз объяснили про эту мерзкую магию Птицы, но разве этого объяснения достаточно для того, чтобы простить смерть сыновей, братьев, отцов и мужей, позор и муки жен, дочерей и сестер? Многие требуют мести. Требуют, чтобы наемников судили и наказали. А я вижу искреннее раскаяние этих людей – все те, кто и в самом деле заслуживал наказания, бежали первой же ночью. Те же, кто остался – они и в самом деле раскаиваются и хотят искупить свою вину. Знаешь, про тех людей, что посвятили свою жизнь служению любому, кто заплатит звонким золотом, говорят мало хорошего. Но я очень, очень давно знаю Улькара, и еще дольше я знал покойного Керрелана, который руководил отрядом до того, как погиб. Керр и вовсе долгое время был мне другом. Так вот, Керр потратил десять лет на то, чтобы создать этот отряд таким, какой он был, когда я, на свою беду, привел его в графство. Я знаю, как придирчив был Керр к выбору заказчика, и знаю, как строго он отбирал людей в отряд. Они действительно достойные личности. Не насильники и убийцы, предатели и трусы, а настоящие воины, заслуживающие уважения. Они не нанимались нападать – только защищать. Они никогда не шли к кому‑то в услужение лишь из‑за денег – уж чего, а золота им хватало. Те, кто бежал, были из новичков – не так давно Керр потерял большую часть отряда, и когда я пришел к нему нанять его по просьбе отца, как я думал, в отряде было очень много новичков. Все они бежали в ту ночь. Но все, что я тебе сказал, в полной мере относится к тем людям, которые остались. Я ручаюсь за каждого из них. В общем, не относись к ним, как к обычным наемникам.

– Я и так не относилась к ним, как к обычным наемникам, – тихо проговорила Арна. – Эстис, я же умею чувствовать людей. И они все были достаточно близко от меня, чтобы я могла их почувствовать. Я знаю, что среди них нет подлецов и негодяев.

– А завтра, перед праздником, я должен их судить. За убийства, грабежи, поджоги, насилие и все прочее, что они совершали под воздействием этой проклятой силы Птицы! – горько воскликнул Змей. – Я сражался с ними плечо к плечу, мы закрывали друг другу спины в сражениях, когда я сам был в отряде Керра, мы не раз спасали друг другу жизнь! А завтра я должен их судить!

Арна задумалась. Она понимала желание жителей отомстить за родных и близких и понимала боль графа… И постепенно в ее голове начал складываться довольно простой, но действенный план.

– Эстис, ты мне доверяешь? – тихо спросила она, коснувшись кончиками пальцев его руки.

– Больше, чем себе. – Змей грустно улыбнулся.

– Тогда иди, и делай, что должно. Только вот завтра, когда начнется суд, ты должен доверять мне так, как только способен.

Солнце встало два часа назад, и утренняя роса уже бесследно высохла. В кристально чистом воздухе, пронизанном ароматами свежескошенной травы и полевых цветов, летали пестрокрылые стрекозы. Еще не жаркие, а ласково‑теплые солнечные лучи нежными поцелуями касались кожи. Легкий освежающий ветерок шевелил травы, разнося тонкий запах клевера и ромашки, дружелюбно касался волос…

Двор замка был устлан свежей соломой, источающей дурманящий аромат все того же клевера, коего в полях росло в избытке. Из замка вынесли полтора десятка длинных скамей, несколько кресел и стол для графа, а также у дальней стены соорудили помост – для подсудимых. Пока что это был просто трехуровневый помост, на котором могли без особого комфорта, но все же рассесться тридцать человек… Увы, по лицам многих жителей графства Сайлери явственно читалось, что стоит только графу де Карнэ огласить приговор – и не пройдет и десяти минут, как помост превратится в эшафот.

Когда все, кто желал посмотреть на суд или же поучаствовать в нем, прошли во двор и заняли места на скамьях, двое замковых стражей подняли мост и закрыли ворота. После чего из дверей самого замка вышел граф де Карнэ, облаченный в черное. Он молча прошествовал к своему столу и так же молча сел в кресло. Рядом с ним, на скамье со спинкой, разместились дворецкий Шениль, командир стражи Мирен, и старейшины деревень – Рагадар и Найл. Возле Эстиса осталось три кресла попроще – два из них заняли Гундольф и Талеанис, третье предназначалось Арне – но Танаа, приветственно кивнув всем, предпочла устроиться чуть в стороне, сев прямо на солому, устилающую двор, и скрестив ноги. Рядом с собой девушка положила лютню без чехла.

