Текст книги "Два лика одиночества. (СИ)"

Автор книги: Влад Вегашин

БОЛЬШЕЕ ДОБРО

Если бы кто‑нибудь спросил ее, куда она идет, как давно, откуда и с какой целью, странница, наверное, просто улыбнулась бы и непонимающе пожала плечами. Она не думала ни о чем – просто шла вперед, временами ложась на траву, мох или камни и часами глядя в беззвездное небо.

Пейзаж вокруг не радовал разнообразием – одинаковые поля сменялись одинаковыми лиственными или хвойными лесами, леса – степями и горными плато при полном отсутствии гор, прямые реки – озерами в форме правильного эллипса, а симметрично извивающиеся дороги – такими же симметрично расположенными холмами идеальной формы и одной высоты.

Не нуждаясь ни в пище, ни в воде, ни во сне, странница просто шла вперед – может, день, может, год, может, век, а может, всего мгновение. Иногда ложилась – но не ради отдыха, и не для того, чтобы любоваться небом, а просто так, как и шла вперед. Она даже не знала, есть ли на ней одежда – просто не задумывалась над этим, как и ни над чем другим.

Внезапно она остановилась. Что‑то вокруг изменилось – неуловимо, как дуновение слабейшего ветерка в знойный полдень. Что‑то, чему странница уже не знала – или забыла – название. Что‑то, что некогда было очень важным – а теперь, как и все остальное, потеряло всякое значение.

И только спустя вечность неосознанных попыток почувствовать, она поняла – в этом псевдомире появилось нечто живое. Дорога, по которой она брела, неожиданно вильнула, а дальше пошла прямо, не совершая аналогичного изгиба в противоположную сторону. Холм слева оказался ниже холма справа, а перед одним из этих холмов виднелся третий – при том, что с другой стороны он по‑прежнему был один. Кромка леса вдалеке изогнулась, лишившись идеально округлой формы. Подул легкий ветерок, а на небе появились рваные облака разной формы и размера.

 
Она почти смогла удивиться произошедшей с миром метаморфозе. Почти…
Ночь выдалась непривычно длинной – а может, лишь показалась такой. Просто в тот момент, когда она ждала рассвета, солнце не встало из‑за горизонта и небо ни на йоту не посветлело – хотя время уже пришло.
Дорога, петляя, поднялась на пригорок и затейливой змейкой заструилась в низину. Добравшись до самого верха, странница остановилась, ее взгляд был прикован к невозможной здесь картине.
У подножия холма, футах в двухстах от дороги, горел костер. У костра сидел человек.
В глубине сознания пробудилось забытое уже чувство любопытства. Она не ведала страха, просто не понимая, что чего‑то надо бояться, да и вообще не осознавая существование такого понятия, как страх. Потому странница спокойно пошла вниз, сойдя с дороги и идя напрямую к костру.
Ему на вид было лет тридцать, может, чуть больше. Длинные каштановые волосы стянуты в перехваченный шнурком хвост, кое‑где темные пряди прорежены сединой. Чуть раскосые умные глаза смотрят с какой‑то затаенной печалью и почти неодобрением.
 

– Что же ты делаешь, котенок? – грустно проговорил он, окинув странницу долгим пронзительным взглядом.

– Я? Иду, – не удивилась та. – А что?

– Куда ты идешь? Зачем? Ты никогда не задавала себе такого вопроса? Кто ты и зачем ты? Для чего – ты? – Он поднял голову, вглядываясь в лицо собеседницы.

– Не задавала. А зачем? Я же просто иду. Позволишь посидеть у огня?

 
Он тяжело вздохнул.
 

– Садись.

– Поговори со мной, – вдруг попросила она, с интересом изучая человека.

– О чем?

– Не знаю. О чем‑нибудь. Ты же все знаешь, не так ли?

– Не совсем так, но близко. Ты угадала или все же не потеряла способности видеть то, что есть на самом деле?

– О какой способности ты говоришь? Я не понимаю.

– Ты совсем ничего не помнишь, – он грустно покачал головой. – А я надеялся, ты серьезно обещала мне в свое время, что понимаешь, на что соглашаешься, и не отступишься, что бы ни случилось. Выходит, ты лгала мне?

– Я никогда не лгу! – возмутилась странница.

– А как еще назвать невыполнение обещаний?

– Разве я тебе что‑то обещала?