Окинув долгим, пронзительным взглядом всех присутствующих, Эстис де Карнэ поднялся на ноги.

– Мы собрались здесь для того, чтобы вершить суд. Суд над теми, кто пусть не по собственной воле, но причинил много боли и страданий жителям графства Сайлери. Я прошу представителя обвинения выйти вперед и занять свое место на судебной скамье. О том же я прошу представителя защиты.

По «залу суда» пробежала волна шепота. Наконец вперед вышел рослый кузнец по имени Эркей, который возглавлял последнюю деревню в отсутствие Эстиса, довольно умный, хотя и простоватый человек.

– Я представитель обвинения, – мрачно буркнул он, садясь на край скамьи. Скамья опасно накренилась, кузнец был вынужден сдвинуться ближе к ее середине.

– А я – представитель защиты, – зазвенел голосок Арны. – Только можно я останусь здесь и не буду туда пересаживаться? – наивно спросила она.

 
Змей, против воли, улыбнулся.
 

– Полагаю, никто не против. Что ж, начнем. Господин Эркей, прошу вас.

 
Кузнец тяжело поднялся на ноги.
 

– Я от лица всех жителей графства обвиняю этих людей, продажных наемников, в том, что они убивали, грабили, поджигали наши дома, насиловали и мучили наших женщин, и нарушали все законы человеческие и божеские. Мы требуем справедливости. Мы требуем смерти убийцам, грабителям и насильникам. – Эркей сел.

Гундольф с трудом подавил смешок. Ему доводилось присутствовать на судах, но настолько краткую обвинительную речь он слышал впервые. Но, посмотрев на сидящих на скамьях людей, он понял, что никакое красноречие и не было нужно – их лица выражали мрачное одобрение и согласие со словами кузнеца.

– Помните ли вы о причине, по которой эти люди совершили все эти злодеяния? – тихо и как‑то безнадежно поинтересовался Эстис.

– Мы много раз слышали истории про злую магию Птицы, якобы захватившую их, но в это как‑то тяжко поверить, – упрямо ответил Эркей. – Они не были похожи на подчиненных или каких‑то там еще. Они убивали с удовольствием. И насиловали с еще большим удовольствием. Кроме того, у нас есть этот… как его… Независимый эск‑прет, – с трудом выговорил он незнакомое слово. – Обвинение вызывает Юнтира, мага.

В заднем ряду началось какое‑то шевеление, и на ноги поднялся очень высокий и худой человек со впалыми щеками и лихорадочно горящими глазами.

Арна тут же ощутила недовольство, охватившее многих присутствующих. Вслушавшись внимательнее, она поняла, чем оно вызвано.

Этот Юнтир жил в лесу, очень редко появляясь в деревнях. Он занимался какой‑то магией и считался чем‑то вроде местной достопримечательности, на которую хорошо смотреть издалека. Его не любили и побаивались, но иногда приходили за помощью, когда обычных человеческих сил не хватало. Поговаривали, что Юнтир промышляет какой‑то черной магией и умеет разговаривать с мертвыми, а также, что его за это выгнали из столичной Гильдии Магов, после чего ему и пришлось перебраться в глушь.

Тем временем колдун вышел на середину двора и заговорил – голос его был абсолютно бесцветным и безэмоциональным.

– При использовании заклинаний школы некромантии, направленных на подавление воли, объект теряет какие‑либо желания, становясь похожим на живого зомби. Он строго выполняет все приказы подчинившего его мага, но теряет всякую волю к жизни. Он не испытывает голода, потребности во сне, каких‑либо плотских желаний, и некроманту приходится с самого начала приказывать ему спать и питаться, если некромант желает, чтобы объект служил ему достаточно долго. Также объект теряет интеллект и не способен ни на что, кроме точного выполнения приказа – например, объекту нельзя приказать построить дом, он этого не поймет. Если объекту приказать убить, он убьет первого, кто подвернется под руку. Если назвать имя того, кого следует убить, то объект должен хорошо знать намеченную жертву, иначе он не поймет приказа. Если объекту не приказать взять оружие, объект пойдет на противника с голыми руками. Чувство самосохранения у объекта отсутствует с момента наложения заклинания. Снять подобное заклинание после трех дней с момента его наложения считается невозможным, так как заклинание разрушает мозг.

 
Арна почувствовала, что начинает засыпать под этот монотонный голос.
 

– А может такой… гм, «объект» насиловать женщин и убивать, получая удовольствие? – уточнил Эркей.

– Нет. Как я уже говорил, объект не способен испытывать плотского влечения.

– Есть ли другие способы вот так сделать с человеком?

– Есть более сложные заклинания школы некромантии, но даже самые великие некроманты прошлого не были способны накладывать их на такое количество людей сразу. Кроме того, есть похожие заклинания других школ, но их также касается это ограничение, – монотонно ответил Юнтир.

– А если вдруг этот Птица был действительно таким сильным колдуном?

– То его не удалось бы победить, – пожал плечами тот.

– Спасибо. Можете идти, – по лицу Эркея явственно читалось, насколько сложно ему играть роль обвинителя, не сбиваясь на привычный деревенский говор.

Наверное, он долго тренировался по какой‑нибудь книжке, которую ему зачитывал вслух кто‑нибудь, кто умеет читать, – с тоской подумал Гундольф.

 
Эстис мрачнел с каждой минутой.
 

– Обвинение вызывает Улькара, главного наемника, – тем временем продолжал кузнец.

 
Северянин молча спрыгнул с помоста и занял освободившееся место Юнтира.
Несмотря на кажущуюся простоту, «главный обвинитель» был действительно неглупым человеком и достаточно хорошо подготовился к суду. Он засыпал Улькара вопросами, которые хоть и были построены достаточно просто, но тем не менее выставляли наемников мягко говоря не в лучшем свете.
Через два часа после начала суда Эркей наконец закончил. Эстис безэмоциональным голосом объявил перерыв на час и, не дожидаясь реакции, встал и ушел в замок. Арна тут же последовала за ним.
 

– Мне кажется, это безнадежно, – простонал граф, прижимаясь лбом к холодному граниту стены. – Даже я чувствую волны недоверия и ненависти, исходящие от них.

– Доверься мне, – Танаа успокаивающе погладила Змея по плечу. – Я, кажется, знаю, что сделать, чтобы все закончилось хорошо. Но, как я уже говорила тебе вчера, мне нужно, чтобы ты мне доверял. Целиком и полностью, и всей душой, а не только разумом. Сможешь?

Де Карнэ обернулся к девушке и несколько секунд смотрел на ее лицо, освещенное доброй улыбкой.

– Я в тебя верю, – наконец сказал он. – И я тебе доверяю. Полностью.

– Значит, все будет хорошо.

Арна вышла во двор последней, когда все уже расселись и Эстис объявил о продолжении заседания. Она молча пересекла двор и остановилась у свидетельской трибуны, сколоченной из досок.

– Я знаю вас всех недавно и, увы, далеко не так хорошо, как мне бы хотелось. И сейчас я для начала хотела бы сказать, как же я рада тому, что чуть больше полутора месяцев назад мы – Гундольф, Талеанис, Орогрим и я – волей случая оказались в ваших землях в столь нужный момент и смогли оказать вам посильную помощь в борьбе с Птицей. Я благодарна вам всем за кров и пищу, что вы предоставили мне и моим друзьям, благодарна за то, что спасли мне жизнь. Спасибо, люди, – она отошла на шаг назад и низко поклонилась всем присутствующим.

Над двором повисла напряженная тишина. Никто не мог понять, к чему клонит Танаа – только у Грифона начали понемногу зарождаться и формироваться определенные подозрения. Закрыв на минуту глаза, он попытался вслушаться в Арну своим магическим даром – но, как и всегда теперь, безрезультатно. Магия покинула молодого рыцаря.

– Прежде чем мы продолжим, я бы хотела еще раз поблагодарить вас всех и подарить вам то немногое, что могу – песню.