– Да! Ты обещала мне, что будешь жить! – в его глазах мелькнуло что‑то, отдаленно напоминающее помесь злости с досадой и обидой на самого себя. – Как ты думаешь, для чего ты существуешь? – проговорил он, чуть снизив тон.

– Не знаю. Ни для чего. Просто, чтобы идти. Ты странный и говоришь странные вещи… Кто ты? Зачем ты создан?

 
Он на миг опешил – явно не ждал, что она задаст те же вопросы.
 

– Я человек. Создан для того, чтобы творить. Как твое имя?

– У меня нет имени. Я просто странница. Я иду – вот и все.

– Не бывает «вот и все».

– Но я‑то бываю? А я просто иду.

– У тебя непробиваемая логика, – тяжело вздохнул он.

– Может быть. А как тебя зовут?

Он ответил не сразу. Долго молчал, глядя в пламя костра, потом повернулся к ней.

– Меня зовут Раадан.

И мир вокруг взорвался мириадами осколков, не оставив ничего от идеально правильных лесов, холмов, полей, рек, озер, облаков…

Арна, глухо вскрикнув, упала на колени. Из ее глаз потоком хлынули слезы. Но спустя буквально несколько секунд сильные руки обхватили ее за плечи, вынуждая подняться на ноги, и сжали в объятиях.

– Ну что ты, маленькая… не плачь… – тихо шептал Раадан сотрясающейся в рыданиях девушке. Та вцепилась в него со всех сил, чуть не порвав рубашку, и, казалось, не было во всех мирах и вселенных той силы, что способна была разжать эти пальцы. – Не плачь, хорошая моя, не плачь… Все же в порядке, все хорошо… не плачь…

– Я не «хорошая»… Ты же знаешь, ты все знаешь… Я убийца… хуже того, я убила при помощи силы Искоренителя человека, который не подлежал такому уничтожению… Я не справилась… Я…

– Арна, – голос Творца прозвучал неожиданно звонко и холодно. Танаа вскинула голову, испуганно глядя ему в глаза – как и при их первой встрече, она почти что видела. – Я тебя прошу, успокойся. Слезы тебе сейчас не помогут, поверь мне. Соберись, отбрось эмоции и просто выслушай меня. Ты должна воспринять то, что я тебе скажу, холодным и трезвым рассудком, иначе нам с тобой не удастся преодолеть стоящие в твоем сознании блоки.

– Какие блоки?

– Сейчас я расскажу. Но сперва ты должна полностью отбросить все чувства. Тебе поможет только холодный разум и чистая, незамутненная эмоциями логика, – с нажимом проговорил Раадан, ни на миг не отводя взгляда. В его серых глазах Арна видела это холодное, расчетливое спокойствие.

Глубоко вдохнув, Танаа заставила себя погрузиться в состояние, близкое к медитации, направленной на самоанализ.

– Нет эмоций – есть разум. Нет страхов – есть воля. Нет страданий – есть испытания. Нет вины – есть Долг.

Волна коснулась сознания, омыла его свежестью раннего утра, холодной водой лесного источника, кольцом сжалась вокруг яркого, пульсирующего комка чувств и накрыла его полностью, сковав льдом.

Арна открыла глаза. Ее взгляд стал спокойным, трезвым, в нем не осталось даже тени всего того, что она испытывала несколько минут назад.

Девушка начала быстро анализировать все собственные ощущения с того момента, как ее Сила оборвала жизнь Птицы. Словно бы просмотрев эти события со стороны, она наконец заметила, где все начинало идти неправильно.

Танаа не стала бы так убиваться, если бы она уничтожила проклятого лорда, например, мечом. Или если бы проломила ему голову посохом. Или застрелила из лука. Или просто свернула бы шею руками. Нет, проблема была в том, что она убила, использовав силу Искоренителя. Эта боль, это чувство вины, это желание уничтожить себя, как воплощенное преступление – было искусственным, навязанным.

– Я вижу, ты поняла, в чем проблема? – поинтересовался Раадан, посмотрев ей в глаза. Арна кивнула. – Если хочешь, я могу объяснить тебе, в чем дело.

– Объясни. Я хочу понять.

– Сперва скажи мне, почему и зачем ты хочешь это понять, – усмехнулся демиург.

 
Она задумалась буквально на несколько секунд.
 