Эркей глухо заворчал, что, дескать, не до песенок сейчас – но поймал ледяной взгляд Мантикоры и замолчал. Талеаниса в графстве уважали, но побаивались.

Танаа же, невзирая на неодобрительные и даже откровенно подозрительные взгляды, прошла обратно к тому месту, где сидела, опустилась на солому и положила на колено лютню. Тонкие пальцы коснулись серебряных струн, извлекая первые звенящие ноты. Спустя несколько секунд ее левая рука легла на гриф инструмента, и легкая мелодия перебора взлетела к облакам. Арна запела…

 
Когда согреет камень алтаря
Лесной цветок взамен кровавой жертвы,
Не станет ни изгоя, ни царя,
Ни бездны меж свободой и бессмертьем.
 
 
Когда с колен поднимутся жрецы,
Без страха глаз богов коснувшись взглядом,
Когда поить устанут мудрецы
Сердца, умы и души лживым ядом… note 22Note22
  22


[Закрыть]
 
 
Голос и музыка, слова и интонации, и кажущийся таким ощутимым несуществующий взгляд ярко‑синих глаз заставили каждого, кто присутствовал в тот миг во дворе замка, забыть обо всем внешнем и суетном, и полностью погрузиться в рождающийся на их глазах и в их сердцах мир…
Звучание набирало силу, и неповторимая магия музыки полностью захватила Эстиса, Гундольфа, Талеаниса, Эркея, Улькара и всех остальных. Они словно бы видели этот новый мир, мир без крови и лишней боли, мир, в котором не нужно лгать и притворяться, мир, о котором действительно можно мечтать… Они слушали Арну – и верили ей. Верили каждому слову и каждой ноте.
 
 
Скользнет в траву из ослабевших рук,
Распавшись пылью, грозное оружье,
Сокровищем бесценным будет друг,
А золото – лишь тяжестью ненужной,
 
 
Когда сумеют сердцем передать
Все то, чего не высказать словами,
Когда узнают, как это – понять,
Что шепчет лес, о чем тоскует камень!
 
 
Песнь солнца и песнь звезд сливались в единую, прекрасную мелодию, и перед простыми крестьянами и грубоватыми наемниками, замковыми слугами, и графом этих земель, полуэльфом и рыцарем – перед всеми простиралась во всей своей прекрасной бесконечности истинно добрая и справедливая Вселенная. Закрыв глаза, они видели миры и звезды, вновь и вновь всем сердцем ощущая всю глубину Веры и Любви…
 
 
Когда набат на лемех перельют,
Когда считать разучатся потери,
Когда любовь, доверье и уют
Войдут в замков не знающие двери,
 
 
Когда из прогоревшего угля
Восстанет древо в огненных объятьях, –
Тогда очнется мертвая земля,
Стряхнув оковы древнего проклятья…
 
 
Неужели вы не хотите отринуть все, навязанное вам жестокостью созданного вами невольно мира? – вопрошал некто бесконечно добрый и столь же бесконечно строгий. Неужели вы так и останетесь слепыми, не видя ничего, кроме болезненных страстей и горьких обид на незаслуженность бытия? Неужели так и не впустите в себя Понимание и Доброту? Откройте сердца, распахните свои души, и вбирайте в себя все это бесконечное, все это прекрасное, все это… Настоящее!
Последний перезвон струн взмыл к небу, увлекая за собой. Арна на несколько секунд замолчала, вслушиваясь в Эстиса – основная ее надежда была на него – и друзей.
Они верили в нее. Все и каждый. Взгляд Змея, полный веры и чего‑то еще, был устремлен к небу – но молодой граф видел в том небе ее, Арну.
Танаа встала и заговорила, одновременно вбирая в себя все это доверие, всю эту Веру и все, что радостно и с любовью отдавали ей друзья.
 