– Если это мое желание умереть – неестественного происхождения, то есть несколько возможных объяснений этого. Первое – какая‑то лично моя психологическая проблема. Второе – это чье‑то вмешательство, призванное меня убить. Третье – это как‑то связано с моим даром и является его неотъемлемой частью. Четвертое – это просто общий шок от первого убийства – ведь до сих пор я никогда не обрывала ничьей жизни в бою или как‑то еще, только уничтожала Силой тех, кого следовало уничтожить. Но в любом случае, сейчас это убивает меня, а умирать я, объективно говоря, не хочу – не с чего. У меня есть друзья и брат, я еще молода, я хочу любить. И что самое главное – у меня есть долг. Ты ведь понимаешь, что сейчас я помню нашу первую встречу и наш тогда разговор… Так вот, в зависимости от того, какая именно причина имеет место быть, становится примерно понятно, как с этим бороться. В первом случае необходимо найти первопричину моей психологической проблемы, и тогда можно будет понять, как с ней бороться, во втором – разобраться, кто и каким именно способом пытается довести меня до самоубийства, и каким‑либо способом нейтрализовать это воздействие. Что делать в третьем случае я пока что не представляю, это, пожалуй, самое сложное. Ну а в четвертом все вообще просто – я должна с помощью логики и разума убедить себя в том, что все, что я сделала – к лучшему. Хотя мне почему‑то кажется, что просто не будет. Наиболее правдоподобным выглядят второй и третий варианты. Какой из них?

– Третий, – сдержанно усмехнулся Раадан. – И я бы хотел начать с предыстории. Когда‑то давно, больше двух тысяч лет назад, в монастыре Дан‑ри вновь появился Искоренитель. Он воспитывался Танаа с пяти лет, и потом никто так и не смог понять, почему все вышло именно так… Дело в том, что когда он в семнадцать лет покинул монастырь, всем казалось, что все в порядке, и юноша будет честно исполнять свой долг. Никто даже предположить не мог, что его жажда власти окажется столь сильной, что затмит собой само понятие долга, что ради этой треклятой власти он будет способен преступить все принципы добра и справедливости, что он станет Зверем! Ты знаешь, от силы Искоренителя защиты нет. Искоренитель может оборвать жизнь любого разумного одним прикосновением в ментале, и даже самый сильный псионик ничего не сможет сделать. Вот тот юноша и стал использовать свой Дар, чтобы добиться власти. Он быстро захватил Париас, полностью подчинив страну себе, и уже собирался пойти в империю, но к тому моменту монахи Танаа уже поняли, в какое чудовище превратился тот, кто должен был помогать миру и хранить в нем равновесие. Пятнадцать монахов разработали и провели ритуал, изменивший саму суть Искоренителя. Если человек использовал Дар для убийства того, кто не подходил под параметры жертвы Искоренителя, то Сила била по своему носителю, заставляя его умереть. Таким образом, монахи уничтожили Зверя и предотвратили повторение подобного кошмара. Это часть самого Дара, неотъемлемая и неизбежная. Если Искоренитель убивает того, кого убивать не должен, он достаточно быстро уничтожает самого себя.

– Я предполагала что‑то в этом роде, – мрачно проговорила Арна. – Есть какой‑то выход, или же я неминуемо должна умереть?

– Выход есть всегда, запомни это. И эта ситуация – не исключение. Но придется нелегко.

– Понимаю. Просто скажи, что я должна сделать.

– Примерно то же самое, что пришлось бы делать в четвертом варианте из тех, что ты перечисляла. Вот только не на одной холодной логике, – демиург внимательно посмотрел на Танаа. – Ты должна вернуться к своему естественному состоянию, а потом совместить в себе трезвый разум и яркие эмоции. А я помогу тебе увидеть все возможные последствия твоих действий – или бездействий. Причем достаточно далеко. Ты должна одновременно и ощущать все, что я тебе покажу, и в то же время просчитывать причинно‑следственную связь, чтобы разумом поверить в то, что это все – не мои фантазии, а суровая реальность. Ты готова?

Арна на несколько секунд закрыла глаза, снимая блоки с эмативной части себя. На миг ее захлестнули боль и отчаяние, и слепое желание просто перестать быть – но Танаа усилием воли подавила это.

– Готова, – прикусив губу, проговорила девушка.