– Все то, что вы сейчас видите и ощущаете – есть вокруг вас всегда. Просто вы почему‑то обычно предпочитаете видеть и верить только в то, что можно потрогать руками – но ведь этим мир не ограничивается! Есть миллионы звезд, и каждая горит ярким серебром, и каждая поет вам – услышьте их! Вы все, каждый из вас – можете это слышать! Это великий дар, дар всем нам – видеть Вселенную во всех ее красках, во всей ее бесконечной красоте и доброте! В каждой травинке и каждом солнечном лучике, в каждом вдохе и каждой улыбке, во всем этом – Любовь Создателя ко всем нам. Боль и страх, что окружают нас порой – лишь отражение Его боли – боли, которую мы причиняем Ему. Но разве это справедливо – платить Ему болью за всю ту Любовь, что он каждый день и час, каждое мгновение и каждую вечность дарит нам? Неужели мы будем столь неблагодарны? Я не верю в это. Я верю в Любовь, величайшую силу и величайшее благословение, дарованное нам. И я люблю вас всех… и чувствую вашу ответную любовь. Каждого из вас. И пусть на долю каждого из нас выпадает немало тяжких испытаний – но ради Него и ради себя мы ведь сможем их выдержать! Если будем вместе – точно сможем! Вы собрались здесь, чтобы обвинить своих братьев в страшных преступлениях – но послушайте свои сердца и подумайте – действительно ли вы считаете их виновными, или же в вас говорит боль потери, которую пришлось испытать в эти страшные времена? Я не буду вызывать свидетелей и задавать вопросы, я не умею этого и не хочу. Я просто призываю вас послушать частицу Создателя, что всегда горит в ваших сердцах, и пусть эта вечная божественная искра Добра и Любви подскажет вам правду, сколь бы непростой она вам не показалась. Я просто прошу вас на одну минуту поверить. Все мы – братья и сестры, все мы – дети Создателя. Вы хотите отомстить за гибель близких – но божественная искра подскажет вам, что никто так не сумеет наказать этих несчастных, как они сами себя каждодневно и ежемоментно наказывают, вынужденные нести тяжкий крест осознания своей вины, пусть даже и сотворили они все свои злодеяния вовсе не по своей воле. Решение за вами, братья. Но знайте – я не позволю кому‑либо из вас умереть или убить другого, пока я сама жива. Решите казнить – начните с меня. Я не буду сопротивляться. Потому что я верю им – и верю в вас.

Она умолкла, медленно опускаясь на землю и склоняя голову. Поток доверия и любви, текущий к ней от друзей, многократно усиленный ее собственной верой и любовью, широкой волной накрывал всех присутствующих и возвращался к самой Танаа, отражаясь от самого себя и еще усиливаясь. Когда мощь эманации достигла предела, Арна на миг вобрала ее всю в себя – и уже не замыкая в кольцо, передала каждому.

Сил не осталось даже на то, чтобы вслушаться в окружающее, чтобы понять, получилось ли…

Тем временем Эстис судорожно переводил взгляд с Эркея на старейшин деревень и обратно. Найл что‑то напряженно обдумывал, седой Рагадар же пристально смотрел на кузнеца. В его взгляде явственно читался вопрос. Наконец Эркей медленно кивнул. На лице Рагадара отобразилось облегчение. Он бросил пару слов Найлу – тот согласно кивнул. Седой старейшина поднялся на ноги и сделал несколько шагов вперед.

– Мы никогда не сможем забыть смерти наших близких, – негромко начал он. Арна подняла голову и повернулась к Рагадару, напряженно ловя каждое его слово. – Простить – возможно, когда‑нибудь сумеем, когда раны затянутся и перестанут кровоточить. Мне известно о желании многих наемников поселиться здесь. Мне известно о желании некоторых из них связать свою жизнь с женщинами из наших семей. Наемники! Те из вас, кто решит остаться – вам придется в течение долгих лет завоевывать наше доверие. На вас будут самые тяжелые работы, и именно вам умирать первыми, если нападет враг. Мы дадим вам шанс искупить содеянное – но не ждите большего. Те же, кто решит уйти – уходите, и никогда более не возвращайтесь сюда! Таково решение старейшин, – он вопросительно посмотрел на Эстиса.

 
Граф с видимым облегчением выдохнул и встал.
 

– Я подтверждаю решение уважаемых Рагадара и Найла. У вас есть простой выбор – навсегда покинуть мои земли или же остаться – и верностью и трудом, честностью и добром заслуживать вновь себе право встать наравне с остальными жителями графства. Кто решит уйти – у вас сутки на то, чтобы покинуть мою землю. Слово сказано, слово услышано, – проговорил он старую формулу окончательного решения.