Раадан кивнул и поднялся на ноги, вынуждая ее тоже встать. Повел перед собой рукой – окружавшая их беспросветная мгла подернулась рябью, а затем и полностью исчезла.

Перед ними расстилалось графство Сайлери. Стояла облачная, но не дождливая погода. В полумиле к югу виднелась неожиданно отчетливо та самая деревня, в ворота частокола которой вечность назад постучались Арна и ее спутники. Где‑то ходили люди, где‑то пастух гнал скот, крестьяне работали на пашне… Но что поразило девушку, так это царящее вокруг уныние, которое, казалось, сгустившимся туманом висело в воздухе. Никто не смеялся, не радовался жизни – люди просто выполняли осточертевший им еще за много лет до их рождения труд. Вдали высилась мрачная громада замка де Карнэ, ничуть не изменившаяся с тех пор, как там жил Птица.

– Что это? – тихо спросила Арна.

– Графство Сайлери, как ты можешь заметить, – усмехнулся Раадан. – Такое, каким оно стало бы, если бы ты не успела уничтожить Птицу и Эстис успел бы тебя убить. Но это еще не все… Смотри дальше!

Мрачные, серые поля. Поля битв, усеянные мертвыми телами. Демоны, пирующие на костях убитых врагов. На косо сколоченном кресте распят умирающий Гундольф – он висит здесь уже который день, но проклятая магия Левиафана никак не дает ему наконец умереть.

Столица империи, Мидиград, охвачена пламенем. Удушающая вонь разлагающихся тел и горелой плоти. Крики боли и ужаса. Повсюду смерть, и снова демоны Левиафана…

Лес – местами полузасохший, местами заболоченный. Тяжелый валун, явно перетащенный на рыхлую землю. На поверхности камня – кривая надпись, которую через неделю‑полторы смоют дожди – «Орогрим». Все коротко и ясно.

Сам Левиафан. На омерзительной морде застыла насмешка, с интересом смотрит на что‑то, лежащее у его ног. Вернее, на кого‑то… Талеанис умирает, из множества ран на его теле струится кровь. Из последних сил он пытается подняться на ноги, сжимая меч – но тут же падает обратно, сраженный ударом мощного хвоста. Левиафан смеется – теперь ему ничто не угрожает. Он только что уничтожил единственного, кто мог его убить.

Мир умирает. Стерты с лица земли ненавистные демону эльфийские леса, охвачена огнем несчастная империя, обращен в рабство и почти полностью уничтожен Парнас, черными пятнами ран на теле мира – выжженные орочьи степи… Вода в море обратилась в кровь. Воздух пропах смертью.

И те, кто имеет право принимать такие решения, объявляют об уничтожении мира. Золотистая сфера вокруг Мидэй‑гарда наливается алым, становясь похожей на ту, что взорвал Гундольф во время несостоявшегося боя с наемниками. Диаметр сферы все уменьшается, пока ее края не входят в пространство Мидэй‑гарда, и небеса мира не окрашиваются в окровавленный золотой цвет. Вспышка – и мир гибнет, гибнет навсегда…

– Видишь? Это все могло бы случиться, если бы ты не выжила, – еле слышно произносит Раадан, в его голосе – нескрываемая боль.

– Не может быть, чтобы от меня так многое зависело… – возражает она – но в ее словах не слышится уверенности, Танаа помнит предыдущий разговор с Творцом.

– Иногда даже от случайного разумного может зависеть судьба мира. Ты же – нечто гораздо большее, чем просто Искоренитель. Смотри дальше…

Накрапывает мелкий серый дождик. Человек тридцать, отложив молотки и топоры, собираются возле большого котла, висящего над огнем, молодая женщина раскладывает в миски мясную похлебку. Люди разбирают еду, рассаживаются вокруг костра, едят и о чем‑то разговаривают.

– Нам совсем уже немного осталось, – довольно произносит один из них.

– Ага, через пару дней закончим – и будем уже себе дом строить, – подхватывает второй.

– А я жениться хочу, – невпопад заявляет третий. Все смеются – но беззлобно, по‑дружески.

– И на ком? – интересуется кто‑то.

– Вот на ней, если согласится, – чуть смущаясь, говорит потенциальный жених, указывая на перемешивающую остатки похлебки женщину. Та смеется.

– Ты, Зерек, осторожнее со словами, а то возьму, и соглашусь!

Зерек тут же вскакивает, куда‑то убегает – его провожают раскаты хохота. Но через десять минут он вновь появляется, уже верхом.

– Леда, поехали! – кричит он. Женщина смотрит на него с удивлением.

– Куда?

 
Зерек хохочет.
 

– К графу, жениться!

Несмотря на смех, по нему видно – бывший наемник абсолютно серьезен. Он спрыгивает с лошади, подходит к Леде, обнимает ее за талию. Та отвешивает ему шутливый подзатыльник.

– Ты сперва дом дострой, а потом уже женись!

 
Зерек задумывается на несколько секунд.
 

– А когда дострою, пойдешь замуж за меня?

– Пойду, – совершенно серьезно отвечает Леда и целует жениха.

 
Картинка меняется…
Арна сразу узнает этот дом – дом Змея, в котором они провели первую свою ночь в графстве. Дом‑то знаком, а вот деревня изменилась почти до неузнаваемости – на улицах появились животные, бегают, играя, дети, несколько женщин, сидя у колодца, вполголоса обсуждают машущего топором в полусотне футов от них человека, явно не из местных. Деревня живет, и теперь она снова похожа на деревню, а не на укрепленный город, ежесекундно готовый к войне.
Действие переносится в дом Змея. На кровати Арна видит саму себя. Краем глаза она замечает, что за окном резко стемнело и уже глубокая ночь. Рядом с кроватью, на которой лежит тело девушки, прямо на полу, сидит Орогрим, сжимая в своей лопатообразной лапище узкую кисть Арны, свисающую с постели. Взгляд у орка какой‑то отсутствующий, словно бы он пребывает мыслями не здесь, а в не очень отдаленном прошлом, где сестренка не лежала так, словно мертвая, на белых простынях, оттеняющих восковую бледность лица, и бегала с ним наперегонки по утренней росе, каталась у него на плечах и спала, уютно устроившись в его объятиях.
Открывается дверь, на пороге появляются Эстис и лекарь. Последний прячет глаза и, пробормотав что‑то вроде: «Ну, я вас оставлю пока», выходит, осторожно закрыв за собой дверь. Граф подходит к Гриму, садится на вторую кровать.
 

– Она так и не пришла в себя, – негромко констатирует он.

– Как видишь.

– Уже восемнадцать дней прошло с тех пор, как она впала в кому.

– Я тоже умею считать, – огрызается орк. – К чему ты клонишь?

– Два дня назад я говорил с лекарем. Он сказал, что уже не имеет смысла дальше поддерживать ее жизнь, – безэмоционально произносит Змей, не глядя на собеседника.

 
Орогрим вскакивает, его глаза наливаются яростью.
 

– Ты предлагаешь позволить ей умереть?

– Нет. Мне кажется, она уже мертва. Здесь – только тело. Грим, она бы вернулась к нам, если бы хотела, я уверен в этом. Но она не хочет жить. Арна – это душа и личность, а здесь только пустая телесная оболочка, в которой жизни ровно столько, сколько вливают в нее снадобья лекаря. Ты должен понимать, о чем я говорю…

Орк понимает. Орк прекрасно понимает, он все еще очень хорошо помнит, как добивали раненых сородичей, неспособных дальше полноценно жить – добивали по их же просьбе. Он помнит, как шаман пронзил ножом сердце его отца, когда прошло пятнадцать дней с того момента, как старый вождь, получив страшные ранения в бою, впал в такое же состояние. Грим тогда не горевал – он знал, что дух отца уже свободен, а тело – это всего лишь тело…

Но сестренка… как такое могло произойти? Почему судьба так несправедлива?!?

 
Он запрокинул голову и тихо, отчаянно завыл.
 

– Видишь? – Раадан медленно опустился на землю. – Ты правильно поступила, уничтожив Птицу.

– Принцип меньшего зла? – Арна отвела взгляд, села рядом с Творцом.

– Нет. Принцип большего добра.

– Так что же, получается, что ради большего добра можно творить зло?

– Уничтожение Птицы не было злом, Арна. И ты сама это только что увидела. Я прекрасно понимаю, как тебе тяжело от осознания того, что ты сделала. Но ты должна была это сделать. В противном случае не было бы не то что большего добра – не было бы вообще никакого добра. Ты, кажется, все еще не осознала реальность страшной угрозы, нависшей над твоим миром.