– Слово сказано и слово услышано, – в один голос отозвались все.

Остались одиннадцать человек. Улькар сказал, что уведет остальных на рассвете следующего дня, и наемники отправились собирать немногочисленные пожитки. Северянин же, раздав все необходимые распоряжения и обговорив некоторые детали с Эстисом, быстро оседлал коня и умчался искать Арну, незаметно покинувшую замок сразу после окончания суда.

Он нашел ее только на закате. Танаа сидела на берегу реки, и медленно перебирала струны лютни.

– Арна! – позвал Улькар, осадив коня.

– Здравствуй, – улыбнулась девушка, откладывая инструмент в сторону.

– Я искал тебя. Хотел поговорить. – Он спрыгнул на землю, огляделся, взглядом ища, куда бы привязать лошадь.

– Отпусти ее, она никуда не уйдет, – Арна поднялась на ноги, приблизилась и ласково потрепала лошадь по шее. Кобыла всхрапнула, доверчиво ткнулась носом в плечо. – О чем ты хотел поговорить?

– Поговорить – не самое правильное слово, – произнес наемник, внимательно глядя на Танаа. – Я хотел поблагодарить.

– Не нужно. Я делала это не ради тебя и не ради Эстиса, – серьезно ответила девушка.

– А ради чего? – в голосе северянина слышалось недоумение.

– Ради Вселенной и ради нашего мира. Я стараюсь будить любовь и добро в людских сердцах, и я всегда рада, если удается помочь кому‑нибудь. Потому что когда хоть кто‑то из нас хоть на миг отринет зло – он тем самым становится ближе к Создателю. И тогда Он радуется и во всей Вселенной становится чуть меньше боли и страха…

– Ты сегодня говорила, что он любит всех, – Улькар внимательно смотрел на девушку. – И меня?

– Конечно.

– Я – наемник, – жестко проговорил он. – Убиваю за деньги тех, на кого покажет заказчик. В молодости я промышлял грабежами. За то время, что мне пришлось пусть не по своей воле, но служить Птице, я убивал детей и насиловал женщин, поджигал дома и смеялся на плачущими стариками. И ты говоришь, что Он – любит меня?

– Да. Своими действиями ты причинял Ему боль – но ты Его дитя, и Он все равно любит тебя. Этот мир – не дуален, он не делится на черное и белое. Только от тебя зависит, к какой стороне склоняться. Ты зачем‑то пытаешься очернить себя – но ты честный и благородный человек. Я это знаю… чувствую в тебе. Ты сохранил в себе звездный огонь души – и пока ты продолжаешь хранить это в себе, Он любит тебя.

– Почему ты так уверена, что я ее еще сохранил?

– Улькар, я чувствую это, – повторила Арна. – Ты настоящий, ты живой. У тебя есть этот огонь. Ты не будешь убивать беззащитных и насиловать – а то, что ты сделал, находясь под действием магии Птицы, скорее, вина Птицы, а не твоя или твоих людей. Пока ты хранишь в себе себя и Создателя, Он любит тебя.

– А если бы ты не чувствовала во мне эту… частицу?

– Я бы уничтожила тебя при первой же нашей встрече, – жестко проговорила Арна, стягивая повязку. – Хочешь увидеть, каким ты ощущаешься мне?

– Да, – чуть помедлив, ответил северянин. Голос его внезапно стал хриплым.

 
Танаа коснулась пальцами его висков и открыла глаза.
 

– Не отводи взгляда.

Несколько минут они стояли не двигаясь, лишь зрачки Улькара временами расширялись. Наконец он вздрогнул всем телом и чуть отстранился. Арна опустила руки.

– Спасибо, – хрипло проговорил наемник. – Кажется, теперь я понял…

– Я рада. Правда, рада.

– Арна, если тебе когда‑нибудь понадобится помощь – я сделаю для тебя все, что в моих силах, – неожиданно проговорил он. – Я благодарен тебе за то, что ты сделала для нас всех, но еще более я благодарен тебе за… это.

– Не благодари, – Танаа улыбнулась. – Просто… останься Человеком. Что бы не случилось, сохрани в себе живое Я. И помни – Любовь есть величайшая сила, какая только существует во Вселенной…

Глава XIX