– Я поняла. Что мне теперь делать? – тихо спросила Танаа, отводя взгляд. Состояние сдержанного спокойствия и холодной логической оценки исчезло, оставив после себя чувство опустошенности и почти полной безнадежности. Но она успела понять, что на этот раз сумела преодолеть блок на убийство Силой. Осталось только справиться с последствиями…

– Для начала – вернуться к жизни.

– А что потом?

– Делай то, что должна делать. И… Арна, я знаю, что тебе еще придется использовать твой Дар не по назначению. И в следующий раз тебя это убьет гарантированно… если ты не придумаешь, чем заменить это желание умереть.

– Заменить? Но как и чем? – она снова пыталась заставить себя мыслить логически.

– Как – ты разберешься сама. Я подскажу, если что, но не более. А вот на что… Древние Танаа завязали желание убить себя на всепоглощающее чувство вины. Вот и подумай, что может… нет, не искупить вину, но оказаться достойной карой за совершенное. Какой‑то откат, что‑то, что не убьет тебя, а, если можно так сказать, накажет.

– Я подумаю, – Арна улыбнулась. Ее охватило странное чувство спокойствия и уверенности в правильности происходящего. Теперь все было позади… ну, по крайней мере, на этот раз.

– Вот и хорошо. А теперь тебе нужно возвращаться.

– Я понимаю… Раадан, скажи – я опять не буду помнить о нашем разговоре?

– Пока что – увы, да. Потом – возможно… – Творец грустно улыбнулся. – Ладно, котенок, иди… и будь осторожна. Помни, что я люблю тебя.

Он разжал объятия и отступил на шаг. Спустя мгновение все вокруг погрузилось во мрак, и Арна осталась в этом мраке одна.

Выждав несколько секунд, девушка закрыла уже невидящие глаза и вслушалась в собственные ощущения, затем – в пространство вокруг нее. Она думала об Орогриме, об Эстисе, о Талеанисе, о Гундольфе, обо всех тех, кто успел стать ей дорог. О том, что из‑за того, что она умирает, им очень больно. О том, что случится, если она не сможет вернуться. И, через длившееся вечность мгновение, Арна почувствовала, как в глубине ее души рождается нестерпимое, невыносимое, непреодолимое желание жить! Тонкая серебряная нить, вьющаяся из ее любви, из ее души и ее крови, из желаний, мечтаний, стремлений, из тоски по близким, эта нить оплела все ее существо и устремилась куда‑то в сторону.

Танаа ничего не оставалось, кроме как последовать за серебряной путеводной звездочкой, горящей впереди.

Сперва по обнаженным нервам полоснуло дикой болью всепоглощающее отчаяние Орогрима. Потом – безнадежная тоска Эстиса и его давящее чувство вины. На этом фоне странно было чувствовать железную уверенность Гундольфа и его непонимание и отрицание факта смерти Арны. Считав же глухую обреченность Талеаниса, Танаа уже сама почувствовала себя бесконечно виноватой.

– Я не верю, что она не вернется! – горячо говорил Грифон, замерший между кроватью и лекарем. – Я видел, кто она, и кем она должна стать! Она не может умереть!

Эстис молчал, глядя в пол. Орогрим не сводил взгляда с рыцаря – Гундольф был единственным, кто давал ему надежду. Мантикора, почти невидимый в тени, мрачно теребил рукоять бесполезного сейчас меча.

 
Наконец граф понял, что дальше хранить молчание уже нельзя.
 

– Гундольф, я надеюсь, вы не думаете, что я не хочу, чтобы Арна жила? – риторически поинтересовался он, и продолжил, не давая возмущенному рыцарю ответить. – Я хочу этого всей душой и, клянусь честью, многое ради этого отдал бы. Больше того, я прекрасно осознаю, что сам виновен в том, что с ней случилось… но у меня надежды уже не осталось. Поэтому…

– Надежда есть всегда, – прозвучал тихий голос, мгновенно оборвав Эстиса на полуслове. Арна с трудом приподнялась на локте. – Простите, что меня не было так долго. Я сама не знала, смогу ли вернуться… и надо ли вообще возвращаться.

– Я же говорил, – удовлетворенно выдохнул Гундольф. Орогрим просто развернулся к сестре, медленно опустился на пол возле кровати, взял в руки ее ладонь и все так же молча прижался к ней щекой. По лицу орка чуть ли не в первый раз в жизни катились слезы облегчения.

Глава XVII